Интернетные мемы прилипчивы. Иногда посредством интернета распространяются остроумные шутки, понятностью с полуслова равняясь с общеизвестными старыми анекдотами. Иногда тем же образом расползается дурно пахнущая пошлость, берущая валом, чтобы считаться смешной или интеллектуальной.
Такой принюханной зловонной пошлостью стали любимые словечки новых красных – «хруст французской булки» и «поротые на конюшне». Про «булку» и «поротых» без продыху твердят ненавистники старой России, как не умеющие связать двух слов без матерной ругани.
И вправду, они зачастую не могут удержаться, чтобы излагать свои взгляды без метафор на темы испражнений и половых извращений – вероятно, считая это народным и мужественным. Дабы не уподобляться им, назовём их пристойно и даже академично: красными флагеллантами, то есть самобичевателями.
В истории Европы не раз появлялись фанатические движения самобичующихся. Как ни странно, в сегодняшней России эту сомнительную претензию на благочестие насаждают люди, прежде отличавшиеся показной неприязнью и к Европе, и к религии. Однако будем звать их этим латинским именем, покуда они без конца поминают «поротых на конюшне» и уверяют, что от «поротых» в России происходят решительно все выжившие, включая их самих.
Кроме того, понятно, что люди, проявляющие безмерную озабоченность по поводу копеечной фунтовой булки, сами себя секут.
Во-первых, они, претендуя на нравственное превосходство («мы же поротые!»), мусолят пошлость, без конца её жуют небрезгливо, точно поднятую с пола жвачку. «Хруст французской булки» – это их узколобый ответ на всё: от спокойного рассказа об обществе, испепелённом революцией, до изложения трагедий из революционного мартиролога.
Во-вторых, они секут себя, не удосуживаясь разобраться, что ту же французскую булку, выпускавшуюся всё советское время, сталинские борцы с космополитизмом назвали «Городской», а могли бы «Рабочей» или «Пролетарской», ибо производился фунтовый пшеничный хлеб для того, чтобы работающие и учащиеся могли подкрепиться вне дома и столовой, не разрезая. В качестве дешёвой городской еды французскую булку поминают и Куприн, и Аверченко. Приблизительно таковы же представления красных флагеллантов обо всём, во что они пытаются лезть.
В-третьих, то, что название грошевóго хлеба сделали ругательством по адресу «классового врага», выдаёт, что в правильном советском человеке, каковыми считают себя красные флагелланты, рядом сидят и страх перед голодом, и нездоровое презрение к минимальному достатку. Главным своим врагом в реальности советская власть считала и делала не «помещиков и капиталистов», а «мелкобуржуазный элемент» – начав с расправ над всевозможным служилым людом и закончив мало-мальски успешными крестьянами. А едва ли не последним сегодняшним аргументом за революцию стал недавно слепленный в ответ на украинский культ «голодомора» миф о голоде, от которого, мол, крестьяне миллионами умирали не только до революции, но и вплоть до самой коллективизации, наконец-то их осчастливившей.
Миф дикий даже по советским меркам – в советской истории после пресловутого голода в Поволжье и на Дону не могло быть никаких умерших от голода в мирное время. Но краснопоротым требуется же как-то объяснить, отчего великий «красный проект» столько лет имел дело с нищетой и погиб от обозлённых бедностью – приходится придумывать, что советская власть начинала с «уровня Чёрной Африки» (видимо, стоит подсказать им сравнение с Гаити). Значит, в разрыве между советскими претензиями и материальным советским убожеством виновато «тёмное прошлое», – и даже «враждебное окружение» и «гитлеровский фашизм» являются лишь аватарами «тёмного прошлого» (впрочем, советская демонология – это тема для особого исследования).
Однако красным флагеллантам уже не приходит на ум, что трагический разрыв, которым воспользовались «враги и предатели», существовал и между советским убожеством и несомненным величием русского народа. О русском или хотя бы советском величии они, конечно же, говорят – но что понимают под ним? Цель «красного проекта» для большинства современных красных состояла отнюдь не в том, чтобы придти к торжеству коммунизма и повести за собою весь мир. (Разумеется, среди них ещё попадаются последние коммунисты советского технарского пошиба, верящие, что нужно строить коммунизм, «как у Ефремова» – но таких единицы). Но нет, большинство новых красных сегодня по сути утверждает: коммунисты постоянно лгали – никакой революции они не готовили (это царь и либералы всё развалили) и никакого коммунизма не строили.
Просто им нужно было накормить и выучить вымиравшую от голода и почти поголовно неграмотную «полуколониальную» страну-недомерка, иначе непременно бы прихлопнутую либо «Антантой и белогвардейщиной», либо «Гитлером и белоэмигрантами». Ничего особо хорошего с таким бэкграундом русским неграм всё равно не светило, но на пути к развитому социализму (то есть суррогату индустриального общества для русских) им удалось спасти мир от фашизма, запустить человека в космос и напугать капиталистов развитых стран, чтобы те подло сделали свой капитализм привлекательнее социализма.
Дальше следовало каким-то образом вывернуться из застойно-перестроечного цугцванга – чтобы то ли поступательно наращивать «маленькое, но хорошее», заведомо второсортное брежневское счастье, то ли наконец-то разрешить в советской реальности частную собственность и свободный выезд за границу, получив то же самое, что сегодня, только с трубою повыше и дымом погуще. В самом деле, многие ли новые красные честно согласятся вернуться в советскую реальность до 1987-1988 гг.? Иные из них привыкли к весьма мясистой жизни – таким бы дать рекомендацию в мудрую КПК, которая, как известно, давно уже не для пролетариата.
Задаётся ли кто-нибудь из новых красных вопросом, отчего, к примеру, советское кино за считанные годы впало в ничтожество? Или куда к концу советского времени делась русская литература, и в его начале напоминавшая город, не то повыкошенный чумой, не то полуразрушенный войною? Неужели нужно согласиться с китайцами, уверенными, что русский народ для блага китайского создал роман «Как закалялась сталь» и навеки духовно почил? Китайцы, правда, ценят ещё и «Мать», и «Зори здесь тихие», но горьковский роман – это всё же досоветское явление, а Бориса Васильева, подписавшего «Письмо 42-х» и не жаловавшего Сталина, по-советски надо было бы вычеркнуть из русских писателей, как и множество других имён. Откуда в советской реальности оказалось такое множество предателей? «Уж мы их душили, душили!»
С точки зрения той советской мифологии, что бытовала в СССР 40-80-х гг., свершённая под большевистским руководством революция и социалистическое строительство освободили непочатые силы русского народа, который даже несмотря на «классовый гнёт» и «классовую ограниченность» рождал на диво миру чудо-богатырей. Историки вынуждены были писать о «классовой борьбе», но популяризаторы и пропагандисты, отойдя от покровщины, «чернуху» старались сдвигать поближе к 1917 году: ругать царей неукоснительно и безоговорочно нужно было лишь начиная с Николая I – дальше, разумеется, всё, что связано с государственной деятельностью и «дворянско-буржуазной средой», набухало скверной, но лучшие люди, конечно же, черпали творческие силы в народной жизни.
С точки зрения неосоветской, русский народ – не вершитель судеб человечества, а жалкий заморыш, свету белого не видевший, ленинским чудом спасшийся из этой самой революции, устроенной царём и либералами, сталинским чудом выживший в войне, в круговой обороне жавшийся внутри «трёх колец враждебности» (злые капстраны, лукавые соцстраны и ненадёжная нацпериферия) и изъеденный внутренним врагом. Теперь-то мы получили ответ на самый болезненный вопрос периода сосуществования двух систем: отчего в капиталистическом мире (и даже кое-где в соцстранах) можно было то-то и то-то, а в Советском Союзе – нельзя? Правильный советский ответ ровно тот же, что у либералов: страна не та – ткни-развалится, народ не тот – убогий.
Кажется, ещё немного – и любая картинка из досоветской реальности будет новыми красными трактоваться в духе самой дремучей покровщины:
«Барин на лошадке едет – конюшня, булкохруст, мало вас выпотрошили! А! Это ж Пушкин!»
Вот только разделявшим веру Михаила Покровского и ему подобных было обещано социалистическое народное инобытие. Для большинства новых красных Sozialistischer Gott ist tot. Озверелое большевистское национал-самоедство не находит положительного антитезиса. Парадоксальным образом оказывается, что для красных флагеллантов тёмное поротое прошлое – впереди, в чём они то и дело друг друга убеждают, а единственный советский просвет в безграничном ефремовском «инферно» остался позади, и скоро, «как на Украине», сгустится тьма «десоветизации».
Как и другие носители идей, родившихся из распада советской мифологии, новые красные ненавидят русских националистов, считая их «фашистами» и, разумеется, «уменьшителями». Но кем по отношению к России тогда являются сами новые красные со своими фобиями? Хронофобией – то есть представлением о бытии до 1917 года как об «инферно». Геофобией – то есть представлением о внешнем мире как о сонмище врагов, ненавидящих «советских людей». Социофобией, выражающейся в поиске «антисоветчины» в любом социальном слое и любом общественном явлении. Политофобией – ведь любое государственное и социально-экономическое устройство, кроме советского, являются злом по отношению к «трудовому народу». Нобилефобией – патологическим страхом перед самой идеей русской наследственной элиты, имеющей дореволюционные и зарубежные аналогии; злостным неприятием всего, что связано с русским дворянством и нобилизированной к 1917 г. частью общества; абсолютным непониманием, как устроен и зачем же нужен подобный общественный слой.
Красные флагелланты, повторяя, как заведённые, бредни про убогую дореволюционную Россию, населённую исключительно «поротыми» и «поровшими», сами не понимают, что уподобляются двум неуважаемым ими категориям людей.
Во-первых, по взглядам на Россию они не так уж отличаются от каких-нибудь западных «русофобов», сочиняющих статейки про тяжёлое «наследие Ивана Грозного, Сталина и православной церкви» или малохудожественные произведения, в которых «царь» посылает «казаков», чтобы истреблять румыноподобных пейзан.
Во-вторых, если краснопоротые и уподобляются «советским людям» последних советских десятилетий, то никак не скептически настроенному народу, полудеревенскому, припоминавшему или от близких слыхавшему – хотя бы как оно было до коллективизации. Подражают красные флагелланты тем, кого считают маргиналами советского общества, врагами и мелкими виновниками крушения «красного проекта». Они до смешного смахивают на циничную городскую поросль 50-80-х, часто не слишком русскую, из которой и вышли многие «хозяева жизни» 90-х. Советские циники-«хайлайфисты» действительно верили самым примитивным схемам советской пропаганды, представляя жизнь в «капиталистическом мире» сплошным пиршеством безнаказанных пороков, а жизнь в «этой стране» до революции – бесконечной серостью, среди которой единственным проявлением интересных страстей было узаконенное издевательство «господ» над «рабами». Согласно этой картинке, никого другого в России и не было (во всяком случае, среди русских).
И восторженные рассказы новых красных о том, как «наши» «врезали барам», до абсурда похожи на неудержимые откровения представителей некоторых национальных меньшинств России, по-прежнему с удовольствием вспоминающих истребление «своими» «черносотенцев» или «москалей» – не столь уж важно, под руководством Троцкого или под жовто-блакитным прапором.
Краснопоротые могут сколько угодно твердить: «Антисоветчик всегда русофоб». Они уверены, будто те, кто напоминает, чем на деле был «красный проект», призывает русский народ «покаяться» (непонятно, перед кем). Какой же новый красный не подпишется под словами о том, что «бедность большинства россиян – это закономерный итог двух мировых войн и развала СССР», если ему не сообщат, что это слова номенклатурного миллионера Дмитрия Пескова? Впрочем, даже если и сообщат…
Но красное флагеллантство само является русофобией. Сами новые красные поминутно поносят историческую Россию, представляя её адом, чтобы «пережитками проклятого прошлого» можно было объяснить любые «перегибы» и «отдельные недостатки» советского времени, а заодно и постсоветские социальные язвы. Это ж сколько зла в стране сидело, не вытравишь! «Уж мы их душили, душили!» «Смрадъ есьмы, гной земли есьмы!» Деградирующая советская идеология становится пораженчеством по отношению к миру, который она пытается защищать. Упадничество новых красных выгодно решительно всем враждебным России силам.
С одной стороны, какой же внешний неприятель не будет рад, если население страны-противника отождествляет себя исключительно с социальными низами? Речь даже не о горячем противостоянии: может ли такое общество быть здоровым и куражистым?
С другой стороны, постоянное мусоленье темы поротых, неграмотных и мёрших от голода – чем не находка для оборзевшей бюрократии, объясняющей, что простонародье должно питаться «макарошками» и «прежде думать о Родине, а потом о себе»?
А простонародьем, с точки зрения советских самопоротых, «в Ресефесере» являются решительно все. «У нас бар нет». И холуйское «Чо, из графьёв, да?» снова вылезает из красного нутра вместе с катовским украинским «Допанувалысь!». Потомственный советский поротый должен чувствовать себя получившим ошейник и накормленным «макарошками», но не забывать, кто он есть и что человеком ему никогда не стать, ибо невозможно и вдобавок безнравственно. Любители телесных наказаний в извращённо-некомпетентных фантазиях о «крепостническом быте» сами мажут себе физиономии горчицей – только ли горчица это?
Любой психолог скажет, что тезисы для самовнушения должны быть положительными. Твердящий «я не боюсь работы», «я не напьюсь», всё равно повторяет: «боюсь», «напьюсь». Безостановочно повторяющий «Мы не рабы, рабы не мы!», всё равно себе внушает ровно противоположное.
Пока что бюрократия выжимает всё хоть сколько-то пристойное из темы войны 1941-1945 гг., дойдя постепенно до непристойных ссылок на блокадные рационы. Но ключевым признаком взятия курса на чучхейское затягивание поясов может стать объявление «духовной скрепой» «подвигов первой пятилетки». Пока что обнищание 30-х скрывают под обычной советской пропагандой. Но могут перейти и к «честным» рассуждениям о том, что войну выиграли, потому что перед войной поголодали.
В трагикомическом финале, буде до такого докатимся, вероятно откроется, что номенклатурные циники сами не знали, кому мостят дорогу, как не знали этого повторявшие «Смрадъ есмь, гной земли есмь!» псевдопролетарии, уверенные, что ненависть направляют на «бар», а не на самих себя, самозаписавшихся в холопы. Интересно, в чьи.
Дометий Завольский
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/
Рис. Игоря Колгарёва |
