 Для успешного выполнения своей важной и ответственной роли на войне армия заблаговременно в мирное время должна быть соответствующим образом подготовлена.
Работа по такой подготовке армии должна согласно с целями подготовки и с современным состоянием военного дела обнимать следующие вопросы:
во-1-х, внушение армии в соответствии с ее душевными потребностями того, что может питать ее стремления, ее волю к борьбе, руководствуясь какими стимулами, во имя чего она должна воевать, считая это своим священным долгом и перенося все тяжести и невзгоды войны, жертвуя для успеха ее решительно всем;
во-2-х, воспитание как отдельного воина, так и всей армии в направлении и в целях развития всего того, что способствует усилению нравственного элемента во всестороннем и исчерпывающем значении этого понятия;
в-3-х, изучение всех материальных, в частности всех современных технических, средств, способствующих ведению войны и правильного, наиболее выгодного использования их в соответствии с их свойствами;
в-4-х, установление относительной ценности различных средств с точки зрения употребления их для целей войны;
в-5-х, создание тех условий, при которых все материальные средства могут быть наилучшим образом использованы, и ознакомление с наивыгоднейшими способами применения материальных средств в этих условиях для достижения наибольших результатов на войне;
в-6-х, преподание и внушение войскам наивыгоднейших способов действий на войне в соответствии с принципами вооруженной борьбы, духовными и физическими свойствами человека вообще и данной национальности в особенности (с психологией ее, с ее моральным бытовым складом, с ее материальным бытовым укладом); с современными средствами вооруженной борьбы, как общими, приспособленными к пользованию ими на войне, так и специально для войны изготовленными, и, наконец, с условиями внешней национальной обстановки (географическими, топографическими, экономическими, культурными и другими данными).
Для более успешной борьбы с затратой наименьшего времени, усилий и жертв живой силы армии «с легким трудом и малой кровью» необходимо, чтобы при всем том была установлена общность языка, общность понимания обстановки, взаимное понимание лиц командного состава всех степеней при различного рода сношениях между собой, единство взглядов на различные явления военного искусства, обеспечивающее единство духа во всех чинах армии и долженствующее привести к тому, чтобы все они не только однообразно думали о том или ином предмете, но чтобы они обладали и единым мышлением, т.е. чтобы процесс мышления, способ мыслить у них был одинаков.
Только при наличии такой системы, такого учения подготовки армии и установления на таких основаниях действий во время войны, другими словами, только при существовании такой военной доктрины, обязательной для всех, она может привести к тому, что все усилия всех будут направлены к одной цели; только тогда между действиями всех будет внутренняя связь, дающая действия и единство настроения, которые в конечном результате и приведут к победе.
Иначе говоря, доктрина должна сплачивать духовно и интеллектуально данную армию в одно целое, думающее, чувствующее и действующее в полной мере единообразно, как один человек, все стремления которого направлены к одной цели, проникнуты одним величайшего напряжения стремлением — победить врага.
Было ли что-либо и когда-либо создано у нас? Была ли у нас когда-либо наша собственная национальная военная доктрина, соответствующая обстановке во всей ее совокупности и духу русского народа?
Несомненно, на эти вопросы должно ответить утвердительно.
Создав 250 лет тему назад регулярную постоянную армию, царь-полководец Великий Петр создал для нее и боевую доктрину.
Это не было стройное учение, систематически изложенное, а ряд указаний воспитательного и боевого значения, данных Петром в разное время, вызванных теми или другими обстоятельствами, но проникнутых общей идеей, имеющих один характер и развиваемых в одном направлении. Указания эти постепенно становились в общем более совершенными по мере того, как сам Петр совершенствовался в военном деле и в военном искусстве.
Создав армию по иностранному образцу, Петр с течением времени все больше и больше отклонялся от этого образца для того, чтобы вести свою армию во всех отношениях все более и более в русском национальном духе.
Русская армия, следуя доктрине Петра В., от Нарвы за 9 лет дошла до Полтавы, а через 21 год приобрела для России Эстляндию, Лифляндию, Ингрию и часть Карелии, утвердила ее на берегах Балтийского моря, создала и укрепила славные боевые традиции, позволившие ей и в будущем одерживать неисчислимые и чрезвычайные победы и обратила, благодаря им слабое Московское царство в сильнейшую Российскую империю, создав благоприятные условия для дальнейшего ее развития на путях славы и могущества.
Многочисленные и общераспространенные труды по различным военным вопросам сделали общеизвестной и бесспорной ту истину, что во второй половине XVIII столетия у нас существовала в. доктрина, созданная, оформленная и распространенная в армии нашим великим полководцем Суворовым. Суворовская доктрина по своим общим основаниям во многом сходна с петровской доктриной, несколько развитой третьим нашим великим полководцем Румянцевым. Это, впрочем, понятно, так как Суворов хорошо знал петровские положения, прекрасно их усвоил, проникся ими, и к тому же он, по его собственным словам, был ученик Румянцева; как Петр и Румянцев, он всецело был охвачен русским национальным духом, был исключительно и безусловно русским, хорошо знал психологию русского человека и, будучи философски образованным, умел управлять им и пользоваться его национальными особенностями.
В то же время, благодаря своим обширным знаниям, начитанности, своему темпераменту, сосредоточенности своего ума, чувств и воли главным образом на военном деле, любви и преданности к нему, своей гениальности в этой области, он расширяет и углубляет петрово-румянцевскую доктрину, придает ей особый характер и своеобразную форму, благодаря которой ученье Суворова, становясь и по существу и по внешности более народным, более национальным, глубже проникает в душу и сердце русского солдата и делает его способным выявить свои физические и моральные силы в наибольшей степени, с наибольшей силой.
Русская армия, воспитанная и обученная по указаниям, наставлениям и требованиям Румянцева и главным образом Суворова, составляющим в совокупности хотя и не вполне систематизированную, но изложенную довольно цельно военную доктрину, которую по справедливости должно называть суворовской, с громадным успехом вела две Турецкие и четыре Польские войны, совершила героический Итальянский и сказочный Швейцарский походы, присоединила к России Крым, множество старых русских земель на западе России, Ногайские и Закубанские области и записала на свои победные знамена имена: Рябой Могилы, Ларги, Кагула, Туртукая, Гирсова, Кинбурна, Фокшан, Измаила, Очакова, Козлуджи, Рымника, Праги Варшавской, Тидоне, Треббий, Нови, С.Готарда, Чертова Моста и мн. др., которые навеки покрыли их славой и оставили потомкам величайшие примеры русского военного искусства.
Таким образом, у нас в ХVIII ст., в течение первых ста лет существования регулярной постоянной армии, было создано две военные доктрины, следуя которым русская армия одержала множество побед, создала национальное русское военное искусство, расширила границы своей империи, укрепила и обеспечила существование ее, покрыла бессмертной славой свои знамена, создала величие и могущество России.
Эти две доктрины, созданные благодаря трем гениальным русским полководцам, имеют между собою много общего.
Прежде всего, в них обеих русская армия, составляющая плоть от плоти и кость от кости русского народа, будучи буквально и вполне национальной, призывалась к своему служению во имя идеи, наиболее родной и близкой русскому народу, идеи, в которой он видел смысл и возможность своего существования, которой он был проникнут до мозга костей, быть верным которой он считал указанием свыше, которую он ощущал как нечто бесконечно ценное, как нечто органически связанное с его духовной природой, которая отвечала душевной его потребности, его национальному сознанию и его национальным ощущениям.
Такой идеей являлась совокупность понятий: православная вера, что отвечало религиозности русского народа в ее мистических настроениях; монарх как олицетворение отечества и родина как нечто от идеи материнства и любовь к ней как чувство сыновности.
Затем обе доктрины выдвигали на первый план духовную сторону. Элементы нравственного, морального порядка в них имели преимущественное значение. Они прежде всего считались с духовной организацией человека, которую и старались развить возможно больше в специальном направлении.
Обе доктрины считали, что человек есть главное орудие, главное средство войны и что чем больше будут развиты органические силы человека и особенно его духовные качества, тем сознательнее и в то же время самоотверженнее и беззаветнее будет действовать он на войне и тем более напряженности в своих усилиях он может дать для достижения тех задач и целей, которые ему будут поставлены во всякой обстановке, создаваемой свойствами природы, различными средствами техники и сознательным противодействием противника.
Воспитанная таким образом, проникнутая чувством долга, сознанием как личного, так и национального достоинства, чувством чести и благородным честолюбием, движимая за веру, царя и отечество, руководимая на основаниях петровской и суворовской доктрин, армия становилась недосягаемой в ее боевых достижениях и результаты последних поистине были громадны.
Второстепенное, но достойное их свойствам вообще и качествам в данную эпоху в частности, в обеих доктринах было уделено внимание и место всем материальным данным.
Обе доктрины в полной мере использовали оружие, однако несколько различно в зависимости от эпохи создания каждой из доктрин, установив наилучший способ его действия и создав для него наиболее благоприятные условия для этого действия.
Так, в зависимости от свойств холодного и огнестрельного оружия были установлены соответствующие боевые порядки — линейные при Петре и расчлененные при Суворове;
взаимное расположение в них различных, отдельных частей, включая и резерв; указаны расположения, время и способ пользования каждым родом войск в зависимости от их свойств и употребление того или другого оружия. В этом отношении более поздняя (суворовская) доктрина отличалась от более ранней (петровской), что зависело от усовершенствования огнестрельного оружия: при Суворове егеря (стрелки) были уже вооружены нарезными ружьями, а артиллерия тыла снабжена пушками гораздо совершеннее в смысле возможности вести более действительный огонь и маневрировать. При этом обе доктрины отдавали предпочтение холодному оружию — штыку и сабле, — так как оно является выражением духовного элемента.
В обеих доктринах, учитывая возможность достижения больших результатов, а также психологию русского воина, отдавали предпочтение наступлению и наступательному бою, завершаемому ударом в штыки, и в то же время считали необходимым тщательно его подготовить и вести в наилучших условиях, из которых главные: сохранение за собою свободы действий, предоставление частным начальникам самостоятельности и осуществление взаимной выручки.
Обе доктрины вместе с тем указывали наиболее выгодное направление удара, считая таковым фланги и тыл противника.
Обе доктрины согласно своему назначению устанавливали не только как действовать, но как подготавливать к действиям, т.е. как вести специальное обучение.
Как при Петре, так и при Суворове строго было установлено, что учить в мирное время необходимо только тому, что нужно для войны, и учить не только рассказом, во и показом. Нужно подчеркнуть, что обе доктрины требовали весьма тщательного обучения стрельбе, особенно при Суворове, который меткой стрельбе по определенному для каждого стрелка неприятелю придавал громадное значение. Обучение требовалось вести постепенно, последовательно переходя от простого к сложному, а при Суворове так еще, чтобы из самого хода обучения видна была цель его.
В обеих доктринах были проведены требования относительно офицеров, при этом при Суворове эти требования были многочисленнее, обширнее и сложнее, что вполне соответствовало усложнившейся обстановке. Однако в обеих доктринах требовалось, чтобы офицеры прибегали к личному примеру и всеми средствами заботились бы о солдате, наконец, обе доктрины устанавливали человеколюбивые и добрые отношения к местным жителям тех местностей, где велись военные действия, к просящим пощаду, отдававшимся в плен, женщинам и детям.
Во второе столетие своего существования, в XIX век, русская армия вступила с суворовской доктриной. Однако вследствие смерти самого создателя и вдохновителя доктрины она применялась ни с такою точностью, ни с такой полнотою, ни с тем вдохновением, энергией и проникновенностью, как при Суворове. Очевидно, что и воздействие ее на войска значительно ослабело. Другого Суворова или генерала, хотя бы несколько походившего своим талантом на него, в России в первой половине XIX ст. не проявлялось.
Возможность создать действенную доктрину коллективным путем не осуществлялась как в силу утверждения у нас особой военной системы, заимствованной у иностранцев, подавляющей личность как солдата, так и офицера, лишающей их инициативы, так и вследствие отсутствия общепризнанного военного авторитета, могущего подняться над обыденщиной. К тому же военное искусство за это время во всех его проявлениях сильно осложнилось. Учесть эти осложнения явилось непосильным для начальников, привыкших к механическому и формальному отношению к своему делу и лишенных какой бы то ни было самодеятельности.
Прошлое забывалось, учиться ему, как и вообще, не было желания, так как в этом прошлом не хотели видеть ничего поучительного.
В последующих руководителях военного дела не было героичности или даже простой боевой настроенности, простого боевого aзapта: дух времени, явившийся следствием севастопольской эпопеи, настраивал на прививку к армии не специально военных добродетелей, а общегражданских, общеобывательских. Армия, несомненно, стала просвещаться, но дух воинственности, дух военного задора стал идти в ней на убыль.
При таких условиях попытки отдельных лиц воскресить воспитательные и боевые заветы Суворова, очевидно, общепризнанных результатов дать не могли.
И только появление в 70-х годах XIX ст. М.Д. Скобелева, талантливого и даровитого боевого генерала, овеянного суворовским духом, обладающего избранной натурою, культивированной широким образованием вообще и военным в частности, которое было достигнуто преимущественно путем серьезного чтения и самостоятельного изучения всего касающегося военного дела и военного искусства, давало, казалось бы, возможность создания новой русской военной доктрины. Это было тем более возможно, что тогда явились у нас лица, талантливо разрабатывающие на здравых началах военные вопросы теоретически.
Скобелев в деле подготовки войск и войне и в боевых их действиях выдвигал также требования, какие и Суворов, и, несомненно, в деле выработки национальной военной доктрины они дали бы прекрасные результаты, тем более что Скобелев был глубоко русский человек и в военном деле первенствующее значение придавал духовной стороне, нравственному элементу. В боевых действиях он отдавал преимущество наступлению и наступательному бою. Притом он отводил большую роль, в зависимости от его усовершенствования, огнестрельному оружию и умело им пользовался, создавая соответствующие боевые порядки. От командного состава и вообще от офицеров Скобелев требовал возможно более широкого военного образования, самостоятельности и самодеятельности, а также личного примера и установления ими в войсках гуманного отношения к пленным, к отказавшимся от борьбы, к женщинам и детям.
Краткость кипучей и благотворной деятельности — он умер на 39-м году от роду — сделали невозможным окончательно выкристаллизоваться его системе, его учению, а последующее время (начало 80-х годов XIX ст.) не благоприятствовало укреплению его взглядов и требований.
Деление России на военные округа заставило во главе их поставить крупных начальников, совершенно самостоятельных в деле подготовки подчиненных им войск.
Каждый из таких начальников округов, считая себя не хуже других, пользуясь по бытовым и дисциплинарным условиям громадным обязательным, хотя и чисто внешним, авторитетом в глазах своих подчиненных, обыкновенно находил, что он все знает и что ему нет надобности следить за развитием военного дела, за современным его состоянием, нет надобности учиться («генералу необходимо непрерывное самообразование себя науками...
Нужна непрестанная наука из чтениев...» Суворов), а только учить других, и потому создавал свою собственную систему подготовки войск, не считаясь ни с указаниями центра, не всегда должным образом просвещенного, ни с издаваемыми им уставами, наставлениями и указаниями, долженствующими быть обязательными для всех, ни даже с тем, что делается в этом направлении в других округах. Такие условия не способствовали, конечно, созданию единой для всей армии и отвечающей существу вещей доктрины.
При таком разногласии в этом отношении, чтобы заполнить отсутствие своей собственной доктрины, наличие которой требовалось некоторыми вполне сознательно, а другими как бы инстинктивно, стали производиться попытки, и притом с большим усердием, пересадить к нам какую-либо иностранную доктрину, сначала — немецкую, а потом — французскую. Попытки эти были тем более настойчивы, что недостаточное знание прошлого нашего военного искусства и большое неуважение к нему приводили к убеждению, что национальной доктрины не может быть и что мы, русские, не способны и не можем создать какую бы то ни было доктрину.
Однако, как показывает история русского военного искусства, русская военная мысль в силах создать свою национальную доктрину, а русская психология и русская обстановка этому не препятствуют.
Эту русскую доктрину нужно строить, опираясь на опыт прошлого (Петр, Румянцев, Суворов, Скобелев...) и принимая к обязательному учету все новые средства вооруженной борьбы.
В основу такой доктрины должны быть положены следующие общие положения.
1) Доктрина должна быть национальной, выработанной русскими самостоятельно в соответствии с особенностями русского народа, из среды которого образуется русская армия, без подражания каким бы то ни было иностранцам, ни победителям, ни побежденным.
2) Все положения доктрины не должны противоречить каким бы то ни было принципам вооруженной борьбы.
3) Во главу доктрины должны быть положены духовные требования, нравственный, моральный элемент, развивающий духовную сторону как главенствующую на войне. Эта часть доктрины должна быть построена по Суворову, положения которого в этой области остаются и теперь в полной силе.
4) Материальная сторона в виде техники должна быть учтена полностью, но без одностороннего увлечения чем-либо. Огнестрельному оружию должна быть отведена подобающая ему роль в деле подготовки и содействия тем, кому назначено произвести удар, но не должно забывать, что в нанесении решительного удара главная роль принадлежит холодному оружию.
5) Чтобы возможно более усилить как духовную природу, так и материальную сторону армии, необходимо для начальствующих лиц, особенно руководящих, широкое военное развитие и понимание военных явлений, умение научно мыслить в сфере военных идей и действий, знание всех современных технических средств, умение использовать их с наибольшей выгодой для себя и вредом для противника и постоянно следить за движением военной мысли и дальнейшим усовершенствованием техники, т.е. постоянно учиться, как всем офицерам вообще, так и особенно начальствующим лицам до генералов включительно.
6) Главной целью всех действий должна являться живая сила противника, которую нужно искать и уничтожить, что достигается или материальным ее истреблением, или моральным ее подчинением нашей воле.
7) Все свои операции строить, исходя из поставленной себе цели (задачи), а не из парирования стремлений противника.
При всех действиях всегда сохранять за собою свободу действий, для чего господствовать своей волей над противником, а не подчиняться его воле.
8) Способ действий должен состоять главным образом в наступлении в условиях столкновения с двигающимся навстречу противником, приводящем к наступательному бою в поле. В таком бою все усилия должно направлять преимущественно на фланги противника и стремиться к полному его окружению.
9) При необходимости обратиться к обороне нужно не только отбиваться, но и самому бить, а потому на оборону нужно смотреть как на временный способ действий и при первой возможности переходить в решительное наступление.
10) Операцию и бой надлежит вести в духе их внутренней цельности, в духе единства действий, т.е. чтобы все частные операции вытекали бы из основной идеи общей операции и чтобы все действия, даже самых мелких частей, являлись бы развитием частных операций.
11) Бой необходимо вести с полным духовным и материальным напряжением, крайней энергией, с порывом и настойчивостью. В наступательном бою ни на одну минуту не давать противнику перейти к активным действиям, а в оборонительном бою возможно скорее заставить противника отказаться от активных действий и перейти к обороне.
12) Решительный удар в бою должен быть всемерно подготовлен разрушением материальной силы противника и подавлением его психики в целях довести его до сознания невозможности оказывать сопротивление нашему натиску. Нужно при этом помнить, что лучшим способом подготовки является внезапность.
13) Иметь всегда безопасными свои фланги и тыл, что обеспечивается уступным расположением и вполне достигается лучше и скорее всего успешным боем. Однако заботы о безопасности своих флангов и тыла никоим образом не должны мешать смотреть больше вперед, а не в стороны и назад.
14) Подготовку операций и боя и их исполнение необходимо вести таким образом, чтобы все исполнители участвовали в них вполне сознательно, чтобы «каждый понимал свой маневр» и чтобы каждый в полной мере мог бы проявить инициативу и использовать принцип взаимной выручки, чувство которой должно быть развито в каждом отдельном воине и в целых частях войск в высшей степени.
15) После успешного боя нужно самым энергичным и настойчивым образом преследовать разбитого противника, чтобы добить его окончательно.
16) Нужно прилагать все меры, используя для этого все средства, чтобы во время военных действий, и особенно во время боя, поддерживать между отдельными частями оперирующих войск самую тесную и прочную связь. Это необходимо в целях ориентирования как снизу вверх, так и сверху вниз, для того чтобы старшие могли руководить боевыми действованиями, а младшие проявлять разумную инициативу.
17) Только бодрая духом армия может быть сильной, поэтому необходимо всегда и всеми мерами поддерживать ее дух на надлежащей высоте, а для этого, между прочим, необходимо, чтобы армия была вполне обеспечена материально.
18) Войска должны быть деятельны, подвижны, настойчивы, упорны, смелы, все выполнять энергично, быстро, стремительно, однако не опрометчиво и не обдуманно.
19) Позиционная война должна быть допускаема, ибо она представляет собою извращение настоящего военного искусства и не может дать решительных результатов; если же обстоятельства приведут к ней, то всеми мерами нужно стараться обратиться вновь к полевой войне.
20) Начальники, даже самые младшие, должны иметь право и им должно быть вменено в обязанность проявлять в соответствии с обстановкой инициативу. Никто не должен препятствовать им в этом.
21) Поведение армии на войне должно отвечать тем правовым нормам, которые выработаны у нас в последнее время в этом отношении в полном согласии с национальными сознанием и воззрениями.
22) В мирное время армию нужно учить только тому, что необходимо и полезно для войны. При этом при всех занятиях обязательно в круг требуемых знаний вводить постепенно, распределяя занятия в известной последовательности, переходя от простого к более сложному. Кроме того, для большей вразумительности и успешности требуется наглядность всего обучения, чего можно добиться лишь при том, что не только рассказывать, как нужно делать, но и показывать. В общем, при обучении нужны частые повторения, пока обучаемый не усвоит в совершенстве требуемое от него, обращая его в привычку. Нужно помнить, что на войне делают всегда то, к чему привыкли в мирное время, но только гораздо хуже.
Таковы общие положения, на которых должна основываться русская боевая доктрина.
|
