Николай Николаевич Евсеев (1.08.1891, ст. Михайловская Донской обл., Россия – 6.02.1974, Ганьи, Франция), поэт, казачий деятель. Окончил юридический факультет Московского университета, Михайловское артиллерийское училище. Участник Великой и Гражданской войн. В 1920 эвакуировался в Турцию, с 1923 проживал в Париже, где организовал в1924 сапожную мастерскую «Орел» и делал обувь на заказ для Русского балета С. Дягилева, Русской оперы, кинематографических постановок и др. Один из основателей и член Кружка казаков-литераторов (1937). Публиковался в журнале «Станица» (1938-1940). Член правления Казачьего союза (с 1950), член правления Донского войскового объединения в Париже (с 1954), был его казначеем. Член редакционной коллегии «Вестника Казачьего союза» (1948) и журнала «Казачий союз» (1950-1954), с 1953 его ответственный редактор. Выпустил в Париже сборники «Дикое поле» (1963) и «Крылатый шум» (1965). Сотрудничал в русских зарубежных изданиях :«Возрождение», «Новый журнал», «Русская мысль». Последние годы жил в Русском доме в Ганьи.
***
Помню войну, что шумела когда-то.
Шли за Россию полки умирать.
Рава, Гумбинет, Варшава, Карпаты.
После далёко пришлось отступать.
Тяжкое помню прощание с Крымом,
Всё расставанье с родною землёй,
И пароходов тяжёлые дымы
Над голубой черноморской водой.
Константинополь… Завод под Парижем,
Время махнуло мне быстрым крылом.
Сильные плечи склоняются ниже…
Может быть, лучше молчать о своём.
Что же сказать? И кому это нужно.
Нечем хвалиться пред вами, друзья.
Всё ж драгоценною нитью жемчужной
Жизнь протянулась куда-то моя.
***
Иноходец был резвый, горячий.
Пристяжная ещё горячей.
Жизнь казалась одною удачей
Средь осенних бегущих полей.
И поля за полями мелькали,
Будто счастье летело со мной
В голубые зовущие дали,
В белый дом за песчаной рекой.
Был тогда я ещё малолеткой,
Бесшабашным сорвиголовой,
И не знал, как огромною клеткой
Встанет мир над казачьей душой.
А душа, словно стрепет влюблённый,
Тот, что бьётся в калмыцкой петле,
Перепуганный и возмущённый,
На апрельской цветущей земле.
***
Морозный день в Новочеркасске,
Орудий отдалённый гром.
А мы в какой-то зимней сказке
По тихой улице идём.
Я помню шубку меховую,
Огромной муфты серый цвет,
Тебя, такую молодую,
Твоё цветенье в двадцать лет.
Мы посмотрели друг на друга,
И стала ты моей судьбой,
Очарованьем, вечным другом,
Чудесной радостью земной.
Почти полвека радость длится...
О, как была ты хороша...
Новочеркасск в снегах мне снится,
И вновь взволнована душа.
***
Всё одно и то же бездорожье,
Как у дедов, прадедов, отцов,
Разговор о благодати Божьей
И один конец в конце концов.
Умереть и горько и обидно.
Жить хочу, хочу, как никогда.
Никого и ничего не видно,
Чёрная шумит, шумит вода.
И глаза я в страхе закрываю,
Силюсь я молитву прочитать.
Господи, я, как всегда, не знаю,
Смерть моя, быть может, благодать.
СЁСТРАМ МИЛОСЕРДИЯ
Вы были видением рая
На смертных безмолвных полях,
Где раненый, ворот сжимая,
В кровавых стонал полуснах.
Вы были видением рая –
Вам крестик казак отдавал,
Земную юдоль покидая,
Где он от страданий устал.
Вы ночи свои коротали
Средь стонов и возгласов «Пить»,
И вы о себе забывали,
Другим помогая ожить.
Со всеми вы шли на окопы.
И цепи косил пулемёт,
Но знать не хотела Европа,
Как доблесть казачья цветёт.
Вам руки я нежно целую
За храбрость, любовь, доброту,
За то, что Россiю родную
И вы вознесли в высоту. |