Предисловие автора

Целью предания гласности своих записок о Соловецкой каторге автор считает, ознакомление общественного мнения всех стран с действительной картиной быта и режима в так называемых «местах заключения Особого Назначения».

Советской властью слишком явно замалчивается самый факт существования советских тюрем этой категории, даже формально изъятых из ведения общего тюремного Управления.

Это обстоятельство настойчиво требует исчерпывающего описания настоящего положения заключенных русских и иностранцев, в Соловецких лагерях Особого Назначения.

В течение своего трехлетнего пребывания на Соловках, автор имел ши­рокую возможность сделать всесторонние наблюдения в этой области.

Соловецкие лагеря прежде всего возбуждают интерес в качестве учреждения, характеризующего советский режим в наиболее его неприкрытом виде — в тюрьме. Однако, одним этим интерес к лагерям не исчерпывается. Общие условия существования Соловецких лагерей, самое их местоположение на абсолютно изолированных островах Белого моря придают им неко­торый специфический, по сравнение с обычными тюрьмами, характер. Полнейшая оторванность заключенных от внешнего мира, ничем не ограничиваемый произвол ГПУ, попытки тюремной администрации эксплуатацией труда заключенных достичь чуть ли не самоокупаемости лагерей, — все это ставит Соловки в совершенно особое положение.

Наконец, применительно к Соловецким лагерям невольно возникает вопрос об основной задаче, преследуемой вообще советскими местами заключений. Так как, по коммунистической программе, «преступление есть социальная болезнь, требующая лечения», большевиками в области тюремного дела провозглашен принцип «замены тюрем воспитательными учреждениями».

Сам автор считает соловецкую в частности, а всесоветскую в целом действительность слишком циничным издевательством над коммунисти­ческой идеологией, чтобы останавливаться на кричащем противоречии между словами советских программ и делами советских рук. Автор рассчитывает, что все окончательные выводы будут сделаны читателями на основании приведенных им в этих записках голых фактов.

А.Клингер.

Гельсингфорс, 1926 г.

I.

С оставлением севера России русской антибольшевицкой армией генерала Миллера и помогавшими ей английскими отрядами была сыграна в истории православной церкви и культуры роль знаменитого Соловецкого монастыря, расположенного на крайнем севере некогда могучей империи. Весь Соловецкий архипелаг (в составе островов: Большого Соловецкого, Анзерского, Большой и Малой Муксульмы, Большого и Малого Заячьего и ряда более мелких) вошел в состав «российской социалистической федеративной советской рес­публики».

Соловецкий монастырь, основанный в 1486 году русскими святыми Савватием, Германом и Зосимой, с издавна славился не только аскетической стро­гостью своей внутренней жизни (так, например, ни одной женщине не разре­шалось приезжать в обитель), но и огромным, широко поставленным и опыт­ными руками руководимым хозяйством, заводами, мастерскими, лесопилками, рыбными ловлями, даже собственным торговым и военным флотом, причем все это обслуживалось исключительно монахами. Естественно, монастырские богатства сразу же привлекли в себе внимание советских властей.

Первоначально Соловки, вместе с монастырем, перешли в ведение архангельского «губземотдела» (губернского земельного отдела). В ту пору ком­мунисты увлекались беспорядочным насаждением по всей России так называемых «сельхозов» (сельских хозяйств). Национализированные имения, частновладельческие и государственные, монастырские и удельные земли, леса и заводы — все это было переименовано в «сельхозы», эксплуатировалось самим государством при помощи особых крестьянских или рабочих артелей. Эта аграрная реформа, как и все другие реформы советской власти, оказалась грандиозным блефом и очень скоро привела к тому, что, прикрываемые государством «сельхозы», превратились в очаги бесконтрольного расходования, а зача­стую и откровенного грабежа брошенного на произвол судьбы народного достояния.

Архангельский «губземотдел» не смог справиться с обширным монастырским хозяйством, некогда руководимым одним игуменом соловецкой обители. Еще несколько лет тому назад дававший значительную прибыль про­дуктами своих производств, Соловецкий монастырь в советских руках вдруг стал непосильно-убыточным, и архангельский «губземотдел» сообщил комиссариату земледелия, что губземотдел не имеет больше средств «содер­жать монастырь», а потому просить устроить в нем «показательное хозяй­ство», с подчинением монастыря непосредственно Москве. Центр очень долго в специальных комиссиях обсуждал выгоды этого предложения и, в конце концов, согласился принять Соловки под свою высокую руку. Многострадаль­ный монастырь перенес еще одну «аграрную операцию», став «советским образцовым хозяйством».

«Образцовое» ведение хозяйства заключалось в следующем: назначенный комиссариатом земледелия заведующим Соловками коммунист Александровский (из рабочих), имевший тесные связи с небезызвестным Шлихтером и большую протекцию в ВЦИКе (всероссийском центральном исполнительном комитете) совершенно разрушил монастырское хозяйство. 

Администрация крала, что хотела и сколько хотела. Отчитываясь только перед Шлихтером, которого заинтересовал денежно, Александровский вывозил из мона­стыря лес, рыбу, старые запасы монастырских продуктов, машины, церковную утварь, предметы старины, руководствуясь очень удобным принципом ком­мунистической власти — «грабь награбленное». В довершение всего в конце 1922 и начале 1923 годов монастырь стал жертвой огня.

Когда, по совершенно неизвестной причине, вспыхнул пожар, Александ­ровский с ближайшими помощниками стал прежде всего спасать никому ненужную рухлядь — мешки, старые сани, дрова. Канцелярия с книгами и документами «образцового хозяйства» была брошена на произвол судьбы, вся отчет­ность сгорела. Нет никаких сомнений в том, что монастырь был подожжен самим же Александровским, дабы скрыть свои должностные преступления, подлоги в книгах и бесконтрольный грабеж. В то время еще не изгнанные монахи умоляли разрешить им принять участие в тушении пожара — Александровский силой разогнал монахов, заявив, что они «вносят лишнюю панику». Сгорела значительно разворованная уже библиотека монастыря неоценимого исторического значения, сгорели все деревянные постройки,  выгорели внутренние помещения церквей и монашеских келий.

Столь «образцовое» ведение хозяйства показалось подозрительным даже ГПУ. Была образована следственная комиссия по расследованию причин пожара, который почему-то прежде всего уничтожил канцелярию Александровского. Следственная комиссия (в составе начальника архангельского губернского ГПУ Отулитова и помощника прокурора того же ГПУ Абрамовского) не нашла состава, преступления в том, что насквозь было пропитано преступ­ностью!

Вероятно, хозяйственные эксперименты товарища Александровского и протежировавшего ему Шлихтера продолжались бы и по сию пору, если бы Дзержинскому не пришла в голову мысль устроить в Соловках тюрьму для политических «преступников», врагов советской власти. Отдаленность от материка, крайняя скудость природы и убийственный климат, вот те условия, которые и показались главчекисту как нельзя более подходящими для заключения «контрреволюционеров», и московское ГПУ вошло в ВЦИК с ходатайством о «безвозмездном отчуждении в ведение ГПУ всего Соловецкого архипелага с монастырем, со всем находящимся на островах имуществом и постройками, для организации дома заключения».

К ходатайству был приложен совершенно фантастический план «поднятия и использования монастырского хозяйства силами заключенных». Раздутая до пределов перспектива не только изолировать всех «контрреволюционеров» от прочих граждан, но и извлечь выгоду из их подневольного труда ослепила всю коммунистиче­скую партию. Соловки были переданы в полное владение Дзержинскому. Мно­гострадальный монастырь, вступил в последнюю стадию своего советского развития, превратился в главную тюрьму «самого свободного в мире государства» — советской социалистической республики.

Так называемое ГПУ («Госполитуправление» — государственное политиче­ское управление) в общей структуре советской власти стоит совершенно особняком. В свою очередь так называемый «Специальный отдел ГПУ», ведающий специально Соловками, концентрационными лагерями и изоляторами на Урале, в Сибири, Архангельске, ссылкой в Нарымский, Печерский  край и пр. — представляет собой некое царство в царстве. «Специальный отдел» совершенно изъят из ведения «наркомюста» (народного комиссариата юстиции). Так на­зываемый «Исправительный трудовой кодекс», регламентирующий правила использования труда советских заключенных и хотя бы в некоторой степени защищающий их от произвола тюремной администрации — на арестантов «Специального отдела ГПУ» не распространяется. Наконец, никакая амнистия советской власти, по декрету, не может быть применена к осужденным «Специальным отделом ГПУ». Все это, понятно, отдает, всех соловецких и иных заключенных в полную и совершенно бесконтрольную власть «Специального отдела», использующего во всей широте свои чекистские права.

Во главе «Специального отдела» и всех подчиненных ему мест заключения, изоляторов и ссылок стоит известный коммунист, член ВЦИК и президиума, ГПУ — Петр Бокий. (Автор ошибся. Бокия звали Глее. — ldn-knigi).

Бокий Глеб Иванович (21.6.1879, Тифлис — 15.11.1937, Москва), один из руководителей органов государственной безопасности, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (29.11.1935). Сын учителя. Учился в Петербургском горном институте. В 1900 вступил в РСДРП, большевик. Во время революции 1905-07 создавал в Петербурге рабочие дружины. Неоднократно арестовывался. С марта 1917 член русского бюро ЦК РСДРП(б). С апр. 1917 по март 1918 секретарь Петроградского комитета РСДРП(б), затем входил в состав Петроградского Военно-революционного комитета. В февр.-марте 1918 член Комитета революционной обороны Петрограда. С марта 1918 зам. пред., с июля 1918 пред. ЧК Союза коммун Северной области. Организатор красного террора в Петрограде и Северном регионе. Примыкал к "левым" коммунистам. С 1919 нач. Особого отдела Восточного фронта. В 1920 член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. С 1921 член Всероссийской ЧК, затем был членом Коллегии ОГПУ и НКВД СССР, одновременно Бокий с 28.1.1921 возглавлял Специальный (шифровальный) отдел ОГПУ (с 1934 — НКВД) СССР, с 25.12.1936 9-й (специальный секретно-шифровальный) отдел.

Бокий — один из самых активных создателей системы ГУЛАГа. Отдел Бокия всегда пользовался в системе органов непонятной самостоятельностью. Это родило различные догадки о том, что Бокий вел (по заданию высшего партруководства) исследования по паранормальным явлениям, зомбированию, восточным мистическим культам и т.д., тем более что он сам всегда интересовался подобными проблемами. Никаких достаточно внятных подтверждений этим предположениям нет — только косвенные.

Во время чистки аппарата НКВД И.И.Ежовым от сотрудников Г.Г.Ягоды 16.5.1937 арестован и по обвинению в "предательстве и контрреволюционной деятельности" 15.11.1937 Особой тройкой НКВД приговорен к смертной казни. Расстрелян. В 1956 реабилитирован.

(Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. Москва, Вече, 2000)

Он бывший студент Петроградского Горного ин­ститута. Во время революции 1905-1906 годов Бокий занимал видное место среди петроградских бунтовщиков, вел  революционно настроенное меньшинство студентов за баррикады и пр. Вступив сразу же после октябрьского переворота в коммунистическую партию, был нисколько лет председателем петроградской губернской чрезвычайной комиссии («че-ка»), а потом ГПУ, известен своей неумолимой жестокостью. Живет председатель «Специального отдела» в Москве, периодически наезжая в руководимые им тюрьмы и места ссылки.

Как только комиссия от ГПУ явилась в Соловецкий монастырь для организации в нем «дома заключения», она потребовала списки всех монахов: последние всеми правдами и неправдами до последнего дня из родного им монастыря не уходили, перенося все ужасы и издевательства беспрерывно сме­няющихся «аграрных» властей. ГПУ сразу же уничтожило этот «рассадник опиума для народа», как называют коммунисты религию. Настоятель обители и наиболее видные лица из соловецкого духовенства были расстреляны в монастырском Кремле, остальных монахов чекисты послали на принудитель­ные работы в тюрьмы центральной России, Донецкого бассейна и Сибири и лишь небольшой процент братии (около 30 человек), с разрешения ГПУ, остались на Соловках. Разумеется, это нельзя рассматривать, как акт гуманности ГПУ: последнее просто нуждалось в «спецах» (рыбаках, плотниках, сапожниках и пр.). Эти 30 монахов на жизнь свою в превращенном в тюрьму монастыре смотрели и смотрят как на продолжение своего подвига, служения Богу. Считаются они «вольнонаемными», работают с утра до ночи, получая за свой каторжный труд жалованье в размере не свыше 10 рублей (около 5 долларов) в месяц, то есть, медленно умирая с голоду.

ГПУ лишило Соловецкий монастырь последних признаков того, чем он был когда-то. Ценнейшая историческая библиотека, как я уже упоминал вы­ше, сгорела вследствие поджога монастыря Александровским. Были сорваны со стен и уничтожены последние иконы, сброшены с колоколен колокола, разгромлены ризницы, перебита церковная утварь. Даже многие могильные кре­сты (Соловки богаты старинными крестами и памятниками) были вырваны из земли и употреблены на дрова, хотя лесу на островах сколько угодно. Разрушение этого некогда высоко культурного уголка было произведено столь основательно, что, когда в монастырь прибыла из Москвы особая «археологическая комиссия», она смогла вывезти в музеи лишь жалкие остатки соловецких древ­ностей. Характерная особенность: перед прибытием комиссии чекистские куль­туртрегеры спешно реставрировали ими же разрушенные кресты, вкапывали в землю, взамен старых, новые могильные памятники, выкрасив их в красную краску. Довольно яркий штрих «культурной» работы советской власти!

Одновременно с превращением монастыря в так называемый «слон» (северный лагерь особого назначения), туда были перевезены жалкие остатки по­чему-либо не расстрелянных или не умерших от голода заключенных из лагерей в Архангельске, Холмогорах и Портаминске. Над седыми стенами древней обители взвился кровавый советский флаг. В разграбленном, полусожженном Кремле поселился «Начуслон» (начальник управления северными лагерями особого назначения), непререкаемый властитель Соловков и их филиалов, — концентрационного лагеря на Поповом острове (близ города Кемь), лагеря на Кондострове (верстах в 15 от Попова острова) и всех мест заключения на Соловецком архипелаге.

Посвящая следующую главу описанию природных и бытовых условий жизни на Соловках, я считаю необходимым теперь же остановиться на характернейшей черте бытия соловецких «домов заключения»: являясь по существу обычной тюрьмой для политических и, частично, уголовных преступников, вы­полняя чисто карательные функции, будучи завершительным звеном борьбы «рабоче-крестьянской» власти с врагами советов, борьбы, руководимой и официально вдохновляемой народным комиссариатом юстиции, — «слон» не только не подчинен руководящей юридической инстанции — наркомюсту — но и резко враждебен ему. В Соловках царь и бог — только ГПУ. Ревниво охраняя свое захватное право, ГПУ оберегает лагеря от какого бы то ни было, даже законного, вмешательства народного комиссариата юстиции.

Не только местная, Архангельская и Кемская, прокуратура, но и прокуратура нейтральная, московская, Дзержинским и Бокием в Соловки не допу­скается. «Специальный отдел» и Соловки — имеют собственных прокуроров, абсолютно независимых от наркомюста и ему не подчиняющихся.

Пример: советское правительство прислало в город Кемь особого про­курора для наблюдения за Кемским лагерем (на Поповом острове); по требованию «начуслона» он был отозван обратно в Москву. Назначенного на ту же должность Кемского прокурора, числящегося по службе в комиссариате юстиции, по распоряжению Бокия просто не пустили на Попов остров.

В прошлом году в Архангельск прибыла из Москвы особая комиссия по «амнистии» (в ознаменование переименования РСФСР в СССР): ее, наместник Бокия на островах — Ногтев — не пустил в лагеря.

Полная диктатура ГПУ достигла таких высот, что не только наркомюст, но и наркомвоен (народный комиссариат военных дел) вынужден был по­корно склонить голову перед всесильным Дзержинским. В Соловках охра­ну несет так называемый «Соловецкий полк особого назначения», разбросанный по всему монастырю и по скитам (всего 600 винтовок). В военном отношении полк, вполне понятно, был подчинен ближайшей высшей военной власти — Петроградскому военному округу (известному Гитису, недавно смещенному за «контрреволюцию» и противодействие ГПУ). Однако, уже с 1923 года Бокий и Ногтев требовали подчинения «Соловецкого полка особого назначения» и в военном отношении — только ГПУ. Петроградский округ не соглашался с этой яв­ной несообразностью, чекисты настаивали.

Дело разрешилось чуть ли не бунтом: в 1924 году ГПУ приказало командиру полка Лыкову и комиссару Кукину немедленно сдать командование частью, те отказались, ссылаясь на распоряжение своего начальства. Ногтев протелеграфировал в Москву, Бокий ответил кратко: «Арестовать, предать суду». И невозможное в других странах стало возможным в СССР: гражданское ведомство арестовало и предало суду военных, «провинившихся» в том, что они выполнили категорический приказ своего начальства. Сместив Лыкова (впоследствии переведенного, в качестве заключенного, в Кемь) и Кукина, комендант Соловков Ауке заявил:

— Мы в порядке следственном от ГПУ имеем право смещать команд­ный состав!

Петроградский военный округ пытался было защитить свои права и прислал в Соловки своих представителей для разбора дела. Однако, встретив недвусмысленные угрозы агентов ГПУ, комиссия военного округа признала действия Бокия, Ногтева и Ауке — правильными!

Если слово любого чекиста — закон даже для высокопоставленных коммунистов, то какую силу, какое право, какой закон могут противопоставить за­ключенные неописуемому произволу ГПУ? Сила на стороне чекистов, право давно уже уничтожено в СССР, а законы для ГПУ не писаны.      

Обычно в Соловки посылаются выселяемые из той или иной местности в административном порядке (при НКВД — народном комиссариате внутренних дел существует особая «Комиссия по административным высылкам»), без какого бы то ни было суда. Но стоит самому маленькому чекисту усмот­реть «контрреволюцию в деле, подведомственном органам наркомюста народном суде или ревтрибунале подозреваемый в этой «контрреволюции» даже уже оправданный соответствующими судебными учреждениями, также попадает в Соловки, с санкцией ГПУ.

Первое время в лагерях было некоторое число заключенных, осужденных судами наркомюста, ныне же они механически попали под власть ГПУ со всеми вытекающими отсюда последствиями. Заключенные этой категории вот уже сколько лет напрасно добиваются перевода их во внутренние тюрьмы России, где режим несравненно легче и откуда, можно, хотя и не без труда, освобо­диться.       

Абсолютно неправильно толкование «северных лагерей особого назначения», как вольного поселения. Я свыше 3 лет пробыл в Соловках и категорически утверждаю, что с ссылкой на поселение они не имеют ничего общего. В Солов­ках — заключенные, а не ссыльные. Разве ссыльные несут принудительные ра­боты, живут в тюрьме, при каторжном режиме?

В тюрьмах внутренней России лица, отсидевшие ¹/₂  срока своего наказания, имеют право хлопотать о досрочном своем освобождении. В Соловках и отсидевших свой срок полностью редко освобождают.

С уменьшением срока наказания положение соловецкого заключенного ос­ложняется, режим отягчается, администрация делает все, чтобы на более про­должительное время — если не навсегда — оставить каждого заключенного в своих не знающих пощады руках.

Приобрести книгу можно в магазине "Слобода "Голос Эпохи""
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15099/