Проблема гиперзвукового оружия стояла еще в советское время – и у нас, и на Западе. Стороны пытались создать высокоточное вооружение, прежде всего, крылатые ракеты, затем беспилотники, которые были бы неуязвимы для средств воздушной обороны, обошли бы перспективные разработки зенитно-ракетного вооружения и могли эффективно нанести удар. Но затем с падением СССР у нас эти работы, по сути, были приостановлены, а американцы задали целую мощную программу развития таких средств.
В 1997 г. Клинтон и Ельцин встречались в Хельсинки, и американцы первое, что сделали, - прописали характеристики в развитии средств противоракетной обороны. А уже в 2003 г. Буш подписал директиву о концепции быстрого глобального удара. Содержанием концепции как раз и являлись высокоточные крылатые ракеты – типа "Томагавк" и совершенно новые разработки. США ведут исследования, эксперименты, проводят уже натурные пуски – это ракеты со стратегической дальностью 6 тыс. км, с огибанием местности и сверхзвуковой скоростью, причем они закладывают показатель до 5 Махов - до 5 скоростей звука.
Почему эти средства привлекли внимание? Потому что применение тактического ядерного оружия чревато большой ядерной войной, в которой и обороняющаяся сторона, и нападающая сторона могут нанести друг другу неприемлемый ущерб. То есть это приведет к взаимному уничтожению. Поэтому американцы сократили финансирование своих атомных программ и вложились в высокоточное оружие стратегического действия. К тому же оно никакими ограничениями не регулируется. Эти системы создаются, чтобы, прежде всего, уничтожать ракеты противника, стационарные и подвижные комплексы ударом еще на разгонном участке.
Мы запоздали - четверть века подавали пример разоружения и демилитаризации нашего массового сознания. Мы не осознавали реальности военной угрозы - была глупая идея, что в основе противостояния СССР и Запада лежала коммунистическая идеология, а отказавшись от нее, будто мы тут же обретаем друзей, а врагов у нас и нет.
И в основных положениях военной доктрины 1993 г. это сумасшествие было закреплено, по сути, законодательно - говорилось, что внешних противников у России нет, есть отдаленные риски и вызовы, а вот главная проблема нашей безопасности лежит внутри страны – то есть ориентирование было на подавление инакомыслия. А здесь высокоточное оружие не нужно было, поэтому руководство принимало программу за программой по разоружению: сокращение личного состава, сокращение гособоронзаказа, сокращение и приватизация предприятий.
В итоге разорвались цепочки - отраслевой научно-исследовательский институт по тому или иному виду вооружений, соответствующие конструкторские бюро, затем экспериментальная база, и затем уже серийное производство. Вот если одно из этих звеньев цепочки приватизировать, перепрофилировать – уже нельзя проводить исследования, производить оружие.
Только подвижническим трудом наши генералы и конструкторы, по сути, в отсутствие финансирования как-то поддерживали работоспособность этих цепочек – что-то удавалось. Но при этом электронная промышленность была загублена, потому что опять же сумасшедшая установка была – зачем нам развивать собственное производство, когда можно пойти и купить? В итоге электронную промышленность, станкостроение загубили. Мы зависели от США и по кредитам, и в политике, и выполняли их рекомендации. А теперь, чтобы налаживать производство, нужно технологическое оборудование, нужны кадры.
Конструкторы свою работу сделают – я в этом не сомневаюсь, сохранились потенциал и школа. Но сумеем ли выйти на серийное производство? Сохранились ли в этой сфере у нас кадры и прежние школы? Ведь мы не просто приватизировали оборонные предприятия - где делали крылатые ракеты, начинали делать обувь - но была создана такая система, что выпускники, например, Бауманки не могли работать по специальности, потому что зарплата в отрасли была меньше, чем у любой московской уборщицы. И мы растеряли многое. Молодые кадры уехали за рубеж - работать, по сути, против нас.
Что касается США – они совершили не просто прорыв – совершили отрыв от всех стран мира в высокоточном сверхгиперзвуковом оружии. И Китай, и мы теперь пытаемся только их догонять по отдельным направлениям. Сейчас нам нужно не бежать вслед за американцами, догоняя их – это будет сложно – нужно искать альтернативные пути, во-первых, обороны от гиперзвуковых ракет, а во-вторых - изобретать что-то иное, что могло бы девальвировать роль этих средств.
В целом можно сказать, что ядерное оружие сегодня выступает миротворцем, и американцы боятся нашего ответного удара. Поэтому и они, и мы сейчас держим это вооружение как фактор сдерживания.
Мы, серьезно уступая американцам в обычных вооружениях, вынуждены были в последнюю военную доктрину вписать такой нелогичный элемент – в случае, если противник, применяя только обычные вооружения, поставит под угрозу существование нашего государства, то мы применим ядерное оружие. Это было записано в доктрине 2015 г. именно потому, что мы серьезно отстаем в обычных вооружениях.
Сейчас идет негласная гонка вооружений, и задали ее не мы. Мы задали как раз пример всестороннего разоружения. Россия просто пытается догнать по отдельным направлениям Соединенные Штаты, но не иметь наступательного превосходства - мы пытаемся решать задачи в области вооружений, чтобы достичь оборонного уровня, сдерживающего уровня. По сути, американцы нам сегодня бросают военный вызов, нас испытывают на прочность – и подтверждением тому служит то, что происходит в Сирии.
