Декабрь
Он пробирался на юг. Трясся в разбитых вагонах, шёл пешком, маялся на корявых крестьянских телегах… Он чувствовал, что звезда его славы идёт на закат, но никак не мог, не хотел смириться с этим. Давно ли его – Кирпичникова Тимофея Ивановича – величали «Первым солдатом революции», давно ли Временное правительство чествовало его как «первого солдата, поднявшего оружие против царского строя», и сам генерал Лавр Корнилов лично вручал ему Георгиевский крест четвёртой степени на красном банте?!
Раз за разом вспоминал он те февральские дни, когда однажды утром, подняв своих солдат «в ружьё», не только не подчинился командиру – штабс-капитану Лашкевичу, собиравшемуся вести отряд на подавление беспорядков, но и хладнокровно застрелил его. А потом повёл солдат поднимать соседние полки. Преодолевая сопротивление часовых и офицеров, он в течение нескольких часов вывел на улицы Петрограда многие тысячи вооружённых людей, которые в лихорадочном возбуждении открывали огонь, штурмовали казармы, занятые жандармерией здания, что, в конце концов, заставило чиновников госучреждений, включая правительство, разбежаться.
Ах, какие перспективы открывались перед ним, простым унтер-офицером из крестьянской семьи, сыном старообрядца из небольшой деревушки под Саранском! Какие необозримые дали…
Однако вскоре, в апреле, Кирпичников сделал большую ошибку, пытаясь организовать солдатскую демонстрацию в поддержку Временного правительства. Это привело к резкому падению его авторитета. Позже, в ноябре, он вновь попытался поднять бунт среди солдат против новой власти, но и эта попытка провалилась. И вот теперь отвергнутый «герой революции» пробирался на юг, на Дон, где хотел примкнуть к формируемой генералом Лавром Корниловым Добровольческой армии…
К декабрю семнадцатого маховик истории раскрутился в полную силу. По всему миру что-то полыхало и взрывалось – и в политическом, и в физическом смысле. В самом начале декабря в гавани канадского города Галифакса прогремел страшный взрыв: французский военный транспорт «Монблан», гружённый тротилом, пироксилином, пороховым хлопком и пикриновой кислотой, столкнулся с норвежским кораблём «Имо». В результате взрыва весь порт и значительная часть города были полностью разрушены, погибло около двух тысяч человек, а около девяти тысяч получили ранения. Этот взрыв и поныне считается мощнейшим взрывом доядерной эпохи.
Не успели французы оправиться от трагической потери своего корабля, как в ночь с 12 на 13 декабря на железнодорожной линии Кюло – Модан у городка Сен-Мишель-де-Морьен произошла ужасная железнодорожная катастрофа. «Воинский эшелон № 612, в котором ехало около тысячи французских солдат, из-за недостаточной обеспеченности тормозами на спуске в альпийскую долину Мерьен разогнался до высокой скорости, после чего сошёл с рельсов». Утверждается, что в крушении погибло в тот день от 700 до 800 человек, и оно стало крупнейшим в ХХ веке.
Да, неспокойно было в мире на исходе семнадцатого. Разгоралась война в Тибете. После первых военных успехов против китайских войск правитель Тибета решил увеличить армию с 5 до 15 тысяч человек, несмотря на недовольство этим руководителей трёх великих монастырей. Продолжалось брожение и в самом Китае. Полыхала Мексиканская революция. Вспыхнуло очередное вооруженное восстание на Кубе, которое привело к четвертой оккупации острова войсками США. Продолжалась и оккупация американскими войсками Никарагуа. Взметнулись народные волнения с требованием мира в Берлине. Провозгласила о своей независимости Бессарабия. Активизировались националисты Ирландии.
Даже в сугубо мирном деле – строительстве Квебекского моста с самой длинной в то время в мире консолью над рекой Св. Лаврентия – было потеряно 87 жизней.
Нужно ли говорить, какова была ситуация в это время в распадавшейся Российской империи. В Питере голод, хлебная норма упала до 150 граммов на человека, новая власть формировала продотряды для реквизиции продуктов у крестьян. Горели дворянские гнёзда; на Украине, на Северном Кавказе, на Дону бесчинствовали сотни вооружённых «революционных» банд, шли беспорядочные бои в Казахстане и Средней Азии, где возникали и исчезали автономии и независимые республики.
Увы, народ России окончательно размежевался, и к концу года всё было готово для начала затяжной полномасштабной и кровопролитной Гражданской войны.
В предпоследний день 1917 года Владимир Ильич Ленин написал из горящей России своей горячо обожаемой Инессе в Цюрих: «Дорогой друг!.. Ходите ли на лыжах? Непременно советую: архиполезно...»
Год уходил в прошлое. О чём думали пережившие его? Какой представляли свою дальнейшую судьбу? Надеялись на светлое будущее?..
Инесса Арманд умрёт осенью двадцатого от холеры; Ленин – четырьмя годами позже; Шаляпин проживёт, в общем-то, безбедную и насыщенную жизнь и, несмотря на уговоры, на родину не вернётся. Правда, прах его осенью 1984 года всё же будет возвращён в Россию и захоронен на Новодевичьем кладбище Москвы. Василий Чапаев будет лихо воевать на фронтах Гражданской и погибнет, преданный своим же, а вот Семён Будённый доживёт до преклонных лет и, несмотря на промахи во время Второй мировой, так и останется в истории легендарным создателем Первой конной. Неровно, но в целом не страшно сложится судьба поэта Бориса Пастернака, в отличие от многих литературных собратьев, он не будет репрессирован, советская власть даже простит ему присуждение Нобелевской премии по литературе, тем более что он благоразумно откажется от её получения. А вот «герою польского похода» Михаилу Тухачевскому повезёт меньше: прославленный маршал будет расстрелян летом тридцать седьмого; он станет первым в длинном списке офицеров Красной армии, погибших во время репрессий тридцать седьмого – тридцать восьмого годов. Троцкий так и останется пламенным революционером до самого конца, которому вряд ли кто-то позавидует. Лейбу Давидовича Бронштейна карающая рука Кобы достанет в далёкой Мексике. Ранним августовским утром сорокового года агент НКВД Рамон Меркадер прервёт его жизнь ударом ледоруба по голове. Один из самых влиятельных теоретиков анархизма князь Кропоткин благополучно не доживёт до начала репрессий, тихо скончавшись на семьдесят девятом году жизни; и даже удостоится траурного объявления Президиума Московского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, опубликованного на первых полосах центральных газет, которое известит о смерти «старого закаленного борца революционной России против самодержавия и власти буржуазии». А вот с его соратником-анархистом Иосифом Блейхманом, «бравшим» в июне в Питере типографию «Русской воли», большевики разберутся быстро, «пристроив» на принудительные работы на лесоповале, где он получит воспаление лёгких и умрёт. Скорее всего, такая же, если не более жестокая судьба ждала и журналиста Г. Алексинского, опубликовавшего в плехановской газете «Единство» статью о том, что Ленин и большевики финансируются немецким правительством, после чего Ленину пришлось перейти на нелегальное положение. Но он вовремя почувствует опасность и через Эстонию переберётся в Париж. Сколько людей, столько судеб… Одни долго сияли на историческом небосклоне, складываясь в причудливые – то зловещие, то вдохновляющие – созвездия и диктуя народам и странам свою волю, другие, мелькнув, вспыхнув на минуту, тут же пропадали во тьме забвения.
А что же Кирпичников? Он пробирался на юг. Трясся в разбитых вагонах, шёл пешком, маялся на корявых крестьянских телегах, мечтая вновь вознестись на крыльях славы. Каким же он был, первый солдат революции? Рыцарь без страха и упрёка? Товарищ обер-прокурора Святейшего синода князь Николай Жевахов, которому довелось пообщаться с Кирпичниковым, вспоминал о нём в эмиграции: «Я не видел человека более гнусного. Его бегающие по сторонам маленькие серые глаза, такие же, как у Милюкова, с выражением чего-то хищнического, его манера держать себя, когда, в увлечении своим рассказом, он принимал театральные позы, его безмерно наглый вид и развязность – все это производило до крайности гадливое впечатление, передать которого я не в силах...»
Он доберётся-таки до Дона, но попадёт не к Корнилову, который когда-то вручал ему Георгия, а к полковнику Кутепову, одному из последних защитников самодержавия в февральском Петрограде. О том, что произошло тогда, Кутепов напишет в воспоминаниях: «Однажды ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками «за свободу народа», которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что делал, офицер рассказал мне, что был одним из первых «борцов за свободу народа» и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я и, когда наряд пришёл, приказал немедленно расстрелять этого «борца за свободу».
Был ли это действительно Кирпичников или нет – достоверно не известно. Говорят, что его видели в Белой армии значительно позже; но как он погиб и где похоронен, никто не знает. И сколько их было, таких «солдат революции» надеявшихся на одно, а получивших в итоге совсем иное… Впрочем, это уже… Нет-нет, это как таз та самая история.
Александр Ломтев
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/ |
