«И, взявшись за руки, мы идем…»

У дома копится пыль от бурь,

И зарастает бурьяном память,

Но неизменна небес лазурь,

Да наша вечная зимняя наледь.

В тяжёлых вихрях столетних вьюг

Никак не привыкнуть к штыкам и ружьям.

О чем тебе в небесах поют

Среди зимы невесомых кружев?

И как мне память твою и свет

Спасти от тех, кто не знает чести?

Я все ещё помню город — сто лет! —

Запятнанный кровью, залитый местью.

И там, где страшно-чеканный шаг

Заполнил линии переулков,

Там от тебя да отступит мрак

И крик предсмертный, кроваво-гулкий.

Сгорая с тобою в костре времён,

Я мукам общим была бы рада.

И, взявшись за руки, мы идём

По пеплу сожжённого Петрограда.

Видение

У меня однажды странное было видение,

Или это был только сон:

Я в первом походе была сестрой милосердия

В Кубанском и Ледяном.

И сбежала из какой-то женской гимназии —

Мама, папа, не ждите. Аминь.

Если буду ещё в Петрограде с оказией,

То увижу соль слёз и дым.

Во второй раз привиделось — я сестра милосердия,

И солдаты зовут меня.

Они просят молиться Георгию, Сергию

И спасти их от жара огня.

И они умирают, так и не высказав главного,

Говоря лишь про свет и тень,

И я их укачиваю, провожая в серые гавани,

Как уставших ничьих детей.

Трижды мне виделось, будто я сестра милосердия,

И все время куда-то бегу:

Из вагона в вагон, от черного берега к белому,

И тебя найти не могу.

И привиделось мне, может, это было от голода,

Было жарко, слепило белым —

По путям далекого старого города

Провозили твое тело.

Эскадрон

Плетет по небу осень кружево,

Петлю низая за петлей.

Ты вышел в вечер сна, простуженный,

И дым разнесся над землёй,

Над полем обгоревшей юности

И прожитых часов любви,

Часов — не дней, но всё же скудостью

Их ненароком не кляни.

Дымок взовьется в проседь горнюю

Под тихий колокольный звон,

И в степь широкую, раздольную

Умчится белый эскадрон.

Пока всё так — и он не выдуман,

И ты — не сон о двух крылах,

Но нами бой ещё не выигран,

И мёрзнет синь в твоих очах.

Ты смотришь грозным взором прадеда —

Сто лет назад он так смотрел,

Он не поверил бы — украдены

И Родина, и дом.

Удел

Теперь таков: в погонах отсветы

Последних дней родной земли,

Последних песен, лёгкой поступи

Единственной, святой любви.

В тумане колокол на звоннице

Темнеет и теперь молчит,

Пускай он вздрогнет — белой конницы

Ударом след благословит.

Я буду ждать: в тумана кружево

Укутавшись, стоять в дверях,

Пока не выйдешь ты, простуженный,

О двух невидимых крылах.

Пока — крещу дорогу в темени

И слышу колокольный звон,

Да тихий отзвук песни стремени,

И мчится белый эскадрон.

Черкасская Надежда Алексеевна, 13.12.1992.

г. Омск.

Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского, исторический факультет.

Опубликовано в Литературно-общественном журнале "Голос Эпохи", выпуск 4, 2018 г.