Весной 1918 года в Саратове только и говорили, что про декрет о национализации женщин. Авторами скандального документа выступили члены местного совдепа, анархисты. Но вкоре он стал достоянием гласности во многих городах и весях, причем как подконтрольных совнаркому, так и управляемых белыми правительствами. В историю этот и подобные ему декреты вошли как яркие образчики усвоения марксизма революционными массами.

«Мужья – вне очереди»

В начале марта 1918 года «Известия Саратовского Совета» поместили заметку о разграблении группой бандитов чайной и убийстве ее владельца Михаила Уварова. Но уже через несколько дней орган совдепа все изобразил в ином свете. Мол, расправу над Уваровым учинили не бандиты, а революционный отряд «Свободной ассоциации анархистов г. Саратова». И убит был не просто хозяин трактира, а злостный контрреволюционер и бывший член «Союза русского народа». Убит, кроме прочего, и за то, что сочинил провокационный и порнографический декрет о социализации женщин.

Пресловутый декрет появился на заборах и фасадах домов 28 февраля и тотчас вызвал волну возмущения саратовцев. Он предписывал, что «с 1 марта 1918 года право частного владения женщиной в возрасте от 17 до 32 лет отменяется». В трехдневный срок каждая молодая особа, подлежащая всенародному использованию, должна явиться в здание местной биржи на Верхнем Базаре, где размещался штаб анархистов. Пункт 9 декрета гласил, что граждане мужского пола имеют право пользоваться одной и той же женщиной не чаще трех раз в неделю по три часа. Для этого необходимо предъявить справку заводского комитета, профсоюза или совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, удостоверяющую, что пользователь принадлежит к рабочему классу. При этом прежние владельцы, то есть мужья, сохраняли право использования женщин вне очереди.

Для содержания национализированных женщин заводился особый фонд. В него полагалось отчислять два процента заработка рабочим и по 100 рублей в месяц лицам непролетарского происхождения. Перешедшие в общественную собственность женщины получали ежемесячные выплаты в размере 238 рублей. Родившихся от такого рода контактов детей предполагалось помещать в воспитательные учреждения.

Исполнение декрета было обязательным. Кто отказывался, объявлялись саботажниками и врагами народа. А пункт 8 напрямую указывал, что каждый гражданин, заметивший женщину, уклоняющуюся от декрета, обязан сообщить о ней властям.

Буря протестов, прокатившаяся по Саратову и завершившаяся погромом клуба анархистов, побудила официальные инстанции отмежеваться от авторов декрета. Этим, видимо, и объясняется перемена тона в советском официозе, газете «Известия Совета».

Советские же историки позднее постарались и вовсе объявить декрет фальшивкой, не имеющей никакого отношения к революционным партиям, к которым в то время принадлежали и анархисты, имевшие в Советах свои фракции.

За что убили Уварова?

Неуклюжа и совсем неубедительна попытка приписать авторство декрета некоему контрреволюционеру и «черносотенцу». Мог ли сочинить такой документ, передающий все нюансы тона и стиля большевистских декретов того времени, какой-то владелец чайной, скорее всего, малограмотный крестьянин? Маловероятно. Просто, когда ура-революционеры осознали, что явно переборщили с претворением в жизнь марксистской догмы об отмирании буржуазной семьи, они срочно стали искать козла отпущения. Им и стал Михаил Уваров, монархическое прошлое которого давно было как бельмо на глазу у самых рьяных борцов за «новый строй». Поспешность, с которой его расстреляли втихую, без суда и следствия, лучше всего проясняет, кто и почему желал любой ценой избежать гласности и открытости в этом мутном деле. Требовалось срочно замести следы.

Как бы то ни было, саратовский почин лег на благодатную почву, вызвав многочисленные подражания. Декрет о национализации женщин был перепечатан многими газетами, в частности «Уфимская жизнь» и «Вятский край». Известна жалоба самому Ленину жителей деревни Медяны Чимбилеевской волости Курмышского уезда (ныне Краснооктябрьский район Нижегородской области). В ней сообщалось, что местный комитет бедноты приступил к исполнению декрета о социализации женщин. Дело было в феврале 1919 года, на пике военных успехов Белой Армии адмирала А.В. Колчака и, видимо, понимая пропагандистское значение жалобы, Ильич потребовал от Симбирского губисполкома (Курмыш тогда относился к Симбирской губернии) арестовать виновных и оповестить об этом население.

Марксизм кубанского разлива

А вот еще документ – акт расследования о социализации девушек и женщин в городе Екатеринодаре. Следствие, проведенное Особой комиссией А.И. Деникина по расследованию злодеяний большевиков, установило, что весной 1918 года в Екатеринодаре представителями советской власти также был издан декрет о социализации представительниц прекрасного пола от 16 лет. Декрет напечатали «Известия» Совета, на нем красовалась печать штаба «революционных войск Северо-Кавказской республики». Мандаты на социализацию выдавались комиссаром по внутренним делам Бронштейном. Вот образец такого мандата: «Предъявителю сего товарищу Карасеву предоставляется право социализировать в городе Екатеринодаре 10 душ девиц возрастом от 16 до 20 лет, на кого укажет товарищ Карасев. Подпись. Печать».

В пользу того, что идея национализации женщин по примеру национализации фабрик и заводов не «фальшивка», сфабрикованная врагами советской власти, и не единичный курьез из романтической фазы революции, говорит и другое. Это сегодня нам кажутся бредовыми и дикими отмена частной собственности на женщин, признание брака и семьи пережитками и формами эксплуатации. В разгар революционной смуты все было иначе.

Не будем забывать, что большевики и их союзники, леворадикалы всех мастей, исповедовали марксизм. А в нем постулат о семье как буржуазном пережитке был важной составной частью. Многие видные коммунисты-ленинцы разрабатывали теорию свободной любви как образ жизни освобожденного пролетариата. И мало-помалу теория стала овладевать революционными массами.

Особенно преуспела в такой пропаганде Александра Коллонтай – нарком в правительстве Ленина, а затем заведующая женотделом ЦК РКП(б). В описываемое время она произносила на съездах речи, писала статьи, выпускала брошюры, где яростно нападала на «легальный брак», называя его величайшей нелепостью, и проповедовала разные формы «игры-любви». «Дорогу крылатому Эросу!» – провозглашала неистовая коммунистка в молодежном журнале «Смена». В выступлениях перед распропагандированной матросской массой ее лозунги были еще откровенней. Коллонтай подражали словом и делом многие другие «валькирии революции» – Лариса Рейснер, перебывавшая в постели многих большевистских сановников от Радека до Раскольникова, Инесчса Арманд, любовница Ленина и предшественница Коллонтай на посту главы женотдела ЦК РКП(б)...

Стоит ли удивляться, что, преломляясь в сознании невежественных местечковых комиссаров, анархически настроенных матросов, вышедших из маргинальной среды главарей комбедов, откровенных уголовников, валом валивших в чрезвычайки и трибуналы, и прочих представителей революционных масс, эти теории принимали самые грубые и ужасные формы. Эксцессы на сексуальной почве, видимо, коробили иных правоверных марксистов из большевистских верхов, считавших, что построение «нового строя» на основе положений рафинированного марксизма – дело не одного десятилетия.

Но одно дело теория и совсем другое – реальная жизнь. В теоретическом плане в 1920-е годы было сделано очень много для разработки новой морали пролетариата. На практике все это оборачивалось повсеместной распущенностью, особенно среди рабочей молодежи, разгулом проституции, одичанием масс.

Станислав Смирнов

для Русской Стратегии

http://rys-strategia.ru/