…Довольно известна стала судьба ещё одного героя Славянска ополченца Артёма Дьяченко («Погранца»). Он родился в городе Дружковка Донецкой области, работал на севере, в морфлоте, окончи мореходку в Киеве, позже работал на шахте, а последние годы был скульптором. Дьяченко было уже 57 лет, когда в Славянск, где он жил уже 7 лет, пришла война. В ополчение Артём поступил сразу. Оборонял Славянск, сражался под Снежным, в Кожевне и Марииновке. Самые же тяжёлые бои развернулись в августе под аэропортом Донецка, где Артём за десять дней я потерял полвзвода ранеными.
«В августе нас командир собрал, спросил, есть ли желающие на Спартак, — рассказывал впоследствии Дьяченко Евгению Норину. — Дело нужное, меня поставили на Спартак комендантом. Кто желающие, их по другим ротам-взводам распределили. А меня поставили на Спартаке. Я там построил блокпост. На перекрестке поставили мешки, заграждение. Из тяжелого оружия у меня был РПГ-7, у моего взвода. Еще к нам была прикомандирована ЗУшка, пацаны плиты натащили, ну, и стояли там, проверяли машины. Были у нас перестрелки, здесь же Спартак, а там сразу Авдеевка. Как-то по нам начали стрелять, ну, ЗУшка выехала, как начала пулять и пулять. Надо было уходить… Укры, надо отдать должное, с первого раза бахнули прямо возле нас. Командира ЗУшки ранило, машину посекло, меня трошки черкануло.
А потом пришел приказ, меня сняли, и я ушел на аэропорт. Мы были по периметру аэропорта, держали оборону в самом конце полосы. Задача нашей роты была контролировать полосу. Там такие террикончики, мы там сделали укрепления. Мой взвод, и дальше рота разведки. Там, кстати, много россиян было. Но только добровольцы, ни одного контрактника я не видел.
Пока мы стояли там, полвзвода у меня ранили. Но Господь миловал: у меня во взводе убитых вообще не было. Я человек верующий, не сильно воцерковленный, но молился — причащался. Вот был товарищ у меня во взводе, реально верующий. Ребята вечером приходили, вместе молились. У меня шансов выжить было очень мало, вот стечение обстоятельств, как звенья цепи. Того-то, того-то не было бы — и все.
У аэропорта я вот это ранение и получил, потерял ногу. Как это было. Звонит мне командир, связь была по сотовому. И говорит, там, где рота разведки по соседству стояла, там, говорит, укры идут уже в атаку. Узнай обстановку. Я пошел, как раз я был с ними на стыке. Пошел на стык, слышу — бабах! В посадке раз, гляжу, стоит танк. Там сзади еще БТР прикрывал, там же не дураки тоже.
Но молодцы пацаны из разведроты, хорошо окопались, там и пленные у них бегали, работали. И вот танк по ним лупит, молотит. Я тогда пошел, и со мной замкомандира взвода, милиционер бывший, удивительно, но очень порядочный человек, он мне спас жизнь. У него был РПГ-7. И я говорю: «Давай, Виталик», «Капитан», ну, у него и звание капитан — пошли, будем что-то делать. Мы поползли по посадке, я пополз вперед, чтобы прикрывать его из автомата, а он за мной. Слышу, начали из АГСа, дух-дух-дух, я прям слышу, знаешь, пошла очередь, раз-раз — и мимо меня. Я лежу, Господи, атеистов на войне нет, раз, пронесло, и потом назад ду-ду-ду, опа, слышу — все. У меня был жгут. А я не знаю, что-то мне попался жгут, тонкий как карандаш, из эластичной резины. Если бы обычный жгут был, не знаю, остановил бы я кровь или нет. Антишока у меня не было. Потом меня тащили четыре часа ночью через посадки.
Виталий меня перебинтовал, вколол антишок, и меня тащили, носилок не было, палки посрубили, взяли два ремня, и на ремнях меня несли. Кстати, тоже, если бы не ремень, может, тоже меня бы не было. Осколок попал мне в ремень, флотский, черный, отец подарил, царствие Небесное, и, видимо, отрикошетил все-таки. Если бы не было ремня, все потроха бы вылетели.
В Донецк тащили меня под обстрелом, под минами. Крови потерял больше половины. Отвезли в Донецк. Я держался, конечно, зубы стиснул, и мне потом еще вкололи антишок. Ремни обрывались, меня роняли, потом по пахоте тащили. Там днем-то не ходили, потому что обстреливали, а вот ночью вынесли. Приехали, положили меня в городскую травматологию. Вспоминаю Донецк, трубки в носу, дышать не могу, сознание туманное, думал, попал в плен, думаю, пытать будут. Был в шоке, думал, всех поубиваю»[1].
В госпиталь Донецка к раненому мужу приехала жена Элла. Она не отходила от него все дни, что он провел в ожидании одной, а затем и второй операции. «Погранец» говорил, что за все 32 года брака не видел жену такой счастливой и светящейся, как тогда, когда она приехала к нему в больницу. Выздоровление Артёма супруги отметили венчанием.
«Настроение нормальное, взвод хороший, до сих пор звонят: “Командир, возвращайся”, — говорил вскоре после этого Дьяченко. — Нас победить нельзя. Человек не может жить в унизительном положении. Все воевали и знали, за что. У меня во взводе даже дед есть, ему 62 года и сустав в ноге железный. В Луганске в ополчение не дали пойти, а я взял его к себе»[2].
В том же интервью «Погранец» жёстко раскритиковал «минские переговоры»: «Всякие переговоры имеют смысл, и они важны. Важен результат, который они произведут. В разговорах политиков есть такие взаимоисключающие вещи, с которыми ни с той, ни с той стороны не согласятся. Я вам скажу: то, что есть в Киеве — раковая опухоль на теле государства. И ее можно только хирургическим путем вылечить. Других способов нет. Все эти доводы… Какие там доводы, когда это преступники? Их надо судить.
А задача минимум — чтобы украинские войска ушли за территорию Донецкой, Луганской области. Был референдум, люди выбрали судьбу этих областей, теперь ждут, когда их освободят, на нас надеются, Богу молятся. Эти люди, которые остались без домов, потерявшие детей, родителей, видевшие кровь, разрушенные храмы — что, они все будут жить снова в одной стране, в унитарном государстве, которое предлагают эти переговоры? Люди же теперь ненавидят это все, Украину ненавидят. Те свое дело сделали — ненависть посеяли.
В начале всех событий Крым дал нам крылья, вдохновил — мы думали, мы сейчас так же… Мы домой хотим, в Россию… Когда все начиналось, про ДНР никто не думал, все хотели под российский флаг. У нас даже на посту был российский флаг, но потом уже придумали ДНР, пришли к нам, сказали убирать флаг. А народ изначально поднялся за Россию. И даже если мы будем отдельно, мы будем связаны одной пуповиной. Я верю в то, что будет все хорошо»[3].
О своём выборе герой ни мгновения не жалеет. «Если бы я знал свою будущую судьбу, все равно бы пошел, без сомнения, ни на одну секунду, — говорит он. — А как иначе? Сможет ли Донбасс остаться с Украиной? Вряд ли. Есть чаяния людей. Политики, конечно, как-то договорятся, но думаю, уже даже политики это не смогут решить. Знаешь, говорят, «Вот братский народ…» — мы не братский народ, мы один народ. Был у меня друг, русин, у него мечта, слюни по бороде «Я сел в машину и поехал в Европу». А мне кажется, лучше жить с братом в каких-то тяготах и строить свое будущее, чем кому-то задницу подлизывать, богатому, в шелковых одежах и кружевных трусиках.
Я считаю, жизнь прожил нормально. У меня очень хорошие, добрые люди вокруг, мне очень повезло с семьей. Жена любящая, друзья. Люди мне говорят, герой, герой. Так просто получилось, что я оказался в такое время в таком месте. А так там обычные пацаны. Приходит такой и стоит насмерть. Особенно первая волна, когда вторая волна — некоторые уже от безысходности в ополчение пошли.
Ни о чем не жалею. Мне говорят за ногу, ну, потерял ногу, зато совесть не потерял»[4].
[1] Источник
[2] Источник
[3] Там же
[4] Источник
|
