После роспуска первой Государственной думы перед государем стоял опрос: продолжать ли начатый опыт или признать его неудавшимся, как предлагали правые? Государь определенно высказался за первый путь, и в составе правительства он нашел именно того человека, который наиболее подходил для выполнения поставленной задачи — Петра Аркадьевича Столыпина

П.А. Столыпин был человек большого личного мужества, способный решать и энергично действовать, выдающийся оратор, искренне преданный государю монархист, не пытавшийся «ультимативно» навязывать ему свои взгляды. Перед министерским постом он занимал должность саратовского губернатора и в то же время был хорошо знаком и с земством, и аграрным вопросом, и с механизмом аппарата власти.

Назначенный премьером (с сохранением поста министра внутренних дел) в день роспуска первой Государственной думы (9.7.1906 г.), Столыпин первым же своим циркуляром (от 11 июля) обратил на себя внимание и вызвал за границей сочувственные комментарии. «Открытые беспорядки должны встречать неослабленный отпор. Революционные замыслы должны пресекаться всеми законными средствами», — говорилось в циркуляре и туг же добавлялось: «Борьба ведется не против общества, а против врагов общества. Поэтому огульные репрессии не могут быть одобрены... Намерения государя неизменны... Старый строй получит обновление. Порядок же должен быть «охранен в полной мере».

П.А. Столыпин хотел подчеркнуть направление своего кабинета, привлекши в его состав несколько общественных деятелей: так, в министры земледелия намечался Н. Н. Львов, в министры торговли А И. Гучков, обер-прокурором синода предполагалось назначить Ф. Д. Самарина. Но из этих переговоров ничего не вышло. Общественные деятели ставили слишком большие требования (пять министров из «общества» и опубликование их программы от имени всего кабинета). «Говорил с каждым по часу. Не годятся в министры сейчас. Не люди дела», — сообщил государь в записке Столыпину после бесед с Гучковым, Львовым и Самариным.

25 августа 1906 года в газетах появились одновременно два знаменательных документа: обширная программа намеченных правительством законодательных мер и закон о военно-полевых судах.

«Революция борется не из-за реформ, проведение которых почитает своей обязанностью и правительство, а из-за разрушения самой государственности, крушения монархии и введения социалистического строя» — говорилось в правительственном сообщении.

В перечень намеченных реформ «входили: свобода вероисповеданий, неприкосновенность личности и гражданское равноправие, улучшение крестьянского землевладения, улучшение быта рабочих (государственное страхование), введение земства в Прибалтийском и в Западном крае, земское и городское самоуправление в Царстве Польском, реформа местного суда, реформа средней и высшей школы, введение подоходного налога, объединение полиции и жандармерии и издание нового закона об исключительном положении. Упоминалось также об ускорении подготовки созыва церковного собора и о том, что будет рассмотрен вопрос, какие ограничения для евреев, «вселяющие лишь раздражение и явно отжившие», могут быть немедленно отменены.

Закон о «Военно-полевых судах», которому предшествовал длинный перечень террористических актов последнего времени, вводил в качестве временной меры особые суды из офицеров, ведавшие только делами, где преступление было очевидным. Предание суду происходило в пределах суток после акта убийства или вооруженного грабежа. Разбор дела мог длиться не более двух суток, приговор пригодился в исполнение в 24 часа.

Левая пресса главное внимание обратила на военно-полевые суды и не находила достаточно резких слов для их осуждения. Правая пресса высказывала недовольство программой намеченных других реформ.

П.А. Столыпину удалось разорвать заколдованный круг. До этого времени проведение реформ неизменно сопровождалось общим ослаблением власти, а принятие суровых мер знаменовало собою отказ от преобразований. Теперь нашлось правительство, которое совмещало обе задачи власти, и нашлись широкие общественные круги, которые эту необходимость поняли. В этом была несомненная историческая заслуга «Союза 17 октября»: октябристы стали серьезной политической силой, как первая в русской жизни правительственная партия; в этом и было их значение, хотя формальной связи с властью у них и не было.

Более правые партии смотрели с некоторой опаской на первые шаги Столыпина и зачастую резко их критиковали, но они не отказывались содействовать власти в борьбе с революционной смутой.

В обществе обозначился определенный поворот. Он сказался прежде всего на выборах в земства: почти везде проходили октябристы и более правые; кадеты теряли один уезд за другим. На выборах в Петербургскую городскую думу (в ноябре) победили консервативные «стародумцы». Конечно, избирательное право было очень ограниченным, но тот же состав избирателей в 1903 году голосовал за либералов.

Партия кадетов, собравшись в конце сентября на съезд в Гельсингфорсе, постановила фактически отказаться от «выборгского воззвания», не имевшего в стране ни малейшего успеха.

* * *

Правительство решило приступить к законодательной деятельности. Продолжавшийся политический конфликт не должен был долее задержать проведения насущных реформ» В нормальное время такое законодательство, по 87-й статье Основных Законов, разрешающей только проведение неотложных мер в промежутках между сессиями Государственной думы, было бы спорным с правовой стороны, но в переходный период, когда законность еще не вылилась в окончательные формы, такой образ действий был наиболее правильным.

Японская война и беспорядки 1904-1905 годов задержали проведение насущных преобразований. Положение крестьянства за последние годы не улучшалось, и это создавало удобную почву для революционной пропаганды в деревне. Но проделанная местными комитетами за 1899-1904 годы предварительная работа давала обширный материал для законодательной деятельности. Было выяснено, что главной причиной застоя или упадка крестьянского хозяйства было угнетение общинной личности крестьянина и отрицание частной собственности на землю.

Для привлечения крестьян на сторону революции левые политические партии обещали крестьянам раздачу помещичьих земель и этим «купили» их поддержку на выборах. Государь не пожелал идти по пути соревнования в демагогии и приобретать поддержку крестьян такими же приемами. Он думал о пользе целого и о завтрашнем дне. В конечном счете такое увеличение крестьянского землевладения быстро привело бы к новому, на этот раз безысходному кризису. Выбор был между неуклонным обнищанием крестьянства в целом и его дифференциацией. Сохранение имущественного равенства, власти общины над отдельным крестьянином приводило к общему упадку хозяйства. Необходимо было развязать энергию отдельных крестьянских хозяев.

Для того чтобы создать земельный фонд, были изданы: указ 12 августа о передаче Крестьянскому банку состоящих в сельскохозяйственном пользовании удельных земель (принадлежавших императорской фамилии), указ 27 августа о порядке продажи казенных земель, годных для обработки, указ 19 сентября об использовании для удовлетворения земельной нужды кабинетных земель на Алтае (состоявших в непосредственном ведении императора). Первые два указа создавали земельный фонд в несколько миллионов десятин для Европейской России, третий — открывал обширную площадь для переселения в Сибирь.

Указом 5 октября были отменены все сохранившиеся еще в законах правоограничения для крестьянского сословия. Оно было сравнено с другими в отношении государственной и военной службы, в отношении поступления в учебные заведения. Ограничения, отмененные 5 октября, касались главным образом власти «мира», сельского схода над отдельными крестьянами.

Указом 19 октября Крестьянскому банку было разрешено выдавать крестьянам ссуды под надельные земли. Эта мера уже означала признание личной собственности крестьянина на свой участок земли.

Все это было подготовкой основной меры—указа 9 ноября 1906 года о раскрепощении общины. Этим актом русская власть окончательно порывала с земельной политикой царствования императора Александра III, с народническими тенденциями охраны общины и становилась на путь развития и укрепления частной земельной собственности в деревне. В отмену закона 1894 года, установившего, что крестьяне и после погашения выкупных платежей могут выходить из общины только с ее согласия, указ 9 ноября предоставлял каждому отдельному крестьянину право выхода из общины в любое время. Крестьянин мог всегда требовать закрепления в единоличную собственность тех участков, которыми он фактически пользовался. Но для устранения чересполосицы указ устанавливал, что каждый крестьянин, при общем переделе, мог требовать сведения своей земли к одному участку («отрубу»). Наконец, в пределах каждого участка, указ утверждал право единоличного распоряжения домохозяина в отличие от принципа семейной коллективной собственности. Энергичным, хозяйственным крестьянам открывались, таким образом, широкие возможности.

Главная заслуга в проведении этой реформы принадлежит, бесспорно, П.А. Столыпину. В разработке указа участвовали А. В. Кривошеий, В. И. Гурко, А.И. Лыкашин, А.А. Ритгах и другие знатоки сельского хозяйства, но ответственность за решение спорного вопроса взял на себя П.А. Столыпин, встретивший в этом полную поддержку государя.

Таким образом, земельная реформа осуществлялась. Но она проводилась не в виде разрушения жизнеспособной части крупного землевладения и «благотворительной» прирезки земель крестьянам без разбора, а в виде поощрения хозяйственных, энергичных элементов крестьянства. Интересам лучших, крепких элементов, этой опоре государственного хозяйства, отдавалось предпочтение перед уравнительными и благотворительными соображениями.

Последствия этого закона могли сказаться не сразу; он был не агитационным приемом для успеха на выборах, а крестьянской реформой, в корне изменявшей общее положение в деревне.

Наряду с крестьянской реформой кабинет П.А. Столыпина провел по 87-й статье еще несколько важных мер: указ 14 октября о свободе старообрядческих общин, указ 15 ноября об ограничении рабочего дня и о воскресном отдыхе приказчиков и другие.

В избирательной кампании во II Государственную думу участвовали на этот раз и крайние левые. Боролось в общем на этот раз четыре течения: правые, стоящие за возвращение к неограниченному самодержавию; октябристы, принявшие программу премьер-министра Столыпина; кадеты и «левый блок», объединивший социал-демократов, социалистов-революционеров и другие социалистические группы.

Избирательная кампания носила теперь совершенно новый характер: при выборах в I Государственную думу никто не защищал правительство, теперь уже борьба шла внутри общества. Некоторые слои населения почти целиком повернулись против революции. II Дума была думой крайностей; в ней громче всего звучали голоса социалистов и крайних правых. Состав II Думы, по фракциям, был следующим: социал-демократы — 65; социалисты-революционеры — 34; трудовая группа — 101; народные социалисты — 14; кадеты — 92; мусульмане — 31; польское коло — 47; казаки — 17; октябристы и умеренные — 32; правые — 22; беспартийные — 50 (большинство правых, особенно духовенство и крестьяне, числилось беспартийными).

Насколько торжественно было открытие I Думы, настолько буднично прошло 20 февраля 1907 года открытие второй. Правые на этот раз провели в Думу несколько энергичных ораторов (В.М. Пуришкевича, В.В. Шульгина, еп. Евлогия, графа В. А Бобринского, П.Н. Крупенского, П.В. Новицкого и других). Если среди кадетов было несколько видных ораторов, то многочисленные социалисты, кроме молодого грузинского социал-демократа И.Г. Церетели и большевика Г.А. Алексинского, не выделили ни одного хорошего оратора.

Лучшим оратором во II Думе, по признанию и друзей и врагов, оказался Председатель Совета Министров П.А. Столыпин. Когда в заседании 6 марта Столыпин выступил с декларацией и развернул обширный план намеченных реформ, сразу почувствовалась перемена против времен I Думы: никто не кричал «в отставку!», а заключительные слова премьера были покрыты аплодисментами. Столыпин говорил:

«Правительству желательно было бы найти тот язык, который был бы одинаково нам понятен. Таким языком не может быть язык ненависти и злобы, я им пользоваться не буду».

Столыпин указал, что власть «должна была или отойти и дать дорогу революции... или действовать и отстоять то, что было ей вверено. Правительство задалось одною целью — сохранить те заветы, те устои, те начала, которые были положены в основу реформ императора Николая II.

Борясь исключительными средствами и в исключительное время, правительство привело страну во II Думу. Я должен заявить и желал бы, чтобы мое заявление было услышано далеко за стенами этого собрания, что тут, волею монарха, нет ни судей, ни обвиняемых и что эти скамьи не скамьи подсудимых, а это место правительства. Правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение какого-либо неустройства, но иначе оно должно отнестись к нападкам, ведущим к созданию настроения, в атмосфере которого должно готовиться открытое выступление. Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у власти паралич и мысли, и воли, все они сводятся к двум словам — «руки вверх!». На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием» с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: «Не запугаете!».

Слова Столыпина были, действительно, услышаны «далеко за стенами этого собрания» и произвели огромное впечатление и в России, и за границей. Во время последующих прений Столыпин процитировал резолюцию съезда социалистов-революционеров о терроре и закончил словами о том, что Россия «сумеет отличить кровь, о которой здесь так много говорилось, кровь на руках палачей, от крови на руках добросовестных врачей, которые применяли, быть может, самые чрезвычайные меры, но с одним упованием, с одной надеждой — исцелить трудного больного!».

10 мая Столыпин выступил вновь.

«В настоящее время государство у нас хворает, — говорил он, — самою больною, самою слабою частью, которая хиреет, является крестьянство. Ему надо помочь. Предлагается простой, совершенно автоматический способ: взять и разделить все 130 000 существующих в данное время поместий. Государственно ли это? Не напоминает ли это историю тришкина кафтана? — обрезать полы, чтобы сшить из них рукава? Господа, нельзя укрепить больное тело, питая его вырезанными из него самого кусками мяса; надо дать толчок организму, создать прилив питательных соков к больному месту, и тогда организм осилит болезнь».

Последние слова речи Столыпина получили широкую известность.

«В деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная, черная работа, — подчеркнул он, — Разрешить его нельзя, его надо разрешать! В Западных государствах на это потребовалось бы десятилетия; мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».

11 Дума старалась не дать правительству предлога для роспуска. Однако некоторые депутаты левых партий, широко пользуясь депутатской неприкосновенностью, вошли, для своей революционной деятельности, в связь с группой распропагандированных солдат различных полков, называвшей себя «военной организацией с.-д. партии». Так как в этой группе имелись и следившие за ее развитием агенты тайной полиции, правительству тотчас стало об этом известно. 4 мая при обыске на квартире рижского депутата с.-д. Озола было арестовано несколько членов этой организаций.

1 июня 1907 года Столыпин явился в Государственную думу, просил устроить закрытое заседание и предъявил на нем требование о снятии депутатской неприкосновенности со всех членов думской фракции с.-д. за устройство военного заговора. 3 июня 1907 года были арестованы все депутаты с.-д., которые еще не скрылись, и был издан манифест о роспуске Государственной думы. Население встретило роспуск Думы совершенно спокойно: не было ни демонстраций, ни попыток устраивать забастовки.

«Революция объективно закончилась», — писал П. Б. Струве.

Еще продолжались террористические акты, аграрные волнения даже усилились с открытием II Думы, но даже Ленин на конференции с.-д. признавал, что «революционной ситуации» больше нет. Это сознавала и власть. Пора было подвести итога переломных годов, пора было переходить к деловой, повседневной государственной работе. Проведение в жизнь крестьянской реформы, переустройство армии на основании опыта японской войны — все это требовало более спокойной обстановки. Но ни со II Думой, ни при новых выборах по прежнему закону этого необходимого замирания нельзя было достигнуть.

Новый избирательный закон (3.6.1907 г.) преследовал одну цель: создать, при минимальной ломке действующих законов, такое народное представительство, которое бы стало добросовестно работать в рамках существующих законов. Новый закон — это было его оригинальной чертой — никого не лишал избирательного права (только в Средней Азии было признано, что, эта область еще «не созрела» для выборов). Но существенно менялся удельный вес отдельных групп населения. В Европейской России по старому закону крестьяне избирали 42% выборщиков, землевладельцы — 31%, горожане и рабочие — 27%. По новому закону крестьяне избирали 22,5%, землевладельцы — 50,5%, горожане и рабочие — те же 27%. Но горожане при этом разделились на две «курии», голосовавшие отдельно, причем первая курия («цензовая») имела больше выборщиков. Кроме того, было сокращено представительство окраин: Польши — с 36 до 12 (и 2 депутатов от русского населения), Кавказа — с 29 до 10, что было отступлением от того начала имперского равенства, которое было положено в основу прежнего закона.

Но самый манифест 3 июня 1907 года имел еще большее принципиальное значение, чем избирательный закон. Он окончательно определил новый русский государственный строй, завершил ту перестройку, которая была начата рескриптом 18 февраля 1905 года, и создал ясность, которой так не хватало в переломные годы.

Манифест провозглашал, что историческая власть русского царя остается основой государства. Все законы исходят от нее. Манифестом 17 октября и Основными Законами 23 апреля установлен новый законодательный путь, ограничивающий царскую власть в области издания новых законов. Но в случае, если спасение государства не может быть достигнуто на обычном законодательном пути, за царской властью остаются обязанность и право изыскать иной путь. Отступление от обычного пути, закрепленного в Основных Законах, было допустимо, конечно, только в случаях крайней необходимости, ибо оно всегда колеблет правосознание и порождает смуту в душах. Но отрицать возможность таких случаев — значило бы закрывать глаза на действительность. Никакое государство не может идти на гибель ради соблюдения буквы закона.

Государь как был, так и остался Верховным вождем страны. Он вывел ее из войны и смуты и манифестом 3 июня 1907 года довел до конца дело преобразования: в России утвердился новый строй — думская монархия.

Н.Ю. Пушкарский