31 января 1852 года, родился великий русский идеолог Лев Александрович Тихомиров (1852–1923). Если у русских есть будущее — оно не обойдётся без государственно-правовых идей Льва Тихомирова.

Биографию мыслителя описать весьма просто и одновременно сложно: окончил Керченскую гимназию (1870), учился в Императорском Московском университете, состоял в революционных организациях, был главным народовольческим теоретиком, далее эмиграция и духовное перерождение, возвращение в Россию, тридцатилетняя писательская работа, революция и смерть в Сергиевом Посаде.
Такова внешне биографическая канва жизни Льва Тихомирова. Но перечисление событий в жизни настоящего мыслителя всё же не даёт нам понять его значение для Русского мира.

Монархический идеолог в поздней Российской Империи

Пожалуй, у него самого было внутреннее желание сыграть существенную политическую роль в жизни страны, как в революционный, так и в монархический период деятельности. Но ценя его идеологическую силу, в революционный период товарищи по партии всегда берегли его от практической деятельности. А в монархические времена властью он больше воспринимался как полезный публицист, советник по рабочим и церковным вопросам.
Будучи автором таких важнейших книг, как «Начала и концы. Либералы и террористы» (1890), «Демократия либеральная и социальная» (1896), «Единоличная власть, как принцип государственного строения» (1897), и уже дописывая «Монархическую государственность» (1905), Лев Тихомиров не имел полных прав подданного Русского императора. С конца XIX столетия продолжал действовать закон, по которому ему вменялась в вину судимость ещё по народовольческому делу ста девяноста трёх (1873). Крупнейший русский монархический идеолог не мог быть полноправным редактором газеты или журнала, избирать или быть избранным в представительные органы Империи. Характерная странность для предреволюционной Российской Империи.
Только в управление Министерством внутренних дел Петра Николаевича Дурново (октябрь 1905-го – апрель 1906-го) Лев Тихомиров снова стал полноправным человеком. Пётр Дурново помогал ему уже во второй раз. В первый раз он содействовал его возвращению в Россию, ещё в далёком 1889 году, когда был директором департамента полиции.
Далее Лев Тихомиров стал советником у председателя совета министров Петра Аркадьевича Столыпина, получил чин статского советника, был главным редактором «Московских ведомостей». Имел даже аудиенцию у Государя Императора Николая Александровича, получив от него в подарок серебряную чернильницу за «Монархическую государственность».
Мне кажется, он неплохо бы смотрелся в кресле члена Государственного Совета, где глубина его государственно-правовых взглядов была бы полезна Империи и одновременно имела бы трибуну для реализации. Но не сложилось… Видимо, его «несовременность» эпохе делала его тем самым «пророком», которого завсегда не ценят в своём собственном Отечестве… как раз когда его мысли были бы спасительны.

Социолог, идеолог, мыслитель

Мысли Льва Тихомирова удивительным образом многослойны, как мысли настоящего теоретика. Из его построений можно не только делать те выводы, о которых он писал в конкретно занимавшей его исторической обстановке, но и прикладывать их к современности и даже к будущему.
Его способ мыслить сочетал уникальную для политического писателя сиюминутную конкретность и одновременно вневременную теоретическую состоятельность.
Будучи сильным логиком, Лев Тихомиров не был блестящим стилистом, и его культурно-эстетические взгляды резко контрастировали с набиравшим в русском обществе силу Серебряным веком, поэтов которого он прямо не любил.
Продолжавшаяся литературоцентричность русского общества и набиравшее обороты «освободительное движение» не дали ему прижизненной популярности и не продвинули его в ряды крупных политических деятелей.
Во многом он был интеллектуальным одиночкой, который лучше всего выразился в своих текстах.
В Л.А. Тихомирова, как мыслителя, надо уметь вчитаться, его стиль изложения надо потрудиться освоить, может быть, даже сжиться с ним, полюбить, и тогда, хотя и далеко не сразу, его тексты раскрывают читателю всю свою содержательность и глубину.
Здесь надо отметить эту психологическую особенность при чтении его текстов, которую я неоднократно замечал на себе и на других. Первое прочтение тихомировских текстов давалось многим тяжело, особенно если они начинали с капитальной «Монархической государственности». Я встречал немало людей, которые, так и не осилив этой монографии, делали скоропалительные выводы о Льве Тихомирове как о мыслителе. Причём выводы, как это ни странно, делались самые противоположные: одни начинали почитать его как крупнейшего теоретика, а другие – считать его лишь неярким публицистом, одним из многих. Вкус у первых значительно лучше и характеризует этих людей как более честных, приписывающих «интеллектуальное поражение» себе, а не автору, которого они не смогли понять…
Но если человек не оставлял своего желания разобраться в построениях писателя, то каждое новое обращение к его текстам давало всё новые творческие плоды погружения в его мысль и одновременно выработку своего мышления.
Лев Тихомиров — мыслитель, который тематически не разбрасывался в своём творчестве. Если начинать читать его последовательно с работы «Почему я перестал быть революционером?» (1888; первой после переосмысления им левых идей) и до «Религиозно-философских основ истории» (1918), «Теней прошлого» (с 1918-го, не закончены) и «В последние дни. Эсхатологическая фантазия» (1920), то понимаешь, что он писатель одной темы. Но зато, быть может, самой главной для настоящего русского писателя.
По большому счёту всю свою вторую половину жизни (да и первую нельзя сбрасывать со счетов, как жёсткий умственный искус революцией) он писал одно большое сочинение «Апология христианского взгляда на мир», «главами» которого были книги и статьи о Церкви и религиозных идеях, государстве и рабочем вопросе, нации и обществе и т.д.
Интересно, что его, как писателя, почти не интересовала внешняя политика или, точнее, всё то, что выходило за рамки темы «Россия и христианство». Ему никогда не приходило в голову пристёгивать Россию либо к Западу, либо к Востоку, проектировать вселенские проекты объединения всего и вся. Точно так же как сложно его представить посвятившим свою жизнь каким-нибудь отвлечённым темам, никак не связанным ни с его верой, ни с его любовью к Отечеству.
Не слишком деятельный во внешней, неинтеллектуальной, сфере своей жизни, во внутреннем своём делании он был удивительно работоспособен. Его многолетний «Дневник» наполнен всевозможными жалобами на здоровье (ревматизм сочленений суставов, доводивший его до обездвиживания, другие болезни) и иными жизненными переживаниями, часто пессимистическими. Но это было только в «Дневнике», не для чужих глаз — для разговора с самим собой.
В своих книгах и статьях он был во многом бесстрастен и до конца своих дней интеллектуально служил России, понимая, что больше работает на будущее, чем на разваливающееся на глазах настоящее…
Факт существования тысячелетней православной России не был для него скучным недоразумением, требующим революционных перемен или разработки социальных доктрин по её капитальной утилизации. Его удивительная умственная самостоятельность жёстко контрастировала с распространённой тогда интеллектуальной зависимостью от идеологических веяний времени.
«Человек нашей интеллигенции, — писал Л.А. Тихомиров, — формирует свой ум преимущественно по иностранным книгам. Он, таким образом, создаёт себе мировоззрение чисто дедуктивное, построение чисто логическое, где всё очень стройно, кроме основания — совершенно слабого. Благодаря миросозерцанию такого происхождения у нас люди становятся способны упорно требовать осуществления неосуществимого или даже не имеющего серьёзного значения, а в то же время оставлять в пренебрежении условия капитальной важности».
Сам же он глубоко чувствовал в существовании России вечный метафизический смысл, недоступный человеческим желаниям. И требовал выработки «умственной самостоятельности» в разработке любых реформационных предложений.
Констатируя слабость «мозга страны», он объяснял это низким качеством «политических и социальных понятий, находящихся у нас в обращении», зависимых «от того, что, по незначительности серьёзных умственных сил, социальная наука не разрабатывается на изучении нашей собственной страны и представляемых ею общественных явлений».
Сам же он смотрел на Самодержавие как на «результат русской истории, который не нуждается ни в чьём признании», а на русское общество — как на социальный организм, сформированный пережитыми событиями за это тысячелетие. Революционное же движение считал не столько причиной, сколько признаком зла — недостатком «серьёзно выработанных умов в образованном классе, вследствие чего вся умственная работа этого класса отличается очень невысоким качеством». А потому несамостоятельностью и зависимостью от западных политических веяний.
Переход Льва Тихомирова от революции к политической эволюции, его поступок, его преображение, собственно, и состояли в том, что он стал смотреть на Россию русскими глазами, осознав необходимость снять со своих глаз западную оптику политических «измов», искажающих её настоящий исторический облик.
Для всех желающих понимать смысл и ценность Русского мира Лев Тихомиров был и останется на все времена хорошим корректировщиком их собственного мышления.