Марш. Подробности

Что превращает людей, тяжко и мучительно бредущих, скользящих, спотыкающихся – из жалких бедолаг в удальцов и героев? Всего лишь одно: ярко заметный издалека кусок материи. Но для европейского сознания это меняет всё.

Солнце высветлило огромные поля, предгорья, первую робкую зелень. Солнце высветило это.

Флажок.

Личный флажок Яковицкого. Черное полотнище, белые полосы Святым Андреем. Гриша Зубенко несет его ровно, весь день следуя за Глебом, как нитка за иголкой.

Не устаю удивляться, как современный молодой человек Гриша, переодеванием единым превращается в красавца юношу тех времен. Как благородны становятся вдруг черты. Уж кстати и фуражка скрывает слишком модную прическу. Спотыкаясь и падая – так плавно влечь полотнище в воздушных течениях, так крепко держать тяжелое и длинное древко...

Когда я шла – я впивала в себя одно – как тяжко шли они. Когда я оказалась на вязнувшей в грязи развалюхе – я поняла не только то, как тяжко они ехали. (Хотя и это – тоже). Но еще я – увидела. Увидела – слабую и яркую зелень травы, блестящие скопления воды, перемежающиеся с травой (мы в тот день нарекли это «рисовыми полями»), сияющий небосвод. И, чуть ближе впереди – красно-черные цвета Корниловцев, а дальше – там – наши ряды, влекомые флажком. Я всё это увидела, как с телеги. Впрочем, телега вскоре сломалась.

Впрочем, до того, как развалюха наша застряла в грязи окончательно, к нам на некоторое время подсел немолодой офицер. Грязь оторвала подмётку. По счастью, он её всё же сумел вытащить, а по второму счастью – в кабине у шофёра нашелся скотч. Сделал из сапога валенок, кое-как примотав подмётку назад. Скотч неаутентично поблёскивал, но никого сие не огорчило. Было ясным, что первые же шаги скроют ленту под слоем глины. У Корниловцев один – так вообще босым добрался. Что, кстати, много аутентичнее, чем вы можете подумать. Итак - "телега" забуксовала. На сей раз безнадёжно – не помогали самые отчаянные рывки.

Пряники из грязи?
Они бывают разве?
- Да-да! Они бывают!
И пироги бывают!
И знаки доблести порой –
В лужах добывают.

Между тем на некоем шаге сестра Алёна Миронова увязла ногой выше колена. После говорила, что прочувствовала переживаемое людьми, которых затягивает болото. Уперлась второй ногой, чтоб вытащить первую. Вторая начала погружаться следом. Подошел, как всегда исполненный внимания к огорчениям прекрасного пола, Штабс-Капитан Михаил Кирсанов. Начал вытягивать Алёну. Увяз сам. Подошли два санитара, оба Александры. Начали вытягивать Штабс-Капитана и Алёну. Увязли тоже. Такая вот белогвардейская сказка про Репку.

Еще больше, пожалуй, впечатлит рассказ поручика Дениса Вильгельма:

«Запомнилось выползание из "рисового поля". Был момент, когда обуяла чудовищная досада – столько ждал, столько всего сделал , чтобы пройти, "повоевать" здесь и сейчас, а сам торчу в топком поле по самую пятую точку и выбраться никак!!! Затем собрался и пополз на "четырёх мослах" из топи, а там и помощь подоспела: Алексей Крылатов – худенький паренёк Корниловец, по моей просьбе наломал сухих веток и бросал их нам , завязшим в грязи... Таким образом, мы получили «трамплины» для толчка и перебежки к кустарникам. Алексей спас из топи двух взводных : меня и Борю Веселова, а так же медика».

Упомянутый же Веселов – во время форсирования речки, перетащил на себе одного из баклажек. (Необходимое пояснение: «баклажками» называли в Добровольческой армии воюющих детей – тринадцати-четырнадцати лет). Забавно получилось, уж по возвращении. Услышав от Командира, что Прапорщик Анатолий Педошенко из Шадринска перенес через речку аж троих баклажек – пустилась искать. Нахожу фотографию, где несколько потемневший от усилия человек кого-то несет: о, вот он, эпизод с Педошенком! Но пригляделись: Веселов. Вывод напросился легко: начальство повсеместно радело за подчиненных, случай не единичен… Тем более на следующем фото двое молодых добровольцев как раз несли юную сестру Юлю.

Но вернемся к скромной особе повествователя, оставленной покуда нами на «телеге».

Мы тем временем решили слезать, добираться-то надо. Посыпались из кузова в грязь. Тут я сделала самую большую мою глупость за весь поход. Ввиду отсутствия командования – сама как-то слишком лихо определила направление. Надо было б спросить попутчиков: уж кто-то да знал. Я же лихо устремилась – вперед налево, никуда иначе. Совершенно непонятная уверенность. Видимо мне всё ж очень досадно было сидеть. Побежала. Ну как красных без меня воевать начнут?

Когда я, наконец, оглянулась, то никого сзади уже и не было. Не догонял меня никто. Все, стало быть, пошли группой в каком-то ином направлении. И впереди никого не было. Думаете, на поле сражения нельзя вдруг оказаться в одиночестве? Еще как можно. Они очень и очень велики, поля сражений. И тяжелы.

Примерно через полчаса я тоже «хлебнула» водички. Нет, я не "промочила ног", снизу мои сапожки не подвели. Вода просто, вливаясь сверху щедрыми струями, заполнила их доверху.
Возможности снять сапоги и хоть вылить воду так и не появилось. Полевые сапоги я сменила на ботинки и мокрые чулки на сухие только поздно вечером в автобусе. Часов семь мои ноги плавали как рыбки внутри сапог.

Вдруг проглянуло солнце. Весеннее, негородское, щедрое, тучи растаяли мгновенно.

Видимость сделалась лучше – впереди обозначились люди. Только вот не наши. Красные! Parbleu! Рванула назад и куда-то в сторону. Шла, шла, шла... (Здесь этот глагол можно повторить еще большое количество раз).

Снова люди. И даже не совсем незнакомые. Пулемётчики. Вольготно разлеглись на бугорке, перекидываясь съедобными предметами. Ну да, их-то привезли. Чистенькие. Ну, почти.

Степан, начальник пулемётной команды, лежал, раскинув руки, устремив лицо в успевшее невообразимо налиться сияющей лазурью небо, словно какой-нибудь гадкий князь Андрей под Аустерлицем. Но, в отличие от Болконского, Степан не рефлексировал, а издавал носом безмятежные звуки.

Очень захотелось пнуть ногой. Удержалась.

Добрые люди усадили меня отдохнуть на чьем-то сухом башлыке. Отдохнула, съела кусок лепёшки. Но – что дальше? Мне-то нечего при пулемётах делать? У них своя позиция, а мне – за цепями бежать. А где цепи?

Но сердце радостно стукнуло: флажок! Еще совсем далеко, но идёт, идёт! Марковцы! Значит – сражение будет.

Бой под аулом Натухай

И сражение не замедлило. Беру с описания боя, заранее приведенного на форуме «Живая история». Пишет подхорунжий О.М.Карпов:

«Колонна Добровольческой армии выходит из леса на поляну, которая обширной местностью примыкает к аулу Натухай. Марковцы и Корниловцы перемещаются право, Партизаны влево-эти части в резерве. Рассаживаются, курят папиросы и нервно наблюдают за тем, как авангард начинает бой. В бой входят Кубанцы, Донцы и Черкесский конный полк – эти части со стрельбой потихоньку спускается к низу к позициям красных.

Авангард будет воевать как можно дольше (пока затворы СХП МОСИНОК не раскаляться от стрельбы) пытаясь разбить красных (думаю, минут на 10 я затяну бой). После того, как станет очевидно, что Черкесам и Казакам не взломать сильную оборону красных бойцов и революционных сапотопов, то я пошлю вестового к командиру Партизан. Разбросав бойцов цепью, он спускается с ними к нам с холма на подмогу, проходит сквозь наши залегшие цепи и занимает позиции для обстрела обороны красных. Партизанам надо отойти от Казаков шагов на 10 и залечь, что бы задние цепи Казаков и Черкесов не глушили ушные перепонки впередилежащим. Все ведем стрельбу лежа. И все это время по позициям красных отрабатывает наша батарея (2 пушки и 2 бомбомета), развернутая примерно на начале атаки. (Крымчане в станице Медвёдовской явно не навоевались, и поэтому пока они не настреляются-навоюются, за подмогой не посылаем). Эту атаку Партизан тоже затянем минут 10-15. После этого через вестового просим подкрепление к Цветным частям. После серии взрывов начинают атаку Марковцы и Корниловцы. Они спускаются вниз, проходят через позиции лежащих Казаков, Черкесов, Партизан и спокойным шагом наступает на деморализованных красных.

Как только цветные прошли шагов на 20 вперед, то по команде, все поднимаются и следуют цепями за Сводно-офицерской и Корниловской ротами, не перемешиваясь с ними и не обгоняя их. Красные, как и в Медвёдовской, должны провести последнюю атаку на атакующие цепи и храбро все пасть на поле боя. После этого осмотр поле боя, подбираем боеприпасы, осматриваем убитых, выявляем раненых. Пока красные будут грузиться на машины и отчаливать на очередную позицию, можно будет всем перекусить, отдохнуть, фотографироваться с обывателями».

Как случается почти всегда, от сценария реальность отошла. Конного полка не было: не смогли достать «пристреленных» лошадей. Необученная же специально лошадь от взрывов и выстрелов понесет так, что страшно вообразить. Это – проблема частая.

Вообще-то в бою участник видит немного. Только то, что происходит рядом. Непосредственно я, приступившая к своим обязанностям, видела только спины бегущих вперёд и упавших на землю. Точнее – упавших в грязь и в воду.

У меня аптечек в сумке две. Реконструкторская («кровь» там всякая и т.п.) и настоящая. Самыми востребованными из нее предметами были пластыри для ног. Раздала все, еще перед боем. Во время просили преимущественно воды. Две бутылки, что помещались в моей сумке, опустели быстро.

– Воды нету, сестрица?
– Только в сапогах. Но вы же не польский пан, вам слабо.
…Вообще веселились много.

Бой кончается всегда на удивление быстро. Как в реконструкции, так и в жизни. Не случайны выше все эти «затяну», иначе зрители ничего не успеют понять.

А зрителей, если смотреть с другой стороны, от Натухая и шоссейки, полным-полно. Толпы. Местные жители. Как везде – живой интерес, просьбы сделать совместные фотографии (особенно радуются фотографиям дети), расспросы. Тут уж я в своей стихии: читаю по "лекции" через каждые двадцать шагов.

Повторяю неизменно:

– Мы съехались сюда изо всех этих городов, чтобы сегодня пройти по вашей земле. Обычно это вызывает у людей волнение и гордость. И – некоторое удивление в глазах. Рассказала событийную канву одной семье с детьми, отряду полиции, пожилому мужчине, двум парням.

Через какое-то время:

– Елена Петровна!

Оборачиваюсь: меня догоняют четверо полицейских – два молодых человека и две девушки.

Вроде бы я не представлялась?

– Да-да?
– Можно попросить автограф?
– Но на чём?

Полицейский смущенно протягивает черновик дорожно-транспортного протокола.

Люди и книги Ледяного похода

Сейчас (лежа с бронхитом в чистой постели и в тепле - добровольцы бы поняли, что это значит) читаю книгу Николая Раевского "Добровольцы", подаренную мне в Ново-Димитровской двоюродным внуком автора. Душа не хочет улетать с тех полей, и книга меня там задерживает. Но... Не знаю, как это цитировать. Я-то с отрочества привычная к таким воспоминаниям. Но сильно подозреваю, что многие воспринимают Гражданскую немножко иначе.

… Корниловцы дали хлеба. Есть невозможно пока – рубили топором. Пробовал согреть под рубахой – только напрасно обжигает тело.

***

– Садитесь, подвезем.
– Но... некуда.
– Да на гроб и садитесь, крепкий. Не смущайтесь, Генерал сам бы распорядился именно так.

***
А вот, что удивило даже меня. Очень. Мемуарист мимоходом, не придавая никакого значения, перечисляет среди везомых (в адских условиях, больные санитары сами падают с ног) в лазарет тифозных "пленного красного".

Сразу вспомнилось, как наших раненых отстреливали целыми палатами. Вместе с сестрами и врачами.
Кстати, еще имела честь познакомиться с другим внуком - Корнилова. Хороший вышел разговор.

***
А Гриша Зубенко, как я заметила, по дороге в Шенджий читал в автобусе посевовское издание "Марков и Марковцы".

***
Мы вступили в Столетье. В Поход и весну.
В новый строй призывая любимые тени.
"Вот идёт Генерал, проигравший войну,
А мне хочется встать перед ним на колени".

Мистицизм войны

Не стоит, впрочем, думать, что вся Белая Реконструкция укомплектована одними только внуками Раевского. Не достало бы у Раевского внуков. Люди – самые разные. Кто-то единственно в оружии-обмундировании и разбирается, а так – вполне себе современный человек, ни образованием, ни воспитанием, ни этикой не дотягивающий до уровня столетней давности. Но ведь и картонные пузеля (любимая игрушка взрослых сто лет тому) одновременно – разные, и одинаковые. Одинаковые формой, разные содержанием. Но в какой-то момент пузеля должны сложиться. И перестать существовать, явив вместо себя единую картину. (Если, конечно, сложено правильно). Идея обретает тело. Воплощается. Каждый раз с замиранием сердца жду этого момента. Кстати, ни один из Полков не менялся по составу столь же часто и сильно, как Марковский. Перебьют на две трети, а глядишь – всё равно всё неизменно.

Мистицизм войны. Многие любят отечественную военную прозу. Я про Вторую Мировую, про советских крупных баталистов. Да, частенько это весьма добротно и грамотно. Но – я не могу это воспринимать. Реализм – не метод в изображении войны. Скорее – соблазн. Вот если изобразить и вшей, и гангрену, и дизентерию – сразу возьмёшь достоверностью. Но война – срыванье покровов реальности, просвет между мирами, ад и рай на расстоянии протянутой руки. Гумилёв не хуже воевал. Но вшей чрезмерным вниманием как-то не удостаивал.

(продолжение следует)

фотографии И. Бруй

Источник