Web Analytics
С нами тот, кто сердцем Русский! И с нами будет победа!

Категории раздела

История [4732]
Русская Мысль [477]
Духовность и Культура [850]
Архив [1656]
Курсы военного самообразования [101]

Поиск

Введите свой е-мэйл и подпишитесь на наш сайт!

Delivered by FeedBurner

ГОЛОС ЭПОХИ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

РУССКАЯ ИДЕЯ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

Статистика


Онлайн всего: 13
Гостей: 12
Пользователей: 1
Elena17

Информация провайдера

  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • АРХИВ

    Главная » Статьи » История

    ЛАГЕРИ СМЕРТИ В СССР. Великая братская могила жертв коммунистического террора. III. ПУТЬ И ПЕРВЫЙ ДЕНЬ В СЛОН'е

    ЛАГЕРИ СМЕРТИ В СССР. Великая братская могила жертв коммунистического террора. II. КАТЕГОРИИ ЗАКЛЮЧЕННЫХ. Нэпманы. Крестьяне. Каэры. Мелкие группы

    Путь. Дрессура по прибытии. Медицинское освидетельствование. Обыск. Первая работа.

    Путь. По мере того, как на перечисленных во второй главе «врагов советской власти» приходят выписки из протоколов заседаний коллегий ОГПУ с короткими «слушали и постановили», заключенные переводятся из подвалов ОГПУ в тюрьмы и потом этапами отправляются в СЛОН.

    Мне несколько раз приходилось посещать пересыльные тюрьмы и я видел в каких ужасающих условиях живут там заключенные. В общих камерах, предназначенных на 50 человек, находилось 200-300. Все они лежали вповалку на цементном полу: плотно прижавшись друг к другу. Ни кроватей, ни столов, ни скамей для сидения в камерах не было. Зато всегда имелась большая деревянная кадка, в которую все заключенные «оправлялись». Неимоверная вонь, грязь и предельная скученность!

    Отправка из тюрьмы и посадка в вагоны производится обыкновенно ночью. Партия в 500-600 человек ведется к месту погрузки под усиленным конвоем по самым глухим и темным улицам. Родственники отправляемых, ухитрившись узнать об отправке партии, разгоняются чекистами-конвоирами и к вагонам, куда грузят заключенных, совершенно не допускаются. В ожидании погрузки отправляемые стоят в строю в тесном кольце ощетинившихся штыков конвоя. Вокруг разыгрываются душераздирающие сцены. Всем этим женам, матерям, отцам хочется обнять или хоть взглянуть на отправляемых в страшную ссылку дорогих людей. Разгоняемые чекистами, они все-таки выглядывают откуда-нибудь из-за угла, одни плачут, другие крестятся, матери шепчут: «Сыночек, сыночек...»

    Заключенных и ссыльных такое множество, что арестанских вагонов под них не хватает и они грузятся в товарные. Эти вагоны, все с тормазными площадками, запираются на глухо. Через каждые два-три вагона идет платформа с пулеметом. На тормазных площадках становятся вооруженные с ног до головы чекисты из конвойных частей ГПУ, и партия отправляется в путь.

    Зимой в товарном вагоне неимоверно холодно, так как печи в нем нет; совершенно темно — ни ламп, ни свечей не выдается. Очень грязно, а главное неимоверно тесно, никаких приспособлений для лежания или сидения и заключенным приходится всю дорогу стоять; сесть не могут из-за тесноты: в товарный вагон без нар сажают не менее 60-ти человек. Перед отправкой поезда чекисты бросают в вагон старое, часто дырявое ведро и приказывают оправлятся в него; в пути следования заключенных из вагонов для отправления их естественных надобностей чекисты не выпускают. Таков строжайший приказ ОГПУ.

    Вот какие картинки мне приходилось не раз наблюдать; на каком-нибудь полустанке Мурманской жел. дороги, где имеется всего 2-3 человека служащих и, кроме них, никого, чекисты решаются выпустить заключенных для «оправки» и для того, чтобы они могли набрать себе снегу вместо воды. «Вылетай пулей!» — кричат они заключенным. Те, действительно, вылетают пулей, около вагонов оправляются и тут же набирают снегу в кружки, чайники и просто в полу одежды или шапки. Многие заключенные выбрасывают в снег свои кальсоны, в которые они принуждены были оправиться уже в вагоне. «Беспризорные» после этого остаются в одной нательной сорочке.

    На дорогу из Петрограда, т. е. по крайней мере на три дня, заключенному выдается около одного килограма черного, полусырого и черствого хлеба и три воблы. Водою заключенные в дорогу совсем не снабжаются. Когда они в пути следования начинают просить у чекистов напиться, те отвечают им: «Дома не напился! Подожди, вот я тебя напою в Соловках!» Если заключенный, доведенный жаждой до отчаяния, начинает настойчиво требовать воды и угрожает жаловаться высшему начальству, то такого заключенного конвоиры начинают бить («банить») После этого другие терпят уже молча.

    В таких условиях дорога продолжается не менее трех суток, но это только от Петрограда, от последней пересыльной тюрьмы. А из таких городов, как Баку или Владивосток, откуда тоже заключенные направляются в СЛОН, дорога продолжается неделями.

    Прибытие и муштровка. Партия заключенных прибывает, наконец, в СЛОН. Она попадает прежде всего на Попов остров, где расположен Кемьский пересыльный пункт и карантинные роты. Тут прибывших муштруют, обыскивают, сортируют и потом направляют на остров Соловки, на Мяг-остров, на действующие командировки или для открытия новых командировок на материке. На Соловки посылаются особенно опасные каэры, которые, по мнению ОГПУ, не замедлят побегом.

    — Вылетай пулей! — кричит во все горла конвой измученным долгими испытаниями заключенным. — Стройся по четыре! — Заключенные, уже почувствовавшие в пути дух СЛОНа, тысячу раз получившие от конвоя и брань, и «в морду», и прикладом винтовки по плечам, действительно вылетают «пулей» и, точно солдаты, строятся по четверкам. Тут крестьяне в рваных и грязных поддевках, в истрепанных лаптишках, с тощими котомками за плечами; бывшие «буржуи», теперь в грязненьких и потертых пиджачках, часто сшитых еще в «царское время»; священники, ксендзы, муллы, равины, монахи в рясах, полных советскими тюремными вшами; беспризорные — жалкие, бледные подростки,— сплошь и рядом в одном белье, босые и без головных уборов; бывшие офицеры, чиновники, старшины, атаманы казачьих станиц, студенты, возвращенцы, «вредители» — инженеры и техники, польские «шпионы»... У всех бледные, изможденные лица, испуганные или безнадежные глаза; у многих трясутся руки, дрожат ноги; все голодные, иззябшие, грязные... Жуть заползает в душу от вида этой многосотенной толпы.

    Все новые и новые четверки образуют заключенные, выскакивающие из вагонов. Вот, наконец, все они высажены и стоят в строю.

    —Ты что это там топчешься... На танцы приехал? — кричит какой-нибудь чекист заключенному, переступающему от холода с ноги на ногу»

    — Я, товарищ начальник... у меня ноги замерзли, лапти мокрые и без онучей... мороз здоровый...

    — Какой я тебе товарищ? Твои товарищи в Брянском лесу!

    — Виноват, гражданин начальник, — поправляется заключенный, забывший, что он не имеет права называть начальника товарищем, а только гражданином.

    — Не разговаривать! Забыл, что в строю стоишь?... Дальше идет ругань. Страшная непредставляемая, кощунственная, чрезвычайно богатая в своих образах и словах, она неизменно следует за каждым окриком и каждым замечанием конвоя, надзирателей СЛОНа и их разнообразных помощников. Я не могу приводить ее и не буду повторять о ней.

    — Чище разберись в четверках... В строю стоять смирно, по сторонам не оглядываться, смотреть впереди себя! — командуют чекисты — все жирные, красномордые, хорошо одетые в форменную чекистскую одежду, с возбужденными от водки глазами, важно, с винтовками на перевес, шагающие вокруг выстроившихся жертв СЛОНа.

    — Това… Извиняюсь!... Гражданин начальник, вещи прикажете держать в руках, или можно положить на земь? — заискивающе, поправляя на носу пенснэ, спрашивает какой-нибудь «гнилой», как говорят чекисты, интеллигент.

    — Не разговаривать в строю...

    — Партия, слушай мою команду!— кричит старший по конвою чекист; — взять вещи в руки! Партия, слушай мою команду: Напрааа-во!.. Налеее-во!... Крууу-гом!

    Ты что это …поворачиваешься, как старая баба с пирожкам на базаре? — орут во всю глотку сразу три, четыре чекиста какому-нибудь «гнилому интеллигенту», нечетко поворачивающемуся налево, направо, кругом...

    — У меня, гражданин начальник, вещи в руках.

    — Что-о? На базар приехал торговать, что набрал сундуков да котелков...дрыы тебе в рот, чтоб голова не качалась! Эта тебе не Бутырская тюрьма, это не Таганка, это Со-ло-вец-кие Ла-ге-ря О-со-бо-го На-зна-че-ния О...Г...П...У.., Партия, слушай мою команду: в пути следования сохранять гробовую тишину, по сторонам не оглядываться, друг друга не толкать, итти стройными рядами. Конвой, зарядить оружие!...

    Щелкают затворы винтовок не совсем нормальных, почти всегда полупьяных конвойных

    — Партия, предупреждаю; шаг вправо, шаг влево - будет применено оружие. Партия, направо, нале-во, кррру-гом! Шаг на месте-марш! Раз, два, три, четыре... Партия, стой! Партия, вперед за конвоиром, шагом... марш!

    Партия пошла. Партия сохраняет гробовую тишину. Партия по сторонам не оглядывается, ибо, кто это сделает, получит прикладом в бок.

    Партия идет, как солдаты на параде.

    — Партия, слушай мою команду: вперед, бегом, марш!

    Партия побежала, ряды расстроились, некоторые, споткнувшись, попадали.

    — Раз, два, три, четыре... Раз, два, три, четыре...

    Партия бежит. Слабые отстают и падают на землю.

    — Партия, стой! — кричит старший по конвою чекист, отставший от партии метров на полтораста. Партия стала. Отставшие собирают последние силы и догоняют передних.

    — Партия, чище разберись по четверкам!

    Партия опять чисто построилась и ожидает новых команд. Каждый напрягает внимание, чтобы не прозевать команды.

    — Первая четверка, три шага вперед, марш! Вторая! Третья! Четвертая!...

    Новая поверка окончена. Никто не исчез. Все на месте. Все пока живы.

    — Партия! — вновь кричит старший чекист: итти стройными рядами, держать равнение в рядах, по сторонам не оглядываться! Шаг вправо, шаг влево — будет применено оружие. Партия, вперед, за конвоиром, шагом марш.

    Партия пошла.

    — Раз, два, три, четыре... Ты что это там: согнулся, как старая баба?.. Забыл, где находишься? Думаешь в Бутырской тюрьме? В Таганку приехал?.. Я тебя... научу шагать! — кричит кто-нибудь из конвоирующих партию чекистов не в ногу шагающему заключенному.

    Вот партия и у ворот «Кемьперпункта». Над огромными, тяжелыми, двухстворными, багрово-красного цвета воротами вывеска — «Кемьский пересыльный пункт Северных Лагерей Особого Назначения ОГПУ СССР». Дежурный чекист открывает ворота. У ворот происходит еще одна поверка.

    Партия вошла в Кемьперпункт. Направо и налево рядами расположены карантинные роты. Кругом ни души. Кто в лесу пилит дрова, кто на погрузочных работах, кто на работе на Северолесовском лесопильном заводе, кто вытаскивает из воды «таланы» и подкатывает их к железнодорожным платформам. Там их грузят и оттуда слышны вскрики: «Раз, два-взяли... Раз, два-взяли»...

    — Партия, стой, командует старший по конвою чекист, когда подошли к бараку третьей карантинной роты. К партии пришла дюжина командиров взводов, командир 3-ей карантинной роты и его помощник. По прошлому все они — уголовные преступники; убийцы, грабители, взломщики и проч. Начинается сдача прибывших надзирателям внутренней охраны — командирам рот, их помощникам и командирам взводов. Сдача окончена. Конвой разрядил винтовки и ушел отдыхать. Заключенные неподвижно стоят в строю и ожидают распоряжений от новых хозяев. Каждый боится пошевельнуться, чтобы не получить «в морду».

    — Партия! Сложить вещи в одну кучу!— отдает распоряжение помкомроты (помощник командира роты) и указывает пальцем место. Каждый бежит к указанному месту, кладет вещички, бежит обратно и опять, как вкопанный стоит в строю.

    — Партия! слушай мою команду. Напра-во! Нале-во! Кру-гом! Партия! Шаг на месте, шагом... марш! Раз, два, три, четыре... Партия! Стой! Кру-гом! Ты что это там, как старая баба поворачиваешься? Смотри… я тебя быстро научу...

    Партия повернулась кругом и теперь перед ее глазами, шагах в пятнадцати, проволочное заграждение, а за ним каменистый спуск к морю. Справа на одной линии с передней четверкой, двери в барак третьей карантинной роты.

    — Партия! справа по одному, в барак, шагом... марш!

    «Советские граждане», уже с автоматической головой и таким же сердцем, плавно входят в барак. Кто-то на пороге споткнулся, наступив ногой на размотавшуюся онучу другой ноги, но получил от стоящего у дверей комвзвода пинок в спину и «пулей» влетает в барак.

    В бараке партия выстроилась в четыре шеренги и стоит, как рота оловянных солдатиков. Царит гробовая тишина. Если кто закашляет, раздается громовое комвзводское: — В больницу приехал, что ли?... Дома не накашлялся?... Звука чтоб я не слыхал из строя! В строю замри!

    Комроты ушел к себе и ожидает, когда ему скажут, что «строй готов», чтобы притти и поздороваться с прибывшей ротой. Тем временем командиры взводов подготовляют партию к его приходу.

    — Ррравняйсь! Чище равняйсь! Ты что там патлатый водолаз, выпучил свое брюхо? Думаешь, что приехал в Соловки Богу молиться?... Смотри, я подберу тебе брюхо дрыном (палкой)! Справа, по порядку номеров, рассчитаись!

    — Первый! второй! третий! четвертый! пятый!... быстро и отчетливо рассчитываются заключенные.

    — Отставить! На военной службе не были! Я вас научу рассчитываться!... Партия! слушай мою команду. Справа, по порядку номеров», расчитайсь!

    — Первый! второй! третий! четвертый! пятый!...

    — Отставить! Рассчитываться так, чтобы стекла в окнах дребезжали, чтобы на Соловках было слышно. Партия, слушай мою команду справа, по порядку номеров, рассчитайсь!...

    — Первый! второй! третий! четвертый!...

    — Отставить! Ах, шаканы... Всю ночь будете у меня рассчитываться. Ну-ка, патлатые водолазы, — обращается помкомроты к священникам, — что попрятались в задних рядах?! Вылетай пулей в переднюю шеренгу!

    Старики - священники торопливо проталкиваются вперед.

    — Сколько лет пел аллилуйя? обращается к кому-нибудь из них помкомроты.

    — Я... я... гражданин начальник, — а у самого судорожно подергиваются губы, — я гражданин начальник, 25 лет был священником.

    — 25 лет пел аллилуйя! Значит хорошо будешь рассчитываться! Партия, слушай мою команду: Справа, по порядку номеров, рассчитайсь!

    Удовлетворившись, наконец, рассчетом, помком переходит на «здра». «Здра» отвечают в красной армии красноармейцы на приветствие своих начальников. «Здра» говорят два раза в день - на утренней и вечерней поверках, все заключенные СЛОНа.

    — На приветствие отвечать всем, как один — предупреждает помкомроты.

    — Здравствуйте, пересыльная рота!

    — Здрра! — что есть силы отвечают заключенные. В окнах дребезжат стекла.

    — Не слышу! Здравствуйте, пересыльная рота!

    — Здрррррра!

    — Отвечать так, чтобы шапки с голов слетали! Здравствуйте, пересыльная рота!

    — Здррраааа!

    — Не слышу! Отвечать всем, как один. Если я замечу, что кто-нибудь не будет отвечать — берегись, дрыновать буду!... Знаете, что такое «дрыновка»?

    Все молчат.

    — Не знаете, так скоро узнаете. Здравствуй те, пересыльная рота!

    — Здррррррраааа!

    — Хорошо, но еще не совсем хорошо. Отвечать так, чтобы в Соловках колокола гудели, чтобы в Ленинграде было слышно! Здравствуйте, пересыльная рота!

    — Здррраа! как раскат грома, раздается ответное приветствие.

    Помкомроты посылает сказать командиру, что партия готова.

    Вот идет и сам командир роты. Он низко, надвинул свою шапку и остро блестит из под нее глазами. Дневальный караулит у двери: чтобы не прозевать его прихода. Вот комроты на пороге барака. Помкомроты набрал полные легкие воздуха я орет:

    — Пересыльная рота, смирно! равнение на середину!

    — Здравствуйте пе-ре-сыль-ная рота! - здоровается комроты.

    — Здрррааа...! с дребезжанием оконных стекол отвечают прибывшие.

    Беда той партии, которая почему-либо ответит командиру роты без дребезжания оконных стекол. — «Товарищ помощник, вы еще не научили заключенных отвечать на приветствие командира роты, как следует», скажет ротный командир и уйдет. Не успеет он выйти из барака, как заключенные услышат: «Партия, слушай мою команду налево, направо, кругом! и потом несколько сот раз «здра», и «здра»« и «здра».. После этого помкомроты опять посылает за командиром роты....

    Если случалось, что к вновь прибывшей приходил кемьперпунктовский лагерный староста Курилко, тогда совсем беда. Этот совсем психически больной тип по 3-4 часа муштровал заключенных, поворачивая «направо, налево», опять «направо» и «налево» и кругом; по 500—600 раз заставлял отвечать «здра», двадцать раз повторял: Это вам не Бутырская тюрьма. Это вам не Таганка, а это четыре огненные буквы: О.... Г.... П.... У....»; говорил, что научит ходить вокруг столба прямо, отвечать так, «чтобы в Соловках колокола гудели», чтобы в Ленинграде было слышно», «чтобы шапки с голов летели». Все это собственные выражения Курилки, он первый стал их употреблять. Командиры рот, их помощники и комвзводы переняли их от изобретателя. Кто только не знает в СЛОНе Курилку! У кого не становятся дыбом волосы, когда он услышит секретнейшее сообщение: — «Курилко идет». — Что, шакал, ты еще жив? — спрашивает обычно Курилко какого-нибудь встретившегося заключенного?

    — «Так точно, жив». — «Десять лет ты, брат, прожил лишнего», скажет, сверкнув звериными глазами Курилко и пойдет дальше.

    — Заключенные! отдает распоряжение помкомроты, когда командир роты ушел к себе на отдых, — вылетайте по одному, пулей! — за своими вещами.

    — «Влетай пулей на нары!» кричат комвзводы идущим со двора с вещами.

    — «Гражданин начальник, на нарах уже места нет, там уже повернуться нельзя. Куда прикажете поместиться?

    — «Лезь под нары!

    — «Там, гражданин начальник, ничего не видно, да и вода там везде».

    — А... К теще в гости приехал, что ли?... Влетай!...

    Претендующий на сухое место, получив удар, влетает под нары. Там он сидит, пока не услышит новую команду и думает о том, что его еще ожидает впереди. А впереди, читатель, у него длинный, тяжелый и до жути страшный путь. Быть может он вспоминает мать, отца, детишек свой дом, родную деревню, свою пусть теперь, закрытую, но такую памятную и сердцу близкую церковь. Возможно, он надеется ее снова увидеть. Если надеется, он глупец: из СЛОНа он к родным местам и липам не возвратится.

    ? ? ?

    Врачебный осмотр. «Вылетай пулей из барака!» Кричат минут через двадцать—тридцать ком взводы притихшим заключенным. Все стремглав бегут на двор и без команды, сами знают обязанность! строятся по четверкам.

    — Чище разберись в четверках! опять орут комвзводы. Первая четверка, три шага вперед, марш! Вторая! Третья! Четвертая!

    Это новая поверка. После нее 200-300 человек ведут на освидетельствование. Пока врач осматривает одного, остальные стоят на дворе и, если это зимою, на сорокаградусном морозе лязгают зубами, как голодные собаки. А комвзводы то и дело орут: «Чище держать равнение в четверках»! «Руки держать по швам»! «Не разговаривать»!...

    Любопытно происходит это «медицинское освидетельствование».

    — Иванов! — вызывает заключенного писарь, устроившийся по инвалидности на канцелярскую работу.

    — Иван Макарович! — выкрикивает в ответ свое имя и отчество Иванов, наученный этому приему еще в тюрьмах, через которые он шел этапом.

    — На что жалуешься, Иванов? — спрашивает врач.

    — Да я, гражданин начальник, (для него и доктор стал начальником), — слабый я очень...

    — Сними рубашку.

    Иванов еще не успел снять рубашку и наполовину, а доктор уже говорит: «пишите четвертую категорию».

    Следующий, Иванченко! — кричит писарь.

    — Товарищ командир взвода, прикажите заключенным раздеваться в коридоре, дает распоряжение какой-нибудь лекпом. А в коридоре, если это зимою, градусов 20 ниже нуля.

    — Иванченко, на что жалуешься?

    — Слабый я, гражданин доктор... За неделю, как выехал из Ростова, совсем отощал: полфунта хлеба...

    — Довольно ныть, перебивает командир взвода, присутствующий при освидетельствовании — отвечай, что болит у тебя? '

    — Пишите четвертую, торопится доктор.

    — Петров!

    — Николай Ефимович!

    — На что жалуешься?

    — У меня туберкулез, гражданин доктор. Справку об этом от доктора у меня отобрали в Бутырке...

    — Четвертую! говорит писарю доктор.

    — Шматченко!

    — Никита Миколаевич!

    — На что жалуешься?

    — Посмотрите, гражданин доктор, у меня грыжа начинается.

    — Четвертую, приказывает доктор, бросив беглый взгляд на грыжу, а сам нервно кусает себе губы.

    — Гражданин доктор! да я же ей - Богу, не могу работать в лесу, умоляюще говорит Шматченко, уже узнав, что четвертая категория работает на самых тяжелых работах.

    — Ничего не могу поделать, Шматченко... Я рад бы дать 3-ю категорию... говорит доктор, — но не могу. А сам уж нервно подергивается.

    Я не назову фамилии этого врача, ибо не хочу ставить его под «огненные», как говорит Курилко, буквы: О... Г... П... У... И не один этот врач говорит: «Что же я могу поделать! Я и рад был бы, но...

    За небольшим исключением все так говорят — инженеры, техники, агрономы, даже СЛОНовские десятники, бьющие морды другим лишь потому, что они не хотят быть сами битыми.

    Но почему же, все-таки, туберкулезному и заключенному с грыжей дается четвертая категория, обязывающая их работать на тяжелых лесных работах? — спросит читатель. Да по той простой причине, что они присланы на принудительные работы. От них ОГПУ ждет экспортного леса. А сами они лично ОГПУ не нужны: они «антисоветский элемент».

    Бывает и еще лучше: начальник санитарного отдела, Яхонтов, получая от врача список «освидетельствованных», просматривает его, и если четвертой категории меньше 85 проц., он переправляет третью категорию на четвертую. Заключенных с 3-ей категорией трудоспособности в СЛОНе не полагается больше 12 процентов. С ней занимаются менее тяжелыми работами — лесосплавом, погрузкой, на кирпичных заводах и т. д. Второй категории «полагается» лишь 3 процента. Это явные инвалиды. Они исполняют обязанности поваров, дневальных, сторожей, курьеров и т. д.

    Интересная личность этот Яхонтов, начальник «санитарного» отдела СЛОНа. До 1927 года он жил в Смоленске и занимался там врачебной практикой, не имея соответствующего диплома. Начальником СЛОНовскаго санитарного отдела в это время была разведенная жена особоуполномоченного при коллегии ОГПУ Фельдмана. Она собиралась покинуть свою службу в СЛОНе и вопрос — кого «подходящаго» назначить на эту должность - стал перед СЛОНом. Из заключенных врачей, которые имелись на лицо, начальник СЛОНа Эйхмонс никого не пожелал назначить. Написали в Спецотдел ОГПУ и вскоре приехал, со сроком на пять лет с 49 статьей Угол. Кодекса, карающей «социально-вредных», Яхонтов. Свою 49-ю статью он получил за то, что занимался врачебной практикой без медицинского диплома. Яхонтов и принял в конце 1927 года от Фельдмана санитарный отдел СЛОНа. Наверное и сейчас Яхонтов переправляет третьи категории на четвертые, но он уже начальник не из заключенных, и не «сорокодевятник» - теперь он «вольный», «социально- полезный» и ходит в форме с кубиками на красных петлицах. Помог ему именно этот перевод заключенных из третьей категории с четвертую: управление СЛОНа возбудило перед коллегией ОГПУ ходатайство о досрочном его освобождении и это ходатайство удовлетворено.

    Возвратимся к заключенным. Выходя от врача, они опять строятся в четверки и, с руками по швам, ожидают, пока освидетельствуют последнего. Когда он вышел и стал в строй снова раздаются команды по построению, поверке и «освидетельствованных» ведут обратно в барак.

    ? ? ?

    Обыск. Пока заключенные пулей влетают на нары и под нары, начальник внутренней охраны позвонил командиру учебного взвода: «прибывшая партия готова». В учебном взводе отработавшиеся в ОГПУ (т. е. уже негодные для работы) и поступившие в Военизированную Охрану СЛОНа чекисты-надзиратели проходят «специальную подготовку». Старые чекисты, они свое дело знают хорошо, но «работа» в СЛОНе — «специфическая работа», — говорит СЛОНовское начальство, а потому их проводят через переподготовку в учебном взводе. Там чекисты - надзиратели учатся организовывать и ставить на должную высоту внутреннюю и внешнюю охрану заключенных, принимать вновь прибывающие партии заключенных, их конвоировать, производить обыски... Последнему искусству надзиратели учатся над прибывающими в СЛОН заключенными. Обыск — самое любимое занятие чекиста.

    Попадающий в лапы ОГПУ советский «гражданин» обыскивается десятки раз прежде, чем попадает в СЛОН: когда его арестовали дома — произвели обыск; привели к коменданту—обыскали; перед посадкой в камеру опять обыскали, он ждет от Коллегии ОГПУ своей порции срока чекисты, все время тренируясь, несколько раз делают летучие обыски; перевели его для отправки в СЛОН, в тюрьму — там тоже обыскали перед отправкой в СЛОН — опять; в пересыльных тюрьмах его тоже обыскивают; на Поповом острове над ним учатся делу обыска чекисты — надзиратели из учебного взвода; когда он, наконец, прибудет на командировку, его там прежде всего опять обыщут.

    Надо самому быть на Поповом острове чтобы иметь представление об обыске, производимом чекистами - надзирателями из учебного взвода. Часа три-четыре обыскиваются заключенные, а каждый в отдельности минут 30-40, Чекисты рассматривают каждую тряпку, каждую бумажку. «Сними штаны», «сними сапоги» «открой рот», «подними руки», «покажи уши», то и дело слышится команда чекистов-надзирателей. Приходилось наблюдать: выдерет чекист у заключенного откуда-нибудь клочек исписанной бумажки и «читает», — а сам ни аза, ни буки не знает и часто бумажонку держит низом вверх.

    — Ты что это? контрреволюцию разводишь в своих писаниях? — шипит он на владельца бумажонки.

    — Это, гражданин начальник, я писал во ВЦИК прошение о пересмотре моего дела. Мне, гражданин начальник, ни за что дали 10 лет. У нас в деревне был колхоз, а потом он чего то загорелся?...

    — Не разговаривать! Забыл, где находишься? Не знаешь — никаких бумаг держать нельзя?...

    Никаких справок — даже о болезни; никаких прошений, ни ВЦИКу, ни ОГПУ заключенный СЛОНа при себе держать не имеет права. Все это обыскивающими чекистами—надзирателями отбирается и передается в ИСО, которое никогда и ничего заключенным назад не возвращает.

    ? ? ?

    Первая работа. Из вагонов заключенных высадили, когда уже совсем стемнело (это на Поповом острове всегда так делается); до Кемьперпункта они шли не менее получаса; во дворе их муштровали не менее одного часа; в бараке третьей карантинной роты — не менее двух часов; на освидетельствовании они были тоже не менее 2-х часов; обыск длился 3 — 4 часа. Когда обыск окончился время подходит к утру.

    — Вылетай пулей, за получением хлеба! — раздается зычная команда. Заключенные изголодавшиеся во время следования по этапу, радостно «вылетают» за получением 400 грамм черного и сырого хлеба... Через несколько минут раздается новая радостная команда — за получением кипятка! Заключенные бегом становятся в длинную очередь. Те, кто не захватил с собой из дому кружку, не могут, однако, выпить СЛОНовского «чая», т. е., принесенного в грязных деревянных ушатах голого кипятка: никогда и ни один заключенный, сколько существует СЛОН не получал в нем ни кружки, ни ложки, ни чашки. Сколько раз приходилось видеть: заключенные получали «обед» (сваренную на воде, без масла пшенную кашу) в подол грязного пиджака или шапку; кипяток набирали в поднятые где-нибудь около уборной ржавые консервные банки; не имея ложек, они прямо руками запихивали себе в рот СЛОНовское пшено или чечевицу... Они мало тогда походили на людей — грязные, вшивые, худые, в рваной и грязной одежде, в изорванных лаптишках, голодные, всего боятся... Чекисты-надзиратели прозвали их поэтому «шакалами».

    Не успеют заключенные съесть свой хлеб и выпить кипяток, как их уши режет новая команда — «вылетай пулей на работу»! Дальше опять построение, опять «справа по порядку номеров расчитайсь»! Опять муштровка, опять поверка. Когда они заканчиваются, комвзводы передают заключенных нарядчикам работ. Нарядчики — это бывшие мелкие советские служащие, попавшие в СЛОН за должностные преступления. До заключения все они сотрудничали с ОГПУ, теперь сотрудничают с его отпрыском в СЛОНе - с ИСО. Если, сотрудничая с ОГПУ, они часто не были ревностными, то в СЛОНе они работают для ИСО «на большой палец», как говорят чекисты: они ежедневно пишут в ИСО доносы о «преступлениях» заключенных. На одного они пишут, что он «симулирует»; на другого, что он оказывает «блат» (т. е. послабление); на третьего, что он здоровый, а имеет вторую категорию трудоспособности; на четвертого, что он при выгрузки картофеля, «украл целый килограмм» и «в тихую» сварил и сожрал его... В результате ИСО отправляет десятки и сотни заключенных на штрафные командировки... Нарядчики и еще СЛОНовские десятники являются двигательными нервами СЛОНа. С нарядчиками, десятниками и чекистами-надзирателями заключенные идут на работы: кто на разгрузку прибывших для «Северолеского» лесопильного завода «баланов» (бревен); кто на самый завод, от которого, СЛОН за их работу получает деньги; кто на погрузку идущего на о. Соловки парохода «Глеб Бокий» (назван по имени начальника Спецотдела). Целый день слышны их однообразные громкие крики — Раз, два, взяли!.. Раз, два, ВЗЯЛИ!.. Друуужней, ВЗЯЛИ!..»

    — Ты, что же это, шакал, только руками приложился к балану, а не поднимаешь?—то и дело кричат на работающих заключенных надзиратели. — Смотри, шакал, дрын тебе в глотку, чтобы голова не качалась... я тебя научу работать!..

    — А... шакал!.. К «приложившему к балану пальцы» подскакивает десятник и бьет его «в морду». Он хочет показать этим «соответствие» своему десятническому назначению, чтобы самому не стать снова рядовым заключенным.

    Проработав часов 16-18, без нормы, без урока, а сколько захотелось «социалистически соревнующимся» чекистам-надзирателям, заключенные строятся, проверяются и возвращаются обратно в Кемьперпункт. Они едва-едва тащат ноги. Некоторые из них на работе лишились и без того давно уже износившихся лаптишек и теперь идут в одних мокрых онучах, а то и вовсе босиком.

    Вот партия у красных ворот Кемьперпункта. Тут опять начинается: «Первая четверка, три шага вперед, шагом МАРРРШ! Вторая! Третья! Четвертая! Пятая!..

    А если случится так, что поверенная у ворот партия, войдя в пункт, встретит начальника пункта, то выслуживающийся перед начальством старший по конвоированию партии скомандует:

    — Партия стой! — и опять начнет: «Первая четверка, три шага вперед, МАРРРШ! Вторая! Третья! Четвертая!..

    На другой день такой, умеющий по всем правилам конвоировать, чекист-надзиратель получает в приказе по 1 отделению СЛОНа благодарность с занесением в послужной список, а потом о нем, как о хорошо знающем дело «спецподготовки», будут писать и в «,стенгазетах», и во всех отрядных месячных журналах: «Чекист на севере», «Зоркий глаз», «На чеку» и других.

    Сплошь и рядом, не успеют заключенные поесть СЛОНовского брандохлыста, — супа сваренного из одного пшена и воды, - как опять летит нарядчик с новым нарядом и все снова идут на работу.

    Категория: История | Добавил: Elena17 (10.08.2017)
    Просмотров: 916 | Теги: преступления большевизма, россия без большевизма
    Всего комментариев: 0
    avatar

    Вход на сайт

    Главная | Мой профиль | Выход | RSS |
    Вы вошли как Гость | Группа "Гости"
    | Регистрация | Вход

    Подписаться на нашу группу ВК

    Помощь сайту

    Карта ВТБ: 4893 4704 9797 7733

    Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689

    Яндекс-деньги: 41001639043436

    Наш опрос

    Оцените мой сайт
    Всего ответов: 2031

    БИБЛИОТЕКА

    СОВРЕМЕННИКИ

    ГАЛЕРЕЯ

    Rambler's Top100 Top.Mail.Ru