Горький любил разбойников, босяков, а работу и рабочих не любил; ему вообще, сколько можно было судить, нравилась жизнь вольная, итальянская, вдали от угрюмых российских реалий (с) Максим Чертанов «Правда»

Не менее важным при рассмотрении личности Горького является вопрос его полового распутства и прелюбодейства. Рассматривая роман «Как закаялась сталь», я ранее вывел для себя то, что безбожие и половое распутство как-то уж очень близко связаны друг с другом. На примере фигуры Павки Корчагина я показал, насколько это возможно. Тут стоит вспомнить о Фридрихе Ницше, который так повлиял на того же Горького. Этот ненавистник христианства и борец против него, автор сочинения «Антихрист. Проклятие христианству», имел свои определённые проблемы в данном плане. Свой первый сексуальный опыт он получил в 15 лет с 30-летней замужней графиней, являвшейся жестокой нимфоманкой. Сексуальный опыт с проституткой оставил ему сифилис, от которого философ не мог вылечиться до конца жизни – и именно эта болезнь привела его к сумасшествию. Мало того – он ещё, ко всему прочему, имел сексуальную связь с собственной сестрой, в чём признавался в своём позднем сочинении «Моя сестра и я», которое составили его поздние записки из психиатрической клиники. Также стоит вспомнить и о его странной связи с Лу фон Саломе, о треугольнике, который образовался у него, её и ещё одного мужчины. Заканчивается это всё откровенным признанием, что он «желает любую женщину». Закончил он свою жизнь в психиатрической клинике, больной прогрессировавшим сифилисом. И Павка Корчагин последние свои годы провёл (как и автор) будучи парализованным. Почему-то вот так совпали, отчасти, судьбы двух «сверхчеловеков». Ни к чему хорошему это всё не приводит – ни воинственный атеизм, ни половое распутство. Но продолжим же наш разговор о Горьком. В данном аспекте мы увидим немало интересного.

Про его отношения с Марией Андреевой я уже не раз говорил в предыдущих частях, поэтому повторяться не буду. Мгу отметить, что продолжались они достаточно долго, при наличии живой жены Екатерины Пешковой, развода с которой писатель не оформлял до самой своей кончины. Когда большевики к власти, Андреева, будучи «старым большевиком», неплохо устроилась. Анатолий Мариенгоф вспоминал о том, что видел в первые годы советчины, когда имажинисты ходили в Кремль к Андреевой на приём с целью выбивать необходимое для себя имущество: «Марья Фёдоровна в глухом длинном шёлковом платье была как бы вылитый из чугуна памятник для собственной могилы. Устроившись в удобном кресле неподалёку от Горького, она записывала каждое его слово в сафьяновую тетрадь. Вероятно, для истории. <...> То, что говорили другие, в том числе и я, она не записывала. По молодости лет это приводило меня в бешенство...».

«Повышенную сексуальность Горького, отразившуюся в его творчестве, отмеченную многими его современниками и находившуюся в загадочном противоречии с многолетней тяжёлой хронической болезнью, выделяют писатели и литературоведы Дмитрий Быков и Павел Басинский». Свидетельством этого являются его многочисленные увлечения и связи, порой мимолётные, протекающие параллельно, сопровождавшие весь его писательский путь и засвидетельствованные множеством независимых друг от друга источников. В письме 1906 года Леониду Андрееву из Нью-Йорка только что прибывший в Америку Горький отмечает: «Интересна здесь проституция и религия». Распространённым среди современников Горького было утверждение о том, что на Капри «Горький в отелях не пропускал ни одной горничной». Это качество личности писателя проявило себя и в его прозе. Если ранние произведения Горького осторожны и целомудренны, то уже в поздних, отмечает Дмитрий Быков, «он перестаёт стесняться чего бы то ни было — даже Бунину далеко до горьковского эротизма, хотя у Горького он никак не эстетизирован, секс описывается цинично, грубо, часто с отвращением». Известно фактическое одобрение им снохачества – случаев, когда свёкор, отец мужа, вступал в интимную связь с женой сына, то есть, снохой. На эту тему у него даже был рассказ «На плотах» (1895), где описывается связь свёкра со снохой, тем более, что его сын описан как неполноценный в этом плане и неспособный к деторождению, продолжению рода, поэтому свёкор фактически лишает девственности девушку. Этот момент особенно стоит запомнить, ниже вы поймёте, для чего. Помимо известных возлюбленных Горького мемуаристки Нина Берберова и Екатерина Желябужская (дочь Андреевой от первого брака) указывали также на связь Горького с женой писателя Александра Тихонова (Сереброва) Варварой Шайкевич, чья дочь Нина (родилась 23 февраля 1910) ошеломляла современников своим сходством с Горьким. Также у писателя была длительная связь с Мурой Будберг (Мария Игнатьевна Будберг, в первом браке – Бенкендорф, урождённая Закревская), которая была его личным секретарём. Их связь продолжалась с 1920 по 1933 годы, она была его фактической «женой». Будберг ранее была любовницей английского дипломата и разведчика Роберта Брюса Локкарта, потом писателя Герберта Уэллса (с ним она возобновила отношения в 1933 году после переезда в Лондон и они жили вместе до смерти писателя в 1946 году, в брак так и не вступили). По воспоминаниям Корнея Чуковского, последняя пассия Горького Мария Будберг привлекла писателя не столько красотой, сколько «невероятной сексуальной притягательностью». О прощальных крепких, здоровых объятиях и страстном, далеко не братском, поцелуе уже умирающего Горького вспоминала его домашняя медсестра Липа – Олимпиада Дмитриевна Черткова, по-женски любившая Горького, считавшая себя любимой им («Начал я жить с акушеркой и кончаю жить с акушеркой», — по ее воспоминаниям, будто бы шутил он с ней наедине) и утверждавшая (по-видимому, не без оснований), что она является прототипом Глафиры, любовницы Булычова в пьесе «Егор Булычов и другие». И, наконец, ходили слухи о том, что у писателя была связь с собственной снохой – Надеждой Алексеевной Пешковой (урождённая Введенская; Горький звал её «Тимоша»), женой, а потом вдовой его сына, Максима Алексеевича Пешкова, погибшего при загадочных обстоятельствах, так до конца и не выясненных. «Тимоша» сопровождала своего свёкра в поездке на Соловки, где появлялась в его компании, будучи одетая в кожаную чекистскую куртку (это можно увидеть на ряде фотографий). Вот что писал об этом Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Это было 20 июня 1929 года. Знаменитый писатель сошёл на пристань в Бухте Благоденствия. Рядом с ним была его невестка, вся в коже (чёрная кожаная фуражка, кожаная куртка, кожаные галифе и высокие узкие сапоги), живой символ ОГПУ плечо о плечо с русской литературой».

Надежда Алексеевна была очень красивая женщина и привлекала к себе мужское внимание. Родилась она в 1901 году в Томске в семье врача-уролога (судя по фамилии, происходившего из духовного сословия). По желанию Алексея Андреевича, в возрасте 17 лет Надя была отдана замуж за ординатора отца, доктора Синичкина (Синицын). Вот что вспоминала об этом её дочь Марфа Пешкова: «Её мать умерла в 1918 году от «испанки» – отец остался с детьми. Моя мама тогда была на выданье. Отец заболел, считал, что у него рак, и спешил устроить свою красивую девочку. Был у него ординатор, влюбленный в Надежду, дарил цветы, конфеты. Отец настоял на замужестве. Венчались они в церкви в Брюсовском переулке. После свадьбы жених напился, невеста так испугалась, что выскочила из окна и убежала. На этом все кончилось. Она сказала, что не может находиться с ним в одной комнате. С Максимом Пешковым она встретилась ещё школьницей на катке, который был рядом с её домом. Когда Максим узнал, что она состоит в браке, но никогда не жила со своим мужем, то начал ухаживать за ней. Они встречались, но она отказывалась выходить замуж. Максим познакомил её с отцом [Горьким], она понравилась. В 1922 году он уговорил её съездить вместе с ним и Алексеем Максимовичем за границу». Поженились Максим и Надежда в Берлине. В одном из писем оттуда Горький писал: «Тимоша – славная штука, очень милая». Кроме того, писатель назвал её за молчаливый характер в одном из писем «красивым растением». Прозвище Тимоша придумал именно он. Ирина Гогуа, крестница большевика Авеля Енукидзе, рассказывает: «она как-то вышла к столу подстриженная, с короткими волосами. Горький посмотрел и сказал: «Совсем как Тимоша». С тех пор и пошло». Фаина Раневская уточняет: «В 1922 году Горький уехал со своим сыном и невесткой в Италию. Там очаровательная молодая Надежда Алексеевна, следившая за европейской модой, решила отрезать свою роскошную косу. На следующий день короткие волосы выбились из-под шляпы. Горький, увидев это, заметил, что раньше в России кучеров звали Тимофеями – их кудри торчали из-под шапок. Так и осталось за Надеждой Алексеевной это имя – Тимофей, Тимоша». По семейной версии, волосы ей отрезали после тяжелой формы сыпного тифа. Гогуа также вспоминал: «Она была совершенно обворожительна. Екатерина Павловна [Екатерина Пешкова [жена Горького, мать Максима и свекровь Надежды – С.З.] говорила, что с ней по Италии просто нельзя было ходить. Она тогда красилась в блондинку, и итальянцы, завидев её, кричали: «О, блонда, о, блонда!» Должна сказать, что она была не очень умна, но все тайны «мадридского двора» она, конечно, унесла с собой». В браке родились две дочери – Марфа (в 1925 году в Сорренто) и Дарья (в 1927 году в Неаполе). Елена Ивановна Краснощёкова занималась изданием сочинений Всеволода Иванова в 1970-х годах: «Я включила в том один из рассказов Иванова. Новелла как новелла. Но вдруг я обнаружила, что об этом рассказе существует восторженный отзыв Горького. Тогда я спросила у вдовы – Тамары Владимировны Ивановой: «Отчего Горький пришёл в такой восторг? Это же не из лучших произведений вашего мужа?» Она усмехнулась и сказала мне: «Тут всё дело в сюжете. Ведь это рассказ о деревенском снохаче… А Горький в то время был без ума влюблён в Тимошу…»»

От любовных увлечений писателя перейдём к его бытовой жизни и привычкам. Итак, в 1906 году он с Марией Андреевой прибывает в Италию, где поселился на острове Капри. Обитал он там с 1906 по 1913 годы и жил там словно в раю, ни в чём не нуждаясь, да ещё и принимал гостей из России и, по сути, имел что-то вроде собственного «двора», подобно графу Толстому в Ясной Поляне. Сначала он с актрисой Андреевой жил в престижной гостинице Quisisana (пятизвёздочный Grand Hotel Quisisana был основан в 1845 году и существует до сих пор; в нём 150 номеров), затем на виллах Блезиус де Мария (1906 – 1909), Спинола (ныне Беринг, 1909 – 1911) и Серфина (ныне Пьерина, 1911 – 1913). Также Горький успел пожить и в роскошном отеле «Везувий». Капри был весьма дорогим курортом, куда приезжали и жили весьма богатые люди. Леонид Андреев, друг и ученик Горького, поселился на вилле Караччиоло. Также Капри посещали Ленин, Герман Лопатин, Бунин, Шаляпин, Богданов-Малиновский, Луначарский, Дзержинский, Новиков-Прибой, Сергей Клычков. На Капри у Горького летом 1907 года скрывался организатор убийства отца Георгия Гапона эсер Пётр Рутенберг. Здесь жили поэт и журналист Леонид Старк и его жена, впоследствии библиотекарь Ленина, Шушаник Манучарьянц, писатель Иван Вольнов (Вольный). Мария Андреева подробно описала виллу Спинола на виа Лонгано, где они с Горьким жили длительное время. Дом находился на полугоре, высоко над берегом. Вилла состояла из трёх комнат: на нижнем этаже супружеская спальня и комната Андреевой, весь второй этаж занимал большой зал с панорамными окнами из цельного стекла длиной три метра и высотой полтора метра, одно из окон с видом на море. Там находился кабинет Горького. Мария Фёдоровна, занимавшаяся (помимо домашнего хозяйства) переводами сицилийских народных сказок, находилась в нижней комнате, откуда вела наверх лестница, чтобы не мешать Горькому, но при первом же зове помочь ему в чём-либо. Для Алексея Максимовича был специально построен камин, хотя обычно дома на Капри отапливались жаровнями. Возле окна, выходящего на море, стоял покрытый зелёным сукном большой письменный стол на весьма длинных ножках – чтобы Горькому с его высоким ростом было удобно и не приходилось слишком нагибаться. С правой стороны от стола находилась конторка – на случай, когда Горький уставал сидеть, он писал стоя. Повсеместно в кабинете, на столах и всех полках располагались книги. Он выписывал столичные и губернские газеты из России и иностранные издания, преимущественно итальянские, французские и английские. Ему приходила на Капри обширная корреспонденция – как из России, так и из других стран. Горький писал о «страданиях народа», преследуя одну цель – заработать, жить хорошо, иметь много денег, сытно кушать, мягко спать и не работать. Он любил красивую и роскошную жизнь, был одним из богатейших людей своего времени. Леонид Андреев жаловался Чуковскому, что пытался ехать с ним в Италии на одном поезде и чуть не разорился, настолько дорого Горький предпочитал путешествовать. 

Среди тех, с кем переписывался Горький, был и Ленин. И здесь стоит затронуть ещё одну не менее важную страничку из жизни писателя. Это его отношение к войне и его активное пораженчество – которое следует отличать от здорового пацифизма, о котором я писал в своём цикле, посвящённом Николаю II. В январе (позднее 25-го числа) 1913 года Ленин писал Горькому из Кракова на Капри: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие» (ПСС, 5-е издание, том 48, с.155). Он очень хотел войны и ждал её. Война была нужна ему, необходима для исполнения его чёрных и мерзких целей. Ссылаясь на резолюцию Базельской конференции 1912 года, Ленин сформулировал лозунг: «Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг...» (ПСС, 5-е издание, том 26, с.22). Это, кстати, опровергает ложь неокоммунистов о том, что якобы не большевики и не Ленин начали гражданскую войну. Можно также процитировать воспоминания Горького о Ленине, относящиеся к 1907 году: «Война будет. Неизбежно. Капиталистический мир достиг состояния гнилостного брожения, уже и сейчас люди начинают отравляться ядами шовинизма, национализма. Я думаю, что мы ещё увидим общеевропейскую войну. Пролетариат? Едва ли пролетариат найдёт в себе силу предотвратить кровавую склоку. Как это можно сделать? Общеевропейской забастовкой рабочих? Для этого они недостаточно организованы, сознательны. Такая забастовка была бы началом гражданской войны, мы, реальные политики, не можем рассчитывать на это. <…> Пролетариат, конечно, пострадает ужасно – такова, пока, его судьба. Но враги его – обессилят друг друга. Это – тоже неизбежно». Когда же война началась, то он буквально ликовал: «В каждой стране борьба со своим правительством, ведущим империалистическую войну, не должна останавливаться перед возможностью в результате революционной агитации поражения этой страны. Поражение правительственной армии ослабляет данное правительство, способствует освобождению порабощённых им народностей и облегчает гражданскую войну против правящих классов. В применении к России это положение особенно верно. Победа России влечёт за собой усиление мировой реакции, усиление реакции внутри страны и сопровождается полным порабощением народов в уже захваченных областях. В силу этого поражение России при всех условиях представляется наименьшим злом» (ПСС, 5-е издание, том 26, с.166). Так что Ленину война была нужна, он хотел её, чтобы использовать в собственных целях. И, прежде всего, он желал уничтожения и поражения России.

Разумеется, что после начала войны большевики приступили к активной пораженческой пропаганде. Включился в неё и Горький. Во время Первой мировой войны он активно агитировал за поражение России в войне. Он одобрял братания на фронте, открыто выражал надежду, что «проклятая война, начатая жадностью командующих классов, будет прекращена силою здравого смысла солдат, т.е. демократии». В статьях Владимира Бурцева «Или мы, или немцы и те, кто с ними», «Не защищайте М. Горького», «Мой ответ Горькому» говорилось о тех, кто помогал большевикам «делать дело разложения России», и теперь «работает над разложением России и развитием в ней анархии рука об руку с ленинцами». В списке имён большевистских лидеров, приведённых далее, на двенадцатом месте значился Горький. Бурцев пояснил, что писатель «явился вдохновителем такой пораженческой газеты, как «Новая жизнь» [возобновлённое им издание, существовавшее в 1905 году и окончательно закрытое уже в 1918 году большевиками – С.З.]». Пораженческой являлась и антивоенная «Летопись» – детище Горького (архив этого издания не сохранился). В донесениях Петроградского охранного отделения Департаменту полиции она характеризовалась как журнал «большевистского, а значит, пораженческого характера». Авторы донесения подозревали, что Горький «ведёт через Финляндию сношения с русскими эмигрантами-пораженцами, проживающими в Швеции и Норвегии». В статье «В Петрограде во время войны» Р. Арский (Андрей Теофилович Радзишевский) писал, что Горький задумал создание «интернационалистической и пораженческой газеты, которая формально не прикреплялась бы и не связывалась с партией, но фактически на деле проводила бы революционные и пораженческие лозунги». В редакцию «Летописи» присылали письма с анонимными угрозами, иногда прикладывая к ним петли из тончайшей верёвки, некоторые из коих были порою щедро намылены - то была реакция честных патриотов на пораженческую пропаганду. В этом издании был редактором и сотрудником меньшевик-интернационалист Николай Суханов (Гиммер), автор антивоенных статей и брошюр, один из авторов воззвания Петросовета «К народам всего мира», масон.  

Против Горького активно выступал его вчерашний друг и соратник Леонид Андреев, который сотрудничал в газете «Русская воля» и являлся там главой беллетристического отдела. Любовь к России, которая проснулась в нём в итоге подавления революции 1905 – 1907 годов, привела писателя во время Первой мировой войны в стан патриотов и окончательно поссорила с Горьким. Началом стала его обида на Германию и немцев за их отношение к русской революции, считает Павел Басинский. В итоге Андреев стал убеждённым германофобом. Позже он вместе с Владимиром Бурцевым будет называть Горького «немецким шпионом» и через парижскую газету второго «Общее дело» обращаться к странам Антанты с призывом свергнуть военным путём большевизм. В своём дневнике он писал: «Даже трудно понять, что это, откуда могло взяться? Всякое охаяние русского народа, всякую напраслину и самую глупую обывательскую клевету он принимает, как благую истину... <…> Горький и его «Новая Жизнь» невыносимы и отвратительны именно тем, что полны несправедливости, дышат ею, как пьяный спиртом, лицемеры, обвиняющие всех в лицемерии, лжецы, обвиняющие во лжи, убийцы и погубители, всех обвиняющие в том, в чём сами они повинны. Убийцы. <…> Нужно составить целый обвинительный акт, чтобы доказать им преступность Горького и степень его участия в разрушении и гибели России».

Среди оборонцев, социалистов, занявших позицию поддержки России и её союзников в войне с Германией, кроме Владимира Бурцева и бывшего друга Горького Леонида Андреева, оказались такие люди, как меньшевики Георгий Плеханов (называл «Апрельские тезисы» Ленина «бредом») и Григорий Алексинский, анархист князь Пётр Кропоткин, террорист-эсер Борис Савинков (был военным корреспондентом на Западном фронте), эсеры Андрей Аргунов, Николай Авксентьев и Николай Чайковский, трудовики Алексей Аладьин (вступил в ряды британской армии и дослужился до лейтенанта) и Федот Онипко (поступил добровольцем во Французский иностранный легион и был тяжело ранен в бою с немцами) и другие.   

В следующей части посмотрим, как Горький пошёл на сотрудничество со сталинским режимом уже после того, как поругался с большевиками, покинул СССР при Ленине и вернулся обратно.

Сергей Зеленин

Русская Стратегия