Приобрести книгу в нашем магазине

1930-34 годы были годами голода в колхозе Болотное и в других орловских деревнях.

Сначала это был искусственный голод, созданный советской властью для единоличников, покинувших колхоз. Этим искусственным голодом власть загоняла и загнала крестьян опять в колхоз.

Но потом крестьянам, вернувшимся в колхоз, начальство выдало из складов скудный паек на каждую живую душу: рожь, картофель, овощи. Это — продукты, которые власть раньше отобрала у этих же крестьян, когда они, выйдя из колхоза, не желали возвращаться туда...

Когда же все крестьяне вынуждены были вернуться в колхоз, эти продукты были быстро израсходованы. А новых продуктов в колхозе производилось очень мало. В 1930 {119} году три четверти ярового поля пустовало, в следующем году — три четверти озимого поля. Обработка земли и сбор урожая производи­лись плохо. Навоза в поля не вывозили. Урожайность полей понизилась в два-три раза.

Скот же за годы коллективизации был уничтожен более чем на­половину. Свой скот крестьяне забивали перед тем, как поступить в ненавистный им колхоз. Немилосердно резали колхозный скот мест­ные начальники и беднота — первые колхозники. Много колхозного скота погибло от плохой кормежки, скверного ухода, скученности его в тесных, неприспособленных помещениях.

Колхозное начальство растранжировало очень много колхозных продуктов: и зерна, и мяса, и картофеля, и овощей.

Советское правительство отбирало львиную долю продуктов из колхоза. Оно душило колхозников огромными налогами: натураль­ным (мясным, молочным, яичным) и денежным.

Из-за всех этих обстоятельств в Болотном после осуществления вторичной «сплошной коллективизации» голод продолжался. Это уже был голод «естественный»: закономерный результат антинарод­ной экономической системы крепостнического хозяйства, принуди­тельного труда, государственной колхозной барщины.

Гороховый суп и «счастливое детство»...

В годы коллективизации из Болотного я получил от учителя пись­мо. Он сообщал, что голод там свирепствует.

О своих школьниках учитель рассказал: некоторые дети так обес­силены от голода, что даже не могут ходить в школу... Другие так истощены, что часто падают в обморок...

Он прислал мне сочинения его учеников о праздновании 1-го Мая в школе.

Для детей в школе был устроен концерт, а после концерта их по­кормили гороховым супом. Для проведения революционного праздни­ка школе отпустили немного гороха из колхозного склада.

В своих сочинениях редкие школьники мимоходом упоминали о концерте. Огромное большинство обошло концерт полным молчанием.

Но зато все они, без единого исключения, написали о гороховом супе, которым их угостили в школе. {120} Написали о супе с восторгом и упоением. При чтении школьных сочинений чувствовалось, что это был действительный праздник в их жизни, самый счастливый день за колхозные годы. Было видно, что гороховый суп казался для них редчайшим лакомством. Покушать горохового супа — это было для них таким наслаждением, которого они давно не испытывали...

Гороховый суп — самое сладкое лакомство в жизни... Бедные, голодные дети! Малолетние мученики земли колхозной! ..

Гороховый суп — величайшее счастье детей-школьников...

«Незабвенная пора», «золотое детство»!..

Вот оно, «счастливое детство», за которое советская печать, от име­ни детворы, славословила, благодарила Сталина, «великого друга со­ветских детей»!..

«Колхозный хлебушко... »

В эти «страшные годы» мне пришлось побывать в Болотном, кото­рое стало теперь колхозом. Из города до села меня подвезла знакомая крестьянка, которая привозила в город что-то из колхоза, а теперь возвращалась домой порожняком.

Дорогою она достала из «кошеля» и показала мне хлеб, который ест ее семья. Он был совершенно черный, сырой, расползающийся, как грязь. По словам бабы, она «сварганила» его из растолченных желудей, картофельной шелухи, из перетертых листьев лопуха. Хлеб без муки, хлеб... без хлеба...

— Вот послать бы этого колхозного хлебушка Калинину, всерос-сейскому нашему старосте, — сказала угрюмо баба. — Пусть бы он покушал, что колхозники лопают... А то он все мужичком прики­дывается...

И она злобно выругалась по его адресу... матерщиной...  Это очень удивило меня. Никогда раньше я не слышал матерщи­ны от русской женщины. Не ослышался ли я?

— Что же это ты так нехорошо ругаешься?.. — спросил я.

— Колхоз допек, в печенку въелся!...  Вот и ругаюсь. Душу от­вожу... Теперь все колхозницы стали по-матерну палить...

Она хлестнула кнутом лошадь и принялась жевать «колхозный хлебушко»...

{121}

РАССКАЗЫ О СМЕРТИ

Как только я приехал в село, в тот же вечер собрались знакомые колхозники в одной хате, при тусклом свете маленькой керосиновой лампочки: «побалакать».

Лица у собеседников безжизненные, желтовато-темного, земли­стого цвета. Сами тощие, вялые, обессиленные, словно осенние мухи.

Уныло, со вздохами, беседовали о деревенских новостях в своем колхозе и соседних.

Тема одна — страшная тема о голоде и смерти...

Почему не показывается баба?

— Соседка Марья померла на днях от голода. Муж отправился в город, на поиски работы, и пропал без вести. А бабе есть нечего. На лопухе долго не проживешь. Зашли к ней бабы: что-то Марьюшка из хаты долго не показывается?

А ока валяется в сенях: вся закоченела...

С детьми, под поезд...

— В селе мучились вдова Арина, колхозница с двумя маленькими детьми. Есть нечего. Дети голодным писком своим материнскую душу терзали. Не вынесла баба этой пытки. Отчаялась, обезумела с горя. Пошла к железной дороге. Бросилась под проходящий поезд, с деть­ми. Один конец — и себе, и детям ..

Дядя Антон и овца

— Дядя Антон тоже весною Богу душу отдал. От голода опух мужик. Поплелся в соседнюю деревню, к родственникам. Может быть, у них что-нибудь съедобное достать удастся?...

В поле, около дороги, увидел колхозное стадо овец. Обратился к пастуху: {122} «Паря, умираю от голода. Може, ты мне дозволить овечку подоить: авось, хоть глоток молока выдою»...

Тот поймал ему овцу. Мужик присел на корточки, хотел доить. Но овцы у нас к этому непривыкшие, никогда их у нас не доили. Рвану­лась овца, сбила с ног обессиленного мужика. Упал он на земь, да уже и не встал больше. У мужика все пары вышли...

Вечером пригнал пастух стадо в деревню и пошел к начальству колхозному. «Овцы все в целости, — докладывает. — А дядю Антона подбирайте: в поле мертвый валяется... »

« Помер от лошадиного корма... »

— Вот тоже и Михаило Андреевич. Богатый мужик был. Сыновья по городам разъехались, а его раскулачили. Поехал он в город, к сы­ну-коммунисту. А тот его назад отправил. «Невозможно, — говорит, — нам, - партийным, с раскулаченным отцом связь поддерживать. По­езжай назад, крутись как-нибудь в колхозе»...

Мужик вернулся домой, поступил в колхоз, конюхом устроился. Нам, колхозникам, известное дело, дожидайся глубокой осени. Тогда только, как государству всю положенную норму хлеба сдадут, нам из остатка аванец выдадут.

А лошадям в колхозе в рабочую пору — наше почтение: предсе­датель им муки отпускает. «Потому, — говорит, — колхозники — это иное дело... А о колхозных лошадях у меня от центра точная инструкция есть: скот во время работы кормить как следует, чтобы он вполне продуктивно работать мог».

Ну, так вот, лошади, по сталинской инструкции, кушают овес, се-но, муку. А конюх с пустым брюхом работает. Только слюнки гло­тает...

Смекнул мужик. Взял в конюшне муки, насыпал целый карман и хотел вечером домой снести. Старуха хлеба испечет на-славу, — ду­мает. «Вам, лошадки, — гуторит голодный мужик, — кормов хватает. А ведь и мне, любезные, со старухой тоже есть надобно...»

Вечером конюшню закрыл, домой собрался. А тут председатель колхоза нагрянул. Обыскал мужика, приказал высыпать муку в желоб лошадям. {123} Ему пригрозил: «Ежели еще раз повторится, то я тебя, сукина сына, под суд отдам! А наш советский суд за расхищение свя­щенной колхозной собственности упечет тебя, сам знаешь, на десять лет туда, куда Макар телят не гонял!»...

После такого казуса мужик уже боялся брать муку домой. Но го­лод — не тетка: не дает покоя... Придумал мужик новое средствие. Когда кормил лошадей, то брал горстью муку — и ее в рот да в рот... Пока живота не наполнил. С голодухи муки проглотил много.

Пришел домой, лег в постель, стонет. От муки брожение в живо­те страшное, распирает всего. Ну, рвет живот на части!... Всю ночь в корчах мучился... К утру помер мужик — от лошадиного кор­ма...

Татарник, или «сталинская роза»...

На другой день пошел я побродить по селу, которое стало теперь колхозным.

Боже мой, какое запустение!...

Во многих хатах окна и двери заколочены. Бывшие обитатели их умерли от голода. Другие сосланы. Иные ушли на шахты и ново­стройки, спасаясь от голодной смерти.

Вся длинная, более километра, сельская улица заросла огромны­ми, до крыш, сплошными кустами колючего растения, которое в здешних краях носит двойное название: «колун», или «татарник». Из-за высоких колючих кустов едва виднелись почерневшие крыши избушек.

Раньше через все село пролегала широкая улица, с дорогою по ней. Теперь ни улицы, ни дороги нет. Вся улица заросла сплошными зарослями «колуна». А вместо дороги осталась только тропинка меж­ду колючими кустами...

Кое-где по тропинке брели, пошатываясь, какие-то тени, как мо­гильные привидения. Это бабы-колхозницы. Худые, истощенные, словно скелеты. В одних только грязных рубахах...

Не село, а пустырь, заросший «колуном-татарником». Колючие джунгли колхоза...

Сорняк этих джунглей прозван «колуном» за свои колючки. Все его могучие стебли, все листья и оболочки цветов его, пушистых розовых {124} бутонов, все это покрыто колючками. Это настоящий еж растительного царства. Скот не мог есть этого колючего растения. Дети накалывались на колючки. Крестьяне очень не любили этот колючий сорняк и лопа­тами уничтожали его с корнем. Поэтому прежде «колунов» в селе было немного: на окраинах пустыря, около речки.

А теперь этот колючий кустарник занял весь пустырь. Он вошел в само селение, подступил к стенам каждой хаты. Полонил, задушил все колхозное село...

И это глубоко символично...

Этот колючий кустарник с давних времен носит другое характерное название — «татарник». Лев Толстой упоминает об этом «татарнике» в своей повести «Хаджи Мурат». Упоминает о «татарнике» Пришвин в своих произведениях. Таким образом, писатели свидетельствуют о том, что любопытное прозвище этого растения в России широко распро­странено.

Можно с уверенностью предположить, что это второе имя дано ему в те далекие времена, когда татарское нашествие опустошило русскую землю. Селения превратились тогда в пустыри и заросли «татарни­ком», историческим свидетелем «басурманского нашествия». И харак­терное прозвище это сохранилось с тех седых времен до наших дней.

В наши времена российская деревня переживает новое «басурман­ское нашествие», большевистско-колхозное. И снова опустошенную де­ревню полонили джунгли «татарника»...

Мужички называют его теперь по-новому: «колхозный цветок», «сталинская роза»...

Каждому посетителю сталинского музея в городе Гори, на Кавказе, на родине большевистского вождя, выдается подарок — великолепная красная роза из музейного сада. Подарок от имени революционного вождя — на память о красном его образе...

У крестьян России «отец народов» отнял землю, лошадей, скот, все имущество. У миллионов — отнял жизнь родных и близких. И по­дарил колхозникам на вечную память о себе колючий, кровавый «кол­хозный цветок», «сталинскую розу»...

Российские крестьяне никогда не забудут Чингис-Хана ХХ-го сто­летия, Величайшего Людомора на земле... Внукам и правнукам своим передадут вечную память о нем. Более страшного кошмара, чем кошмар {125} колхозно-сталинского разбоя, голода и разорения, российская де­ревня еще никогда, со времен татарского нашествия, не переживала.

И возрождение джунглей «татарника» в колхозной деревне об этом красноречиво свидетельствует. Прежде кроваво-колючий цветок этот получил прозвище «татарника». Теперь он стал «колхозным цветком» , «сталинской розой»...

Это — безмолвный, но убедительно-красноречивый исторический свидетель басурманского нашествия на российскую деревню варвар­ских орд: в старину — татар, теперь — большевиков...

Джунгли «татарника», «колхозного цветка» — это символ всеобще­го разорения деревни и наглядное историческое напоминание о самых трагических эпохах в жизни русского народа...

Быль и сказки о коллективизации

На предыдущих страницах подробно рассказаны факты о коллек­тивизации, быль «колхозной революции сверху». Быль кровавая и страшная. Быль о том, как возник колхозно-крепостной строй из раз­бойничьих замыслов большевиков. Возник на миллионах трупов по­гибших крестьян, на морях крови и слез ограбленных и закабаленных тружеников. Колхозники недаром дали этому периоду характерное название: «страшные годы»...

Но чтобы развеять всякие воспоминания об этой кровавой были, вожди «колхозной революции» создали сказки и легенды о коллекти­визации. Главным автором этих сказок был семинарист-недоучка Иосиф Сталин. В своих речах и статьях он рассказал о «колхозной революции» тысячу и одну сказку.

Он говорил о том, что большевики отобрали у помещиков землю и передали ее «навечно» крестьянам-колхозникам...

О том, что большевики «подарили» каждой колхознице корову...

О том, что колхозы производят теперь гораздо больше хлеба, чем раньше крестьяне-единоличники...

О том, что крестьянки теперь в колхозах работают не на мужа и отца, а на себя...

О том, что в колхозах изжита прежняя деревенская нищета, что там теперь изобилие продуктов, зажиточная и культурная жизнь...

{126} О том, что дореволюционная деревня была для крестьян «мачехой», а колхозная стала для них «родной матерью»...

О том, что крестьянство поддержало снизу ту «колхозную револю­цию», которую большевики проводили сверху...

Сталин утверждал, что общество в Советском Союзе стало одно-родным, бескласовым: все являются работниками одного социалисти­ческого, государственного хозяйства...

Он говорил о том, что после ликвидации класса крестьян-собствен­ников опасность реставрации частной собственности устранена на­всегда, что социалистический строй внутри СССР победил окончатель­но...

Вождь партии указывал на то, что коренной вопрос о смертельной борьбе социализма с капитализмом — «кто кого?» — внутри Советско­го Союза решен бесповоротно и переносится теперь на международную арену...

Сталин предсказывал, что мировая история пойдет теперь по новым, социалистическим путям, по которым поведут ее коммунистическая партия и он, вождь этой партии, «великий машинист локомотива ми­ровой революции», как льстиво назвал его Лазарь Каганович, друг и советник...

На жителей Советского Союза эти сталинские сказки действовали очень раздражающе.

На иностранных же коммунистов и наивных попутчиков за грани­цей эти сказки производили сильное благоприятное впечатление.

Советские газеты сообщали в те годы об одном интересном случае. На пленуме Центрального Комитета коммунистически партии присут­ствовала делегация французских коммунистов. Слушая доклад — сказку Сталина о величайшей в истории «колхозной революции», чув­ствительные французские коммунисты...  плакали...  Плакали от вос­торга и умиления!.. Какие грандиозные дела и славнейшие подвиги совершила Коммунистическая партия Советского Союза!.. Какие не­виданные чудеса «социалистического рая» сотворила колхозная рево­люция! ..

Читая это сообщение, жители Советского Союза думали и говорили между собой:

— Да, по одному и тому же поводу, но как различно плачут люди на свете!.. Миллионы российских крестьян плакали и плачут горькими {127} жгучими слезами от коллективизации... Плакали и плачут по­тому, что «Соловьи-Разбойники» ограбили у них все имущество и пре­вратили их в нищих...

Плачут из-за того, что их, свободных тружеников, превратили в крепостных рабов советского государства...

Плачут по той причине, что на хлебных полях и скотоводческих фермах их морят голодом, а на лоне природы, на вольном воздухе — они задыхаются от гнета и террора...

Российские крестьяне плачут над миллионами погибших отцов, ма­терей, братьев, сестер, детей... Плачут горькими слезами над своей судьбой мучеников распятых на колхозной Голгофе и всем миром оставленных...

А над чем плачут французские коммунисты? Они, оказывается, плачут над сталинскими сказками о «колхозной революции» и «кол­хозном рае»... Плачут от умиления перед «героями колхозной рево­люции», плачут от восторга перед перспективами «всемирного колхоз­ного рая»...

— Да, по-разному живут, по-разному мыслят и по-разному плачут люди на свете! ..

— Надо бы пригласить французских коммунистов пожить и пора­ботать у нас, в «колхозном раю». Может быть, они тогда заплакали бы теми же горькими слезами, какими плачем и мы, русские крестьяне...

***

Впоследствии сказкам Сталина о «колхозной революции» в Совет­ском Союзе придали самую разнообразную форму: наукообразную, беллетристическую, фильмовую, песенно-частущечную, живописную. И по всему свету распространяли и распространяют эти сказки: через романы и учебники, энциклопедии и газеты, радио и кино, картины и выставки.

Приведу несколько примеров такой популяризации «колхозных сказок».

В официальном учебнике для средних школ в Советском Союзе — «История СССР», под редакцией професора А. Панкратовой, — коллек­тивизация описана так:

{128} «Весной 1929 года Совет труда и обороны принял решение о массо­вом строительстве МТС (машинно-тракторных станций), и это решение энергично проводилось в жизнь. Крестьяне приходили в совхозы и МТС, наблюдали за работой тракторов и просили помочь им объеди­ниться в колхозы для обработки общей земли усовершенствованными машинами. Так было положено начало массовому колхозному движе­нию... Началась сплошная коллективизация». ( А. Панкратова (ред.) — История СССР, учебник, т. III, стр. 328.)

Какую умилительную идиллию нарисовали авторы большевистского учебника истории: крестьяне приходили в совхозы, смотрели тракторы и... объединялись в колхозы!... Жаль только, что эта идил­лия имеет один недостаток: она полностью противоречит фактам, истине...

О «добровольной коллективизации» говорят советские энцикло­педии... О «гигантских достижениях колхозов» говорят статистиче­ские сборники...

Такие пропагандные сказки учащаяся молодежь в коммунистиче­ских государствах, от Берлина до Пекина, обязана заучивать наизусть, как «науку», «объективную историческую истину»...

Советские писатели-коммунисты — Михаил Шолохов, Грибачев и другие — написали о колхозах лживые книги, которые переведены на многие языки, распространяются по всему миру и прославляют «кол­хозную революцию» и социалистическую систему сельского хозяйства. Такую «литературу» в СССР называют «колхозным сиропом» или «сказками для малых детей и больших ослов»...

В Советском Союзе создан ряд сказочных фильмов о колхозах. Там показан «колхозный рай»: «изобилие», роскошные пиры, «колхозные романы», всегда веселые, поющие и танцующие колхозники и колхоз­ницы...

Советское радио ежедневно, на всех языках, по всему миру пере­дает песни, вроде «Колхозной плясовой» или частушек такого типа:

«Растяну гармошку шире,

Пусть девчата подпоют,

Чтоб узнали во всем мире,

Как колхозники живут!.. »

{129} Моря «колхозного сиропа» изготовляются в Коммунистической Им­перии и заливают весь мир...

Красочные и веселые сказки о «колхозной революции» и «кол­хозном рае» создаются в Советском Союзе и распространяются по все­му миру в целях большевистской пропаганды, расширения коммуни­стической революции.

А страшная колхозная быль в Коммунистической Империи упорно замалчивается, вычеркивается из печати и «выкорчевывается» из со­знания людей. Правда-быль устраняется потому, что «Кривда Правду ненавидит: Правда Кривду всюду видит»...

Колхозный ад в Коммунистической Империи заслоняют пышными фантастическими декорациями, на которых намалеваны дремучие леса развесистой клюквы под вывеской «колхозного рая». А кошмарные злодеяния коммунистических драконов перекрашены на этих декора­циях в лубочные «героические действа»!..