Вторую половину 1920-х гг. в истории Крыма принято считать временем относительного процветания и стабильности. Позади остался страшный голод, свирепствовавший до лета 1923 г. и унесший более 100 тыс. жизней, экономика полуострова, ранее пребывавшая в состоянии глубочайшего кризиса, в условиях новой экономической политики (НЭП) начала медленно оживать.

Началось восстановление промышленности. В Симферополе была открыта швейная фабрика. Еще большие успехи были достигнуты в сельском хозяйстве. В 1925 — 1926 гг. валовой сбор зерновых приблизился к довоенному, составив 40,4 млн. пудов, площадь виноградников составила 6004 гектаров, табачных плантаций — 3,9 тыс. га[i]. Заметную роль в аграрном секторе экономики полуострова стали играть крупные крестьянские хозяйства, использующие наемный труд односельчан[ii].

Житель Феодосии, музыкант Анатолий Ермолинский сравнил введение НЭПа  с «глотком чистого воздуха измученному народу» и дал в своих воспоминаниях красочные картины достатка и товарного изобилия:

«Всеми цветами радуги расцвел городской базар. На телегах, повозках, арбах из деревень приезжали крестьяне со всевозможными продуктами.

Окружавшие город сады, виноградники, огороды щедро одаривали жителей своими плодами. Оживились поселяне немецкой и болгарской колоний, снабжая город колбасами, окороками, фруктами, брынзой. Из русских деревень привозили молоко, творог, яйца и разную домашнюю птицу - живую и битую.

На склонах гор пасли огромные отары овец татары. Помимо этого занимались они садоводством и огородничеством, доставляя на базар плоды высокого качества. <…>

Мешками брали картофель. Капуста и другие овощи шли на засолку. Арбузов покупали по полсотни. Развозить приобретенное на рынке помогали хозяйкам люди с ручными рессорными тачками. Феодосийцы их в шутку прозвали "вридло" - временно исполняющие обязанности лошади.

Изобилие продуктов создавало огромную конкуренцию, благодаря чему цены были очень низкими. Товар отпускался с большим "походом". При этом покупатели непременно торговались, а торговцы охотно уступали, так как были заинтересованы продать как можно больше.<…>

Удивительно хороша была жизнь во времена нэпа, экономическая система которого исключала хищения и приписки, брак и порчу продуктов, недобросовестную уборку урожая. Все было доступно и дешево»[iii].

Вместе с тем, невзирая на позитивные изменения в экономической сфере, жизненный уровень большинства крымчан был ниже дореволюционного, что не могло не вызывать недовольства. Однако, в отличие от первой половины 1920-х гг., недовольство это носило преимущественно скрытые формы, и не доходило до активного противоборства режиму.

Как следствие, репрессивная политика власти в рассматриваемый период характеризовалась относительной «мягкостью». Преобладающими формами борьбы с инакомыслием в годы НЭПа являлись адми­нистративная высылка в отдаленные районы страны, а также лишение избирательных прав.

Юридическая основа возникновения и последующего становления института лишенчества была заложена уже в первые годы советской власти.

Так, ст.23 Конституции РСФСР, принятой V Всероссийским съездом Советов в заседании от 10 июля 1918 г., лишала «отдельных   лиц   и   отдельные   группы  прав,  которые используются ими в ущерб интересам социалистической революции»[iv].

В ст.65 Конституции приводился перечень лиц, не имевших права избирать и быть избранными в органы власти советского государства. Это:

а) лица, прибегающие  к  наемному  труду с целью извлечения прибыли;

б) лица, живущие на нетрудовой доход,  как-то:  проценты  с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т.п.;

в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники;

г) монахи   и   духовные  служители  церквей  и  религиозных культов;

д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов  и  охранных отделений,  а также члены царствовавшего в России дома;

е) лица, признанные в установленном порядке душевнобольными или умалишенными, а равно лица, состоящие под опекой;

ж) лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором[v].

Таким образом, еще на заре своего становления советский режим проводил политику классовой сегрегации. Декларировались преимущественные права рабочих и крестьян, от имени которых большевики управляли страной.

Но в годы Гражданской войны институт «лишенцев» по объективным причинам все же не стал массовым и не очень влиял на внутриполитическую ситуацию. Это объяснялось, в первую очередь, тем, что выборы в то время были скорее исключением, нежели правилом. Положение изменилось после провозглашения большевистским правительством новой экономической политики.

Поощрение частного предпринимательства, разрешение свободной торговли, внедрение элементов рыночной экономики привели к возникновению обширного слоя людей (так называемых «нэпманов»), которые также подпадали под действие ст.65 Конституции РСФСР, однако принципиально отличались от дореволюционных «бывших». Многие из них были рабочими и беднейшими крестьянами, которые восторженно встретили революцию и в годы Гражданской войны с оружием защищали советскую власть. Теперь в их лице государство видело источник потенциальной опасности, поскольку они олицетворяли собой тот самый капитализм, против которого большевики столь жестоко боролись. Опасения партийных руководителей были вполне обоснованными, поскольку с усилением частного сектора создавалась реальная перспектива захвата политической власти экономичес­ки окрепшими частниками, что было совершенно недопустимо. Именно поэтому вопрос о судьбе НЭПа и дальнейших его перспективах в партийных дискуссиях 1920-х гг. становится клю­чевым.

Понятна в этом контексте и логика первой Конституции СССР, принятой в 1924 г. Все ограничения ст.65 Конституции РСФСР 1918 г. в ней не только закреплялись, но и расширялись.

Институт «лишенчества» также регулировался инструкциями о проведении выборов в советы ВЦИК и других исполнительных органов. Поначалу разработкой инструкций по проведению выборов занимались местные исполнительные органы. С 1924 г. появляются единообразные инструкции, разработанные центральными исполнительными органами и обязательные для исполнения на всей территории СССР.

Одной из первых единообразных инструкций была Инструкция ВЦИК о выборах в Советы, дифференцирующая критерии поражения в правах отдельных категорий граждан. В ней была сделана попытка устранить несоответствие между курсом к поощрению различных форм экономической активности и избирательным законодательством, «наказывающим» за нее. В соответствии с новым направлением политики советского руководства была издана Инструкция о выборах в Советы 1926 г., в которой были расширены категории населения, подлежащие лишению избирательных прав. Данный документ являлся основой для рассмотрения дел «лишенцев»[vi].

Лишая человека избирательных прав, государство фактически выб­расывало его за борт жизни: «лишенец» подлежал увольнению с государственного предпри­ятия, прекращению оформления и выпла­ты пенсий, выселению с государ­ственной жилой площади, сня­тию с учета на бирже труда. «Лишенец» не мог избирать и быть избранным в руководящие государственные и партийные органы, общественные организации. Лица, лишенные избирательных прав, не имели возможности занять любую должность, а также учиться в средних специальных или высших учебных заведениях. По сути, «лишенцы» становились изгоями, и были обречены на полуголодное существование. Добавим сюда постоянные унижения. Человек ломался духовно, утрачивал собственное достоинство.

Члены семей «лишенцев» также теряли право на бесплатное образование и лечение, исключались из рядов ВКП (б), ВЛКСМ и пионерской организации. Служба в Красной Армии для них заменялась тыловым ополчением где-нибудь в Средней Азии, в Сибири и на Урале[vii]. Для крестьянина лишение избирательных прав означало конфискацию имущества, заключение под стражу с дальнейшим пребыванием в концлагере или ссылку вместе с семьей на принудительные работы. В сельскохозяйственном производстве эти семьи участия больше не принимали[viii].

Лишение избирательных прав происходило через городские, районные, областные (в Крыму – республиканская) избирательные комиссии. На вершине этой пирамиды стоял Президиум ЦИК СССР. В городе основанием для лишения права голоса служила справка из финансовых органов. Всякий, использовавший наемный труд, занимающийся мелкой розничной торговлей, владеющий предприятиями в сфере обслуживания, сдающий в аренду недвижимое имущество, рисковал оказаться в разряде «эксплуататорских классов». В селах лишение избирательных прав часто происходило и вовсе без документальной мотивировки: сельсоветы принимали соответствующее постановление, оформлялся протокол, и судьба человека была решена. С каждым годом границы разряда «лишенцев» все более расширялись. Инструкция ВЦИК от 4 ноября 1926 г. о порядке выборов в Советы предлагала местным органам принимать во внимание не только социальное происхождение потенциальных избирателей, но и род занятий.

Процедура лишения избирательных прав была не просто открытой – она сопровождалась доведением до сведения населения отпечатанных типографским способом списков «лишенцев»[ix].

Таким образом, новая экономическая политика стала своего рода социальной ловушкой для тех, кто поверил властям. Занявшись предпринимательской и индивидуальной трудовой деятельностью, люди неизбежно оказывались в числе неблагонадежных. Причем, на практике кампания по лишению избирательных прав затронула значительно большее число жителей Крыма, нежели «нэпманов».

В результате этих мероприятий в одном лишь Севастопольском районе за традиционные для крымских жителей занятия, промыслы и ремесла были лишены средств к существованию в 1924-1925, 1927-1929, 1930 гг. до 13% населения района и до 10% населения города. В сравнении с теми же показателями по СССР количество лишенных избирательных прав по Севастопольскому району было значительно выше - как планово, так и фактически (по сравнению с общесоюзными данными - до 6% «лишенцев» среди сельского населения, до 9% среди населения городов в среднем по СССР на 1930 г.)[x].

В целом по Крыму к окончанию избирательной кампании 1928-1929 гг. насчитывалось 26 815 человек, которые были лишены избирательных прав. В 1930 г. их количество сократилось до 16 720 человек. Однако статистика не учитывала тех, кто был лишен права голоса, а затем сумел добиться восстановления. Подсчеты, произведенные сотрудниками научно-редакционной группы «Реабилитированные историей», которая действовала на полуострове в украинский период, свидетельствуют, что за 1926-1936 гг. (время существования института «лишенцев») избирательных прав лишилось более 100 тыс. человек[xi].

Вследствие этой политики пострадало много крестьян.

Нередкими были случаи, когда в числе «лишенцев» оказывались инвалиды, старые люди, отцы семейств, где были малолетние дети. Они не могли вести хозяйство своими силами, и применяли наемный труд. Так, житель деревни Караджа Ак-Мечетского (ныне Черноморского) района Максим Апанасенко был лишен избирательных прав за применение наемного труда, кото­рый не применял никогда, за исключением периода болезни жены. Житель деревни Чонгурчи Джаманакского сельсовета Ак-Мечетского района Родион Гладырь, будучи инвалидом по зрению, постоянно, о чем знало все село, нанимал на сезон 1-2 рабочих. За это сельсовет дважды лишал его избирательных прав. Восстановиться в правах крестьянину удалось только в 1932 г.[xii] На Южном берегу Крыма лишенцами становились даже одинокие старики, сда­вавшие летом в наем свое жилье[xiii].

Эти мероприятия власти породили такое социально-уродливое явление как отказничество. Чтобы не лишиться избирательных прав, дети отрекались от родителей, жены - от мужей.

Так, из восстановленных в правах сельских «лишенцев» в Севастопольском районе в апреле-июле 1930 г. подавляющее большинство составили бывшие иждивенцы. Причины к восстановлению в правах назывались, например, такие: «ведет самостоятельное от отца хозяйство», «является членом семьи крестьянина, лишенного прав за мелкую торговлю», «развелась с мужем и не зависит от него материально», «отсутствие материальной зависимости от родителей-лишенцев». Намеренное отмежевание от родителей-«лишенцев» наблюдалось у их иждивенцев. Нередко оно выражалось в очень резкой форме. Например, дети «лишенцев», достигшие совершеннолетия и пораженные в правах, могли заявить: «не желаю отвечать за родных и нести за них вину»[xiv].

Отказничество было столь массовым, что местная пресса не успевала публиковать все подобные сообщения, а в гостипографии были изготовлены и размножены бланки для таких заявлений.

Наглядное представление о масштабах политических преследований в крымской деревне можно составить на основе следующих цифр. Так, в Ичкинском сельсовете Феодосийского района права голоса при выборах сельсовета лишились 379 человек (или 25% от общего числа избирателей). В Ленинском сельсовете Керченского района количество «лишенцев» составило 143 человека (или 24,3% от числа избирателей), а в Карасанском сельсовете из 850 избирателей «лишенцев» было 172 человека (или 20%), причем большей частью – середняки[xv]. Особенно много «лишенцев» насчитывалось среди немецких крестьян, которые традиционно считались хорошими хозяевами. Только в 1926 г. по всему Крыму были лишены избирательных прав 3 180 немцев, что составляло 16.6%[xvi] (по другим оценкам – 17%)[xvii] по отношению к общему числу немецких избирателей. В Севастопольском районе лишение избирательных прав происходило даже с некоторым опережением, чем в других административно-территориальных единицах Крымской АССР[xviii].

Так происходило вытеснение экономически сильных крестьян из активной политической жизни, и создавалось широкое поле для деятельности бедняцко-батрацких элементов,  которые в создавшихся условиях могли стать проводниками  большевистской политики в крымской деревне.

В числе «лишенцев» оказались служители всех религиозных культов. Отнесенных к этой категории ждало выселение за пределы Крыма. Та же участь ждала и наиболее ревностных верующих и служителей культовых зданий. Важно отметить, что практически никто из этой группы впоследствии не был восстановлен в правах. Минимальный шанс давало официальное и публичное отречение от сана.

Тем не менее, многим «лишенцам» удавалось в конечном итоге добиться восстановления своего конституционного права и социального статуса. Этому предшествовало долгое хождение по инстанциям, жалобы, заявления. Восстановлением в правах занимались различные учреждения: сельсоветы, райисполкомы, ЦИК Крымской АССР, ВЦИК РСФСР. При исполкомах всех уровней действовали комиссии по рассмотрению жалоб лишенцев. Активную роль в восстановлении в правах играли сельские сходы[xix].

В одних случаях граждане пытались добиться отмены решений избиркомов, если они, по мнению пострадавших, были приняты незаконно. В других – обращались с просьбами о восстановлении в правах по истечении пятилетнего срока «перевоспитания общественно-полезным трудом». Оба пути были сложными.

Для получения необходимого пятилетнего стажа «общественно-полезной» трудовой деятельности следовало поработать на одном из общенародных предприятий. Попасть туда «лишенцам» было весьма нелегко. Как правило, кто-то из членов семьи уезжал в отдаленные районы страны, где местная администрация закрывала глаза на сомнительный статус работников. Использовали их чаще всего в неквалифицированном тяжелом труде.

Поэтому большинство «лишенцев» действовали иначе. Искали какие-либо зацепки в своей биографии (служба в Красной армии, участие в революционном движении) или процедурные нарушения, чтобы добиться восстановления в правах как можно скорее. Однако и в этом случае возвращение избирательных прав растягивалось на долгие годы.

Некоторые крымчане пытались сопротивляться, но организованной их борьба не была. Речь можно вести только о единичных случаях. Так, в деревне Фоти-Сала Бахчисарайского района лишенный избирательных прав татарин Умер Абдулла был арестован за покушение на убийство председателя избиркома. Прокурор Феодосийского района сообщал о факте избиения члена избиркома в деревне Ислам-Терек. Крымские чекисты выявили в Керченском районе попытки «задабривания» кулаками сельской администрации и «авторитетной части бедняков» с целью получения избирательных прав[xx].

Кампания по лишению избирательных прав проводилась до 1936 г. и стала первой по-настоящему массовой акцией политических преследований в СССР. Имеются основания предполагать, что по числу «лишенцев» Крымская АССР была лидером. Принятие в 1936 г. новой сталинской Конституции формально прекратило эту порочную практику. Фактически же, при приеме на работу люди вынуждены были всякий раз отвечать на неудобный вопрос: «были ли вы когда-либо лишены избирательных прав?». Таким образом, дискриминация сохранялась.

Надо сказать, что лишение избирательных прав не было единственным видом репрессий, которые практиковались в этот период. Проводились антирелигиозные кампании, в ходе которых происходило закрытие храмов. Часто это делалось без учета мнения верующих и приводило к конфликтам с властями.

Специальная комиссия ВЦИК, побывавшая на полуострове в августе 1925 г., отмечала в своем докладе «ряд ненормальностей и отклонений на местах», что крайне отрицательно сказывалось на отношении крестьянства к советской власти. Так, во время праздников Рождества Христова и Пасхи, а также накануне и в дни других больших религиозных праздников по инициативе партийных и комсомольских организаций устраивались коммунистические и комсомольские торжества, в процессе которых организовывались шествия, инсценировки, концерты, спектакли, фейерверки антирелигиозного содержания. В ряде мест к этим праздникам приурочивалось закрытие церквей, снятие с них крестов, публичное сожжение икон. Некоторые органы власти запрещали веровавшим совершать «крестные ходы» и другие богослужебные обряды. Такие действия вопреки воле большинства крестьян создавали в ряде мест нездоровую обстановку. Имелись случаи столкновений между крестьянскими массами и милиционерами, коммунистами, комсомольцами приводившие к смертельным исходам с обеих сторон[xxi].

К контрреволюционной деятельности приравнивалось любое инакомыслие. Так, в мае 1926 г. в Симферополе по обвинению в «антигосударственном заговоре» была арестована группа учащихся в количестве 9 человек. Поводом для ареста по столь серьезному обвинению послужило то, что эти молодые люди заключили между собой «Союз мыслящей молодежи», члены которого должны были регулярно повышать свой образовательный уровень, так как, по их мнению, только высокообразованный человек может находится на верхней ступени общественной лестницы. В итоге четверых участников дела приговорили к заключению в Соловецком концлагере, остальных — освободили из-под стражи[xxii].

В целом, характеризуя период НЭПа, отмечая его положительную роль в восстановлении экономики Крыма в 1920-е гг., следует помнить, что с самого начала руководство большевистской партии подчеркивало временный характер этой политики. Стратегической целью по-прежнему оставалось построение централизованного планового хозяйства, где средства производства были сосредоточены в руках государства. Следует согласиться с оценкой британского историка Роберта Конквеста, что, «объявив НЭП, Ленин спас страну от полной катастрофы и в то же время удержал власть партии»[xxiii].

Поэтому, хоть в массовом сознании НЭП и сейчас ассоциируется с романами Ильфа и Петрова «12 стульев» и «Золотой Теленок», картинами разгульной жизни и экономическими аферами, реальность, как видно из вышеизложенного, весьма далека от этого образа.

Частичное возвращение элементов рыночных отношений, разрешение свободной торговли и частной инициативы имело «оборотную сторону». Опасаясь усиления «частника» и его проникновения в партийные и государственные структуры, позиционировавшая себя как «рабоче-крестьянская» и «народная» власть, отринула важный демократический принцип – «один человек - один голос»[xxiv].