Ноябрь
Театр затихал, зрители разошлись и разъехались, последние служители выходили в темноту московской ночи через служебные выходы, а он всё сидел перед зеркалом в своей гримёрной и всё никак не мог заставить себя начать снимать грим. Он и в самом деле чувствовал себя печальным Пьеро, жизнь которого одинока и холодна. Публика по-прежнему ломилась на его спектакли, по-прежнему беззаботно внимала жалобам грустного клоуна, но что-то грозное и неумолимое надвигалось на Россию, на Москву, на жизнь самого Александра Вертинского. Как-то не вовремя пришла слава…
Казалось бы, совсем недавно сам Станиславский отказал молодому абитуриенту в артистической карьере, но вот, поди ж ты, Вертинский нашёл-таки своё место на подмостках, стал любимцем публики. А ведь к тому дню он успел поработать грузчиком, продавцом, корректором и даже бухгалтером, свести знакомства с Малевичем и Шагалом, Маяковским и Ханжонковым, поставить Блоковский «Балаганчик». О Блоке Вертинский напишет в своё время: «В нашем мире богемы каждый что-то таил в себе, какие-то надежды, честолюбивые замыслы, невыполнимые желания, каждый был резок в своих суждениях, щеголял надуманной оригинальностью взглядов и непримиримостью критических оценок. А надо всем этим гулял хмельной ветер поэзии Блока, отравившей не одно сердце мечтами о Прекрасной Даме…»
Да, хмельной ветер поэзии, перемешиваясь с хмельным ветром революции, кружил голову, звал куда-то, что-то обещал… Вот и очередной концерт прошёл с головокружительным успехом. Однако радость успеха заглушила тревога: жизнь в Москве для «Пьеро российской эстрады» становилась всё труднее и труднее. А тут ещё в ЧК вдруг заинтересовалась романсом «То, что я должен сказать», написанным под впечатлением гибели трехсот московских юнкеров во время штурма кремля. «Я не знаю, зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть недрожащей рукой, только так бесполезно, так зло и ненужно опускали их в Вечный Покой...» Говорят, когда артиста вызвали для объяснений, он сказал чекистам: «Это же просто песня, и потом, вы же не можете запретить мне их жалеть!». На что получил исчерпывающий ответ: «Надо будет – и дышать запретим!»
В это время в петербургском особняке Трубецких-Нарышкиных кипела тайная суетливая работа: особо доверенные люди собирали и сносили в тайник всё ценное хозяйское добро. Старинное столовое серебро, ювелирные украшения, ордена и медали, сервизы с родовыми гербами, серебряные самовары, подсвечники и канделябры аккуратно заворачивали в пропитанное уксусом – чтобы не окислялось серебро – льняное полотно, а когда полотно закончилось – в газеты. Всё укладывалось в коробки и тюки, а затем небольшая – полтора на два метра – комната была тщательно замурована. Что там говорить, и сам особняк был большой ценностью. Построенный в семидесятых-восьмидесятых годах XVII века, он принадлежал самому Абраму Ганнибалу, потом в нем жили его дети, а середине XIX века владельцем дома стал князь Петр Трубецкой, который продал его князю Василию Нарышкину. Но дом не завернёшь в полотно и не спрячешь.
Нарышкиным не доведётся больше попользоваться фамильным серебром: тайник будет обнаружен девяносто пять лет спустя рабочими во время реставрации здания. Спрятанные сокровища весьма хорошо сохранятся и будут оценены почти в двести миллионов рублей. О, сколько кладов было зарыто, спрятано, замуровано в те дни в городах и дворянских имениях, не известно и по сей день! Время от времени их находят: в Москве в Юсуповском дворце, в замурованной нише, обнаружили сундук, полный изделий из серебра и золота и скрипку знаменитого Страдивари. В Чудовом монастыре и в Сарове находили даже несколько кладов, схороненных монахами; то и дело открывались клады бежавших от революции то в одном городе, то в другом; а сколько их ещё ждёт искателей под спудом…
Война между тем катилась по-прежнему ни шатко, ни валко. Казалось бы, вот-вот немцы со своими союзниками падут, но война всё затягивалась, выматывая обе стороны. Правда, на Ближнем Востоке удача сопутствовала британским войскам, которые захватили Газу и отобрали у турецкой армии Яффу. Это привело в возбуждение сионистов, которые всё настойчивее призывали к созданию еврейского государства на священной земле Палестины. Учитывая, что многие британские политики симпатизировали этому политическому течению, сионисты решили добиться от британского правительства разрешения по окончании войны поселиться в Палестине. В ноябре министр внутренних дел Великобритании Артур Бальфур даже отправил лидеру сионистов барону Ротшильду письмо, в котором заявил об официальной поддержке британским правительством идеи создать сионистское государство в Палестине: «Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно подразумевается, что не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине или же права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой другой стране». К возникновению Израиля, однако, вёл долгий и тернистый путь, но не Великобритания, а рождавшееся в эти дни советское государство даст в своё время «карт-бланш» на его создание.
Тем временем Ленин провозгласил в новой России равенство и суверенность народов и их право на свободное самоопределение вплоть до отделения. Этим тут же воспользовалась Финляндия, парламент которой принял решение о выходе из состава России и получении статуса независимого государства. Те же процессы разворачивались и на Украине, и в Закавказье. В Баку, например, появилась националистическая Тюркская демократическая партия «Мусават». Но всё это не беспокоило большевиков, ведь они надеялись в скором времени установить свою власть во всём мире, так что финны и украинцы никуда не денутся. А пока нужно удержать и укрепить власть, которая к этим дням уже захвачена в Ярославле, Твери, Смоленске, Рязани, Нижнем Новгороде, Казани, Самаре, Саратове, Ростове, Уфе и даже… в Ташкенте! Куда опаснее собранные Керенским и генералом Красновым в Гатчине войска. Однако большевикам и тут везёт: опытным агитаторам удается склонить красновцев на сторону революции и арестовать генерала. Правда, вскоре ему удастся сбежать из-под домашнего ареста и пробраться на Дон, где он примет участие в формировании Белой гвардии. Сбежал, переодевшись матросом, и Керенский, опасаясь, что будет выдан. В Новочеркасске он пытался было договориться с генералом Калединым, но тот его даже не принял. Он будет скитаться по городишкам между Питером и Новгородом, безуспешно надеясь вновь вернуться в политику до января следующего года. Но, почувствовав, что оставаться в России становится слишком опасно, вновь переодевшись (на этот раз сербским офицером), с помощью британского шпиона Сиднея Рейли сбежит – уже окончательно – на Запад.
Парадоксальные вещи происходили в то горячечное, сумасшедшее время. В самый разгар войны в Канаде возникла Национальная хоккейная лига (НХЛ), в которую вошло четыре клуба – «Монреаль Канадиенс», «Монреаль Уондерерз», «Оттава Сенаторз» и «Квебек Булдогз». А в Москве Военно-революционный комитет назначил скандального автора «Чёрного квадрата», председателя общества «Бубновый валет» Казимира Малевича комиссаром по охране памятников старины и членом Комиссии по охране художественных ценностей, в чью обязанность входила охрана ценностей Кремля. Прежде чем любовь новых властей остынет к нему, комиссар Малевич успел выступить с докладом «Заборная живопись и литература». Вскоре художник переедет в Петроград, а потом в Витебск, где будет руководить мастерской в Народном художественном училище «нового революционного образца», которое возглавит Марк Шагал.
А Вертинский в самый разгар революции отправился с гастролями на юг. В Одессе ему довелось встретиться с белогвардейским генералом Яковом Слащёвым, который рассказал, насколько популярным стал его романс о погибших юнкерах. «Ведь с вашей песней ... мои мальчишки шли умирать! И ещё неизвестно, нужно ли это было...». Позже, в тридцатых, в Германии Вертинский запишет романс на пластинку фирмы «Парлафон».
Россию артист вместе с частями генерала Врангеля покинет в двадцатом. Потом он не раз будет размышлять, отчего оказался вне родины, зачем покинул Россию. «Что толкнуло меня на это? Я ненавидел Советскую власть? О нет! Советская власть мне ничего дурного не сделала. Я был приверженцем какого-либо другого строя? Тоже нет: очевидно, это была страсть к приключениям, путешествиям. Юношеская беспечность…»
Да, попутешествовать по белу свету и «хлебнуть романтики» доведётся ему немало. Турция, Румыния, Польша, Германия, покоривший сердце артиста Париж. «Моя Франция – это один Париж, зато один Париж – это вся Франция! Я любил Францию искренне, как всякий, кто долго жил в ней. Париж нельзя было не любить, как нельзя было его забыть или предпочесть ему другой город. Нигде за границей русские не чувствовали себя так легко и свободно. Это был город, где свобода человеческой личности уважается… Да, Париж… это родина моего духа!» Потом будут Ливан, Палестина, Соединённые Штаты и Китай. Будет дружба с Анной Павловой и принцем Уэльским, знакомство с Чарли Чаплином, королём Швеции Густавом, с Марлен Дитрих и Гретой Гарбо… Будут успех и признание, и… неутихающая тоска по Родине. И неоднократные обращения к советскому правительству с просьбой о возвращении. Вернуться на родину он сможет лишь в 1943 году. Будет ли он, замалчиваемый советской культурой, жалеть об этом? И как сложилась бы его судьба, останься он за рубежом? Об этом можно только гадать. Впрочем, это уже совсем другая история.
Александр Ломтев
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/ |
