Неистовый гул тысячи орудий, длившийся более одиннадцати месяцев, внезапно умолк вокруг Севастополя. Занятие Французами Малаховой башни и переправа наша на Северную сторону Севастополя положили конец беспримерной осаде и беспримерной защите нашей крепости. Французы вошли наконец в оставленную нами Южную сторону, обращенную в развалины, а Северная все еще стоит неколебимо и не дает врагу овладеть столь вожделенною для него бухтою. Прозорливая мысль сохранить, во что бы то ни стало, этот морской оплот наш, уничтожила возможность воздвигнуть на его берегах какой-нибудь новый Гибралтар. С конца августа до начала ноября все стратегические соображения союзников доказывали ясно, что единственная цель их была выжить нас из этой завидной местности [1]. В следствие того самый театр и характер войны отчасти изменились: искусственные твердыни Севастополя уступили место твердыням естественным, которые тянулись горною чертою от Инкерманских высот до Южного берега.

В 1941 году наступил период великих потрясений. В 1941 году 6-го апреля, в воскресенье, первый день нашей Православной Пасхи, немецкие «Штуки» обрушились на Белград, бросая сотни бомб, на столицу Югославии. Война кончилась очень быстро. Уже 13 апреля была капитуляция Югославии. В апреле в 1941 году, немцы в конец разгромили Югославию. Была создана «Независна Држава Хрватска», которая расширила свою территорию до самого Белграда. Мы русские эмигранты очень обязаны сербам за их помощь в течение двадцати лет и мы конечно им очень сочувствовали. Сербия была оккупирована немцами. Их положение трагически изменилось. Иностранные фирмы прекратили свое существование, был полный застой безработицы. Все русские эмигранты сразу были лишены работы, для нас было время крайне трагическое. Многие русские эмигранты ехали в Германию в поиски работы. Нас война застала на Юге Сербии в городе Приштине, где мой муж был послан Министерством путей - сообщения на постройку железной дороги. Шеф нашей секции дал моему мужу работу на открытии туннеля для железной дороги. Эта работа была очень ответственная и опасная. У мужа были рабочие «арнауты» - мусульмане, элемент для сербов и нас русских был очень опасный. На туннеле работало три смены, все 24 часа была там работа. Только один день в неделю был выходной; в воскресенье не было работы - был отдых. Моему мужу приходилось очень часто ездить на туннель и проверять работу, даже ночью ему приходилось ездить на туннель на проверку работы.

Этот миф был запущен бывшей женой А.И.Солженицына Натальей Решетовской 30 января 1974 года в интервью французской газете «Фигаро». Причиной его появления стало наивное стремление Решетовской помирить Солженицына с государством, чтобы предотвратить жёсткие репрессии против него за издание за рубежом в декабре предыдущего года «Архипелага ГУЛаг». Это её благое намерение было ловко использовано АПН в целях дискредитации книги Солженицына. Именно приставленный к Решетовской для редактирования её собственной книги сотрудник АПН К.И.Смирнов подсказал ей термин «лагерный фольклор» применительно к «Архипелагу ГУЛаг».

...

Я, как любящая женщина, хотела знать, что переживал в душе мой дорогой генерал перед смертью, и спустя много времени после его гибели пошла к ясновидящей, жившей вблизи русского кладбища. Она была совсем простой женщиной. Часто, говорят, ходила босая, в платочке, жила бедно — в избушке на краю города, много молилась и нередко всю ночь проводила в церкви. Разговаривала она просто — всем говорила «ты», со всеми была ласкова и удивительно верно и правдиво предсказывала. Ее дар называли «даром открытых очей».

Я, как любящая женщина, хотела знать, что переживал в душе мой дорогой генерал перед смертью, и спустя много времени после его гибели пошла к ясновидящей, жившей вблизи русского кладбища. Она была совсем простой женщиной. Часто, говорят, ходила босая, в платочке, жила бедно — в избушке на краю города, много молилась и нередко всю ночь проводила в церкви. Разговаривала она просто — всем говорила «ты», со всеми была ласкова и удивительно верно и правдиво предсказывала. Ее дар называли «даром открытых очей».

О Ленине и ленинизме можно сказать: чтобы мы могли жить, многие должны умереть. И к чему было мозолить глаза в библиотеках? Все просто, ясно. Зачем какие то научные слова, ссылки, философские трактаты, социологические исследования и бесконечные сводки статистических данных? Жить вы не будете, вместо вас и на вашем месте будем жить мы – вот и вся премудрость. Но и то правда, при большом проникновении в суть явления его можно выразить предельно простыми словами. Этот предмет – убийство целых классов – занимал Ленина всю жизнь.

В 1919 г. осенью по ходатайству Императрицы Марии Федоровны англичане нас эвакуировали из Одессы на своих кораблях - семьи Добровольческой Армии. Мне было всего 5 лет, но я хорошо помню, мы уже с мамой были на корабле в маленькой каюте и вдруг дверь каюты открылась и вошел наш отец в офицерской форме. Он пришел с нами проститься и нас благословить на неизвестный далекий путь. В то время наш отец охранял Одесский порт со своими юнкерами. Большевики уже подходили к Одессе - их снаряды мы слыхали. Английский корабль с русскими беженцами отплыл в далекий путь. Сколько мы плыли, это я не помню. Где-то наш корабль останавливался - ради контроля или ради карантина.

Первым этот миф запустил в информационное пространство бывший друг Солженицына Николай Виткевич в интервью, которое он дал в АПН в конце января 1974 года американскому корреспонденту «Крисчен Сайенс Монитор» (в рамках компании против А.И.Солженицына, развёрнутой в СССР и за рубежом после выхода во Франции 23 декабря 1973 г. его книги «Архипелаг ГУЛаг»). Виткевич обвинил Солженицына в том, что тот оклеветал на следствии в 1945 году его и других давних друзей, а также собственную жену Н.Решетовскую, приписав им антисоветские взгляды и участие в создаваемой Солженицыным антисоветской группе. В результате Виткевич получил 10 лет лагерей, а Солженицын только 8, стальным «повезло», КГБ их, якобы, пожалело и не тронуло.

Таким образом, призванность власти Богом — становится для неё мерилом и обязанностью, как бы судом пред лицом Божиим. А совестное, свободное повиновение подданных оказывается закрепленным, но и ограниченным этим законом. Поскольку же «ограниченным»? Постольку, поскольку живущий в сердцах подданных закон христианской свободы зовет их к лояльности или же возбраняет им эту лояльность.

«Красная Москва» обогатилась новым Промышленным Банком. Во главе предприятия стал А.М. Краснощеков. Так сообщает советский журнал «Экономическая Жизнь». Теперь, с воцарением Нэпа, когда под коммунистической вывеской красные комиссары возобновляют в России такой крепостной, рабовладельческий строй, который является по существу еще невиданной по цинизму и наглости эксплуатацией народных масс, читателям «Русской Правды» будет небезынтересно узнать, что за птица этот красный капиталист и новый советский банкир.

В прошлом 1975-м году исполнилось 850-летие со дня смерти Великого князя Владимира Мономаха [19.5/1.6.1225]. (В 2025, следовательно, 900 лет — ред. сайта АО СРН.) Эта годовщина прошла как-то незамеченной, несмотря на крупное значение фигуры Владимира Мономаха в русской политике. Интересно отметить, что в том же прошлом году англичане рьяно праздновали 760-летие Великой Хартии, закреплявшей за английской знатью ряд привилегий, как важную историческую дату своей страны. В Англии понимают, что политическое настоящее связано с политическим прошлым, каким бы отдаленным это последнее не казалось.

Когда осатаневший от злобы, большевизм, с глазами налитыми кровью и с клубами пены на губах, как дикий зверь, впился в горло ослабевшей России и, рыча от радости, стал ломать и рушить ее вековое тело, вся сознательная часть русского народа и в частности вся интеллигенция не хотели верить в его устойчивость и думали, что он через несколько недель, много через несколько месяцев, загремит в тартарары, исчезнет, как дурной сон, провалится в тот темный и зловещий люк, из которого он вышел. Все видели ужасную действительность государства, захваченного бандитами, но никто не хотел верить, что может долго существовать государство, управляемое бандитами.

Сатана строил рожи и хохотал. Хохотали с ним и русские, чрезвычайно довольные собой: революция приведет их в братство народов и даст справедливый труд всем. Хохотали враги за пределами России. Пускал смешок и Ульянов‑Ленин, уже скроивший великолепные одежды интернационализма для России, от которых она изойдет кровью и рухнет. А пока он на всякий случай сочиняет и строки о национальной гордости великороссов. Где эта гордость? И где Великороссия ныне?

«Итак, по сюжету, загадка о шраме продолжала и продолжала мучить Наташу — и вот, рассказывает она в своей книге, через многие годы, уже после развода, осмелилась спросить о том друга нашей общей юности Кирилла Симоняна. А Кирилл — возьми да и знай. А Кирилл — к тому же и врач, да не просто хирург, но универсальный профессор медицины, который знает всю её и вокруг неё и особенно психологию, патопсихологию, фрейдовский психоанализ и всё, что может пригодиться (тут, разумеется, сарказм Солженицына - Симонян был только хирургом – Ю.Т.). И он с лёгкостью даёт объяснение мучительной загадке: Солженицын в детстве был очень впечатлителен, не переносил, когда кто–нибудь получал оценку выше его (впрочем, таких и случаев не было), — становился белым как мел и мог упасть в обморок. Но как–то учитель Бершадский начал читать ему нотацию, и от этого Солженицын упал–таки в обморок и рассек лоб о парту. Вот и прекрасный старт для безмерного честолюбия насквозь всю жизнь. Вот что может дать один только детский шрам! Может, но при условии дружной согласованности всех служебных щупальцев КГБ. А это, увы, как раз и не случилось. Через три года появился (может быть, по другому пропагандистскому отделу, может быть, не ЧК, а ЦК) собственный опус доктора Кирилла Симоняна — и о том же самом шраме тот же самый доктор рассказал совсем другую историю: “Поссорившись с Шуркой Каганом, Саня обозвал его «жидом», тот ответил ударом. Падая, Саня рассек лоб о дверную ручку”. (Внимание! выдвигаем монархо–фашиста.)

Героическая деятельность идейной девушки в осином гнезде большевизма — в Москве, чтобы отыскать, одеть, снарядить и отправить офицеров в добровольческую армию, вырвав их из лап большевиков. И вся эта работа — под угрозой обыска, ареста, расстрела, которые могли произойти ежечасно. Все силы духа, всего существа ее, шли на эту работу. И откуда брались силы, энергия, упорство, хладнокровие, изворотливость и постоянное присутствие духа у девушки-подростка! Покинув Новочеркасск в январе 1918 года, я уже больше не встречался с Марьей Антоновной и не работал с ней; только слышал что она продолжала свою прекрасную деятельность и дальше, была арестована, чудом спаслась, вышла замуж.

Весной 1876 года Надежда Степановна Кохановская (1823 – 1884) вместе со своею спутницей отправились в Крым, чтобы самим осмотреть развалины Севастополя, следы ожесточённой битвы наших воинов с полчищами иноземных пришельцев, стремившихся унизить Россию, лишить её собственного флота. Замыслы врагов героически срывал Севастополь – русская твердыня на Чёрном море. Коалиция стран-захватчиков столкнулась с беспримерным сопротивлением защитников, вдохновлённых всенародным сочувствием и помощью. А когда город-герой всё же пал, вместо него остались опаленные огнём руины на перепаханной взрывами земле, где два десятилетия спустя потом ничто не росло. Такой в прямом смысле убитой и предстала перед глазами писательницы-патриотки поверженная Севастопольская земля, взывающая к возрождению.

Мои американские речи 1975 года, видимо, здорово вздрючили их: с такой прямотой, громкостью и, главное, откликом — наверно никто им с 1917 года не врезал. Спохватились: если не убили меня вовремя — так надо ж теперь измарать покрепче… Да от самого появления “Архипелага” ждал я, что будут штурмовать в ответ и опровергать прежде всего сам “Архипелаг”. Но поразительно: вот и за пять лет (это написано в 1978 году – Ю.Т.) они ничего не родили в опровержение, кроме довольно скудных АПНовских брошюр, бесплатно раздаваемых в западных столицах. Миллионный, сытый, надрессированный, натренированный сталинско–брежневский пропагандистский аппарат оказался перед “Архипелагом” в полном параличе: ни в чём не мог его ни поправить, ни оспорить. В его распоряжении тысячи перьев, все архивы, какие не сожжены, и времени протекло больше, чем я один работал над “Архипелагом”, — а ответа нет как нет!

На следующее утро я решила оставить гостеприимный дом чудной семьи консула. Надо было дать покой ему и его жене, ожидавшей прибавления семейства. Мы с детьми вернулись в квартиру Е.И. Крассана. Там оставалась только его старуха-тетка с прислугой, а он сам скрывался у друзей в ожидании мести большевиков за укрывательство моей семьи. Они отлично понимали роль во всем этом Крассана, как моего родственника.