Перспективы прошлого и настоящего
Петр Аркадьевич Столыпин и его реформы не обделены вниманием не только историков, но и многочисленных публицистов, людей самых разных взглядов и пристрастий. С самого их начала и на протяжении всего XX века его преобразования оставались предметом политических дискуссий. Один из современников и сторонников реформ, проф. А Кофод так говорил об этом: «Многое было говорено и писано в защиту землеустройства, еще больше в порицание его, но и та и другая стороны редко обходились при этом без переоценки положения дела и разного рода преувеличений. Во многих случаях доводы за и против, будучи построены на отдельных фактах, не допускавших обобщения, одинаково отличались недостаточною объективностью, а заключения — необоснованностью» (Кофод А. Русское землеустройство. СПб., 1914. С. 3-4.). Конечно, нелепо возводить столыпинские реформы в ранг некоей панацеи от всех российских бед, но, тем более неправомерно оставаться на старых позициях советской историографии и повторять (уж который раз!) об их провале, «непопулярности» в народе, утверждать, что Столыпин к концу жизни пересмотрел свое отношение к общинной собственности на землю, предпочитая ее частной, последние годы был уже «мертв» как политик, а его отставка и последующее «забвение» были очевидны. И также неправильно считать, что единственное место Столыпинских реформ сейчас — это запыленные архивные полки и только историки должны заниматься их изучением.
В этой связи, хотелось бы оценить эффективность реформ не только через цифры и строчки статистических отчетов и земледельческих переписей (хотя и они впечатляют), показывающих рост урожайности хлебов, количества кооперативов, потребления и экспорта российского продовольствия. Нашим российским реформам, к сожалению, очень часто не хватает исторического опыта. Конечно, история дважды не повторяется, но, очевидно, необходимо оценить, в чем реформаторская деятельность П.А. Столыпина — «российского Бисмарка», как многое называли его, актуальна для нынешней России.
Считается, что самая лучшая похвала та, которая звучит из уст твоего противника. Так уж сложилось, что в то время, когда в России еще шли бесконечные дебаты — стоит ли развивать столыпинское земельное законодательство или осторожно «свернуть реформы», представители немецкой правительственной комиссии (включавшей в свой состав чиновников имперского министерства земледелия) ясно видели перспективы очевидных успехов первых лет реформирования российской экономики. По воспоминаниям Д.Н. Любимова (управляющего делами Главного комитета по землеустройству) комиссия, возглавляемая проф. Аугагеном, «была поражена» итогами работы столыпинских землеустроительных комитетов. В отчете комиссии говорилось, что «если реформа будет продолжаться при ненарушении порядка в империи еще десять лет, то Россия превратиться в сильнейшую страну в Европе. Огаетом... сильно обеспокоилось германское правительство и особенно император Вильгельм II» (Кривошеий КА. Александр Васильевич Кривошеин. Судьба российского реформатора. М., 1993, с. 111). «Мое заключительное мнение, — подчеркивал Аугаген, — я выражу словами одного швейцарца, выдающегося сельского хозяина Харьковской губернии: «Еще 25 лет мира России и 25 лет землеустройства — тогда Россия сделается другой страною» (РГИА, Ф. 408, Оп. 1. ,Д. 1628, Лл. 1,24).
Непримиримый критик любых правительственных начинаний, будущий «вождь мирового пролетариата» В.И. Ленин признавался, что в случае успеха столыпинской реформы революционерам в России нечего делать и можно смириться с мыслью о пожизненной эмиграции. На Лондонском съезде партии эсеров (сентябрь 1908 года) отмечалось:«... Правительство, подавив попытку открытого восстания и захвата земель в деревне, поставило себе целью распылить крестьянство усиленным насаждением личной частной собственности или хуторским хозяйством. Всякий успех правительства в этом направлении наносит серьезный ущерб делу революции... С этой точки зрения современное положение деревни прежде всего требует со стороны партии неуклонной критики частной собственности на землю, критики, чуждой компромиссов со всякими индивидуалистическими тяготениями». (Из речи П.А. Столыпина о земельном законопроекте и землеустройстве в Государственной Думе 5 декабря 1908 года).
Итак, первое, весьма актуальное для нас положение — продуманная политика реформ гибельна для революции. Реформы, хотя и начинаются, как правило, в условиях политической нестабильности, приводят позднее к укреплению государства. По справедливому замечанию А. Прейера, австрийского ученого — аграрника: «Великие реформы, коренным образом изменяющие все основы важных государственных отраслей в области материальных или личных отношений, обыкновенно предпринимаются после огромных внешних потрясений. Таким же путем и по той же причине осуществляется перед нами в России переворот в земельном строе... семь лет прошло уже с начала земельной реформы. Из осторожного и неуверенного начинания она разрослась до таких размеров, что предстала перед нами как предприятие первостепенного значения для русского народного хозяйства». (Preyer. Die Russische Agranvform. Jena, 1914).
Полезен и опыт деятельности самого П.А. Столыпина как политика, талантливого государственного деятеля — реформатора. Российская политическая система, опиравшаяся на давнюю традицию сильной монархии, сильной исполнительной власти, оказалась, в начале века, раздробленной событиями «первой русской революции» и Императорским Манифестом 17 Октября 1905 года. Этим актом впервые в истории нашего Отечества провозглашался принцип разделения властей и вводилось понятие представительной власти на высшем государственном уровне. Ее носитель — Государственная Дума, (особенно первых двух созывов), переживала период «революционной эйфории» и всяческое покушение на свою «законодательную работу» воспринимала как оскорбление и нарушение демократии. В этих условиях премьер-министру приходилось вести гибкую и, вместе с тем, принципиальную политику, стремиться к достижению согласия с Думой, но и не отступать от позиций государственной пользы. Амбиции многих думских депутатов, радикализм целых фракций не принимались в расчет П.А. Столыпиным, политика компромиссов и соглашений отвергалась, если речь шла о выборе между государственной стабильностью и «целесообразностью текущего момента».
Исполнительная власть должна быть уверена в правильности выбранного политического курса, должна брать на себя ответственность за проводимую политику и не бояться беспредметной критики в своей адрес. Такая власть будет пользоваться авторитетом и уважением и именно такая власть нужна России — вот лейтмотив большинства выступлений Петра Аркадьевича перед депутатами российского парламента. Столыпин, безусловно, был политиком сильным, уверенным в правоте своих действий. «Для лиц, стоящих у власти, нет греха большего, чем малодушное уклонение от ответственности. И я признаю открыто: в том.... что мы, как умеем, как понимаем, бережем будущее нашей родины и смело вбиваем гвозди в ... сооружаемую постройку будущей России, не стыдящейся быть русской, и эта ответственность — величайшее счастье моей жизни...» (Речь П.А. Столыпина перед депутатами Государственной Думы 27 апреля 1911 года).
Решение о введении земства в западных губерниях Российской империи, проведенное по 87-й статье «Основных Законов», в обход Государственного Совета (март 1911 г.) серьезно осложнило отношения Столыпина с верхней палатой российского парламента — Государственным Советом. Начались разговоры о возможной скорой отставке премьера. Столыпин так заявил об этом в своем последнем выступлении перед депутатами Думы: «Первый путь — это ровная дорога и шествие по ней почти торжественное под всеобщее одобрение и аплодисменты, но дорога, к сожалению, не приводящая никуда... Второй путь — путь тяжелый и тернистый, на котором под свист насмешек, под гул угроз, в конце концов, все же выход к намеченной цели...» (Речь П.А. Столыпина, 27 апреля 1911 года).
Премьер, не колеблясь, всегда выбирал второй путь, максимально используя права, предоставленные законом. «Если, например, в случае голода законодательные учреждения, не сойдясь между собой, скажем на цифрах, не могли бы осуществить законопроект о помощи голодающему населению, разве провести этот закон возможно было бы иначе, как в чрезвычайном порядке...» Если исполнительная власть, от устойчивости которой зависела российская стабильность во все кризисные эпохи, сможет уважать себя, то она добьется, чтобы ее уважали и с нею считались другие ветви власти.
Часто можно встретить утверждение, что проведение реформ возможно лишь в условиях всеобщего покоя и стабильности. Опыт Столыпинских преобразований свидетельствует об обратном. Его реформы были вызваны революционными потрясениями но их реализация обеспечила бы России долгожданную устойчивость. В этом смысле следует понимать известные слова премьера «сначала успокоение, а потом реформы». А для их успеха считались допустимыми и принуждение, и жесткость и, даже, «социальная несправедливость»: «Власть — это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка, поэтому, осуждая всемерно произвол и самовластие, нельзя считать опасным безвластие». «Безвластие власти ведет к анархии; правительство не может быть аппаратом бессилия», но и не являясь в то же время аппаратом насилия. На правительстве лежит «святая обязанность ограждать спокойствие и законность». Здесь следует говорить не о «реакции», которую так боялась «демократическая общественность», а о «порядке, необходимом для развития самых широких реформ». Что же касается способов их проведения, то действующее законодательство должно предоставить правительству все необходимые для этого полномочия: «применять существующие законы впредь до создания новых».
Но власть, при всей ее силе и твердости, не может держаться на слепом подчинении и страхе. Следующий урок Столыпинской реформы, урок, подтверждаемый всей историей России XX века — умение власти искать и создавать свою социальную опору. Столыпин прекрасно понимал, что государственная стабильность держится в первую очередь на тех, кто в этой стабильности заинтересован. Общественная поддержка Столыпинских преобразований — это поддержка со стороны тех, кто имеет собственность, причем ее размеры и форма не имеют значения. Это может быть и собственность интеллектуальная и собственность на, выражаясь марксистской терминологией, «средства производства» и собственность на недвижимость. Это поддержка со стороны того самого «среднего класса», который заинтересован в сохранении порядка в стране и проведении выгодных ему реформ, класса, который хочет и умеет работать на себя и на свое Отечество. И не случайно Столыпин считал главной опорой власти не финансовую или промышленную элиту, не верхи чиновничества, не «высший свет», аристократию, или политических «олигархов», а наиболее многочисленное сословие, основного производителя российской экономики — российское крестьянство.
Для создания этой опоры правительству требовалось разрешить пресловутый «земельный вопрос», тяжесть которого не переставала давить на Россию. Категорически отвергая леворадикальные проекты «социализации» и «национализации», кадетские проекты «частичного отчуждения частновладельческих земель за выкуп», Столыпин верил, что у крестьянина достаточно сил, чтобы самостоятельно работать на собственной земле. Он не соглашался и с установившимся мнением столичной бюрократии, что крестьянина надо постоянно опекать, следить, и знаменитая формула «тащить и не пущать» всегда лучше и полезнее призрачной экономической свободы. К тому же ведь разрушение общины — это якобы посягательство на устои русской народной жизни! Не разделял он и точку зрения российских либералов, полагавших, что стоит только «просветить деревню», то есть построить там как можно больше школ, библиотек, больниц и жизнь крестьянского мира полностью преобразится. Всем вышеперечисленным программам Столыпин предпочитал одну простую, ясную цель — через возрождение свободного хозяина произойдет возрождение государства и невозможными станут любые революционные перемены. А осознав, почувствовав себя свободным хозяином, крестьянин поймет и пользу просвещения и эффективность новых методов земледелия и проявит интерес к политике. Цель правительства — «... поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода. Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды рук своих и представить их в неотъемлемую собственность. Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная. Такому собственнику — хозяину правительство обязано помочь советом, помочь кредитом...».
Весьма показательны слова Столыпина с которыми, думается, мог бы согласиться каждый современный реформатор: «...Правительство наряду с подавлением революции, задалось задачей поднять население до возможности на деле, в действительности воспользоваться дарованными ему благами. Пока крестьянин беден, пока он не обладает личною земельною собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы. Для того чтобы воспользоваться этими благами, ведь нужна известная, хотя бы самая малая доля состоятельности. Мне, господа, вспомнились слова нашего великого писателя Достоевского, что «деньги — это чеканенная свобода». Поэтому правительство не могло не идти навстречу, не могло не дать удовлетворения тому врожденному у каждого человека, поэтому и у нашего крестьянина, чувству личной собственности, столь же естественному, как чувство голода, как влечение к продолжению рода, как всякое другое природное свойство человека. Вот почему раньше всего и прежде всего правительство облегчает крестьянам переустройство их хозяйственного быта и улучшение его и желает из совокупности надельных земель и земель, приобретенных в правительственный фонд, создать источник личной собственности...» Безусловно, чувство собственности, материальное благополучие, достаток, добытый упорным трудом есть настоящая свобода, есть благословенная свобода, ибо на праведный крестьянский труд снизойдет Благодать Господня.
Владение собственностью, чувство хозяина своей земли сделает неизбежной его заинтересованность в эффективной системе местного самоуправления. Земство станет близким для крестьянина, для его повседневных нужд. По мнению российского премьера, волость — базовая ячейка местного самоуправления должна стать не только низшей налоговой единицей, не только средством, источником для сбора налогов, но реальной властью:«... Чем ближе к населению, тем жизнь упрощается и тем необходимее остановиться на ячейке, в которой население могло бы найти удовлетворение своих простейших нужд. Таким установлением... должна явиться бессословная, самоуправляющаяся волость в качестве мелкой земской единицы... В ведение волости должны входить все земли, имущества и лица, находящиеся в ее пределах» (Речь во 2-й Государственной Думе 6 марта 1907 года). В ведение волостного земства предполагалось передать все вопросы связанные с земельными переделами, а также местную полицию (аналогичную полицейской системе на уровне волости в США). Финансовой базой волостного земства должен стать налог с недвижимости:«... в ведение волости должны входить все земли, имущества и лица, находящиеся в ее пределах.... лица владеющие землею совместно, миром, то есть главным образом владельцы надельной земли, образуют из себя, исключительно для решения своих земельных дел, особые земельные общества... Земельным обществам не будет присвоено никаких административных обязанностей, создаются ли они для совместного ведения бывшими надельными землями, причем предполагаются меры против чрезмерного сосредоточения этих земель в одних руках и против чрезмерного дробления их, а равно и к упрочению совершения на них актов...».
«Мелкий земельный собственник, несомненно, явится ядром будущей мелкой земской единицы; он трудолюбивый, обладающий чувством собственного достоинства, внесет в деревню и культуру, и просвещение, и достаток. Вот тогда, тогда только писаная свобода превратится и претворится в свободу настоящую, которая, конечно, слагается из гражданских вольностей и чувства государственности и патриотизма...».
К сожалению, проект о введении волостного земства так и не был осуществлен при жизни Петра Аркадиевича. Но своеобразной альтернативой волостному крестьянскому самоуправлению стало развитие кооперации. Порывая с общиной, бывшей для крестьянина традиционной формой его социальной защиты, владелец искал и находил в кооперации новую и притом более устраивающую его как собственника и товаропроизводителя форму защиты своей самостоятельности в рыночных отношениях. Статистика роста кооперативных товариществ действительно впечатляющая.
Если за шесть предреформенных лет (1900-1905 гг.) численность кредитных кооперативов увеличилась в стране с 800 до 1431, а ежегодный прирост равнялся 105 кооперативам, то за последующее пятилетие количество кредитных кооперативов превысило 11 тысяч, а ежегодный прирост перекрыл соответствующие показатели предшествующего периода почти в 11,5 раза (Тотомианц В. Ф. Кооперация в России, Прага, 1922,с. 55,70.). Ведущее положение среди различных форм кооперативов занимали кредитные и ссудно-сберегательные товарищества. При этом, если объем сбережений в ссудо-сберегательных товариществах за период с 1905 по 1915 год вырос в 6 раз, то в кредитных — более чем в 41 раз. Значительной была и финансовая помощь государства кооперативом: «Ни в одной другой стране, за исключением может быть Индии, — писал В.Ф. Тотомианц, — кредитная кооперация не пользовалась такой поддержкой государства, как в России» (Тотомианц В.Ф. Указ. Соч. С.70).
Еще один, также весьма актуальный урок реформ — патриотизм — подлинный и мнимый. Экономически сильное государство будет иметь авторитет в мире гораздо больший чем государство, которое способно только угрожать соседям своей армией и кичиться прошлыми победами. Неудачи в русско-японской войне очень хорошо это подтвердили. Столыпин понимал, что проводить активную внешнюю политику можно, прежде всего, укрепив собственную экономическую базу, перестроив ее на началах частной собственности, личной свободы и кооперативной солидарности. В беседе с редактором саратовской газеты «Волга» он так говорил об этом:
«...Бодрый оптимизм, наблюдаемый в нашей провинции, совпадает с проведением в жизнь земельной реформы. Я полагаю, что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина собственника, мелкого землевладельца, и когда эта задача будет осуществлена, — гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом гражданственность. А у нас обыкновенно думают наоборот». Добавим от себя — думают, подчас, и до сих пор. «Итак, на очереди главная задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед всем миром. Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для нас всех русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!» («Новое время», 3 сентября 1909 г.).
Именно эта суть реформы и должна, на наш взгляд, интересовать современных политиков. Именно на этом пути возможен реальный путь российских реформ. А современным «ура-патриотам» неплохо было бы усвоить еще одну истину — чувство патриотизма складывается не только из любви «к родному пепелищу и любви к отеческим гробам». Чувство патриотизма должно основываться и на осознании себя как хозяина своей земли и гражданина своего государства, сознании собственного достоинства и убежденности в том, что твое государство не только аппарат для сбора налогов и повинностей, но, более всего, твой защитник, твой союзник, который помогает и защищает тебя, и кого ты также защитишь в годину опасности.
В этом заключается, очевидно, суть той самой национальной идеи, о которой так часто спорят наши современники.
Реформы Столыпина были рассчитаны на здоровое экономическое возрождение России. Напомним, что к этому времени в России была стабильная финансовая система, устоявшая несмотря на потрясения русско-японской войны и революции 1905 года. Реформы ориентировались, в первую очередь, на российскую провинцию, а не на столичные центры. Столичная элита чуждалась проводимых преобразований, а либеральная интеллигенция скептически — снисходительно наблюдала за усилиями правительства по реформированию государства.
Столыпин сознавал, что работать приходится в сложнейших условиях. С одной стороны — постоянная подрывная работа революционного подполья. С другой — непонимание необходимости перемен представителями «правящей элиты», аристократии, высшего чиновничества, а подчас и самого Императора. Приходилось работать почти в одиночку. Не исчезала и постоянная угроза войны, опасность взрыва «порохового погреба Европы» — Балкан. В такой обстановке каждый год, каждый месяц был важен для осуществления задуманных реформ.
Последние дни жизни премьера... Столыпин приезжает в Киев на торжества, посвященные открытию памятника Александру II. Символично, что открывая памятник «Царю — освободителю», «Царю — реформатору» 30 августа 1911 года Петр Аркадьевич через два дня (1 сентября) повторил трагическую судьбу своего предшественника, погибнув от рук террориста. Убийство премьера стало еще одно доказательством того, что для революционеров есть только один путь к достижению своих целей — путь насилия, убийства, террора.
Но смерть премьера не остановила начатых преобразований. Народ поверил власти, крестьянство в большинстве своем, не осталось равнодушным к проводимой реформе. «Одним из глубоких и важнейших явлений переживаемой нами эпохи в истории России, — писал в 1916 году известный русский экономист проф. А.В. Чаянов, — является мощное, полное юной энергии возрождение русской деревни... Никогда раньше наша деревня не испытывала такого мощного просветительного воздействия, какое испытывает теперь...» (Чаянов А.В. Методы изложения предметов. М., 1916, с. 1-2). По его же оценке и в 1917 году, в году традиционно считающимся началом «второй русской смуты» крестьянин — собственник доминировал в деревне: «...Крестьянское хозяйство 1917 года не то, каким было крестьянское хозяйство 1905 года... иначе обрабатываются поля, иначе содержится скот, крестьяне больше продают, больше покупают. Крестьянская кооперация покрыла собой нашу деревню и переродила ее. Стал развитее и культурнее наш крестьянин...» (Чаянов А.В. Что такое аграрный вопрос? М., 1917, с.9.).
А вот как описывал в своих воспоминаниях села Московской губернии (губернии центра России, всегда страдавшего от малоземелья, чересполосицы, скудного инвентаря и др.) известный писатель русской эмиграции Ф. Степун: «...У нас в Московской губернии шло быстрое перераспределение земли между помещиками и крестьянством. Подмосковные помещики... беднели и разорялись с невероятною быстротою; умные же и работоспособные крестьяне, даже не выходя на отруба, быстро шли в гору, смекалисто сочетая сельское хозяйство со всяким промыслом: многие извозничали в Москве, многие жгли уголь, большинство же зимою подрабатывало на фабриках. Большой новый дом под железною крышею, две, а то и три хорошие лошади, две-три коровы — становилось не редкостью. Заводились гуси, свиньи, кое-где даже и яблоневые сады. Дельно работала кооперация, снабжая маломочных крестьян всем необходимым, от гвоздя до сельскохозяйственной машины.
Под влиянием духа времени и помещики все реже разрешали себе отказывать крестьянам в пользовании своими молотилками и веялками. Ширилась земская деятельность. Начинала постепенно заменяться хорошею лошадью мелкая, малосильная лошаденка — главный строитель крестьянского хозяйства. Улучшались больницы и школы, налаживались кое — где губернские и уездные учительские курсы. Медленно, но упорно росла грамотность...» (Ф.А. Степун. Россия в канун первой мировой войны. //Вестник Академии наук СССР, 1991, №10, с. 115.).
Но не только аграрным преобразованиям уделяли внимание российские реформаторы в начале XX века. Земельная реформа, как мощный локомотив должна была потянуть за собой и другие отрасли экономики. Так при разрешении не менее острого для России «рабочего вопроса» предполагалось повсеместное введение рабочего самоуправления, профсоюзных организаций, разработанного рабочего законодательства:«... реформа рабочего законодательства должна быть проведена в двоякого рода направлении: в сторону оказания рабочим положительной помощи и в направлении ограничения административного вмешательства в отношения промышленников и рабочих, при представлении как тем, так и другим необходимой свободы действий через посредство профессиональных организаций и путем ненаказуемости экономических стачек. Главнейшей задачей в области оказания рабочим положительной помощи является государственное попечение о неспособных к труду рабочих, осуществляемое путем страхования их, в случаях болезни, увечий, инвалидности и старости. В связи с этим намечена организация врачебной помощи рабочим... установленные ныне нормы труда малолетних рабочих и подростков должны быть пересмотрены с воспрещением им, как и женщинам, производства ночных и подземных работ... продолжительность труда взрослых рабочих предполагается понизить...».
Аналогичные меры предполагалось провести и в системе народного образования. Была принята программа введения всеобщего начального образования по всей России: «Сознавая необходимость приложения величайших усилий для поднятия экономического благосостояния населения, правительство ясно отдает себе отчет, что усилия эти будут бесплодны, пока просвещение народных масс не будет поставлено на должную высоту... Школьная реформа на всех ступенях образования строится министерством народного просвещения на началах непрерывной связи низшей, средней и высшей школы, но с законченным кругом знаний на каждой из школьных ступеней. Особые заботы министерства... были направлены к подготовке преподавателей для всех ступеней школы и к улучшению их материального положения... ближайшей своей задачей министерство просвещения ставит установление совместными усилиями правительства и общества (что весьма важно отметить, поскольку правительство и в этой реформе, равно как и в других, рассчитывает на широкую, деятельную общественную поддержку — прим. В.Ц.)... общедоступности, а впоследствии и обязательности, начального образования для всего населения Империи... министерство озабочено созданием разнообразных типов учебных заведений, с широким развитием профессиональных знаний, но с обязательным для всех типов минимумом общего образования, требуемого государством...» (Выступление ПА. Столыпина во 2-й Государственной думе 6 марта 1907 года).
Первая мировая война остановила дальнейшее продвижение России по пути реформ. С началом военных действий практически полностью прекратились землеустроительные работы, крестьянство, российский средний класс пошел защищать свою Родину и патриотический подъем, охвативший большинство населения Российской империи был связан именно с чувством ответственности за свою страну. Но война затянулась, ее испытания привели в конце концов к тому, что крестьянин стал стремиться не к ее победоносному завершению, а к скорейшему возвращению из опостылевших окопов домой к земле и хозяйству. Верх взяли радикальные, экстремистские желания решить земельный вопрос исключительно за счет «черного передела» и ликвидации частновладельческих хозяйств. Однако толчок, данный Столыпинскими реформами российскому земледелию оказался настолько сильным, что даже в белом Крыму в 1920 году, на «последней пяди русской земли», преемник и ближайший сподвижник Петра Аркадьевича, (бывший глава Главного комитета по землеустройству) А.В. Кривошеий, ставший в то время председателем Правительства Юга России, провозгласил продолжение реформы на тех же основных принципах, что и реформа ПА Столыпина — «закрепление земли в собственность обрабатывающих ее хозяев и введение волостного земства».
Вот как писал об этом сам А.В. Кривошеий: «...Переход земли в собственность обрабатывающих ее хозяев и раздробление крупных имений на мелкие участки предрешают изменение прежнего строя земского самоуправления. К трудной и ответственной работе по восстановлению разрушенной земской жизни необходимо привлечь новый многочисленный класс мелких земельных собственников, из числа трудящихся на земле населения. Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ за это дело и за порядок его ведения. Только на этом начале построенное земское самоуправление я считаю в настоящее время прочною опорою дальнейшего государственного строительства...» (Врангель П.Н. Записки. Т.2., с.256).
И после окончания гражданской войны, в годы проведения Новой экономической политики, стремления крестьян к выходу на отруба, желание хозяйственной самостоятельности сохранялись. Иначе как объяснить тот факт, что сразу же после принятия нового земельного кодекса (1922 г.), разрешившего, хотя и частичную аренду земли и использование наемного труда количество арендаторов выросло в отдельных губерниях Европейской России едва ли не в 4-5 (!) раз. Однако «сталинская коллективизация» положила предел поступательному развитию российского сельского хозяйства.
Хотелось бы надеяться, что опыт Столыпинских преобразований пригодится и нынешнему поколению российских реформаторов и в XXI веке уроки прошлого будут усвоены.
В.Ж. Цветков
- [ 8 ] Правительство заняло в этом вопросе более умеренную позицию, и в окончательной редакции закона были признаны «перешедшими к наследственному (участковому или подворному) владению» лишь те общества и селения, «в коих не было общих переделов со времени наделения их землею».
- [ 9 ] Здесь и дальше цитируется стенографический отчет заседаний Третьей Государственной Думы.
- [ 10 ] Средний урожай за пятилетие 1908-1913 г.г. составлял вместо прежних 30-40 пудов с десятины — ржи 52,7 пуда с десятины, озимой пшеницы 61 пуд, ячменя 59 пудов, овса 54,5 пудов.
- [ 11 ] Традиционное и ненаучное «решение» вопроса обычно связывалось с заветами «седой старины», сословными амбициями, откровенным невежеством и вызывало ненависть крестьян к барам и крестьянские волнения.
|
