Столетие так называемой «великой русской революции», с фанфарами и барабанным боем отмеченное властной элитой, заставляет еще раз вспомнить о самых трагических событиях, ставших прямым следствием крупнейшего катаклизма XX века. В их ряду едва ли не главное место занимает коллективизации начала 1930-х гг. Советская пропаганда потратила немало усилий, чтобы оправдать крестьянский геноцид. До сих пор, даже на властном Олимпе, бытует ложное мнение, что без насаждения колхозов мы не выстояли бы в схватке с фашизмом.
Коллективизация стала апогеем непримиримой борьбы интернационального режима с сельским тружеником, приведшей сначала к его обнищанию и пролетаризации (от уровня 1913 г. доля неимущих хозяйств выросла в 2-2,5 раза, партией насаждались культ бедняка и дискредитация «кулака»), а затем и физическому истреблению. По данным историка, в этот период было сослано на севера 8-10 млн крестьян, несколько миллионов брошено в тюрьмы и лагеря, более миллиона – расстреляно, общее же число пострадавших от репрессий, раскулачивания, самораскулачивания, разорения оценивается в 15-18 млн человек. Трагедия 30-х гг. справедливо именуется геноцидом и уничтожением великой трудовой культуры, горькие плоды которых мы пожинаем до сих пор. (Платонов О.А. Под властью зверя. М., 2005. С. 340).
Рассмотрим всё это через призму событий, разыгравшихся на рубеже 20-30-х гг. в Нижегородском крае. Форсированная коллективизация крестьянского мира, сбои и провалы в индустриализации, усиление контроля за гражданами (паспортизация) и репрессий в целом потребовали усиления мощи карательного аппарата. Это диктовалось как новыми политическими условиями, так и произошедшими в 1929 году изменениями в административно-территориальном делении страны в виде упразднения губерний и образования областей и краёв.
В рамках этой реформы постановлением Президиума ВЦИК от 14.01.1929 г. была создана Нижегородская область с включением в неё Нижегородской и Вятской губерний, Муромского уезда, Марийской и Вотской автономных областей, Унженского массива Костромской губернии, а затем и Чувашской АО. Нижегородская область делилась на 7 административных округов с центрами в Арзамасе, Вятке, Котельниче, Муроме, Нижнем Новгороде, Нолинске и Шарье. В июле того же года область была переименована в Нижегородский край, а деление на округа упразднено. В состав нового края вошло 146 районов, из них 58 находились на территории бывшей Нижегородской губернии. В октябре 1932 года Нижний Новгород был переименован в Горький, а край – в Горьковский.
Руководство краевым ОГПУ в тот период осуществляли: Решетов И.Ф. (полпред), Абугов О.О. (заместитель), Шнеерсон Н.М. (пом. полпреда), Тарашкевич И.В. , Буканов (Зильберман) А.К., Сенектутов А.Г., Дашевский Я.Ш., Грац Н.Н., Иванов Л.А.
Насильственная коллективизация стала крупнейшей репрессивной акций партийно-государственного руководства СССР и, по сути, – возобновлением гражданской войны. Она беспощадно ударила по самому многочисленному классу страны – крестьянству, пережившему в ходе неё слом традиционного уклада жизни. Насилию подверглось и сельское население восьмимиллионного Нижегородского края. К 1932 году в безлюдные северные районы было выслано свыше 9 тысяч семей земледельцев общей численностью более 42 тысяч человек, подвергшихся раскулачиванию. Тысячи крестьян были приговорены к лагерным срокам или расстрелу.
Неприятие партийного курса на огосударствление крестьянских хозяйств в крестьянской массе было преобладающим. О таком неприятии свидетельствуют информационные сводки ОГПУ о политическом и экономическом положении на селе. Еще в 1924 году в такой сводке указывалось на бытующую в крестьянской среде уверенность, что «Соввласть ничего не даёт крестьянству взамен отбираемого у него подчас насильно». И что в деревне «распространяется превратное толкование о Соввласти и РКП, авторитет которой среди крестьян очень низок». В той же сводке фиксировалось, что «стремление к коллективизму в области обработки полей совершенно отсутствует».
В декабре 1929 года колхозы и совхозы объединяли не более шести процентов крестьянских дворов. Для ускорения темпов коллективизации была намечена операция раскулачивания – жестокой экспроприации имущества с последующей ссылкой глав и членов состоятельных крестьянских семейств в безлюдные районы страны или края. Эта кампания проходила под флагом «ликвидации кулака как класса». Отправной её точкой послужило постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 30.01.1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств». В нём намечались:
а) отмена законов об аренде земли и применении наёмного труда;
б) конфискация у состоятельных крестьян орудий труда, скота, жилья, хозпостроек, кормовых и семенных запасов, денежных накоплений, включая сберкнижки и облигации займов;
в) репрессии в отношении активных жителей села по трем категориям: первая – заключение в концлагерь или расстрел, вторая – ссылка в отдалённые местности (Север, Сибирь, Урал, Казахстан), третья – переселение крестьянских семейств за пределы родного села.
Более подробно порядок раскулачивания и депортации расписывался в секретной инструкции Президиума ЦИК СССР от 4.02.1930.
На этой основе Нижегородский крайком партии после недельного совещания разослал на места указания о начале кампании. О её темпах говорят цифры роста количества колхозов (от общего числа хозяйств) с начала 1930 года: 20 января – 7 проц., 1 февраля – 12 проц., 20 февраля – 49 проц. Раскулачивание началось в январе. Директивы партийных органов предусматривали лишение имущества и депортацию из пределов Нижегородского края 5 тысяч семей по 1 категории (арест глав семейств и ссылка семей в необжитые регионы страны) и 8-10 тысяч семей по 2 категории (раскулачивание и ссылка на север края). Всего к раскулачиванию назначалось 3-5 процентов крестьянских дворов.
Для руководства операцией назначалась особая «тройка» в составе 1 секретаря крайкома Андрея Жданова, предкрайисполкома Николая Пахомова и краевого полпреда ОГПУ Ильи Решетова. В тесном контакте с ОГПУ действовали органы рабоче-крестьянской милиции во главе с начальником краевого управления Генрихом Эймонтом.
Масштабы раскулачивания нарастали день ото дня. По инициативе местных партийных органов развернулось соревнование районов и селений – кто больше раскулачит «кулаков». В ряде районов процент раскулачивания (при плане в 3-5 процентов) достигал 15-20, а местами и свыше 35 процентов от общей численности крестьянских подворий.
Высылка планировалась и велась по правилам военной операции. В сводке секретариата Нижкрайкома ВКП(б) по Починковскому району рисуется план выселения из 13 сёл и деревень с количеством в 100 хозяйств и 1006 едоков. «Во всех намеченных точках, – сообщало наверх районное начальство, – проведены массовые собрания по проработке решений шестого Всесоюзного съезда Советов по подъёму коллективизации, а в связи с этим – ликвидации кулачества как класса из пределов района. Решения приняты колхозной массой и, особенно, беднотой. Расстановка сил. Оперативная информация: коммунистов – 60 человек, комсомольцев – 50 человек, вооружённая охрана – 22 человека. Все меры согласованы с ГПУ и комендантом погрузочного пункта станции Ужовка. Сроки операции 25-26 марта. Сначала 79 хозяйств, осталось 26 хозяйств. Скопление публики достигает семи-десяти тысяч (в базарный день). Политические настроения в основном здоровые. Однако в отдельных пунктах имеются проявления классовой борьбы (село Никитино). Секретарь РК Горин. Уполномоченный РИКа Трушин. Приложен оперативный план и схема».
Используя опыт комбедов образца 1918 года, власти установили меры поощрения сельского актива в виде дележа и присвоения изъятого имущества. На практике экспроприации подвергались не только наиболее зажиточные, но и средние и малоимущие слои крестьянства, на которых навешивался ярлык «подкулачников».
К концу февраля 1930 года в Нижегородском крае было раскулачено 11,4 тысячи крестьянских хозяйств, из них подверглись кулацкой ссылке 512 семей общей численностью 2451 чел. [8]. Изнасилованная деревня огласилась оглушительным бабьим воплем и детским плачем.
Стремясь пресечь в корне любые проявления недовольства и сопротивления, органы ОГПУ запланировали и осуществили самые суровые меры по репрессированию активных элементов деревни. Вслед за партийными директивами появился Приказ ОГПУ № 44/21 от 2.02.1930 г. «О ликвидации кулака как класса». Повторяя основные положения решения Политбюро, он предписывал низовым органам приступить к немедленной ликвидации «контрреволюционного кулацкого актива, особенно кадров действующих к.-р. и повстанческих организаций, группировок и наиболее злостных, махровых одиночек». Одновременно сообщалось, что ликвидация таких групп и лиц по всем основным районам Союза уже начата согласно телеграфным директивам ОГПУ. Операцию приказывалось завершить до начала кампании раскулачивания. Главный удар намечался по категориям граждан, снабжённых ярлыками из большевистского жаргона.
а) кулакам, противодействующим мероприятиям партии и совершившим побег из мест постоянного проживания и ушедших в подполье;
б) кулакам-белогвардейцам, повстанцам, бывшим белым офицерам, репатриантам,
проявляющим к.-р. активность;
в) кулакам – активным членам церковных советов и общин;
г) наиболее богатым крестьянам, землевладельцам, бывшим помещикам.
Приказ ОГПУ № 44/21 предвосхитил печально знаменитый приказ НКВД № 00447, изданный наркомом Н.И. Ежовым в 1937 году, а грянувшая зимой-весной 1930 года чекистская операция по репрессированию кулачества стала генеральной репетицией «кулацкой операции НКВД» 1937-1938 гг. В приказах 1930 и 1937 годов много общего. В том и другом главной мишенью стало самодеятельное население русской деревни. В обеих кампаниях органы ГБ получили широкие полномочия с ускоренным рассмотрением дел в особых «тройках» и правом вынесения внесудебных приговоров на местном уровне, на который спускались лимиты на расстрелы и лагерные сроки.
Приказ ОГПУ от 2 февраля 1930 года выдавал разнарядку на количество арестов по отдельным районам СССР с концентрацией арестованного контингента в крайотделах ОГПУ. Дела предписывалось заканчивать следствием в срочном порядке и рассматривать внесудебным образом, причём, основную массу заключать в концлагеря, к остальным применить ВМН, семьи отправлять в ссылку в северные районы наряду с выселяемыми семьями раскулаченных. Для руководства операцией и создавались особые «тройки» при полномочных представительствах ОГПУ с включением в них помимо полпреда представителя крайкома партии и прокуратуры. Состав «тройки» утверждался Коллегией ОГПУ. На местах для непосредственного участия предписывалось образовать оперативные группы чекистов. При этом для приёма, учёта и бесперебойной отправки ссыльных открывались сборные пункты во главе с комендантом, а при них – агентурно-следственные группы. Коменданты действовали в связке с чекистами из транспортных отделов ОГПУ, ведающих составлением и отправкой эшелонов с выселяемыми семьями. На случай возможных осложнений при ПП ОГПУ имелся военно-чекистский резерв и маневренные группы из состава войск ОГПУ. Части Красной армии привлекать только в крайнем случае, например, при восстаниях. Если войск ОГПУ окажется недостаточно, было приказано привлекать в скрытом виде армейские подразделения, профильтрованные особыми отделами частей РККА.
Этот оперативный приказ, подписанный зампредом ОГПУ Г. Ягодой и вместивший в себя богатый опыт борьбы с собственным народом, накопленный советскими органами за предшествующие полтора десятилетия, явился предвестием будущих массовых операций НКВД. В нём достигал своего апогея пронизанный социальной ненавистью партийно-чекистский жаргон, обкатывались внесудебные «тройки», подзабытые со времен гражданской войны, делался решительный шаг вперёд в сторону ещё большей суровости и беспощадности приговоров.
За 3,5 месяца первой кампании раскулачивания в СССР было арестовано 140724 человека, до октября их число выросло до 283717, то есть превысило в 5 раз контрольные цифры ЦК ВКП(б). Из числа арестованных через особые «тройки» ОГПУ прошли 179620 человек, из них расстреляно – 18966, заключено в ИТЛ – 99319, сослано – 47048 [10].
Год великого перелома породил такой бесчеловечный феномен советского строя, как ГУЛАГ. Постановление Совнаркома СССР с Положением об исправительно-трудовых лагерях вышло в разгар коллективизации, 7 апреля 1930 года. При образовании в июле 1934 года союзного наркомата ВД одним из пяти вошедших в его состав главных управлений стал ГУЛАГ. Его начальниками в период между двумя валами большого террора (с весны 1930 по зиму 1938) состояли опытные чекисты Ф.И. Эйхманс, Л.И. Коган, М.Д. Берман, И.И. Плинер.
Но вернёмся к первой «кулацкой» операции в Нижегородском крае. Стремясь снизить накал народного возмущения, власти на каком-то этапе ослабили нажим. Сигналами местным руководителям послужили статья И.В. Сталина «Головокружение от успехов» и особое постановление ЦК ВКП(б) от 14.03.1930, после которых Нижкрайком партии также начал борьбу с «перегибами», на деле обернувшуюся наказанием отдельных низовых исполнителей.
Тем не менее, от политики принуждения к вступлению в колхозы и ликвидации кулачества как класса партия не отказывалась. В то же время критика «перегибов», рассчитанная на изменение настроений в деревне, не дала желаемого результата. Землепашец по-прежнему был настроен к колхозам враждебно. Даже угроза экономического и физического террора не заставила массу крестьян отказаться от трудовой собственности и работы на себя и свою семью. Это наглядно подтверждается динамикой обобществления хозяйств: 20 января 1930 г. – 11667 дворов, 1 марта – 66780, 1 мая – 17242. То есть за первые полтора месяца в условиях раскулачивания, запугивания и террора число колхозов выросло с 7 до 48 процентов, а стоило властям слегка ослабить гайки, как всё, по большому счёту, вернулось на круги своя и из колхозов произошёл массовый отлив.
Поэтому уже следующей весной началось новое наступление на «кулака». Партия приступила к ещё более масштабным раскулачиванию, выселению, репрессиям. Согласно свежим директивам, в Нижегородском крае подлежали высылке: в марте-апреле 1931 года – 1500 семей, в мае – 2 тысячи семей, в августе, в Казахстан, – еще 5200 семей. Эшелоны со ссыльными отправлялись в Северный край или Казахстан со станций Шахунья и Ужовка. Акцией руководила новая «тройка» в составе секретаря крайкома партии Абрама Столяра, полпреда ОГПУ Ильи Решетова и зампреда крайисполкома Николая Голованова. Численность второй кулацкой ссылки из Нижегородского края (1931 г.) достигла 8657 семей или 40314 человек.
Раскулачивание и ссылка сопровождались усилившимся террором судебно-карательных органов. По официальным данным, к 20.03.1931 подверглись аресту 510 глав крестьянских семейств. Наряду с войсками и личным составом ОГПУ во всех мероприятиях принимали непосредственное участие сотрудники советской милиции, на которых полностью или частично возлагались обязанности по производству арестов, содействию активу в изъятии имущества, конвоированию задержанных и ссыльных.
Не удивительно, что сплошная коллективизация сопровождалась жёстким противодействием со стороны населения. В январе 1930 года количество массовых беспорядков в Нижегородском крае резко возросло. В деревне Воробьёво Городецкого района толпа из 100 человек «оказала сопротивление мероприятиям по коллективизации». В тот же день толпа жителей деревни Малиновка явилась к начальству с требованием остановить создание колхоза. В ряде случаев крестьяне выступали в защиту подвергшихся репрессиям «кулаков» – в действительности самых старательных, смекалистых, в сельском миру авторитетных и почти всегда многодетных тружеников. В Везломском сельсовете Лысковского района 4 марта того же года толпа отбила конфискованное при раскулачивании имущество и возвратила его владельцам. То же произошло 24 марта в деревне Вакшеево Дальнеконстантиновского района. Градус недовольства повысился с началом посевной кампании. В деревне Кротово Ковернинского района 6 мая крестьяне отобрали ключи у заведующего семенным фондом и поделили между собой семенной овёс. Осведомитель ОГПУ сообщал, что в ходе беспорядков в толпе раздавались голоса: «Нам бы оружия теперь, винтовок!».
В это время в крае резко усугубилась криминогенная обстановка. Во многих случаях отчаяние толкало людей на противоправные действия и насилие. Таким инцидентам органы партии и ОГПУ неизменно придавали политический смысл, трактуя сопротивление как контрреволюцию, бандитизм и террор. Для ужесточения кар фабриковались дела о заговорах и антисоветских организациях. Согласно сводке ОГПУ, с июля 1929 по апрель 1930 года только в Нижегородском округе края ликвидировано 95 контрреволюционных группировок общей численностью 495 человек.
По версии ОГПУ, одна из таких групп, руководимая бывшим организатором кулацкого восстания в 1918 году, действовала в деревне Мрасы (Ковернински район), подготовляя террористические акты (из чего это следует?) и организуя массовые беспорядки с использованием слухов о закрытии церквей.
В селе Фокине и затоне Разнежье (Воротынский район) чекисты «раскрыли» группу численностью 30 человек в составе «бывших крупных заводчиков, кулаков-судовладельцев и торговцев
В докладе полпреда ОГПУ Решетова о состоянии Нижегородского округа (в составе 18 районов края) сообщалось, что с июля 1929-го по апрель 1930 года «по округу оперировано кулацких и антисоветских элементов деревни 8714 человек, понёсших соответствующее наказание. Из них кулаков – 474, середняков – 78, бедняков – 6, церковников – 91, бывших белогвардейцев – 21, бывших людей – 188, работников советского аппарата – 10, колхозников – 3». Суммарные цифры по всем семи округам края, в том числе Арзамасскому и районам Котельничского, Муромского и Шарьинского огругов, вошедших позднее в Нижегородскую область, были намного больше. Только с января по апрель 1930 года «тройка» при полпредстве краевого ОГПУ рассмотрела дела 3403 арестованных. Помимо «тройки» репрессии осуществляли Коллегия ОГПУ и Спецколлегия краевого суда.
Сухая статистика не способна дать сколь-нибудь полного представления о трагедии, постигшей народы России на рубеже 1920-1930 годов. Чтобы хоть немного приблизить читателя к пониманию случившегося, приведём отрывок из книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».
«Да у кого был дом кирпичный в ряду бревенчатых или двухэтажный в ряду одноэтажных – вот тот и кулак, собирайся, сволочь, в шестьдесят минут! Не должно быть в русской деревне домов кирпичных, не должно двухэтажных! Назад, в пещеру! Топись по-чёрному! Это наш великий преобразующий замысел, такого ещё в истории не было. Но главный секрет – ещё не в том. Иногда, кто и лучше жил, - если быстро вступал в колхоз, оставался дома. А упорный бедняк, кто заявленья не подавал, – высылался. Очень важно, это самое важное! Ни в каком не раскулачивании было дело, а в насильственном вгоне в колхоз. Никак иначе, как напугав до смерти, нельзя было отобрать у крестьян землю, обещанную революцией, – и на эту же землю их же посадить крепостными. И вот по деревне, уже много раз очищенной от зерна, снова шли грозные вооружённые активисты, штыками искалывали землю во дворах, молотками обстукивали стены в избах, – иногда разваливали стену – и оттуда сыпалась пшеница. Уже для напуга больше вспарывали ножами и подушки. Хозяйская малая девочка подпырнула отбираемый мешок и отсочила себе пшенички, – «воровка!» – закричала на неё активистка и сапогом выбила, рассыпала пшеницу из девочкиного подола. И не дала собирать по зёрнышку.
Это была вторая гражданская война – теперь против крестьян. Это был Великий Перелом, да только не говорят – чего перелом? Русского хребта. Нет, согрешили мы на литературу соцреализма – описано у них раскулачивание, описано – и очень гладко, и с большой симпатией, как охота на лязгающих волков. Только не описано, как в длинном порядке деревни – и все заколочены окна. Как идёшь по деревне – и на крылечке видишь мёртвую женщину с мёртвым ребенком на коленях. Или сидящего под забором старика, он просит у тебя хлеба, – а когда ты идёшь назад, он уже завалился мёртвый. И такой картины у них не прочтём: председатель сельсовета с понятой учительницей входит в избу, где лежат на полатях старик и старуха (старик тот прежде чайную держал, ну как не мироед? – никто ведь не хочет с дороги горячего чаю), и трясёт наганом: «слезай, тамбовский волк!» Старуха завыла, и председатель для пущей острастки выпалил в потолок. В дороге те старики оба умерли. Уж тем более не прочтём о таком приёме раскулачивания: всех казаков (донская станица) скликали «на собрание», – а там окружили с пулемётами, всех забрали и угнали. А уж баб потом выселить ничего не стоило. Нам опишут и даже в кино покажут целые амбары или ямы зерна, укрытые мироедами. Нам только не покажут то малое нажитое, то родное и своекожное – скотинку, двор да кухонную утварь, которую всю покинуть велено плачущей бабе. (Кто из семьи уцелеет и извернётся схлопотать, и Москва «восстановит» семью как середняцкую, – уже не найдут они, вернувшись, своего среднего хозяйства: всё растащено активистами и бабами их».
Суммируя приведённые выше цифры сосланных в 1930-1931 гг. на севера крестьян Нижегородского края, мы получим 9169 семей или 42765 ссыльнопоселенцев обоего пола и всех возрастов. Большинство из них составили женщины и дети. Так, из 709 выселенных в марте 1931 года из Починковского района было 113 трудоспособных мужчин, 217 женщин и 379 детей. Семьи первой категории отправили в Архангельскую и Вологодскую области, Коми АССР, на Урал. В Казахстане их ожидали каторжный труд в шахтах Казугля и Казмеди, переработка рыбы на озере Балхаш. Второй категории предназначались необжитые местности Синегорского, Кайского и Варнавинского районов края с трудоустройством на лесоразработках.
Для ссыльных в срочном порядке создавали спецпосёлки для проживания в них по 150-200 семей. Условия жизни в них мало чем отличались от режима исправительно-трудового лагеря. Согнанные с родных мест люди, лишённые самого необходимого, ютились в общих бараках по 30-40 человек. В трудпосёлках не было больниц, школ, учителей. Смертность была очень высокой. Несмотря на официальные декларации о прекращении высылки, последовавшие летом 1931 года, она продолжилась и позже, а вопреки провозглашенной Конституцией 1936 года отмене ограничений гражданских прав, такие ограничения сохранялись вплоть до начала 1950-х годов.
Коллективизации сопутствовало резкое усиление нажима на Русскую Православную Церковь. Это и понятно: заповеди Христовы «Не убий» и «Не укради» входили в резкий антагонизм с новым политическим курсом. Большинство крестьян были православными верующими, сохраняли религиозный образ мыслей и уклад жизни. Для разрушения этих основ руководство СССР принимает ряд директив. В январе 1929 г. за подписью Л.М. Кагановича вышло постановление ЦК ВКП(б) «О мерах усиления антирелигиозной работы», а в феврале 1930-го – постановления ВЦИК и СНК СССР «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений». На их основе развернулось массовое закрытие храмов и репрессии против духовенства.
Иллюстрацией может служить дело о мнимой контрреволюционной организации, действовавшей под флагом церковного совета в селе Тумботино Павловского района. В числе других по этому делу был репрессирован местный священник Рафаил Павлович Виноградов. Он родился 25 октября 1876 в селе Павлове Горбатовского уезда, окончил Нижегородскую духовную семинарию, служил законоучителем Сормовской ЦПШ, священником с. Левашево Ардатовского уезда, с. Заскочиха Семёновского уезда, Выксунского Иверского монастыря. В 1930 состоял священником Благовещенской церкви с. Тумботино. Арестован 18.03.1930, Особой тройкой краевого ОГПУ приговорён к смерти, расстрелян в мае 1930 г. Вместе с батюшкой Рафаилом, как сообщает церковный историк Елена Власова, были осуждены и расстреляны трое из четверых арестованных мирян: староста Благовещенской церкви Василий Павлович Филатов, 65 лет, в прошлом волостной старшина, управляющий фабрикантов Кондратовых, бывший член Первой Государственной Думы; Гавриил Дмитриевич Гусев, 62 лет, бывший сельский староста, который так же, как и Филатов, избрал церковную деятельность, выполняя обязанности председателя церковного совета или церковного старосты; Иван Вадимович Родионов, 64 лет, бывший фабрикант, член церковного совета Благовещенской церкви.
С 1929 по 1933 г. в СССР было арестовано свыше 40 тысяч священно- и церковнослужителей. Большинство их приговорят к заключению в концлагерь, других расстреляют, а кто уцелеет, встретит мученическую кончину в 1937 году.
Репрессиям подверглись и ученые-аграрники школы Н.Д. Кондратьева и А.В. Чаянова, выступавшие за развитие сельского хозяйства на основе трудовой инициативы и кооперации. С целью их разгрома ОГПУ сфальсифицировало дело «Трудовой Крестьянской партии», мнимых членов которой обвинили во вредительстве и шпионаже. В начале 1932 года они были приговорены к заключению в концлагерь или ссылке. В провинции по делу «Трудовой крестьянской партии» было арестовано 1296 специалистов сельского хозяйства, из них 24 – члена Нижегородской краевой организации ТКП. В число нижегородцев, подвергшихся репрессиям, вошёл и профессор сельхозинститута Михаил Петрович Архангельский. Он был арестован 16 октября 1930 года и приговорён к 5 годам концлагеря с заменой на высылку в Сибирь. В качестве другого примера приведём дело 35-летнего агронома Александра Писнячевского. Александр Александрович был уроженцем Смоленска, в 1920-е годы заведовал Нижегородской краевой станцией защиты растений, являясь в то же время преподавателем сельхозинститута. Арестован 2 августа 1930 года, Коллегией ОГПУ приговорён 23.07.1931 к 5 годам концлагеря с заменой на высылку в Красноводск на тот же срок.
Идеологическое обеспечение репрессий выполняли советские журналисты и писатели. В шумную кампанию по очернению «врагов народа» включился и классик советской литературы Максим Горький. На газетных страницах он сыпал проклятия в адрес крестьян, инженеров-вредителей, деятелей русского зарубежья. В «Правде» от 15 ноября 1930 года появилась его печально знаменитая статья «Если враг не сдается, его уничтожают». В одном из своих писем Алексей Максимович с гневом писал: «Когда наконец перебита, уничтожена будет эта гнилая сволочь? А ГПУ действительно заслуживает орден».
Пройдет несколько лет, и каток репрессий покатит уже по тем, кто осуществлял крестьянский геноцид, ревностно фабриковал дела академиков, «славистов-фашистов», мифических «Промышленной» и «Крестьянской» партий. В 1937 году по закону исторического возмездия в огне террора сгорят десятки тысяч партийных функционеров, чекистов, деятелей агитпропа. Не переживёт сталинских чисток и А.М. Горький.
Новый всполох кампании по истреблению крестьянства произойдет в 1937 году. Ее поведут под флагом «кулацкой операции» НКВД, когда в соответствии с оперативным приказом наркома Ежова № 00447 подвергнутся безжалостному уничтожению остатки кулаков, священников, офицеров и прочих «антисоветских элементов» (см. http://rys-strategia.ru/publ/1-1-0-3099 ). Массовые чекистские операции 1937 года станут апофеозом «великой русской революции».
Станислав Смирнов
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/ |
