Актуальные вопросы философии, истории и юриспруденци. Сб. статей. Кафедра философии и гуманитарных наук НГУЭУ. – Новосибирск, 2016. С. 168–187.

Проблема белого террора в период Гражданской войны до сих пор не исследована сколько-нибудь обстоятельно. В советский период о белых карателях судили по публицистическим преувеличенным сведениям, не разрешая историкам глубоко вдаваться в проблему из-за нежелания «смаковать» потери своих и копаться в устоявшихся, зачастую абсолютно мифологизированных представлениях. Как известно, при Колчаке наиболее жестокими были преследования в зоне ответственности сепаратно действовавших Семёнова, Унгерна, Анненкова и др. военных администраторов. Однако пропагандистские измышления советских времён до сих пор заметны и при рассмотрении деяний этих пренебрегавших законностью «полевых командиров».

В последнее время ряд большевистских обвинений-клише в отношении деятелей так называемой сибирской и дальневосточной атаманщины подвергнут исследователями обоснованной критике. При всей отрицательной характеристике такого беспринципного и жестокого деятеля, как атаман Г.М. Семёнов (генерал А.В. Геруа в 1923 г. оценивал его деятельность как «одновременно и противоколчаковскую, и противобольшевистскую»1), не следует забывать о действиях по отношению к этому пионеру антибольшевистского сопротивления в Сибири и удачливому полководцу со стороны красных. Пленных семёновцев они изощрённо пытали: вырезали из кожи погоны, лампасы, замораживали и т. д.2 А.В. Колчак на допросе заявил, что расправы над подозреваемыми в большевизме железнодорожными пассажирами на Дальнем Востоке проистекали большей частью из мести офицеров за красный террор: «Люди, которые пробрались сюда с величайшим риском и опасностями, хотя бы через Слюдянку, где погибло по крайней мере до 400 офицеров… конечно, выслеживали лиц, которых они узнали в дороге, и, конечно, мстили»3.

Декретом Центросибири от 8 мая 1918 г., подписанном председателем ЦИК Советов Сибири Н.Н. Яковлевым, «мятежный контрреволюционер» Семёнов объявлялся вне закона, а все, кто его поддерживал словом или делом – «врагами трудовой Республики Советов»4. В обращении Центросибири «К трудящимся Сибири» содержался призыв к беспощадной расправе со всеми семёновцами: «Настал час открыто и громко объявить всему миру, что Семенов – враг народа… и пощады ему не будет. Он вне закона, каждый может пристрелить его на месте, где только встретит. Нет и не может быть пощады и тем, кто тайно или явно содействует Семенову, его бандам, его наемникам. Все их имущество… подлежит конфискации… Все семеновцы, как люди вне закона, подлежат беспощадному истреблению»5. Месяцем ранее, в ответ на высадку японского десанта во Владивостоке, деятели Центросибири решительно восклицали: «Рабоче-крестьянская власть завоевана потоками крови рабочих и крестьян и они не отдадут ее, каковых бы новых потоков крови это ни стоило». В июле 1918 г. они провозглашали то же самое: «Рабочий класс не остановится ни перед какой кровавой и разрушительной борьбой за свою власть…»6

В свою очередь атаман откровенно предупредил своих врагов, заявив, что «все лица, производящие беспорядки и призывающие к учинению оных, будут уничтожаться мною беспощадно»7. Когда две сотни казаков 1-го Забайкальского казачьего полка 14 июля 1919 г. перебежали к красным партизанам, то в порядке классовой чистки они ликвидировали в пос. Грязновском Олочинской станицы, что под Нерчинским Заводом, 13 офицеров и 52 казака, из которых 35 принадлежали к монголам-харачинам. Таким образом, перебежчики уничтожили треть собственного состава, причём «офицеров били чем попало, рубили топорами, шашками, палками»; не исключено, что повстанцами двигала и национальная неприязнь к харачинам (хорчинам) – представителям разбойного по репутации монгольского племени. Узнав об этом побоище, Семёнов приказал расстрелять политзаключённых Читинской тюрьмы8.

Но известно и то, что 15 августа 1919 г. атаман приказал начальникам бронепоездов немедленно прекратить самовольные аресты, а в декабре 1919 г. Семёнов лично явился в Читинский прифронтовой военно-полевой суд, приговоривший к смерти 72 красноармейца, и объявил им всем помилование. Те в ответ прокричали атаману здравицу9. Есть вполне достоверные сведения о том, что сожительница Семёнова Мария Глебова, известная как певичка «Машка-Шарабан», пользовалась репутацией доброй заступницы10 и в массовом порядке добивалась от покорного ей атамана постоянных освобождений арестованных Читинской тюрьмы, а также была щедрой благотворительницей11. Один из бывших узников вспоминал: «В Читинской тюрьме… находилось 70 женщин, привезенных из Томска, которые были все разом освобождены по настойчивой просьбе той же Марии Михайловны [Глебовой]»12. Добивались порой своего и те, кто маскировал политическое давление на власти трудовыми конфликтами. Когда на ст. Маньчжурия была раскрыта большевистская организация, трое участников её были расстреляны, а 13 – арестованы, но железнодорожники, придравшись, что им не заплатили жалованье золотом, забастовали и потребовали освободить арестованных, «что и удалось»13.

По свежим следам забайкальским атаманам приписывались десятки тысяч убитых14. Один из мемуаристов уверял, что только Унгерн уничтожил 30 тыс. чел.15, завышая число жертв барона примерно на порядок. Другой приводил ту же цифру применительно к Семёнову, написав, «что за два года в застенках этого палача было замучено более тридцати тысяч рабочих, крестьян и казаков»16. Более осторожный исследователь упомянул в качестве жертв Семёнова «многие тысячи коммунистов и беспартийных»17. Советские авторы в течение десятилетий распространяли слухи о зверском убийстве по приказу Семёнова членов Маньчжурского совдепа в декабре 1917 г., чьи изуродованные трупы были затем отправлены железной дорогой в Читу18. На деле высланные атаманом совдеповцы приехали в Читу невредимыми и дали пресс-конференцию19.

Вряд ли объективны сведения американского полковника Морроу, который, возможно, присутствовал при массовом расстреле пленных 6 августа 1919 г. в районе ст. Адриановка, и позднее заявил, что жертвами казни в тот день стали свыше 1 600 чел.20 Между тем, и архивы, и ранняя советская пресса называют в разы меньшую численность уничтоженных в Адриановке: от 396 (данные Госархива Забайкальского края) до 600 чел.21 «Шанхайская жизнь» в августе 1921 г. опубликовала список (неполный) из 376 чел., расстрелянных по приговорам военно-полевых судов на ст. Даурия и Маккавеево с 1918 по 1920 г. Краевед В.Г. Карабанов, написавший ряд работ по истории маккавеевского застенка, опиравшийся при этом на публицистические работы конца 1920-х гг. и долго придерживавшийся традиционной цифры о якобы более чем 5 тыс. уничтоженных семёновскими карателями на ст. Маккавеево, смог установить 190 имён погибших там красных и белых, в последней из своих работ признав, что традиционно называемое количество жертв белого режима в Забайкалье многократно преувеличено22. О том, что погибших в Маккавеево может быть примерно 300 чел., указывает известный читинский историк В.И. Василевский23.

Образцово жестокая казнь семёновцами 31 эсера на пароходе «Ангара» в январе 1920 г. обычно подаётся как пример немотивированной и исключительно свирепой расправы. Второе несомненно (эсеров глушили ударами по голове и сбрасывали за борт в ледяную воду), но мотивация была очевидна – контрразведка белых взяла с поличным верхушку заговорщиков, причём в Иркутске повстанцы Политцентра арестовали часть министров и военных, убили ряд офицеров, включая участника переговоров генерал-майора И.Н. Красильникова, известного своими жесткими карательными рейдами (по другим сведениям, Красильников в те же дни умер от тифа). Семёновцы в данном случае устраняли непридуманного врага в своём стиле пренебрежения к «судебным излишествам».

Даже на пристрастном советском суде в 1946 г. Семёнову смогли инкриминировать в целом уничтожение около 6,5 тыс. чел.24 (надо полагать, записав туда и жертвы Унгерна). Эта цифра может быть близка к реальной, и около половины её должны составлять эвакуированные к Семёнову политзаключённые с территорий Поволжья, Урала и Сибири. Помимо нередко массового уничтожения людей, заметную часть которых составляли случайно арестованные или обвинявшиеся в незначительных преступлениях, Семёновым практиковалась и система мщения родственникам партизан. Один из большевиков встречал в дороге «несчастных аргунских казачек» – жён скрывавшихся повстанцев: не находя партизана, семёновцы сжигали его усадьбу, а семью, выбросив на улицу, высылали не ближе 30 вёрст от родных мест25.

При общей жестокости к военнопленным семёновцы тем не менее использовали их в качестве заметного мобилизационного резерва. Осенью 1918 г. Семёнов помиловал и зачислил в 1-й Семёновский пеший полк 200 пленных красногвардейцев, этапированных с Уральского фронта26. А в последний период своего правления атаман изменил отношение даже к военнопленным Центральных держав. В феврале 1920 г. он приказал ликвидировать все лагеря для военнопленных; желающим из числа освобождённых было предложено вступить в Белую армию, остальные получили вид на жительство. Что касается пленных интернационалистов из Красной гвардии, то их отправили в Даурию к Унгерну27, что означало по сути смертный приговор. Потенциальных же союзников Семёнов перетягивал к себе всеми способами с самого 1917 г., не брезгуя и заметными фигурами вражеского лагеря. Известен случай перехода к Семёнову кавалерийского отряда красногвардейцев во главе с бывшим каторжником Амзором Караевым, отдавшим атаману награбленное ими золото Центросибири28.

Семёнов лично присутствовал на пыточных допросах и казнях. Вместе с тем, как утверждает В.И. Василевский, атаман «…принял решительные меры по введению репрессий в рамки пусть жестоких, но законов. Он потребовал от всех военных и гражданских руководителей соблюдения законности, подчеркивая при этом, что её нарушение выгодно только большевикам. За нарушение законности были арестованы заведующий уголовно-разведывательным бюро Читинской городской милиции А. Домрачеев (фальсификация дел), ответственный сотрудник контрразведки А. Михайлов (незаконный арест), начальник штаба Азиатской конной дивизии генерал-майор Евсеев (попустительство грабежу), начальник Даурского гарнизона полковник Шаристанов (то же самое) и другие». В начале 1920 г. атаман утвердил смертный приговор есаулу Воскресенскому за бессудный расстрел на ст. Бырка троих арестованных, которые конвоировались за пределы Забайкалья29.

Преследовались Семёновым и коррупционеры: так, суд в Чите вынес смертный приговор полковнику Азиатского корпуса Усачевскому за хищения госимущества и растрату 25 пудов серебра30. В новейшей литературе приводятся приказы Г.М. Семёнова 1919–1920 гг. с требованиями пресекать самоуправство и пьянство офицеров, запрещать «бесцельное шатание солдат по городу» и т.д.31 , хотя общий неправовой характер семёновщины и обилие преступлений со стороны подчинённых атамана не отрицаются. Журналист из газеты «Вестник Маньчжурии» в 1919 г. вспоминал: «Атаман Семенов круто разделывался со своими подчиненными. Но темный элемент [Особого Маньчжурского] отряда трудно было искоренить, люди были нужны и относились к ним все таки снисходительно»32. Поэтому в целом эффективность мер по сдерживанию произвола была невелика.

Чрезвычайно сильно мифологизированным был и остаётся эпизод, связанный с расправой японских и белых войск над с. Ивановка в Амурской области, расположенным в 35 км от Благовещенска. Один из признанных советских авторов написал, что там в марте 1919 г. «погибло в огне около 400 женщин, стариков и детей». Другой авторитетный сочинитель утверждал, что полусгоревшую Ивановку японцы затем сравняли с землёй и «поголовно истребили всех жителей»33. Третий говорил о 300 погибших жителях34. Современный исследователь также уверяет, что японцы спалили Ивановку дотла, «сожгли живьём и расстреляли около 300 русских женщин, детей и стариков»35.

Жестокие карательные акции японцев и белых весной 1919 г. против около десятка больших партизанских сёл Амурской области были ответом на широкое повстанческое движение, причём насчитывавшее до 900 дворов наиболее крупное в области (4,5 тыс. жителей ещё в 1905 г.) и весьма зажиточное с. Ивановка являлось самым мятежным, сначала дав 13 рот для кровавого подавления антибольшевистского мятежа атамана Гамова в Благовещенске в марте 1918 г. (в городе было вырезано до полутора тысяч жителей), а затем отправив к повстанцам основную часть мужского населения. Именно из этого села, прогнавшего белую власть, тысячи партизан готовили в феврале 1919 г. наступление на Благовещенск. «Амурское эхо» сообщало, что «…руководитель красных в Ивановке, именуемый в последних заметках поручиком Ивановым, есть не поручик, а уголовный ссыльно-поселенец Сергей Иванов. Ещё до 1917 года он слыл как самый отъявленный хулиган и неоднократно подвергался порке (по постановлению полиции, как поселенец)»36. Р. Гайда писал, что ивановские крестьяне «назвались крестьянской народной армией и для того, чтобы их не смешивали с красноармейцами, не имели на своих знаменах красных лент, а [только] надпись – “за отечество”»37. Действительно, ивановцы не были большевиками, а воевали за свою анархическую «мужицкую власть», что объясняет их дальнейшее скептическое отношение к красным.

Партизанские части рвались к Благовещенску и были разбиты, но с большими потерями для интервентов и белых. В ответ 22 марта 1919 г. японский отряд разгромил партизан, обстреливавших их по дороге к Ивановке, а затем укрывшихся в ней и давших бой. Среди 20 расстрелянных на месте пленных был и С. Иванов38. Пресса сообщала: «Большевики, находившиеся в Ивановке, встретили японский отряд сильным оружейным огнем, в ответ на который начальник японского отряда распорядился открыть… орудийный огонь. После того, как падающими в село снарядами было подожжено несколько домов, и среди красных произошло замешательство… пехота… энергичным натиском опрокинула красных, стремительно обратившихся в бегство, оставив посреди улицы около ста человек убитыми. Заняв Ивановку и видя, что красные разбежались, японский отряд… возвратился в Бочкарево. После его ухода пожар в Ивановке продолжался.

Второй смешанный японско-казацкий отряд, вышедший из Благовещенска… 23 марта… подошел к Ивановке… некоторые дома продолжали гореть, но пожар не смутил большевиков и они, засевши среди обгоревших развалин и в уцелевших домах, стали оказывать упорное сопротивление... Лишь после продолжительного обстрела красных пулеметным огнем со стороны казачьего отряда, они не выдержали и в беспорядке бежали, покинув Ивановку. На месте сражения красные оставили около 30 чел. убитых. Тем не менее несмотря на видимое бегство красных, часть их осталась в селе и так же как в Тамбовке и Андреевке, на входивший в село японо-казацкий отряд посыпались пули из многих домов. …Когда дома окружались и казаки или японцы входили в дома в них стреляли из подполья и других укромных мест... Все такие дома немедленно стали поджигать, и скрывшиеся в них большевики были перебиты. …В сражении в Ивановке особенно энергично действовал казачий отряд…

Имея ввиду затруднительность борьбы с большевиками вследствие того, что крестьяне… всячески содействуют им, давая приют и укрывая их, японское командование и впредь будет поступать так же беспощадно, как с Ивановкой с теми деревнями кои окажут гостеприимство и сочувствие большевикам и не выдадут их, или сами не арестуют. Как бы эту меру не тяжело было применять, японское командование не остановится перед ней, видя в этом хотя и очень суровое но единственно целесообразное средство к искоренению большевизма. Об этом населению японским командованием объявлялось еще месяц назад и крестьяне с. Ивановки должны были знать о тех последствиях, какие повлечет за собой укрывательство и сочувственное с их стороны отношение к большевикам»39. Таким образом, согласно японской версии, около 150 убитых в Ивановке – это партизаны, уничтоженные непосредственно в селе. Затем казачьим отрядом на месте было уничтожено от 20 до 30 пленных, преимущественно раненных. О том, что в восставшей Ивановке действительно сражались партизаны, сообщал и один из крупных большевиков: «Горсточка советских бойцов, засев среди обгоревших развалин и в уцелевших от обстрела домах, оказала врагу упорное сопротивление»40.

Во время расследования ивановских событий особой комиссией оказалось, что распространявшиеся слухи о гибели учеников в школе оказались ложными41. При оценке жертв и убытков было выяснено, что в Ивановке, где даже после ухода мужчин в партизаны, вряд ли было меньше 3 тыс. жителей, погибли 208 мужчин, 9 женщин и 4 детей, а также 7 китайцев. Сгорело 67 домов, 95 амбаров, 42 сарая, 4 лавки, общие убытки – более миллиона руб.42 Таким образом, в огромном партизанском селе были убиты заметная часть мужского населения и несколько детей и женщин, ставших, вероятно, случайными жертвами, а также сожжено 7-8 % жилых домов. Список погибших, включённых в метрическую книгу и захороненных на кладбище43, очень близок данным газеты «Дальний Восток». В нём 191 житель, из которых 6 женщин, четверо детей от 2 до 8 лет и пятеро подростков от 15 до 17 лет. Почти все жертвы – мужчины зрелого и старшего возраста (77 из 191 были от 50 лет и старше, в том числе 15 – старше 60), что означало благополучное бегство основной части молодых партизан и уничтожение карателями части их родителей – вероятно, тех, кто был настигнут в домах, где отстреливались красные. Уже довольно скоро сгоревшие амбары и сараи были в пропагандистских целях суммированы с 67 домами, дав пресловутые 200 сожжённых зданий, постоянно упоминающиеся в литературе. Так, красный «Амурский хлебороб» уже 22 марта 1921 г. сообщал, что в Ивановке из 800 домохозяйств было уничтожено 196, а убито 257 чел., в том числе около 30 чел. – сожжены живыми. Несколько более объективный мемуарист в 1950-х гг. писал, что из 800 хозяйств «196 были совершенно разгромлены», а сожжено оказалось 86 домов44.

Коммунистическая пресса по свежим следам, сообщая о траурном митинге в Ивановке, утверждала: «Далее шествие остановилось на реке Манжурке, на мосту, где палачи золотопогонники убили, собрав в селе 10-ть преклонных стариков от 60 до 96 лет. Наконец траурное шествие остановилось на месте живьем сожженных 40 человек, запертых в амбаре, который был облит керосином и подожжен». Там же говорилось о «расстрелянных 200 ивановских крестьян в большинстве зажиточных, ничего общего с большевиками не имевших»45, хотя на деле Ивановка являлась практически целиком партизанским селом, а зажиточные крестьяне в повстанческих отрядах на Дальнем Востоке составляли заметный процент. Прочие источники о сожжении мирных жителей не упоминают, однако точка зрения ранней коммунистической прессы была канонизирована. В энциклопедической «Истории Сибири» 1960-х гг. говорится о 216 убитых и сожжённых ивановцах; в современном издании по истории Дальнего Востока традиционно упоминаются до 200 сгоревших строений и 257 мирных жителей, расстрелянных и сгоревших в амбаре46.

Для современной мифологии характерно отнесение часто упоминаемых 257 жертв на счёт японских оккупантов при игнорировании роли белогвардейцев, а также утверждение, что сгорело либо более 400 домов, либо практически всё село. И местная газета в соответствии с легендами советских времён ныне упорно повторяет: «…В Ивановке оставались только женщины и дети. Никого не щадили интервенты... 186 человек расстреляли из пулеметов. 36 ивановцев живыми сожгли в амбаре. Всего в этот день погибло 257 человек… [и сгорело] 418 различных строений»47.

Частичное уничтожение ряда повстанческих сёл в Амурской области, арест большевиков-заговорщиков в Благовещенске и быстрая расправа с их вождём Ф.Н. Мухиным показали партизанам решительность японских интервентов и семёновцев, вынудив в конце марта 1919 г. отказаться от намеченного широкого восстания и разбежаться: после гибели Мухина «начался упадок духа» и 29 марта отряды были распущены, восстановившись только к лету 1919 г.48 Впоследствии ненависти к белым партизанские жители Ивановки, уже хорошо познакомившиеся с красными порядками, не испытывали. В конце декабря 1921 г. чекистская информация сообщала о своеобразной реакции заражённого партизанщиной населения Амурской области и, в частности, Ивановки на победоносное наступление белых войск, захвативших Хабаровск и заставивших красных в панике отступить, потеряв множество раненными и обмороженными49: «Мобилизация [в] области проходит плохо. Село Ивановка[,] сожженная Японцами [в] 1919 году[,] сейчас заявляет, что Кап[п]елевцы не враги и от мобилизации отказываются. В партизаны в этом самом большом селе Амуробласти записалось только50 человек»51.

Население отличало прорвавшихся из Сибири героев-каппелевцев от семёновцев, представлявших жестокий атаманский режим. Испытав сильнейший удар от властей в 1919 г., анархичное население Дальнего Востока в определённой степени утратило вкус к участию в Гражданской войне. Важно отметить, что в 1921–1922 гг. дальневосточное крестьянство отказало большевикам в поддержке, и грабительские краснопартизанские отряды столкнулись с кризисом, усугубившим разложение их рядов. Дальнейшее разочарование крестьянства в красных дало привычный погромно-анархический выплеск. Соседнее партизанское с. Тамбовка уже в январе 1924 г. стало центром мощного Зазейского крестьянского восстания, охватившего несколько волостей, а много спустя после его подавления там распространялись эмигрантские воззвания великого князя Николая Николаевича52.

Помимо вышеописанных, мифологичны и многие другие эпизоды гражданского противостояния, до сих подаваемые односторонне, в соответствии с давней советской традицией. Введение в оборот новых исторических документов позволит восстановить объективную картину Гражданской войны на Дальнем Востоке, отделив реальные эксцессы от надуманных.

____________
1 Геруа А. Полчища… С. 298. Также см.: Аблажей Н.Н., Симонов Д.Г. Атаман Г.М. Семенов в Белом движении // Толерантность и взаимодействие в переходных обществах. Сб. – Новосибирск, 2003. С. 57–72.
2 Кузьмин С.Л. История барона Унгерна: Опыт реконструкции. – М., 2011. С. 407.
3 Арестант пятой камеры. – М., 1990. С. 377.
4 Подвиг Центросибири. 1917–1918. Сб. документов. – Иркутск, 1986. С. 300–301.
5 Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… С. 128, 173–174.
6 Власть труда (Иркутск). 1918. № 65. 12 апр.; Центро-Сибирь. 1918. № 21. 1 августа.
7 Василевский В.И. Под трехцветным флагом. 2. Насилие (Из истории белого движения) // Народная газета. 1995. № 32. 11 авг. С. 5.
8 Фадеев И. Сретенская ошибка // Партизаны. – Чита, 1929. С. 124; Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… С. 139.
9 Звягин С.П. Правоохранительная политика А.В. Колчака... С. 111; Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… С. 140.
10 См.: Аксакова Т.А. Семейная хроника: в 2-х кн. – Париж, 1988; Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… С. 127–128.
11 ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 889. Л. 18 об. – 22 об.
12 Там же. Л. 20.
13 Мемуары Г.Л. Лихачева // ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 870. Л. 14 об.
14 Парфенов П.С. (Петр Алтайский). Гражданская война в Сибири. 1918–1920 гг. – М., 1925. С. 148.
15 ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 889. Л. 14 об.
16 Губельман М.И. Борьба за советский Дальний Восток. – М., 1958. С. 84.
17 Шерешевский Б.М. Разгром семеновщины. – Новосибирск, 1966. С. 18.
18 История гражданской войны в СССР. Т. 3. – М., 1957. С. 63; Чистяков Н. Разгром семеновщины // Неотвратимое возмездие. – М., 1973. С. 121.
19 Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… С. 8.
20 Рейхберг Г. Разгром японской интервенции на Дальнем Востоке. – М., 1940. С. 69.
21 Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… С. 106; Забайкальский рабочий. 1926. 4 авг.
22 Карабанов В.Г. Маккавеевская голгофа – застенок глазами очевидцев. – Чита, 1993; Он же. В застенке Маккавеевском. – Чита, 2009. С. 21–25.
23 Романов А.М. Особый Маньчжурский отряд атамана Семенова. – Иркутск, 2013. С. 227.
24 Литвин А. Красный и белый террор в России… С. 177.
25 Мемуары Г.Л. Лихачева // ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 870. Л. 13 об.
26 Катанаев Г.Г. На заре сибирского самосознания: Воспоминания генерал-лейтенанта Сибирского казачьего войска. – Новосибирск. 2005. С. 332.
27 Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… С. 101.
28 Познанский В.С. Очерки истории вооруженной борьбы советов Сибири с контрреволюцией. – Новосибирск: Наука, 1973. С. 131, 267.
29 Василевский В.И. Забайкальская белая государственность… 2000; Казачье эхо. 1920. № 6. 18 янв.
30 Сибирская жизнь (Томск). 1919. № 223. 22 окт. С. 3.
31 Атаман Семенов. Вопросы государственного строительства. Сб. документов и материалов. – Чита, 2002. С. 15–16, 31–32, 65–67.
32 Чер А. Страничка из недавних странствований (Мои воспоминания) // Новая Заря (Омск). 1919. № 141. 3 июля. С. 2.
33 Шишкин С.Н. Гражданская война на Дальнем Востоке. – М., 1957; Никифоров П.Н. Записки премьера ДВР. – М., 1974. С. 83.
34 См.: Губельман М.И. Борьба за советский Дальний Восток. – М., 1958.
35 Левкин Г.Г. Было, но быльём не поросло… – Хабаровск, 2006. С. 115.
36 Амурское эхо (Благовещенск). 1919. № 994. 1 апр.
37 ГАНО. Ф. П-5. Оп. 4. Д. 1524. Л. 329.
38 Эхо (Владивосток). 1919. № 37. 15 апр.
39 Бой с большевиками. Сообщение японского штаба // Амурское эхо (Благовещенск). 1919. № 988. 25 марта.
40 См.: Губельман М.И. Борьба за советский Дальний Восток. – М., 1958.
41 Эхо (Владивосток). 1919. № 37. 15 апр.
42 Дальний Восток (Владивосток). 1919. 1 мая.
43 URL: http://ioann-bogoslov.ru/all/c/dates/1919.htm
44 См.: Губельман М.И. Борьба за советский Дальний Восток. – М., 1958.
45 Амурская правда (Благовещенск). 1920. Приложение № 609. URL: http://www.amurec.ru
46 История Сибири с древнейших времен... Т. 4. – Л., 1968. С. 117; Дальний Восток России в период революций 1917 года и гражданской войны. – Владивосток, 2003. С. 323, 324.
47 Анохин А. Казакам не понравилось «подъяпонивание» // Амурская правда. 2006. 10 авг.; Когда брат шёл на брата // Амурец (Ивановский р-н Амурской обл.). 2012. 29 марта.
48 ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 1414. Л. 95, 96.
49 ЦА ФСБ. Ф. 6. Оп. 1. Д. 294а. Л. 41.
50 Численность записавшихся в партизаны не указана.
51 РГВА. Ф. 221. Оп. 4. Д. 2. Л. 452.
52 Дьяков Ю.Л., Колодникова Л.П., Бушуева Т.С. Протестное движение в СССР (1922–1931 гг.). Монархические, националистические и контрреволюционные партии и организации в СССР: их деятельность и отношения с властью (1920–1931 гг.). По документам ВЧК-ОГПУ. – М., 2012. С. 158–159.