 Различие в требованиях уставов различных категорий привело некоторых писателей к мысли о существовании трех доктрин: одной — воспитательной, другой — тактической и третьей — стратегической. Мы думаем, что подобное разделение может повести к затемнению одной из существеннейших мыслей, а именно — единства доктрины. Последнее заключается, прежде всего, в том, что воспитание, и тактика, и стратегія должны быть слиты в одно логическое целое. Отсутствием подобного единства и грешили мы до войны. То, что доктрина должна быть единою, не значит, что её отдельные части — воспитательная, тактическая и стратегическая — должны смешиваться в одну кучу. В этих частях могут быть различия, но не должно быть внутренних противоречий. Чтобы выяснить мысль о различиях, мы приведем следующий пример.
Лучшим солдатом для выполнения всякой тактической и стратегической задачи является солдат в духе Суворовской „нападательной тактики». Принимая во внимание, что та часть доктрины, которая внедряется в массу войск, должна быть наименее подверженной изменениям, вполне естественно воспитывать солдата в наступательном духе независимо от того, придется ли начинать войну со стратегической обороны. В этом случае в уставах указанных трех категорий будут различия, но не будет противоречий.
Возьмем для дальнейшего пояснения нашей мысли доктрины германскую и французскую перед войной 1914 года. Германцы, пользуясь запаздыванием сосредоточивания всей русской вооруженной силы, готовились нанести быстрое решительное поражение французской армии с тем, чтобы затем нанести такое же поражение русской армии. Поэтому германская доктрина во всехъ своих частях должна была носить ярко наступательный характер. В воспитательной части она требовала победительного духа солдата, в тактике и стратегии решительного наступления с самого начала войны, причем эти идеи могли быть доведены до своей крайности. Стоит только прочесть упомянутый нами выше труд начальника германского Большого Генерального Штаба графа фон Шлифена под заглавиемъ „Канны». В этом труде, имевшем исключительное значение для высшей части германской военной доктрины, фельдмаршал фон-Шлифен внушает мысль немецкому высшему командному составу и Генеральному Штабу, что идеалом формы сражения, к которому должно стремиться германское командование, являются Канны, т.е. охват сразу двух флангов с дальнейшим окружением врага. При подобной форме сражения — полное уничтожение врага, т.е. то, что как раз требовалось основной мыслью плана: успеть разбить врагов Германии порознь. В оперативном управлении войсками немецкая доктрина в самой резкой форме выдвигает на первый план решение вопроса „Чего я хочу?», вводя лишь в виде поправки данные о воле противника. Предъявляя подобные требования, немцы, конечно, отдавали себе отчет, что такое предъявление вело к некоторой предвзятости решений начальников. Но они учитывали, что в подавляющем большинстве случаев обстановка предстоящей Германии войны потребует именно такого „предвзятого» решения. Недостатки подобного образа действий окупались преимуществом сохранения инициативы в своих руках и быстрого развития операции. Вместе с тем граф фон-Шлифен и его преемники приняли все меры, чтобы предъявленные ими требования не являлись бы только одними красивыми словами, непосильными для проведения их в жизнь. Материальная подготовка германской армии перед войной 1914 года может считаться образцовой. Дивизиям и высшим войсковым соединениямъ были даны такие могущественные артиллерійские средства, что действительно они могли осуществлять ту решительность действий, которая от них требовалась. Внутреннее единство доктрины улавливается гораздо труднее, нежели её внешнее. Труд „Канны», который в Германском Генеральном Штабе почитался за Евангелие, не был даже переведен на русский язык, и мы уверены, что мало русских офицером генерального штаба его штудировали. Во Франции он прошел тоже незамеченным. Правда, перед самой войной в 1914 году появился труд капитана Daille с предисловіемъ одного из членов Верховного Совета, генерала Ruffey, под заглавием: „Essai sur la doctrine stratégique allemande d’après „La bataille de Cannes» par de Feld-Marechal de Schliffen». Чтение этого труда теперь может лишь показать, насколько непонятным оказался для французов внутренний смысл творения Шлифена. Капитан Дайль, главным образом, полемизирует с покойным уже тогда Шлифеном на тему, что Наполеон был, как полководец, крупнее чемъ Мольтке.
Если внутренний смысл германской довоенной доктрины оказался непонятным французам, то с другой стороны их поразила внешняя её однородность: наступление в воспитании, наступление в тактике, наступление в стратегии. Любители „централизма», математического равенства, французы поддались на приманку внешней цельности германской доктрины. Безспорная истина, что только наступление ведет к выигрышу войны, проведенное так просто и ярко в германской доктрине, ударила по воображению французов. Незадолго перед войной во французском Генеральном Штабе появилось течение с талантливым полковником Гранмезоном во главе, которое с ярким осуждением напало на существовавшую тогда французскую доктрину. Последователи этого нового направления, проповедуя наступленіе всегда и во чтобы то ни стало, дошли до отрицания значения обороны. Они требовали, чтобы доктрина французской армии была бы столь же наступательной во всехъ своих частях, как и германская. Но они упустили из виду, что во-первых, именно по тем самым причинам, по которым Германия должна была стремиться добиться возможно быстрого решения, Франция должна была всячески оттягивать решительный периодъ операций до окончательной готовности России; этот период измерялся двумя месяцами, но и всякий выигранный день являлся стратегическим успехом для союзников и проигрышем для Германии; следовательно, несмотря на громадное значение при веденіи войны наступательного образа действій, в данном случае Франция должна была начать со стратегической обороны. Последняя при её недостатках имеетъ одно преимущество: она оттягивает решительный период операций и дает выигрыш времени, а это как раз нужно было союзникам в начале войны. В этом отношении та французская доктрина, которая браковалась с пеною у рта новым течением французского Генерального Штаба, несмотря на её многие тактические дефекты, конечно, несравненно более отвечала требованиям обстановки войны 1914 года. Стратегическая оборона вовсе не всегда осуществляется обороной в тактике. В этом отношении напомним безсмертные примеры стратегической обороны генерала Бонапарта в Италии осенью 1796 года, а также стратегическую оборону Пьемонта Суворовым в 1799 году против армий Макдональда и Моро. Таким образом, стратегическая оборонительная доктрина может быть в тоже время и тактически наступательной. Вот это обстоятельство и было совершенно упущено Гранмезоном и его последователями, требовавшими наступления везде, всегда и во что бы то ни стало.
Они не поняли, что проведение в германской доктрине идеи наступления во всех частях этой доктрины являлось делом данного для Германіи случая. Смешавъ все понятия в одно, французы ушли с пути научного мышления и пошли по банальному пути „моды на наступление». Легковесность мысли французских „младотурок», как они называли себя сами, увеличивались еще темъ обстоятельством, что сама тактическая часть французской доктрины чрезвычайно отстала по сравнению с германской. Хотя она и была огневой, но всецело базировалась на идее господствующего значения ружейного огня, между тем как это значение перешло уже на долю артиллерии. Таким образом, французские „младотурки» не только играли в области стратегии в руку немцам, но в то же время вели свои войска не в бой, а на убой. Дорого пришлось заплатить за это Франции. Французская армия понесла поражение в первом сражении (Bataille de la frontière) и для своего спасения должна была взывать о помощи к своему союзнику России. Россия рыцарски исполнила свой долг чести, но ей пришлось за это пожертвовать частью своей армии в Восточной Пруссии. |
