В Симферополе состоялась новая лекция Д.В.Соколова
Конец 1920-х - начало 1930-х гг. вошли в отечественную историю как годы «великого перелома». Автором этого определения был лично Иосиф Сталин, который так охарактеризовал политику форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Именно в этот период происходит окончательный отказ от новой экономической политики, и переход к командно-административной системе, что ознаменовалось новым наступлением большевиков на деревню, и как следствие – новой вспышкой репрессий.
Трагические события начала 1930-х гг. имели свою предысторию.
В 1927-1928 гг. в СССР грянул острый хлебозаготовительный кризис. К началу 1928 г. было заготовлено только 300 млн. пудов зерна против 428 млн. пудов к январю 1927 г. Столь низкие показатели объяснялись тем, что в подавляющем большинстве крестьяне предпочитали не продавать хлеб государству по низким заготовительным ценам, а торговать им на более выгодном для них свободном рынке.
Снабжение городов и армии продовольствием оказалось под угрозой. Власть не могла пойти на уступки крестьянству. В противном случае это бы не только поставило крест на коммунистическом эксперименте, но и означало ликвидацию политического господства большевиков.
Нежелание крестьян продавать хлеб государству объявлялось «кулацким саботажем», несмотря на то, что на долю зажиточной части крестьянства приходилось не более 20% всего товарного хлеба.
В 1928 г. власти приступили к принудительным хлебозаготовкам. Еще в 1927 г. на проходившем в Москве со 2 по 19 декабря XV съезде ВКП (б) по отчету ЦК партии была принята резолюция, в которой прямо говорилось о том, что «по отношению к возросшим в своей абсолютной массе…элементам частнокапиталистического хозяйства должна и может быть применена политика решительного хозяйственного вытеснения»[1].
14 января 1928 года ЦК ВКП (б) направил на места секретную директиву «Об усилении мер по хлебозаготовкам», с требованием «арестовывать спекулянтов, кулачков и прочих дезорганизаторов рынка и политики цен»[2].
11 апреля 1928 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП (б) принял резолюцию, в соответствии с которой, для того, чтобы «парализовать угрозу общехозяйственного кризиса и обеспечить не только снабжение хлебом городов, но и отстоять взятый партией темп индустриализации страны, ЦК должен был принять ряд мер, в том числе и экстраординарного порядка». В частности, предполагалось нанести удар по «кулакам и скупщикам-спекулянтам, злостно спекулировавшим хлебом, взвинчивавшим цены на хлеб и угрожавшим голодом рабочим, бедноте и Красной армии»[3]. Для этого предусматривалось использовать ст.107 Уголовного кодекса РСФСР (лишение свободы до 3-х лет с конфискацией всего или части имущества или без таковой). Суды должны были рассматривать такие дела в особом порядке.
Распоряжения партийного руководства были правильно поняты местными судебными органами. Так, 4 апреля 1928 г. Председатель Главсуда Крымской АССР В.Поляков направил всем народным судам и членам Главного суда Крымской АССР инструктивное письмо «О наших задачах по выполнению директив XV съезда ВКП (б)», в котором говорилось:
«Съезд постановил вытеснить капитал (кулака в деревне), который представляет собой опасное явление, и с которым суд должен беспощадно бороться. К элементам частнокапиталистического хозяйства должна быть применена политика еще более решительного вытеснения.
Отсюда вытекает важная задача суда – карательная политика суда по этой категории дел должна быть суровой и мера социальной защиты по ним – максимальной»[4]. (Выделено мной – Д.С.)
Фактически происходило возвращение политики «военного коммунизма»: вводились продовольственные карточки на хлеб и другие продукты первой необходимости. Все население в зависимости от социального положения снова разбивалось на категории по нормам снабжения. В деревне осуществлялось принудительное изъятие хлеба, производимое теми же методами, что и во время Гражданской войны.
Идейным вдохновителем применения чрезвычайных мер выступал лично Сталин. 15 января 1928 г. он выехал в Сибирь в качестве уполномоченного по хлебозаготовкам. В одном из своих выступлений перед местным партийным активом, Иосиф Виссарионович предложил потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам, а в случае отказа - привлекать их к судебной ответственности по ст. 107 Уголовного кодекса и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства, распределив 25% конфискованного хлеба среди бедняков и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита.
Этим Сталин пытался материально заинтересовать бедняков, чтобы привлечь их на свою сторону в борьбе с кулаками. По его мнению, эти меры должны были дать великолепные результаты, и позволили бы «не только выполнить, но и перевыполнить план хлебозаготовок»[5].
В Крыму наступление большевиков на деревню предварялось выселением бывших помещиков и крупных землевладельцев. Для этого в июне 1928 г. при КрымЦИК была создана специальная правительственная комиссия[6].
Согласно отчета о работе прокуратуры Крымской АССР за 1928 г., в этот период на полуострове было выявлено 1239 помещиков и землевладельцев. Президиумом ВЦИК утверждено к выселению 54 хозяйства. Выселено 29 хозяйств. Кроме того, 346 дел на помещиков были представлены районными комиссиями в Центральную комиссию по выселению, а 158 дел – отобраны Центральной комиссией при ЦИК Крымской АССР отобрано для представления в Президиум ВЦИК[7].
В 1929 г. руководство страны провозгласило курс на сплошную коллективизацию крестьянских хозяйств и ликвидацию кулачества как класса.
Выступая в апреле 1929 г. на пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б), Сталин заявил, что «крестьянство, пока оно остается индивидуальным крестьянством, ведущим мелкое производство, выделяет и не может не выделять из своей среды капиталистов постоянно и непрерывно»[8].
В развитие данного тезиса, 27 декабря 1929 г. на конференции аграрников-марксистов, Сталин объявил о переходе от политики «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества» к политике «ликвидации кулачества как класса». При этом подчеркивалось, что «наступление на кулачество есть серьезное дело. Его нельзя также смешивать с декламацией против кулачества. <…> Наступать на кулачество – это значит сломить кулачество и ликвидировать его, как класс. Вне этих целей наступление есть декламация, царапанье, пустозвонство, все что угодно, только не настоящее большевистское наступление. Наступать на кулачество – это значит подготовиться к делу и ударить по кулачеству, но ударить по нему так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги. Это и называется у нас, большевиков, настоящим наступлением»[9].
По утверждению Сталина, для того, чтобы «вытеснить кулачество, как класс», следовало «сломить в открытом бою сопротивление этого класса и лишить его производственных источников существования и развития (свободное пользование землей, орудия производства, аренда, право найма труда и т.д.)». Без этого, полагал вождь, «никакая серьезная, а тем более сплошная коллективизация деревни» просто немыслима[10].
Что же стояло за этими высказываниями советского лидера? В царской России «кулаками» называли перекупщиков готовой продукции, которые сами на земле не работали. Такие люди, в отличие от зажиточных крестьян, уважением в деревне не пользовались, и были к этому времени в массе своей уже ликвидированы.
Поэтому речь в выступлении Сталина шла о миллионах простых сельских тружеников, поднявшихся в годы НЭПа благодаря предоставленным им государством относительным экономическим свободам.
«И прекрасно пошли гулять эти клички по Руси Советской, - десятилетия спустя писал о начале сталинской антикрестьянской кампании А.И. Солженицын, - чьи ноздри ещё не остыли от кровавых воспарений Гражданской войны! Пущены были слова, и хотя ничего не объясняли — были понятны, очень упрощали, не надо было задумываться нисколько. Восстановлен был дикий (да, по-моему, и нерусский; где в русской истории такой?) закон Гражданской войны: десять за одного! сто за одного! За одного в оборону убитого активиста (и чаще всего — бездельника, болтуна; все кряду вспоминают: ведали раскулачиванием воры да пьяницы) искореняли сотни самых трудолюбивых, распорядливых, смышленых крестьян, тех, кто и несли в себе остойчивость русской нации»[11].(выделено мной – Д.С.)
30 декабря 1930 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло совершенно секретное постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», в соответствии с которым у кулаков должны были быть конфискованы средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия по переработке, кормовые и семенные запасы.
Одновременно «в целях решительного подрыва влияния кулачества на
отдельные прослойки бедняцко-середняцкого крестьянства и безусловного по
давления всяких попыток контрреволюционного противодействия со стороны
кулаков проводимым Советской властью и колхозами мероприятиям»[12] все кулаки были разделены на три категории:
1-я – контрреволюционный актив: кулаки, активно противодействующие организации колхозов, бегущие с постоянного места жительства и переходящие на нелегальное положение;
2-я – наиболее богатые местные кулацкие авторитеты, являющиеся оплотом антисоветского актива;
3-я – остальные кулаки.
Крестьяне, отнесенные к первой категории, подлежали аресту и заключению в концлагерь; зачисленные во вторую категорию - принудительной высылке в малонаселенные районы страны. Остальные попавшие под раскулачивание сельские труженики переселялись в пределах своего района на худшие земли.
В феврале 1929 г. Президиум ВЦИК и СНК РСФСР утвердили «Положение о земельной реформе и сплошном обязательном землеустройстве Крымской АССР», согласно которому были определены новые формы землепользования, изымались у кулаков сотни тысяч гектаров земли[13]. Так была подготовлена почва для массовой коллективизации, которая развернулась в Крыму осенью 1929 г.
Руководствуясь решениями XVI Всесоюзной партийной конференции, ноябрьского Пленума ЦК ВКП (б) «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства», IV объединенный пленум Крымского обкома и ОКК ВКП(б), состоявшийся в декабре 1929 г., нацелил партийные комитеты и партячейки на усиление политической работы в деревне, отметив «усиление сопротивления кулачества, духовенства и националистически настроенной интеллигенции в ходе наступления социализма в городе и деревне»[14].
О темпах коллективизации в Крыму наглядно свидетельствуют следующие цифры: за два месяца 1929 г. — ноябрь и декабрь — процент коллективизации вырос более чем в два раза, и на 1 января 1930 года составил 41,1%. В Ялтинском районе было коллективизировано 84% всех дворов, в Судакском— 64%, Севастопольском — 54%, Карасубазарском (ныне Белогорский)— 51%, Феодосийском и Евпаторийском — 40%, Симферопольском и Джанкойском — 33%, Бахчисарайском — 29%, Керченском —22%[15]. При этом крымские власти стремились всячески превзойти эти показатели. 5 февраля 1930 г., в погоне за высокими темпами коллективизации, бюро Крымского обкома ВКП (б) в обращении ко всем партийным организациям ориентировало окончание коллективизации к лету 1930 г. В результате уже в марте 1930 г. в Крыму было коллективизировано свыше 73% крестьянских хозяйств. Но, как признали впоследствии, это была порочная практика. Созданные в короткий срок колхозы были организационно слабы и быстро распадались[16].
Так же, как и в других регионах страны, претворение в жизнь распоряжений партийного руководства на территории полуострова сопровождалось арестами крестьян и привлечением их к уголовной ответственности. Согласно сводке Главсуда Крымской АССР, в период хлебозаготовок в республике, по состоянию на 25 октября 1929 г. было осуждено 387 человек, из них по социальному положению: кулаков – 194 человека; зажиточных крестьян – 15; середняков - 119; бедняков – 19; кустарей – 5; служащих – 5 человек[17].
Изъятие «кулацкого» имущества производилось уполномоченными райисполкомов при обязательном участии представителей сельсоветов, колхозного актива и бедноты.
Вынося решение об организации колхозов, «активисты» требовали ликвидации кулацких хозяйств и передачи их имущества колхозам. Вот, например, какое решение приняли крестьяне-бедняки деревни Пятихатка, Ишуньского района, 8 марта 1930 г.:
«Мы считаем мероприятия партии и правительства о ликвидации кулачества правильными. Считаем необходимым выселить всех кулаков, имеющихся на территории Армянского сельсовета, как района сплошной коллективизации». Такое же решение приняло собрание бедноты села Каранайман, Евпаторийского района. Собрание колхозников «Южного пахаря», деревни Филатовки, Джанкойского района, постановило: «В ответ на крестовый поход ликвидировать кулачество как класс». Призывы к борьбе с кулаками сопровождались антирелигиозными лозунгами. Так, в протоколах заседаний колхозного актива можно встретить резолюции с призывами «закрыть в селе церковь и все молитвенные дома, одурманивающие рабочих и крестьян, и открыть в них дет-ясли»[18].
В процессе ликвидации кулацких хозяйств составлялись подробные описи, скот отводили на колхозные дворы, сельскохозяйственные машины и инвентарь брали на учет. Дома раскулаченных превращались в колхозные избы-читальни, клубы, школы[19].
Претворением в жизнь решений правительства также занимались присланные из города «активисты». В начале 1930 г. с предприятий Крыма в деревню выехали свыше 300 «лучших рабочих». Верные солдаты пославшей их партии, они с готовностью включились в борьбу против собственного народа.
Вот что 6 января 1930 г. писала по этому поводу севастопольская газета «Маяк коммуны»:
«Начинается вербовка добровольцев в колхозы. Директива ноябрьского пленума – послать для руководства социалистическим переустройством деревни 25 000 рабочих. Морзаводу – послать передовых, лучших…»[20]
Отправка «активистов» в деревню происходила со всей возможной торжественностью. Как правило, это мероприятие сопровождалось массовым митингом, на котором руководители местной партийной ячейки произносили напутственные речи, звучали оркестры. Именно так утром 3 января 1930 г. проводили группу рабочих Севастопольского кожевенного завода[21]. В похожей обстановке происходила отправка на «колхозную стройку» рабочих Севастопольского Морского завода.
«Посылка в колхозы, - говорили, обращаясь к присутствующим, выступавшие на митинге директор и руководитель партийной организации завода – факт огромного значения. Мы возлагаем на вас ответственейшую задачу – пролетарски руководить колхозной стройкой. <..>На вас возлагается задача осуществлять сталинское «…когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор, пусть попробуют нас догнать почтеннейшие капиталисты…»[22]
Ответы уезжающих на звучавшие в их адрес напутствия не оставляли никакого сомнения в правильном понимании ими стоящей перед ними задачи:
«Будем корчевать пик капитализма в деревне, - заявил один из отправляющихся в деревню рабочих. – Дотла!..»[23]
Исчерпывающее представление о том, как это воплощалось на практике, позволяют составить нижеприведенные выдержки из сводок о ходе коллективизации в крымской деревне:
Евпаторийский район. «Конфискуют имущество все под чистую: календарь, ложки, окорока, последнюю буханку хлеба, сдают все это в колхоз, и когда делят эти мелочи, то получаются скандалы. Кулаки уезжают, детей бросают, которые ходят под окнами и просят их покормить».
Судакский район. «... Отбирали все до последней буханки, деньги, золото, подушки, самовары».
Джанкойский, Симферопольский районы. «Как раскулачивали в Джанкойском районе - описывали имущество и тут же распродавали, лошадей колхозам продавали по 75 копеек, инвентарь тоже шел по дешевке. Настроение кулацкой части - бежать. Настроение парторганизации такое - независимо от того, лишен или не лишен избирательных прав, имущество конфисковать».
Ялтинский район. «Секретарь партийной ячейки Ивановский (деревня Кекенеиз) приходит к кулаку и требует с наганом в руках золота выдачи имущества, мануфактуры и проч.» [24]
«Даже в пору самого сурового военного коммунизма, - писала в своей жалобе в адрес правительства жительница Золотой балки Марица Кендроти, - мы не наблюдали таких действий властей на местах, какие мы теперь испытали в отношении себя при наличии всех существующих и действующих законов. Для меня было бы все это понятно, если бы я с отцом была объявлена вне закона, как тягчайшие уголовные преступники. Произошло же с нами следующее:
Во время отсутствия отца (находился в Москве по делам) 5.02.1930 г. ко мне на хутор прибыла бригада по раскулачиванию во главе с представителями власти от Кадыковского сельсовета и Севастопольского райисполкома, и без всяких объяснений приступила к описи всего нашего имущества. Описан был не только сельхозинвентарь, продукция в виде вина и мои барашки, но и все домашние вещи, вплоть до носильного белья. Взяты были имевшиеся в наличии облигации и другие ценные бумаги и документы и после этого, все имущество на подводах было вывезено с хутора, а я посажена на подводу и отвезена в Севастопольское ГПУ, где меня под арестом продержали несколько дней в голоде и холоде. Я не знаю, за что меня арестовали, за какие преступления, т.к. никаких обвинений мне не предъявлялось.
Правильно ли были составлены описи, я также не знаю, т.к. проверять мне их не разрешили, а только насильно заставили подписать.
Я осталась буквально в том, в чем была застигнута, и мне было разрешено надеть только пальто. Я оказалась в тяжелом положении, ибо ни квартиры, ни имущества, ни денег у меня нет, ибо все было отнято. Мне даже не дали копии описи моего имущества»[25].
Многочисленные злоупотребления и «перегибы» в ходе проведения коллективизации впоследствии признало и государство. Некоторые преступные проявления были преданы огласке и даже попали на страницы книг, посвященных истории Крыма в ХХ столетии, выпущенных в советский (преимущественно хрущевский) период. В частности, отмечалось, что в числе раскулаченных во множестве оказались середняки. Так, в Джанкойском, Ишуньском и в некоторых других районах коллективизации вместо организаторской и разъяснительной работы середняков насильно, под страхом раскулачивания и лишения избирательных прав, заставляли вступать в колхозы[26].
В Феодосийском районе решено было в декадный срок слить воедино все мелкие колхозы. Представитель райколхозсоюза на собрании колхозников артелей им. 9 января и «Красная заря» поставил вопрос так: «Не объединитесь — под суд»[27]. В деревне Розенталь Зуйского района был объявлен бойкот тем беднякам и середнякам, которые не хотели вступать в колхоз. Им не отпускали керосин и другие дефицитные товары. В Зуе несогласных с политикой с политикой советской власти крестьян лишали избирательных прав[28].
Также предпринимались попытки обобществления скота, находящегося в личном пользовании. В ряде районов обобществляли даже дома колхозников, а в артели им. Ленина Бахчисарайского района решили обобществить приусадебные земельные участки[29]. Эти «перегибы» нанесли большой ущерб экономике края.
В одном лишь Севастопольском районе зимой 1930 г. в ходе мероприятий по раскулачиванию было выселено не менее полутора сотен крестьянских семей[30]. Всего к 1 марта 1930 г. в Крыму было раскулачено 2682 хозяйства. С учетом средней численности семьи (3,8 - 4 человека), это составляет около 10 тысяч человек[31]. Причем, в новейших исследованиях приводятся более точные и высокие цифры. Так, по данным крымского историка Владислава Пащени, с территории Крыма было выселено 3059 кулацких хозяйств на 13677 человек, из них 4171 мужчин, 4129 женщин, 5287 детей. Из числа выселенных было 2217 кулаков, 457 бывших помещиков и 209 служителей культа[32].
Решающую роль в деле «ликвидации кулачества как класса» сыграли органы ОГПУ.
За три с половиной месяца 1930 г. в деревне (в целом по стране) было арестовано 14 0724 человека, а всего до 1 октября 1930 г. — 28 3717 человек. Из числа арестованных в 1930 г. через «тройки» ОГПУ прошло 179 620 человек, из них приговорено: к расстрелу 18 966 человек, различным срокам тюремного заключения — 99 319 человек, к ссылке — 47 048 человек, передано органам юстиции или освобождено — 14 287 человек. Из них непосредственно «тройкой» ОГПУ Крымской АССР было осуждено 3 055 человек[33].
«В целях наиболее организованного проведения ликвидации кулачества как класса, - сообщалось в приказе ОГПУ Крымской АССР № 44/2 1 от 2 февраля 1930 г., - и решительного подавления всяких попыток противодействия со стороны кулаков мероприятиям Советской власти… в самое ближайшее время кулаку, особенно его богатой и активной контрреволюционной части, должен быть нанесен сокрушительный удар. Сопротивление кулака должно быть и будет решительно сломлено»[34].
ОГПУ развернуло сеть концлагерей. Доставка раскулаченных в места концентрации возлагалась на милицию и сельский актив; охрана лагерей — на милицию, которая на все время кампании была переведена в непосредственное подчинение ОГПУ.
Только по состоянию на 16 февраля 1930 г., и только в Симферопольском районе чекистами было организовано 4 концентрационных лагеря на 6 тыс. человек. В Керчи к 14 февраля в лагере содержались 62 семьи (236 человек)[35]. При заключении в концлагерь проходила конфискация имущества с изъятием всех ценностей. Как и во время Гражданской войны, местами содержания арестованных становятся складские помещения и подвалы.
Характерным подтверждением этому служит приведенный ниже фрагмент из воспоминаний Николая Ундольского, сына первого настоятеля храма Воскресения Христова в Форосе:
«…однажды, в дом при Форосской церкви из «Мухалатского сельсовета» приехала комиссия «По раскулачиванию». <…> Мою 63-летнюю мать больную сердцем и туберкулезом, 38-летнюю сестру Нину забрали и повезли в знаменитый «Массандровский винный подвал», часть которого вместо бутылок многолетнего вина была заполнена «раскулаченными». Около месяца в очень тяжелых условиях пребывания в этом подвале, прокурор, рассматривавший дела людей, свезенных туда, распорядился маму и Нину освободить»[36].
В качестве мест содержания раскулаченных также использовались монастыри. Так, один из концентрационных лагерей в Крыму был организован в окрестностях Севастополя в Георгиевском монастыре на мысе Фиолент. В феврале-марте 1930 г. здесь содержалось 157 человек в возрасте от 1 до 82 лет, в основном крестьяне, частично рыбаки. Вся вина этих людей состояла лишь в том, что они были зажиточными, имели домовладения, земельные участки и использовали наемный труд. Впрочем, и положение бедняка не служило гарантией безопасности. Достаточно было выразить недовольство политикой власти, чтобы оказаться в числе так называемых «подкулачников»[37].
Репрессии в крымской деревне затронули массу людей. Подтверждением служит записка председателя Совнаркома РСФСР Сергея Сырцова о «борьбе с кулачеством в национальных районах» от 19 февраля 1930 г., направленная им в адрес Сталина:
« В Крыму 95 т[ыс]. хозяйств. Решили они раскулачить и выселить из Крыма 8 т[ыс]. хозяйств. Раскулачивание проведено по словам Председателя СНК Крымск[ой] АССР в отношении 3 т[ыс]. хозяйств. Они требуют немедленно переселить в ближайшие недели 12-15 т[ыс]. человек. Арестованными у них забиты в том числе и курортные места, которые сейчас надо очищать. На указания, что ОГПУ не может заниматься выселением из Крыма, так как имеются районы первой очереди[,] крымчане отвечают: «тогда у нас сорвется достигнутое по коллективизации»[38].
Таким образом, колхозное строительство крымские власти ставили в прямую зависимость от раскулачивания и выселения раскулаченных.
В подавляющей своей массе крестьяне, попавшие в жернова сталинской репрессивной машины, были отправлены на спецпоселение.
О судьбе одной такой семьи ссыльных рассказано в опубликованном в ноябре 2007 г. на страницах газеты «Первая Крымская» историко-биографическом очерке журналистки Натальи Дремовой:
Крымчане Никифоровы жили на хуторе неподалеку от села Золотое Поле, расположенного на территории нынешнего Кировского района. Крепкий хозяин, Никифоров-отец положил жизнь на то, чтобы выбиться из бедности. Все, чем владела семья – от дома до коров, лошадей и овец – было нажито своим трудом. В 1929 г. за всеми Никифоровыми пришли люди в форме. Дали несколько минут на сборы, объявили, что семья подлежит раскулачиванию и ссылке. (Как выяснилось впоследствии, в сельсовет поступил анонимный донос: утверждалось, что Никифоровы пользуются трудом батраков, хотя те работали сами и наемный труд не использовали).
Услышав о ссылке, бабушка Никифорова молча рухнула на пол — ее парализовало. Старушку оставили, где лежала, остальных увезли.
«Много лет спустя стали известны страшные подробности ее смерти: в опустевший дом прибыли местные активисты — национализировать «кулацкое» добро. Чтобы не возиться с беспомощной старухой, ей… выстрелили в голову и оставили на полу, решив, что она мертва. А женщина еще жила день или два, слышала, как по дому ходили чужие люди, как резали тут же овец и жарили мясо… Лишь через несколько дней соседи решились заглянуть в разграбленный дом и только тогда похоронили старушку.
Остальных членов семьи погрузили в вагоны для перевозки скота, и транспортировали на Север»[39].
Значительное количество спецпереселенцев погибло по пути к месту ссылки. Нередкими были случаи, когда от голода, холода и болезней вымирал весь этап. Тех раскулаченных, кто все же добирался живым до места поселения, размещали в неприспособленных для жизни бараках, а то и вовсе выгружали из поезда прямиком в тундру, без пищи и теплой одежды, по сути, обрекая их на верную смерть.
«У нашей мамы всего детей было шестеро, — вспоминала спустя много лет одна из дочерей Никифоровых, Галина, — а выжили только мы, три девочки: Валя родилась в 1931-м, четыре года спустя я, еще через два года Марина. Как мы уцелели, сейчас понять трудно. Болели цингой, рахитом, от голода отекали — были похожи на стеклянные бутылки. Родители работали, но ссыльным денег практически не давали, только небольшой паек, который нужно было растянуть на месяц. В 1941 г. от туберкулеза умерла мама, ей было только 29 лет, отец остался с тремя маленькими детьми на руках»[40].
Насилие и репрессии, разгул беззакония и произвола при проведении коллективизации и раскулачивания вызвали массовое недовольство и сопротивление крестьян.
Только в Крыму и только за 1929 г. органы ОГПУ зафиксировали 37 террористических актов в деревне, 9 антисоветских выступлений[41]. В следующем, 1930 г., противодействие политике коллективизации на территории полуострова приобретает все больший размах. Только за первые 10 месяцев 1930 г. - с января по октябрь – было совершено 60 террористических актов против колхозного актива, 104 антисоветских выступления[42]. Сопротивляясь коллективизации, крестьяне убили комсомольца Петра Вербовского в деревне Зуя и колхозника-активиста Ивана Щелкунова в деревне Булганак Керченского района (убит ударом лома по голове)[43]. В Карасубазарском районе в марте 1930 г. был жестоко избит делегат IV пленума обкома от совхоза «Новострой», видный активист Серебринов[44]. Выжив, он прибыл на пленум и рассказал о произошедшем. Там же обсуждались и другие подобные случаи. Впоследствии они займут важное место в советской пропаганде, и сыграют важную роль в формировании образа классового врага.
Не желая отдавать имущество и скот в колхозы, и опасаясь преследований, крестьяне сокращали посевы, прятали зерно и резали скот. Так, в Карасубазарском районе в селе Ускут ныне — с. Приветное Алуштинского района) в течение двух-трех дней было уничтожено несколько сотен овец. Массовый убой скота привел к резкому падению его поголовья в Карасубазарском районе. Если в 1927 г. там было 9309 лошадей, то в 1930 г. их осталось 4835. Если в 1927 г. овец было 65 тыс., то в 1930 г. их число сократилось до 26 тыс. Были отмечены случаи заражения лошадей сапом. Так, в деревне Карай, Севастопольского района, 6 лошадей, подлежащих обобществлению, пришлось пристрелить, так как они были заражены этой болезнью[45].
Также велась антисоветская агитация. Характерный случай был зафиксирован в селе Сабачино Евпаторийского района. В здании сельсовета один крестьянин заявил: «Большевики чувствуют конец своей власти. В 1931 году их власть должна лопнуть, коммуна существовать не будет». В Керченском районе, в деревне Алексеевка, осенью 1929 г. крестьяне выдвинули следующие требования: «Мы примем постановление о сдаче излишков при условии — если будут повышены цены на хлеб, если партячейки и Советская власть откажутся от помощи бедноте, если рабочим и служащим города будет снижена зарплата на 50 процентов и будет прекращено деление деревни на классы». Точно такие же требования выставлялись в селах Симферопольского и Феодосийского районов[46].
Наиболее серьезное сопротивление сталинской политике коллективизации оказали крестьяне Южного берега Крыма, в особенности, жители деревни Ускут. Первый всплеск недовольства случился здесь еще в 1928 г. в связи с хлебозаготовками. Весной население деревни начинает активно вооружаться. На имя правительства Крымской АССР и ВЦИК ускутские крестьяне подготовили около 300 заявлений с требованием немедленной отмены коллективизации как меры, противоречащей шариату. Наряду с этим, планировалось отправить делегацию к турецкому послу в Москву с жалобой на притеснение мусульман. Высказывались намерения о переходе в турецкое подданство, и эта инициатива нашла поддержку среди жителей других деревень.
Параллельно крестьяне разрабатывали планы ухода в горы, вели переговоры с турками-яличниками (перевозчиками на яликах) о возможном отплытии в Турцию.
Об этих настроениях стало известно чекистам. В ночь с 26 на 27 января 1930 г. ОГПУ совершило налет на Ускут и арестовывало около 100 заговорщиков во время проведения ими нелегального собрания. Некоторым крестьянам удалось бежать в горы, однако, месяц спустя, и они были схвачены. В ходе завязавшейся перестрелки двое ускутцев были ранены, впоследствии один из них скончался от потери крови[47].
Писавший об этом выступлении советский корреспондент ни словом не обмолвился о его подавлении, но записал, что местные жители оскорбляли солдат и даже закидывали их камнями. Один из бойцов, под впечатлением от увиденного, даже покончил с собой[48].
Аналогичными трудностями чекистские мероприятия сопровождались в соседних с Ускут деревнях – Шелен (ныне - с. Громовка), Арпат (ныне – с. Зеленогорье), Ай-Серез (ныне – с. Междуречье). Здешние жители сумели отбить арестованных односельчан, так что добиться успеха сотрудники «органов» смогли лишь со второго-третьего раза.
Всего в южнобережных деревнях были арестованы 254 человека. Из них 61 человека приговорили к расстрелу, остальные получили различные сроки лишения свободы или были высланы из Крыма. Важно при этом отметить, что статус «проблемных» сохранялся за некоторыми из этих сел и в дальнейшем. Так, в деревне Ускут, где к 1937 г. насчитывалось 17 членов ВКП (б) и 14 сочувствующих, верховенство на протяжении многих лет сохранялось за местным 80-летним муллой, беспрепятственно совершавшим отправление исламских религиозных обрядов (в том числе обрезание)[49].
Помимо террористических актов и попыток восстания, сопротивление крестьян коллективизации находило свое выражение и в форме т.н. «бабьих бунтов» - массовых выступлений, в которых принимали участие исключительно женщины. Летом и осенью 1930 г. такие выступления произошли в Феодосийском, Керченском, Судакском и Симферопольском районах.
8 августа 1930 г. восстали жительницы деревни Сеит-Эли Феодосийского района. Поводом к выступлению послужило прибытие накануне уполномоченного из бюро принудительных работ, который распорядился направить 13 мужчин-жителей села для отправки на работу в Феодосию, Керчь, Симферополь и Харьков. В разгар деревенской страды это решение вызвало взрыв возмущения. Потребовав немедленного возвращения высланных «кулаков» и лишенцев, обеспечения деревни товарами первой необходимости, сокращения хлебозаготовок и приостановления отправки мужчин на принудительные работы, деревенские женщины избили (и едва не подняли на вилы) председателя сельсовета Якова Рака и секретаря партячейки Ломанова. Удары тяжелыми предметами получили и прибывшие в деревню сотрудники ОГПУ. Особенно досталось уполномоченному по хлебозаготовкам Погребельскому.
Итог этой истории был трагичен. Зачинщицы бунта, крестьянки Аксинья Матышева, Матрёна Григорьева, Дарья Денисова — были приговорены, соответственно к 8, 3 и 5 годам лагерей. Кроме того, к расстрелу приговорили вернувшегося накануне из ссылки крестьянина Петра Свидлова, чьи изобилующие животрепещущими подробностями рассказы о быте спецпереселенцев произвели на сельчан неизгладимое впечатление, и подготовили хорошую почву для взрыва народного возмущения.
Аналогичный «бабий бунт» прошёл 25 августа 1930 г. в деревне Кият (ныне – с.Светлое Керченского района). В октябре 1930 г. все организаторы, подстрекатели и зачинщики мятежа были арестованы и приговорены к длительным тюремным и лагерным срокам заключения[50].
В целом по стране в 1930 г. ОГПУ зафиксировало 13 756 массовых выступлений в деревне, в которых приняли участие 3,4 млн. человек[51].
Испуганное ростом крестьянских волнений, готовых обернуться новой масштабной гражданской войной, руководство страны прибегло к маневру: 2 марта 1930 г. вышла статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой лидер большевиков взвалил всю вину за творившийся произвол на местных работников и декларировал добровольный характер колхозов.
После этого готовая разразиться крестьянская война затухла. Начался массовый выход крестьян из колхозов, а некоторые наспех организованные колхозы вовсе распадались. Только в апреле 1930 г. из колхозов вышло 13 358 человек. Число колхозов сократилось в полтора раза. К лету 1930 г. уровень коллективизации в стране снизился более чем вдвое - с 56 до 23,6%.[52]Но это было стратегическим отступлением, и уже к концу июня в Крыму было коллективизировано 45,4% хозяйств[53]. К ноябрю 1930 г. в Крыму было коллективизировано 52% хозяйств. На 14 ноября насчитывалось 1008 колхозов. Таким образом, если в 1929 г. на один колхоз в Крыму приходилось всего лишь 13,3 хозяйства, то в 1930 г. — уже 49,9 хозяйства[54].
Весной 1931 г. коллективизация в Крыму была в основном завершена. К концу 1931 г. колхозы объединяли 85% крестьянских хозяйств и занимали 94% площадей зерновых культур, 98 % площадей табака, 95,5% садов, 98% огородов и 86% виноградников[55]. К концу 1932 года вне колхозов осталось только 15% дворов[56].
Во время коллективизации Крым потерял тысячи трудоспособных хозяев, расстрелянных, сосланных или отправленных в лагеря. Те же крестьяне, которые не попали под раскулачивание, превратились в наемных работников государства. Лишенные элементарных прав и возможностей, колхозники не могли покинуть деревню без разрешения председателя и за исключением нескольких строго очерченных обстоятельств, таких как призыв в армию, по спецнабору на стройки или выезд на учебу. Кроме того, над колхозниками постоянно нависала угроза репрессий за невыполнение плана по хлебозаготовкам или невыработку трудодней.
Такова была страшная цена, которую крымское крестьянство заставили заплатить в процессе социалистического переустройства деревни.
Надо сказать, что рецидивы сопротивления крестьян политике советской власти в деревне имели место и в дальнейшем. Оно приобрело преимущественно скрытые формы.
В результате коллективизации был разрушен традиционный крестьянский уклад. Отныне крестьяне не могли принимать самостоятельные решения, и как следствие – перестали проявлять интерес к самому процессу труда, что неизбежно привело к снижению объемов производства продукции.
В результате заметно ухудшилось продовольственное снабжение городов полуострова. Особенно тяжелая ситуация сложилась в Феодосии и Керчи. Так, в одном из писем в Крымский обком ВКП (б) руководство керченского партийного комитета с тревогой сообщало, что в городе резко уменьшилось количество завозимых товаров, что «создает благоприятную почву для всякого рода антисоветской агитации и, несомненно, в значительной степени влияет на интенсивность труда».
Эти опасения были отнюдь не беспочвенными, поскольку в июне 1930 г. в городе уже имели место волнения. Стихийные проявления народного недовольства наблюдались и в других городах Крыма. Так, 10 июня 1930 г. в Феодосии в центре города состоялся несанкционированный митинг, в котором приняло участие более 100 горожан. Из толпы выкрикивали: «Наши дети с голоду помирают, требуем увеличения пайка», «Зачем нам индустриализация через 5 лет, если мы сейчас голодные»[57].
На следующий день на улицы вышли уже до 900 человек.
Надо отдать властям должное, в данном случае они сумели вовремя сориентироваться и не допустили кровопролития, придав выступлению форму собрания. Примечательно, что никто из участников этих выступлений не был впоследствии арестован.
Стремясь наладить продовольственное снабжение городов, государство осуществляло проведение массовых реквизиций в деревне, в ходе которых изымалось не только зерно, но и вообще все продукты питания. И если в Крыму проведение этой политики в жизнь осуществлялось отнюдь не столь бескомпромиссно и жестко, то в других районах СССР дела обстояли иначе.
Как следствие, в 1932 г. в стране начался очередной массовый голод, стремительно охвативший обширную территорию: Юг России, Кубань, Украину, Белоруссию и Казахстан.
По разным оценкам, за период 1932-1933 гг. голодной смертью умерло не менее 5-7 млн. человек.
И хотя Крым эта трагедия обошла стороной, никакого изобилия здесь не было и в помине. Население полуострова, в большинстве своем, жило впроголодь, что совершено естественно вызывало озлобление и недовольство режимом.
На стенах домов стали появляться антисоветские надписи; многие крымчане в этот период совершенно открыто высказывали свое негативное отношение к политике партии и правительства, и лично к Сталину.
Так, Иосиф Холодков, шкипер судна «Красный Перекоп», оказался за решеткой из-за того, что среди окружающих не только рассказывал о том, что на Украине свирепствует голод, причем винил в этом Сталина и Кагановича, считая их неспособными руководить страной. Виновным на себя не признал, было осужден на 5 лет и 3 года поражения в правах. Велиль Бєлялов, крестьянин-единоличник из Карасубазарского района связывал голод с появлением колхозов, за что также получил 5 лет лишения свободы. Севастопольский моторист Антон Назаренко был арестован за то, что после возвращения из отпуска рассказывал сослуживцам, что на Украине люди умирают от голода[58]. В Керчи по обвинению в антисоветской агитации чекистами была арестована безработная Варвара Лола, в очереди у магазина сказавшая следующее: «они сволочи, сами нажрались, а на людей пухнущих от голода, внимания не обращают»[59].
7 апреля 1933 г. председатель Ивановского сельсовета сигнализировал чекистам о нелояльном поведении одного из крестьян, Емельяна Шаина, который был исключен из колхоза, имел связь с раскулаченными родителями и всячески дезорганизовывал работу, настраивая односельчан против власти. В частности, говорил, что «она неправильно руководит, людей голодом морит» и жаловался, что сам голодает. Затем отрезал кусок с павшей лошади и стал ходить по селу, показывая его и говоря: «смотрите, как нас Советская Власть кормит»[60].
Несмотря на высокий уровень недовольства, властям удалось удержать ситуацию под контролем. К концу 1933 г. социально-экономическая ситуация в регионе стабилизировалась. Следующий, 1934 г., охарактеризовался заметным смягчением репрессивной политики и некоторым улучшением качества жизни. Выросло производство товаров народного потребления, наладилось продовольственное снабжение. Сократилось число репрессированных за антисоветскую деятельность. Часть ранее высланных вернулась домой.
В общественной жизни Крыма наступил недолгий период затишья. Но это было затишье перед новой бурей.
[1] Пятнадцатый съезд ВКП (б). Москва. 2-19 декабря 1927 г. // КПСС в резолюциях и решениях съездов конференций и пленумов ЦК. Часть II. 1925-1953. - М.: Государственное издательство политической литературы, 1953. – С.318
[2] Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 1. Май 1927 — ноябрь 1929 // Под ред. В.Данилова, Р.Маннинг, Л.Виолы. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999. – С.147
[3] О хлебозаготовках текущего года и об организации хлебозаготовительной кампании на 1928/29 г. Резолюция объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП (б) от 11 апреля 1928 г. // КПСС в резолюциях и решениях съездов конференций и пленумов ЦК. Часть II. 1925-1953. - М.: Государственное издательство политической литературы, 1953. – С.374
[4] Брошеван В.М. Симферополь: белые и темные страницы истории (1918-1945 гг.) Историко-документальный хронологический справочник. – Симферополь: ЧП ГУК, 2009. - С.123
[5] Сталин И.В. О хлебозаготовках и перспективах развития сельского хозяйства. Из выступлений в различных районах Сибири в январе 1928 г. (Краткая запись) // Сочинения. Т.11, М.: Государственное издательство политической литературы, 1949. – С.4
[6] Брошеван В.М. Раскулачивание в Крыму (История в документах и материалах о выселении из Крымской АССР в 20-40-х годах XX столетия бывших помещиков-дворян и крупных землевладельцев, кулаков, ликвидированных как класс, в числе которых оказались и иностранноподданные.) – Симферополь, 1999. – С.7
[7] Там же. – С.28
[8] Сталин И.В. О правом уклоне в ВКП (б). Речь на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 г. (Стенограмма) // Сочинения. Т.12, М.: Государственное издательство политической литературы, 1949. – С.40
[9] Сталин И.В. К вопросам аграрной политики в СССР. Речь на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г. // Сочинения. Т.12, М.: Государственное издательство политической литературы, 1949. – С.167-168
[10] Сталин И.В. К вопросу о политике ликвидации кулачества, как класса // Сочинения. Т.12, М.: Государственное издательство политической литературы, 1949. – С.183
[11] Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956: Опыт художественного исследования, Ч. VI // Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956: Опыт художественного исследования, Ч. V-VII Екатеринбург: У-Фактория, 2008. - C.315
[12] Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 2. Ноябрь 1929 — декабрь 1930 // Под ред. В.Данилова, Р.Маннинг, Л.Виолы. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. – С.126
[13]Очерки истории Крымской областной партийной организации. - Симферополь: Таврия, 1981. – С.129
[14] Там же. – С.132
[15] Очерки по истории Крыма. Ч. III: Крым в период социалистического строительства (1921–1941 гг.) / под общ. ред. д.и.н. И.С. Чирвы. Симферополь: Крым, 1964.– С.86
[16] Там же – С.93
[17] Брошеван В.М. Симферополь: белые и темные страницы истории (1918-1945 гг.) – С.134
[18] Хазанов Г.И. Партийная организация Крыма в борьбе за победу колхозного строя // Борьба большевиков за упрочение Советской власти, восстановление и развитие народного хозяйства Крыма. - Симферополь, Крымиздат, 1958. – С.222
[19] Очерки по истории Крыма. Ч. III – С.90
[20]Маяк коммуны, №6 (2664), 6 января 1930.
[21] Маяк коммуны, № 4 (2662), 4 января 1930.
[22] Маяк коммуны, №6 (2664), 6 января 1930.
[23] Там же.
[24] Зарубин А.Г. Сопротивление «чрезвычайщине» в Крыму (1928 — 1931 гг.), или о последнем открытом проявлении недовольства сталинской политикой // Известия Крымского республиканского краеведческого музея, № 4. — Симферополь, 1993. — С.44−45
[25] Брошеван В.М. Раскулачивание в Крыму — С.91−92
[26] Очерки по истории Крыма. Ч. III – С.93
[27] Очерки по истории Крыма. Ч. III – С.94
[28] История Крыма. Т.2. – М.: Кучково поле, 2018. - С.497
[29] Очерки по истории Крыма. Ч. III - С.94
[30] Алтабаева Е.Б. Марш энтузиастов: Севастополь в 20−30 годы. — Севастополь: «Телескоп», 2008. — С. 249
[31] Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Политические репрессии в Крыму (1920−1940 годы). — Симферополь, 2003. — С.39
[32] Пащеня В.Н. Развитие сталинской системы государственного управления в России и в Крыму в 1930-х годах: монография. 2-е изд. – Симферополь: ИП Зуева Т.В., 2018. - С.177
[33] Ивницкий Н.А. Судьба раскулаченных в СССР. — М.: Собрание, 2004 — С.17
[34] Брошеван В.М. Раскулачивание в Крыму — С.12
[35] Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч.
[36] Фирсов П.П. Форос глазами Николая Ундольского. — Севастополь: «Арт-принт», 2008. — С.142
[37] Островская И.В. К вопросу о работе советского концентрационного лагеря на территории Георгиевского монастыря в феврале – марте 1930 г. // Материалы Научной конференции «Ломоносовские чтения» 2013 года и Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов-2013» / Под ред. М.Э. Соколова, Г.А. Голубева, В.А. Иванова, Н.Н. Миленко, В.В. Хапаева. — Севастополь: ООО «Экспресс - печать», 2013. – С.85
[38] Политбюро и крестьянство: Высылка, спецпоселение. 1930—1940 гг. Книга I. М.: РОССПЭН, 2005 - С. 102-103
[39] Дремова Н. Ссыльные от рождения: три сестры-крымчанки отбывали срок на Соловках // Первая Крымская, № 202, 30 ноября/6 декабря 2007.
[40] Там же.
[41] История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — Киев, 1974. — С.43
[42] Последняя рукопись Сабри Айвазова. Дело партии «Милли Фирка». Документы свидетельствуют. Из серии «Рассекреченная память». Крымский выпуск. Том 1./ Под общ. ред. В.В.Пшеничного, Р.Н.Лесюка, С.В.Лунина, И.И.Полякова — Симферополь: издательство «ДОЛЯ», 2009. — С.5
[43] Очерки истории Крымской областной партийной организации – С.135; Хазанов Г.И. Указ. соч. – С.220
[44] Хазанов Г.И. Указ. соч. – С.219
[45] Там же. – С. 216
[46] Там же. – С.217
[47] Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч. — С.41
[48] Виола Л. Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления. — М.: РОССПЭН; Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2010. — С.173
[49] Пащеня В.Н. Этнонациональное развитие в Крыму в первой половине XX века (1900−1945 гг.): Монография. — Симферополь, 2008. — С.51
[50] Ильина Л. Бабьи бунты в крымских селах // http://crimeanblog.blogspot.com/2010/07/babiy-bunt-v-krymu.html
[51] Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927−1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 2. Ноябрь 1929 — декабрь 1930 // Под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л.Виолы. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. — С.43
[52] Ивницкий Н.А. Судьба раскулаченных в СССР. – С.24
[53] Очерки по истории Крыма. Ч. III – С.97
[54] Там же. – С.99
[55] История городов и сел Украинской ССР. Крымская область — С.43
[56] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — Симферополь: ИПЦ «Магистр», 2004. — С.23
[57] Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч. — С.44
[58] Омельчук Д.В. Усиление репрессий в Крыму в 1933 г. // Реабилитированные историей. Автономная Республика Крым: Книга пятая. — Симферополь: АнтиквА, 2008. – С.26
[59] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая – С.25
[60] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая – С.64 | 
