Россия вновь отмечает День Победы. Праздник воистину общенародный, знаменующий собой справедливую и победоносную борьбу с иноземным вражеским нашествием и его сокрушение. Это невозможно отрицать или умалять, не погрешив против истины. Но всякая медаль имеет оборотную сторону. И кто-то должен сказать и о ней, даже если при этом приходится плыть против течения и произносить «непраздничные» слова, которые кому-то покажутся не ко времени и не к месту. Речь, прежде всего, о страшной цене, заплаченной за Победу – по разным подсчетам от 27 до 44 млн человек, составляющих прямые и косвенные народные потери.
Было ли что-нибудь соразмерное, подобное в мировой истории? Не взывают ли эти цифры ко всем нам с тем, чтобы более глубоко и, тем более, без чрезмерных фанфар и барабанов, осмыслить беспримерную по масштабу людских жертв трагедию XX века. Требуют осмысления и оценок и многие частные, но чрезвычайно важные вопросы, без которых сути произошедшего не понять.
Едва ли не самой затемненной страницей величайшей из войн остается судьба нескольких миллионов оторванных от Родины соотечественников – беженцев, остарбайтеров, пленных. Тех, кто составил вторую волну русской эмиграции.
Для нашего народа Вторая мировая стала воистину Божьими испытанием и наказанием. Как и в революционную смуту, они вновь поделили народ на две части. На русских в Отечестве и русских в рассеянии. Обе части жили надеждой, одни – на лучшую жизнь, другие – на соединение с Родиной.
Лучшие представители каждой из разделенных ветвей остро чувствовали трагизм положения и горькие последствия беды, постигшей Отечество. Донской казак и один из лучших поэтов Белого движения Николай Туроверов писал:
Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, не мученьями, страданьями и кровью –
Утратою горчайшей из утрат:
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?..
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того мы оба уцелели,
Чтоб вместе за отчизну умереть
Воздействие войны на наш народ было двойственным, противоречивым. По большому счету, внешняя агрессия, угроза гибели тысячелетнего государства (независимо от правящего в данный момент политического режима) объединила всех или, по крайней мере, абсолютное большинство. И граждане СССР, и его зарубежные пасынки-эмигранты желали одного – разгрома хищного и беспощадного врага, на словах пошедшего крестовым походом против большевизма, а на деле вновь, как и в 1914 году, покусившегося на само государственное бытие русской нации.
Но было и меньшинство, увлеченное миражом одоления большевизма и освобождения Родины внешней силой. Ставку на Германию делал ряд деятелей эмиграции (например, Дмитрий Мережковский), национальных меньшинств, основная масса казачества, хлебнувшая в свое время лиха от красного террора и геноцида 30-х. В сущности, то был новый всполох гражданской войны. В нем проявился весь трагизм русской истории XX века, и вину за такое раздвоение следует возложить прежде всего на поджигателей этой войны – большевиков-ленинцев.
Немалое число генералов, офицеров и рядовых Красной армии, многие из которых также познали ужасы коллективизации и репрессий, увидело в германском «крестовом походе» шанс избавления от ненавистного советского режима и охотно влилось в ряды армии генерала Власова – героя обороны Москвы, плененного немцами и поступившего на германскую службу. Участь соотечественников, вставших на этот ошибочный путь, была печальной. По некоторым данным, после пленения было расстреляно до 30 процентов «власовцев», другие получали по 25 лет лагерей. Такова же судьба десятков тысяч казаков, которых из австрийского лагеря Лиенц насильственно депортировали в СССР (было выдано до 60 тысяч казаков и членов их семей). Эта выдача была не только бесчеловечной, но и незаконной, поскольку Ялтинские соглашения о перемещенных лицах относились только к гражданам СССР, а казаки-эмигранты таковыми никогда не были.
Трагичной оказалась и судьба соотечественников, в войну попавших за пределы СССР не по своей воле. Десятки миллионов попали в оккупацию. Множество было угнано в Германию – работать на рейх. Прибавьте к ним несколько миллионов советских военнопленных. Вместе с русской эмиграцией первой волны они составили ту часть нации, которая в условиях пагубного исторического перелома очутилась по ту сторону границы, беспомощной и всеми гонимой.
Победа 1945 года поставила это великое рассеяние в чрезвычайно сложное положение. Советское руководство относилось к нему в лучшем случае с подозрением, в худшем – как к предателям.
После разгрома Германии миллионы русских очутились в лагерях перемещенных лиц. Тут были и советские граждане из числа военнопленных и остарбайтеров, и бывшие подданные Российской империи.
Одновременно органы НКВД и СМЕРШ на освобожденных от вермахта территориях Европы вели настоящую охоту за белоэмигрантами вообще. Арестовывались и депортировались на историческую родину бывшие чины Белых армий, представители эмигрантских и беженских организаций, интеллигенции (например, философ-евразиец Н.Н. Савицкий). Их ожидали пересыльные тюрьмы и ГУЛаг, а зачастую и расстрелы без всяких разбирательств. Англо-американцы прекрасно знали, сообщает историк Михаил Назаров со ссылкой на книгу Н. Толстого «Жертвы Ялты» и др. источники, что ждет выдаваемых: в Мурманске, Одессе, Любеке расстрелы производились чуть ли не на глазах у англичан и они об этом писали рапорты. В главном пункте передачи казаков, Юденбурге, несколько дней и ночей работали расстрельные команды, постоянные залпы глушились запущенными для этой цели двигателями.
Охота на эмигрантов – во взаимодействии с западными правительствами и , прежде всего, британским – велась не только в Европе (Германии, Австрии, Италии, Франции, Норвегии, Финляндии и др.), а также в Северной Африке, но и на Дальнем Востоке, после освобождения Красной армией Манчжурии осенью 1945 г. Среди арестованных и погибших в ГУЛаге бывшие военачальники Русской Армии А.В. Колчака – генералы Сергей Николаевич Войцеховский и Михаил Васильевич Ханжин, а также замечательный поэт русского зарубежья Арсений Несмелов (Митропольский).
В то же время масса освобожденных из германских концлагерей военнопленных красноармейцев направлялась в фильтрационные лагеря, а оттуда нередко – в исправительно-трудовые, о чем подробно писал в «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын. Если в Императорской России вызволенным из вражеского плена оказывались всяческие почести и давались льготы, то в сталинском СССР на них смотрели как на предателей и подвергали новым мучениям.
Но многие избежали насильственной выдачи, а добровольному возвращению предпочли чужбину. Их участь решалась союзниками в лагерях «Ди-пи», по-английски – «перемещенных лиц».
С тех пор на так называемой второй волне русской эмиграции (или первой советской) лежала печать заклятья. Ее горькую участь пытались замалчивать. И Запад, своими насильственными депортациями совершивший, по сути, преступления против человечности. И Отечество, мстительно или малодушно, отказывающееся простить «дипийцев».
А вторая волна, численно превзошедшая первую, рассеялась по миру. «Дипийцы» осели в странах Европы, США, Канаде, Южной Америке, Австралии. Они создали особую ветвь культуры русского зарубежья, породили немало талантливых ученых, писателей, художников.
Историки Николай Ульянов и Борис Башилов, прозаики Борис Ширяев и Владимир Нароков, поэт Иван Елагин и живописец Адам Русак - наиболее яркие примеры представителей литературы и искусства «Ди-пи». Разделив судьбу с изгнанниками первой волны вроде Ивана Солоневича или Ивана Ильина, они творили, чувствуя неразрывную духовную связь с Россией, переживая трагическую оторванность от нее и ежечасно надеясь на возвращение в родное лоно, пусть и посмертное. Это выразил в стихах Иван Елагин:
Полетать мне по свету осколком,
Нагуляться мне по миру всласть
Перед тем, как на русскую полку
Мне когда-нибудь звездно упасть.
Они и сегодня остаются отверженными - сотни тысяч жертв своего жестокого века. Русские, неоперившимися подростками угнанные за границу. Военнопленные, попавшие из германских лагерей в американские и отказавшиеся затем последовать в советские. Просто люди, никакой войны за собой не знавшие, но безотчетно боявшиеся репрессий потому, что их сознание хранило горькую память о прошлом.
«Большинство их невиновно, – писал в 1991 году писатель Владимир Бондаренко в журнале «Слово». – Скорее Родина виновна перед ними, пятнадцатилетними пареньками и девчушками, вывезенными на принудительные работы в Германию, безжалостно наказываемыми там за малейшую провинность, – ведь это Родина не защитила их от полона. Это наш солдат отдал свою невесту и сестру на поругание, не спас слабого. Но даже и военнопленные во всех странах, во все времена – освобождаемые от плена – удостаивались наград и почестей. Даже и те, кто виновен перед Родиной, давно понесли наказание перед Богом, наказаны жизнью на чужбине».
Да и вправе ли мы, продолжал публицист, требовать от тех, кто до войны изведал всю «прелесть» сталинских концлагерей, особенной любви к своим мучителям. С этим трудно не согласиться.
Сегодня вторая волна русской (первая – советской) эмиграции мало-помалу возвращается в Россию. Пусть вопреки равнодушию и неприязни тех, кто владеет монополией на книгоиздание и телеэкран. Пусть всего лишь крупицами алмазных строк замечательных поэтов и прозаиков, звездной россыпью сияющими в малотиражных «толстых» журналах. Бог даст, положение изменится.
Станислав Смирнов
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/
| 
