 На канале «Россия-1» завершился премьерный показ сериала «София». Увы, но это тот самый случай, когда достаточно было посмотреть несколько эпизодов, чтобы составить окончательное мнение.
К великому князю псковскому Ивану Васильевичу (а то, что он именно псковский, приходится умозаключить, поскольку в качестве его резиденции показывается открыточный вид Крома на берегу реки Великой) везут греческую невесту Зою из далекой Италии с тем, чтобы нехитрой уловкой обратить государя в греко-католичество. Народ русский бунтует, невесту пускать не хочет, митрополит отказывается князя венчать, и, чтобы разрубить гордиев узел сомнений, Иван Васильевич велит девушку наново крестить (странное кощунство по церковным канонам) с именем София. Новобрачная первым делом случайно травит ядом княжьего брата Юрия и приобретает репутацию ведьмы.
Это не сценарий голливудского блокбастера в жанре klukva. А новейший сериал, посвященный родному прошлому, вышедший на госканале и призванный поведать нашему массовому зрителю историю Ивана III Великого, строителя русского государства, объединителя земель и сокрушителя ордынцев.
Авторы явно замышляли наш ответ «Борджиа» и «Медичи». Замахнулись даже на «Игру престолов» — во всяком случае иначе трудно объяснить, почему брат чужестранки Андрей ведет себя точно как принц Визерис, а Софья, положив руку мужа на свой округлившийся живот, требует, чтобы тот пообещал будущему отпрыску железный трон Вестеро... простите — трон византийских василевсов. Но, к сожалению, получилось нечто среднее между сериалом про отечественных бандитов и снятыми в стиле «Малой Арнаутской» картинами из красивой итальянской жизни.
Существует, на мой взгляд, два способа делать историческое кино. Можно с педантичной точностью и детальностью изобразить подлинные факты, немного их заточив ради сюжетной динамики. А можно снять шумную и красивую «анжелику», состоящую из одних исторических ошибок. Из современного во второй разряд хорошо подходит «Великолепный век». Однако в этом случае сверхзадачей становится сказка, романтизирующая прошлое. У обоих решений есть плюсы и минусы, но создатели «Софии» пошли другим путем. Историческая недостоверность зашкаливает, век же Ивана III получился не великолепным, а каким-то дерюжным.
Русские сановники и архиереи — грубы, лживы, раболепны и говорят языком пролетарского барака. У них примитивные чувства и мысли. Сцена, когда думные бояре высмеивают итальянский портрет Софьи, настолько нелепа, что за сценариста и режиссера становится стыдно. «Патриотический» сериал воспроизводит популярный среди так называемого креативного класса обычай изображения русских орками.
Эльфы-иностранцы, напротив, изящны, образованны, тонко чувствуют и беседуют о мадоннах Боттичелли, чья слава наступила сильно после описываемых событий. С навязываемой мыслью «прекрасная София принесла в отсталую варварскую Россию красоту и искусство» согласятся все дежурные русофобы.
Русские в сериале, конечно, верны православной вере, но вера эта у кинематографистов уж больно смахивает на суеверие — туповатые «московиты» (слово «Московия», постоянно употребляемое в ленте, вошло в обиход лет через 20 после смерти Ивана III) со страшной подозрительностью относятся к молодой греко-итальянке и вообще ко всему новому, культурному и прогрессивному, так что зритель подсознательно умозаключает, что православие есть тормоз просвещения и прогресса.
На самом деле никакими массовыми протестами византийскую принцессу на Руси не встречали и тем более не перекрещивали. В этом и не было необходимости — едва пересекши границу, София (это от рождения было вторым именем царевны) немедленно стала подчеркивать приверженность православной вере, в которой родилась.
Владыка Филипп, один из великих деятелей Русской церкви, изображенный в фильме примитивным грубияном, не устраивал никакого народного мятежа и великую фразу о латинском легате «теми вратами он во град, а этими я из града» сказал государю лично, после чего Иван Васильевич немедленно запретил папскому послу агитировать в пользу католицизма. Венчал Софью с князем не митрополит, а коломенский поп по простой причине — венценосный жених был второбрачным вдовцом, каковому торжественный обряд не полагался.
Но чтобы показать все это, сценаристу потребовалось бы вникнуть в наше прошлое. А так — в сериале практически каждый исторический факт замарывается грубым историческим ляпом. Русские трепещут ордынцев и страшно боятся, что те сожгут Москву, как Тохтамыш в 1382 году. Авторы не знают, что приходы татар в 1439-м и 1451-м были неудачными. При Иване III нашествия степняков Москва не боялась, напротив, в 1471-м судовая рать вятчан разграбила Сарай. Аристотель Фьораванти просит отпустить его домой, опасаясь поражения из-за того, что у русских плохие пушки. Сценарист не в курсе, что сей итальянец, бывший военным инженером, заведовал у великого князя пушечным делом — и отменно справлялся. Другой выходец с Апеннин Иван Фрязин с глупыми отговорками пытается отказаться ехать в Италию за Софией, ибо сценарист забыл поинтересоваться, что именно он, монетный мастер Джан Батиста делла Вольпе, был горячим лоббистом «византийского брака». Обрушение Успенского собора, которое один из летописцев в переносном смысле объяснил «трусом», превратилось в фильме в разрушительное землетрясение, что противоречит уже не только истории, но и геологии Русской равнины. Зато о постоянно уничтожавших Москву пожарах создатели фильма явно не слышали.
Все это можно было бы простить, если бы сказка была красива, костюмы изысканны, а игра актеров убедительна. Но сказка про русских «орков» получается страшноватой, костюмы подобраны в провинциальном театре, причем с хронологической ошибкой в среднем на сто лет, актеры же не утруждают себя ни тонкостью психологического вживания, ни хотя бы изяществом речи.
О последнем надо сказать отдельно. Почему гречанка Зоя и грек Виссарион говорят по-итальянски? Почему княгиня и служанка-итальянка общаются между собой по-русски, но с итальянским акцентом? Почему княгиня не меньше года учит язык, а только прибывший итальянец Фьораванти сразу же на нем заговаривает? Отчего у русских церковников и книжников нет в речи ни малейшего церковнославянизма? Почему сам великий князь изъясняется в стиле: «Радея о благе Отечества, придушу гадов!»? Лингвистическую ситуацию в сериале трудно обозначить иначе как непристойность.
Спору нет, в «Софии» достаточно слов о величии Русской земли, о необходимости единства, о том, что воины готовы умереть за родные края, а Бог — с воинством православным. Вот только это слабое оправдание историческому и художественному провалу. То, что мы считаем несколько патриотических фраз каким-то из ряда вон выходящим достижением, — национальный позор. А помимо них почти ничего хорошего, по моему мнению, в сериале, увы, нет. Справедливости ради, последние серии проекта несколько динамичнее, ярче и содержательнее первых, но зато и масштаб допускаемых ляпов становится прямо-таки анекдотическим: чего стоит один его «думский (вместо «думного») дьяк Курицын».
О патриотизме и так слишком долго говорили как о «последнем прибежище мерзавца». Не хватало еще, чтобы он стал последней соломинкой халтурщика.
Егор ХОЛМОГОРОВ |
