(21 июня 1902 — 21 марта 1903 гг.)

Можно по-разному относиться к эпохе столыпинских реформ и к самому Петру Аркадьевичу Столыпину, однако не может быть не очевидным одно — именно в этот период (с 1906-го по 1911-ый годы) началось триумфальное движение России к мощной и общественной стабильности. По злой воле людей, не желавших процветания нашему Отечеству, это движение было грубо остановлено, но опыт столыпинских преобразований и сегодня нуждается в своем глубоком осмыслении. Есть в этой сокровищнице исторического опыта и небольшая гродненская страничка. И нам интересно все, что запечатлено на ней, вплоть до внешне незначительных мелочей. Будущий реформатор родился в 1862 году в семье, принадлежащей к старинному дворянскому роду. Раннее детство его прошло в имении Средниково под Москвой. Когда-то в нем жил великий поэт и гродненский гусар М.Ю. Лермонтов — дальний родственник Столыпиных. Из множества своих имений (больших и малых, красивых и не очень) Столыпины отдавали предпочтение Колноберже, что находилось недалеко от Ковно. Желая жить рядом с полюбившимся имением, отец семейства генерал Столыпин купил себе в Вильно дом, где семья стала проводить долгие зимы. Здесь же Петр Столыпин учился в гимназии, отсюда поехал учиться в Петербургский университет, так что северно-западные губернии страны ему были знакомы не понаслышке. Окончив университет, Столыпин служил в министерстве финансов, а затем и внутренних дел. Карьера его продвигалась в целом успешно, но когда ему было предложено стать уездным предводителем дворянства в Ковенской губернии, то он это предложение принял.

Молодой, энергичный и деятельный Столыпин «рьяно принялся за работу с первого же дня своей новой службы, и до последнего дня он с тем же интересом предавался ей, кладя все свои силы на то, чтобы создать в своей сфере все, от него зависящее для процветания края». Здесь, в Литве, на посту уездного, а затем губернского предводителя Ковенского дворянства, Петр Столыпин прослужил более десяти лет. Зимой в Ковно, а летом в Колноберже в окружении добрых и чутких людей незаметно проходило время. Вне служебных дел со Столыпиными были особенно близки: священник Антоний Лихачевский, доктор Иван Иванович Евтуховский, лесничий Повилайтис, владелец магазина «колониальных» товаров Шапиро. Теплые, дружеские отношения были у них и с соседями по даче: генералами Тотлебеном, Кардашевским, Лошкаревым, графом Крейцем, помещиками Кунатом, Комаровским, Дулевичем и др.. Большинство прислуги было уроженцами этих мест: кучер Осип, лакей Казимир, пастух Матутайтис, птичница Евка, повара Ефим и Станислав, конюх Игнашка, садовник Антон, многочисленные кормилицы, няни и гувернантки. Все со временем стали почти членами этой большой и доброй семьи. Спустя десятилетия часть из них разделила со Столыпиным печальную и трагическую участь.

В середине мая 1902 года Петр Аркадьевич вывез всю свою семью на так называемые «воды» в небольшой немецкий городок Эльстер. Спустя десять дней этой семейной идиллии наступил конец. Пришла телеграмма от министра внутренних дел В.К. Плеве, только что сменившего убитого революционерами Сипягина, с предложением срочно прибыть в Петербург. Через три дня причина вызова стала известной — П.А. Столыпин неожиданно для .себя был назначен гродненским губернатором. Инициатива при этом исходила от В. К. Плеве, взявшего курс на замещение губернаторских должностей местными землевладельцами. Столыпин к этому времени им фактически и был.

Вот как сообщали «Гродненские епархиальные ведомости» о приезде в город первого чиновника губернии: «21 июня в 3 часа пополудни изволил прибыть в г. Гродну к месту новой службы в должности губернатора Гродненской губернии бывший губернский предводитель дворянства Ковенской губернии, камергер Двора Его Императорского Величества Петр Аркадьевич Столыпин. С вокзала его превосходительство проследовал в кафедральный Софийский собор, где был встречен кафедральным протоиереем Н. Диковским, ключарём собора М. Белиной и церковным старостой. Приложившись к местным святыням, г. губернатор изволил поинтересоваться историей собора, его святынями, его средствами и материальным обеспечением соборного притча. В тот же день его превосходительство посетил преосвященного Иоакима, епископа Гродненского и Брестского. Затем Его Преосвященство нанес визит губернатору в 5 часов вечера. 22 июня в 11 часов г. губернатор изволил принять православное городское духовенство во главе с кафедральным протоиереем и редактором «Гродненских епархиальных ведомостей» Николаем Диковским. В 12 часов того же дня в губернаторском доме состоялось представление его превосходительству инославного духовенства и служащих в гражданских учреждениях г. Гродны».

С первых дней пребывания в Гродненской губернии Столыпин со свойственной ему энергией и деловитостью взялся за работу. По свидетельству его старшей дочери Марии (по мужу — Бок), письма его из Гродно в Колноберже, где какое-то время еще проживала семья губернатора, «дышали энергией, были полны интереса к новому делу». По душе пришлось ему и ближайшее окружение из числа сотрудников и подчиненных. Столыпину было особенно приятно, что губернским предводителем дворянства Гродненской губернии был ближайший друг его юности П.В. Веревкин. Сошелся он во взглядах и с вице-губернатором В.Д. Лишиным и был очень доволен работой своего правителя канцелярии князя А.В. Оболенского. Гордился он своими чиновниками по особым поручениям. Лучшим среди них, по его мнению, был Вейс. О нем губернатор вспоминал почти в каждом письме.

Ко времени губернаторства П.А. Столыпину исполнилось сорок лет. У него было пять дочерей, сын родится через год. Отныне к его должности добавляется эпитет «самый молодой»: губернатор, затем министр, затем — председатель Совета Министров. На первых порах имя его в России было мало кому известно. Да и что такое — гродненский губернатор? Некоторые на сей счет рассуждали так: «Губерния незначительная, в углу. Разве что болот много, а в самом Гродно много евреев и поляков. История Гродно пестрая. От киевских князей до шведов. Отсюда Стефан Баторий целился в сердце Руси, но не угадал. Теперь от его замка — одни развалины». Сам новый губернатор, прекрасно зная прошлое и настоящее принеманского края, думал о своем предназначении несколько по-иному.

Однако обратимся вначале к тому, что составляло быт и окружение Гродненского губернатора. Вот как описывает эту сторону губернаторской жизни спустя десятилетия старшая дочь Петра Аркадьевича:

«Мама съездила в Гродно на несколько дней распределить комнаты, дать указания для устройства дома и вернулась в Колноберже в полном восторге от нового местожительства.

Осенью мы все переехали в Гродно. Папа встретил нас в губернаторской форме, окруженный незнакомыми нам чиновниками. Проезжая по улицам тихого Гродно, я почувствовала, что мне нравится этот город, а когда я попала в губернаторский дом и увидела окружающие его сады, мое предубеждение против Гродно совсем пропало. И, действительно, трудно представить себе что-нибудь лучше этого старого замка короля польского, Станислава Понятовского, отведенного губернатору. В одном нашем помещении шли анфиладой десять комнат, так что бывший до моего отца губернатором князь Урусов ездил к нам на велосипеде. И что за комнаты!. Не очень высокие, глубокие, уютные комнаты большого старинного помещичьего дома, с массою коридорчиков, каких-то углов и закоулков.

Кроме нашего помещения, находились в этом дворце еще губернское присутствие, губернская типография и много квартир чиновников. В общей сложности в сад выходило шестьдесят окон в один ряд. Под той же крышей был и городской театр, устроенный в бывшей королевской конюшне и соединенный дверью с нашим помещением. У папа, как губернатора, была там своя ложа, и Казимир приносил нам, когда мы бывали в театре, чай, который мы пили в ложе.

Сад наш был окружен тремя другими садами: городским, князя Чарторийского и еще каким-то. Князь Чарторийский, элегантный поляк с манерами и французским языком доброго старого времени, часто бывал у нас. Часто, запросто бывали у нас и некоторые из чиновников папа и их жены, так что, хотя и не было уже семейно-патриархальных ковенских вечеров, все же это не была еще жизнь последующих лет, когда почти не оставалось у папа времени для семьи.

В этом старом замке было столько места, что у меня одной было три комнаты: очень красивая, овальная, вся голубая с белым, гостиная и классная. Последняя и частный кабинет папа составляли верх дома и были самыми красивыми комнатами: кабинет со стенами резного дуба, обрамлявшего оригинальную серую с красным ткань, и моя классная с потолком и стенами полированного дерева. Хорошо было в ней учиться: три окна в сад, тихо, спокойно... даже нелюбимая математика — и та легко укладывалась в голове, когда я занималась там. Вечером в свободные минуты я заходила к папа, но всегда ненадолго — всегда мешал кто-нибудь из чиновников, приходивших с докладами или за распоряжениями. В деловой кабинет внизу мы уже не входили, как в Ковно, и видали папа лишь за завтраком, за которым всегда бывал и дежурный чиновник особых поручений, и за обедом.

По воскресеньям в большой зале с колоннами — танц-классы, как раньше в Ковно. Я, как «большая», уже не училась и лишь смотрела на «детей». Эти друзья моих сестер, со страхом делая большой круг, проходили в передней мимо чучела зубра. Громадный зверь, убитый в Беловежской Пуще, был, действительно, страшен на вид и своими размерами и густой черной шерстью и угрожающе наклоненной тяжелой головой.

Беловежская Пуща, гордость Гродненской губернии, была почти единственным местом на свете, где еще водились эти звери, и охота в этом заповедным лесу бережно охранялась. Размеры Пущи грандиозные — 2500 кв. верст, и, несмотря на это, все зубры были на учете. Очень красивый дворец и вся Пуща оживлялись лишь в те года, когда Государь и весь двор приезжали на охоту.

Особенностью Гродненской губернии было еще то, что губернский город в ней был меньше двух уездных городов: Белостока и приобретшего в истории России столь печальную известность Брест-Литовска. Эти большие торговые центры были настолько значительных размеров, что в каждом из них было по полицмейстеру, полагавшемуся, обыкновенно, лишь губернскому городу.

Мой отец, самый молодой губернатор России, очень увлекся своей что он в ней лишен был полной самостоятельности. Это происходило потому, что Гродненская губерния с Ковенской и Виленской составляли одно генерал-губернаторство, и, таким образом, губернаторы этих губерний подчинялись генерал-губернатору Виленскому. Хотя в то время и был таковым крайне мягкий администратор и очень хороший человек князь Святополк-Мирский, работа моего отца под начальством которого ни одним трением не омрачалась, все же она не была совершенно самостоятельной, что претило характеру папа.

Конечно, с первых дней губернаторства моего отца стали осаждать просьбами о получении места. Даже я получала письма с просьбами о заступничестве. Мой отец терпеть не мог этих ходатайств о «протекции», и ни родные, ни знакомые не получали просимого, кроме очень редких случаев, когда были этого действительно достойны. Кажется, так до конца жизни и не простили моему отцу добрые старые тетушки того, что он, и то не сразу, дал лишь скромное место их протеже, одному нашему родственнику. На доводы папа, что он не мог иначе поступить, они лишь недоверчиво и неодобрительно качали головой. Мне это напоминало, как в детстве приходили к папа крестьяне просить, чтобы он освободил их сына или внука от воинской повинности, и когда им мой отец отвечал, что не может этого сделать, что это противозаконно, повторяли: «Не может, не может! Если пан захочет, то все может сделать».

Я этой зимой кончила курс гимназии, который в 1902 году, из-за болезни, кончить не могла и была так поглощена уроками, что жила совсем обособленно от семьи, проводя почти весь день за книгами или с учителями в своей классной. Из-за этого я мало знаю о деятельности моего отца и жизни семьи в это время. С папа я бывала очень мало. Хотя и сохранились частью ковенские старинные привычки, но жизнь настолько изменилась, что все принимало другой оттенок.

Ходили мы с моим отцом по-прежнему в церковь, но какой-то иной отпечаток клало на все окружающее, — вытягивающиеся в струнку, козыряющие городовые, в соборе полицейский, расчищающий дорогу; почетное место, совсем спереди, перед алтарем.

Младшие сестры теперь тоже учились, но еще мало. Ведь старшей из них, Наташе, было всего одиннадцать лет, а маленькой. Аре, пять.

Недолго прожили мы в милом Гродно, с которым только начали свыкаться. Не пробыв и десяти месяцев губернатором этой губернии, уже в марте 1903 года мой отец был назначен саратовским губернатором».

* * *

Чем занимался новый губернатор? Естественно, текущими административными делами: приемами посетителей и просителей, назначениями и увольнениями, поездками по губернии. Немало внимания он уделял церкви, ее заботам и нуждам, исполнением личного христианского долга. Процитируем лишь некоторые строки из губернской периодики тех лет, касающейся этой темы: «Накануне праздника Святых Апостолов Петра и Павла и в сам праздник 29 июня 1902 года епископ Гродненский и Брестский Иоаким совершил в Красностокском монастыре Божественную литургию, а затем было отслужено благодарственное молебствие... В храме присутствовал Гродненский губернатор П.А. Столыпин и представители некоторых гражданских властей». Заметим, что тогда же при монастыре (годом раньше переведенном из Гродно) была открыта двухклассная школа для подготовки учительниц церковных школ. Не исключено, что именно из числа ее 22 выпускниц была взята губернатором в качестве няни для своего, единственного сына Аркадия воспитанница Красностокского монастыря Людмила Останькович, погибшая впоследствии во время взрыва на Аптекарском острове, защищая своим телом младенца.

Хроника губернской жизни тщательно фиксирует присутствие губернатора на Божественных литургиях по случаю тезоименитства царствующего Императора и всех представителей Дома Романовых, а также по случаю «чудесного избавления государя Александра III и его семьи от грозившей опасности при крушении царского поезда ст. Борки» и др. Как человек, воспитанный в духе Православия, в традициях благоговейного отношения к семье Отечеству и любви к людям, Столыпин постоянно бывал в расположенной рядом с губернаторским домом Св. Александро-Невской церкви. «Каждое утро, — признавался впоследствии своим друзьям он, — я начинаю с того, что благодарю Бога за то, что Он даровал мне еще один день жизни...»

Лишенный бюрократического усердия, склонности к парадности, властолюбию и чинопочитанию, гродненский губернатор, судя по всему, избегал официальных визитов, приемов, но иногда он вынужден был это делать. 27-28 января 1903 г. в Гродно находились министр народного просвещения Г.Э. Зенгер и попечитель Виленского учебного округа В.А. Попов. Министр и сопровождающие его лица посетили епископа Гродненского и Брестского Иоакима, а вечером в доме Столыпина состоялась продолжительная беседа, касающаяся «согласованности действий двух учебных ведомств (церковного и министерского. — Б.Ч.) в области начального школьного дела».

В ходе ее губернатор приложил максимум усилий для гармонизации на практике усилий Синода и Министерства в деле народного образования. Вместе с министром, епископом и попечителем, он посетил ряд гродненских церковно-приходских школ. Эти посещения позволили ему доказать, что все подозрения «космополитического общества» относительно прав православного духовенства распространять в народе грамоты, лишены серьезных оснований. Подтверждением тому были ответы учеников Гродненской церковно-приходской школы имени графа М.Н. Муравьева на вопросы учителей и гостей этого учебного заведения. Этими ответами (после посещения высоким начальством уроков гражданской русской истории, географии, пения и Закона Божьего, а также выставки рукодельных работ учениц школы) были удовлетворены буквально все присутствующие.

Необходимо заметить, что только осенью 1902 г. по инициативе Столыпина в г. Гродно были открыты: еврейское двухклассное народное училище, ремесленное училище, оборудованное всеми техническими приспособлениями, а также женское приходское училище с третьим профессиональным классом. В училище преподавались, кроме общепринятых предметов, еще рисование, черчение и рукоделие. Училище такого типа стало первым для всей губернии. В 1903 году началась подписка на учреждение именных стипендий супругов Столыпиных для лучших учащихся Гродненской мужской гимназии. Усилия Столыпина в области народного образования были замечены, да и в целом визит министра для губернии оказался полезным. Чего нельзя сказать о тех плановых осмотрах губернии, которые дважды осуществлял в бытность Столыпина гродненским губернатором тогдашний генерал-губернатор Северо-Западного края П.Д. Святополк-Мирский. Изматывающая подготовка к ним, строгие требования ко всему тому, что касалось официальной части приемов, по мнению губернатора, лишь отвлекало от реальных и неотложных дел, рассчитанных на перспективу.

К числу главных своих дел в губернии Столыпин относил земельные дела. В это время во всех губерниях России создавались местные комитеты, призванные позаботиться о нуждах сельскохозяйственного производства. Был создан комитет и в Гродненской губернии. На одном из первых его заседаний 16 июля 1902 года Столыпин, будучи его председателем, выступил с сообщением, в котором подчеркнул, что «главнейшими факторами улучшения экономических условий губернии вообще и сельскохозяйственной промышленности, в частности, следует считать расселение крестьян на хутора, переход их от так называемого пользования надельными землями к хуторному хозяйству, устранение чересполостности земель, разверстание сервитутов...». Много внимания губернатор уделял внедрению на Гродненщине искусственных удобрений, улучшенных сельскохозяйственных орудий, многопольных севооборотов, мелиорации. Старые способы землеустройства и земледелия, считал он, могут кончиться «экономическим крахом и полным разорением страны».

Устремления Столыпина не встречали явного противодействия на заседаниях губернского комитета, его поддерживали и в Гродненском товариществе сельского хозяйства — общественной организации во главе с князем С.К. Святополк-Четвертинским. Взять, к примеру, отчет совета этого товарищества за 1903 год. В нем есть подтверждение согласия с линией Столыпина: «в учреждении хуторного владения и расселении многодворных сел должен находиться центр тяжести мероприятий, направленных для развития сельскохозяйственного производства в крестьянском мире. Без этого все остальное будет только рядом полумер, имеющих палиативный характер». Вместе с тем, в позиции местных земельных магнатов нельзя было не заметить приверженности к уже привычному строю отношений с крестьянами. Однако свое нежелание радикально решать аграрный проблемы они неуклюже маскировали рассуждениями в духе того — «а поймут ли нас крестьяне?».

Подобное поведение вызывало в голосе губернатора и административные нотки: «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы... это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых нет ни подъёма доходности земли, ни спокойного владения земельной собственностью». А на выступления князя Святополк-Четвертинского («Нам нужна рабочая сила человека, нужен физический труд, а не образование, которое ведет к государственному перевороту, социальной революции и анархии»), Столыпин дал резкую отповедь: «Бояться грамоты и просвещения, бояться света нельзя. Образование народа, правильно и разумно поставленное, никогда не приведет к анархии... Распространение сельскохозяйственных знаний зависит от общего образования. Развивайте его по широкой программе... и вы дадите большую обеспеченность земледельческому классу, самому консервативному в каждой стране». Для Столыпина крестьянин — хозяин и хранитель земли, он верил в него и доверял ему.

Работа в сельскохозяйственных комитетах, личный опыт помещика сделали для Столыпина понятными крестьянские нужды. Еще до приезда в Гродно, он организовал в Ковно сельскохозяйственное общество (своеобразный кооператив), работа которого вполне оправдала его надежды. Был при обществе и склад сельскохозяйственных орудий, устройство которого особенно увлекало молодого администратора. Эти и другие новшества принес Столыпин и на гродненскую землю. Здесь они получили свое дальнейшее развитие. Впоследствии он очень дорожил этим опытом: «Пробыв около десяти лет у дела земельного устройства, я пришёл к глубокому убеждению, что в деле этом нужна продолжительная черновая работа... Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать» (из выступления в Думе 10 апреля 1907 года).

В западных губерниях Столыпин вплотную познакомился с национальным вопросом. Еще в Ковно, бывая среди лиц разных сословий, национальностей и конфессий, «он научился, как обращаться с теми и другими, чтобы их удовлетворить, утихомирить ссоры». Наблюдая за деятельностью чиновников из местного населения, Столыпин не мог не заметить их показной демократизм и явное заигрывание с крестьянами, хотя в реальной жизни все как раз бывало наоборот. Причиной тому было преобладание среди господствующего сословия польских помещиков. Их отношение к власти Столыпин характеризовал как «вежливое недоверие, корректное, но холодное, с примесью лукавства». Поэтому естественной опорой администрации он считал православных крестьян-белорусов, которые составляли большинство населения Гродненской губернии. Поддержка крестьян-белорусов и недоверие к полякам-дворянам — такой была традиционная политика русского правительства в западных губерниях России. В объединяющем значении православного населения для многонационального государства Столыпина убеждали не теоретические рассуждения, — а сама действительность. Впоследствии, незадолго до своей трагической гибели, он первый раз в своей жизни взял отпуск на шесть недель, потому что сердце начинало слабеть, и будучи у себя, в своем имении в Литве «он составил план управления Россией на десять лет вперед, с тем, чтобы полное отделение Польши от России должно было произойти в 1920 году. Он считал, что Польше должна быть дана самостоятельность. Но это был трудный вопрос, потому что часть польских земель принадлежала Австрии, другая часть Германии и так далее. Так что это замедляло осуществление этого намерения, но к этому шёл». Этот план предусматривал объединение всех польских земель в одном государстве с учетом его этнографических границ. Вполне естественно, что белорусские и украинские земли Столыпин исключал из этих границ, так как считал их население вместе с великорусами, триединым русским народом, насильственно разделенным злой волей политиков и превратностями судьбы.

Подтверждая наличие подобного плана в отношении Польши и пограничных территорий, единственный сын Столыпина Аркадий незадолго перед смертью (он умер в 1990 году во Франции и там похоронен) говорил следующее: «Этот план мой шурин, муж моей сестры (Б.И. Бок, — В.Ч.) видел в ящике письменного стола моего отца в нашем имении в Литве. Но на следующий день нагрянула государственная комиссия (речь идет о комиссии, созданной по указу императора Николая II для просмотра всех бумаг Столыпина после его гибели, имеющих государственное значение) и все это увезла, и план этот исчез...».

В Вильно, в Ковно и Гродно Петр Аркадьевич познакомился с еврейским вопросом (на переломе XIX и XX веков в Гродно проживало около 80% евреев). Ограничения против них, вводимые в административном, а не законодательном порядке, а с другой стороны, рост политического правосознания русского общества, формирование крупного еврейского коммерческого капитала, революционизировало еврейство, вместе с тем поднималась волна антисемитизма. Еврейская молодежь составляла 70-80% террористов боевой эсеровской организации. Вся тяжесть ограничений ложилась на плечи среднего и беднейшего еврейства, но она совсем не мешала состоятельным евреям делать карьеру, ворочать крупными капиталами и делать большую политику. Одновременно эти ограничения оборачивались постоянными источниками взяточничества для части администрации. У Столыпина не было сомнений в том, что при всей сложности национально-религиозных противоречий необходимо постепенно уравнять евреев в правах с другими подданными российской империи, но сделать это ему не дали ни реакционные дворяне, ни евреи-революционеры. Характерно, что в годы Столыпинского губернаторства в Гродно нелегально проходил 1 съезд еврейской организации ППС (Польской социалистической партии) и II съезд еврейских рабочих Польши и Литвы, имели место политические демонстрации под лозунгом «Долой царизм!», в лесу за деревней Пышки отмечалось рабочее празднество 1-го мая. Однако большого значения этим эпизодическим фактам тогда в городе не придавалось, хотя впоследствии среди покушавшихся на жизнь Столыпина в 1907 году значилась «мещанка Аделя Габриеловна Качан, отец и сестра ее Ревекка проживали в Гродно, но Адель ускользнула». Скудность документов, имеющих отношение к гродненскому периоду жизни ПА. Столыпина, не позволяет целостно показать все грани его административной деятельности, но очевидно одно — что служба в принеманском крае способствовала формированию его политического кредо — государственного порядка и мира в стране. И хотя Столыпин пробыл в Гродненской губернии всего девять месяцев, в Петербурге успели по достоинству оценить способности молодого губернатора, поручая ему управлять Саратовской губернией, большей по размерам и не подчиненной генерал-губернатору. Учитывалась также традиционно большая степень революционного брожения в Поволжье. Перспектива управлять такой губернией очень привлекала Петра Аркадьевича, а то, что его деятельность в Гродно была оценена, сильно его ободряло.

21 марта в 2 часа дня в Гродненском благородном собрании состоялось прощание П.А. Столыпина со столь полюбившейся ему губернией. На этой церемонии присутствовали представители от всех государственных учреждений, а также духовенства. Епископом Иоакимом был совершен напутственный молебен, по окончании которого

Владыка обратился к Петру Аркадьевичу и его супруге Ольге Борисовне с краткой речью. В этой речи епископ Гродненский и Брестский высказал им «свои благожелания, между прочим отметив такую высоко-симпатичную черту непродолжительной административной деятельности Петра Аркадьевича — верность её основным началам государственного строения в Западном Крае — Православию, Самодержавию и русской народности. Отъезжающих Владыка благословил св. иконой Спасителя».

* * *

Отъезд П.А. Столыпина из Гродно не разорвал навсегда его связи с губернией. С ним в Саратов, а затем и в Петербург вместе с семейством поехала многочисленная прислуга, корнями своими связанная с принеманским краем. Была среди помощников семьи Столыпиных и упомянутая выше Людмила Останькович. Мы почти ничего не знаем о ней. Кроме тех строчек, что запечатлелись в воспоминаниях дочери Столыпина Марии относительно покушения на её отца (уже министра внутренних дел), совершенного террористами 12 августа 1906 года на даче на Аптекарском острове. Сам Столыпин от взрыва чудом не пострадал, однако среди просителей (он на даче вел их прием) и служащих потери были огромны — 27 человек убитыми, много раненых. Среди них оказались и дети министра — 14-летняя дочь Наталия и сын Аркадий трех лет. В момент взрыва Наташа и Адя с его любимой няней Людмилой находились на балконе прямо над подъездом, куда подъехало ландо с террористами в жандармской форме. Взрывом все находившиеся на балконе были выброшены на набережную. Наташа попала под ноги раненых и бесновавшихся от боли лошадей. Спасти ей жизнь удалось с большим трудом. У Ади раны на голове, перелом ноги и сильное нервное потрясение, несколько дней выражавшееся в криках по ночам: «Падаю, падаю». Няня, стремившаяся прикрыть собой малыша, пострадала сильнее. Как сообщает М. Бок, «она лежала рядом с Адей на земле и безостановочно повторяла со стоном: «Ноги, ноги...», мы её подняли, переложили на диван, и я расшнуровала ей ботинок, стала бережно его снимать. Но какой был мой ужас, когда я почувствовала, что нога остается в ботинке, отделяясь от туловища. Положили несчастную девочку (ей всего было семнадцать лет), насколько можно удобнее и вышли...». Вскоре она умерла. Среди погибших просителей, кроме прочих, значились также отставной чиновник из Гродненской губернии М.Т. Вербицкий и крестьянин Ковенской губернии Ф.К. Станюлис, приезжавшие в Петербург со своими делами в расчете на память Столыпина о местах былой его службы. Петр Аркадьевич тяжело переживал случившееся, косвенно приписывал себе вину за смерть и мучение невинных людей, а потому как мог стремился облегчить горе их родных и близких.

Несмотря на то, что в местной печати о трагедии на Аптекарском острове писать было запрещено, гродненцы выражали своему бывшему губернатору искренние соболезнования в связи со случившимся. Поддерживали жители города П.А. Столыпина и в будущем, на всех этапах его нелегкой работы. Всего на Столыпина было совершенно одиннадцать покушений. И последнее все же унесло его жизнь. И это при том, что вся его деятельность была направлена на укрепление страны и улучшение жизни народа. Такова была непростая и неблагодарная роль реформатора. Когда в феврале 1907 года председатель Совета министров Столыпин объявил на заседании Государственной Думы правительственную программу преобразования в стране по всем направлениям, включая решение земельного вопроса, обеспечение свободы личности, укрепление начал веротерпимости и т.д., а его перебили отдельные ретивые думцы возгласами: «Долой! У вас руки в крови!», ему ничего не оставалось, как выступить вторично с речью, которую он закончил поистине историческими словами: «Не запугайте!».

Эта речь произвела огромное впечатление в России и за границей. И тут и там все поняли, что будущее страны покоится на плечах Столыпина. Уже через несколько дней на его имя поступило множество телеграмм, в том числе и от членов Гродненского Софийского православного братства: «С отрадным чувством глубокого нравственного удовлетворения приветствуем исполненное разума и государственного опыта выступление Ваше в Государственной Думе с предложениями правительства о мирном, законном, во благо Родины, выполнении предначертанных Монархом великих преобразований, а также удивительное мужество и твердость, проявленные Вами при отражении в собрании Думы дерзких попыток призыва к мятежному сопротивлению мирной законодательной деятельности и нынешней Думы. Братство крепко верит, что за Вами и с Вами вся трудящаяся спокойная Россия. Братство убеждено, что эти надежды разделяет все русское православное население Гродненской губернии. Да укрепит и сохранит Вас Господь! Подписали: Почетный председатель Братства, Епископ Гродненский и Брестский Михаил и председатель Совета Лебедев». В своей ответной телеграмме Братству ПА. Столыпин сообщал: «Счастлив был задушевному привету из родной Гродненской губернии и высоко мною чтимого Братства и любимого Архипастыря».

Выражением глубокого уважения гродненцев к своему губернатору, а затем и главе правительства было решение от 5 октября 1907 года об избрании П.А. Столыпина и его супруги О.Б. Столыпиной почетными членами Гродненского Софийского Православного Братства. Ими тогда же стали гродненцы, прославившие свой город добродетелями и науками: А.Ф. Пигулевский, И.И. Будзилович, Н.Р. Диковский, И.И. Остроумов, А.С. Цветков и Е.Ф. Орловский.

10 мая 1907 года Столыпин выступил в Думе с речью, в которой были слова, ставшие ключом к реформированию России: «Богатство народа создает могущество страны». Аристократ и дворянин Столыпин поворачивал круто в будущее. План его был достаточно прост:

государство закупает продаваемые части земли, затем давая ссуды через Крестьянский банк, продает в кредит землю крестьянам. Оплату кредита должно было взять на себя государство, все налогоплательщики, т.е. им предлагалась постепенная, кропотливая работа без «волшебных средств». А закончил он свою знаменитую речь поистине пророческими словами: «Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!».

В этих словах нашли свое отражение не только твердость политической линии Столыпина, но и неустойчивость его положения. Он верил, что большинство депутатов поймет его. Возможно, что он обращался и к нам. Обращением к потомкам, вероятнее всего, было и его выступление при обсуждении в Думе нового избирательного закона, по которому представительство из национальных окраин в законодательном органе значительно сокращалось. Историки не без основания считают, что этот шаг нельзя признать демократическим, но пускай кто-нибудь скажет, что этот шаг не был шагом подлинного государственника, человека, думавшего о благе не только всей страны, но и каждого её человека. Столыпин видел в русской национальной идее опору державе, ибо разделял мнение историка С.М. Соловьёва, что «Россия больше чем народ — она есть народ, собравший вокруг себя другие народы...». Тогдашняя социал-демократия смотрела на эту идею как на помеху своим планам. Столыпин в национальном вопросе занимал особую позицию. Осуждать его за это было бы странным. Одобрять — тоже. Очень существенным в понимании позиции Столыпина могут быть уже упомянутые свидетельства сына реформатора об отцовском проекте изменения границ между некоторыми уездами Холмского края и Гродненской губернии с тем, чтобы «окатоличенные и ополяченные уезды остались в Польше, а «русские» соединились с общерусской стихией». Мера эта имела своей целью «установление национально-государственной границы между Россией и Польшей на случай дарования Царству Польскому автономии». Как уже отмечалось, полное отделение Польши от империи Столыпин намечал на 1920 год. Что же касается либеральной Думы, то она действовала по плану и, несмотря на возражение правительства, расширила пределы будущей Холмской губернии, включив в её состав такие местности, где русских (православных) была едва ли треть. Об уступке же Польше уездов Гродненщины депутаты не захотели и говорить. Так что и это свидетельствует о гармоничном слиянии у Столыпина идеи национальной с позицией подлинно государственной.

1909 год стал временем наивысшего взлета, и одновременно и началом заката эпохи Столыпина. Справившись с революционными потрясениями, победив левую оппозицию, Столыпин столкнулся с правой реакцией со стороны ряда влиятельных лиц в Государственном Совете, обвинявших его в опасном либерализме и заигрывании с Думой. Особенно сильное сопротивление Госсовета Столыпин встретил позднее при обсуждении законопроекта о введении земства в западных губерниях. Столыпинский вариант закона, обеспечивавший перевес на выборах русских (православных) кандидатов над поляками (они составляли 2-3% населения этих губерний), достаточно легко прошел в Думе, но был отвергнут Госсоветом. Результаты голосования в этой инстанции страшно поразили Столыпина, придававшего огромное значение этому закону, который по его замыслу должен был служить прообразом новых государственных и межнациональных отношений. Впервые Петр Аркадьевич не смог сдержать чувств, тотчас уехал и подал прошение об отставке. Впоследствии по просьбе Николая II он вернулся к исполнению своей должности, добившись однако выполнения всех своих условий. Это был неслыханный триумф, он победил по всем пунктам (закон о западных земствах без помех приняли уже после гибели Столыпина, значит ранее его не утвердили из политических соображений). В общественном мнении Петр Аркадьевич превратился в «диктатора». Все силы реформатора были отданы Отечеству. Теперь от него можно было потребовать только одно — жизнь.

Трудно сказать, насколько действенной была поддержка Столыпину со стороны общественных кругов белорусских губерний при обсуждении законопроектов о новой избирательной системе и земствах, но она, эта поддержка, ему оказывалась. Об этом свидетельствует следующий факт. 2 апреля 1909 года в Гродно под председательством епископа Гродненского и Брестского Михаила (Ермакова) в присутствии губернатора — В.М. Борзенко, члена Государственной Думы В.К. Тычинина состоялось собрание представителей православных братств Гродненской губернии (Софийского из Гродно, Николаевского из Брест-Литовска, Петропавловского из Волковыска, Друскеникского) и местных помещиков по вопросу об увеличении квоты представительства в Думе от русского (православного) населения 9-ти западных губерний. С этой целью решением общего собрания была избрана депутация для поездки в Царское Село в составе епископа Михаила, протоиерея Иоанна Корчинского, помещика А.Д. Орлова и депутата Думы В.К. Тычинина, такие же депутации были созданы и в остальных белорусских губерниях. 22 апреля 1909 года они отбыли в Петербург, где приняли участие в совместном предвыборном собрании по вышеуказанному вопросу. 26 апреля депутации от Гродненской и Минской губерний были приняты в Елагинском дворце председателем Совета Министров П.А. Столыпиным, который выступил перед избранниками губернии и пообещал доложить Императору «о их желании выразить ему свои чувства». Вечером того же дня состоялось собрание депутаций северо-западных и юго-западных губерний, на котором был составлен текст челобитной на имя императора. Окончательная редакция этого документа была завершена 30 апреля. Тогда же было поручено архиепископу Виленскому Никандру зачитать её при встрече с императором Николаем II 1 мая; во время встречи представителей от западных губерний с известным писателем и публицистом из суворинской газеты «Новое время» М.О. Меньшиковым стало известно, что свое обещание Столыпин сдержал. 2 мая объединенная депутация в составе 39 человек после молебна в Казанском соборе отбыла поездом в Царское Село. Встреча с Императором проходила во второй половине дня в Малой библиотеке Дворца. После троекратного «ура» при выходе императора к депутации владыка Никандр произнес свою речь. На что Николай II ответил достаточно кратко: «Я был рад принять сегодня у себя представителей северо-западных и юго-западных губерний. Благодарю Вас искренне, а в Вашем лице все население Края за его любовь и преданность Престолу и Отечеству. Я приложу все заботы и меры, от меня зависящие, для удовлетворения вашего ходатайства». После чего флигель-адъютант пригласил всех присутствующих в специальную залу, где депутации была предложена легкая закуска, чай и вино.

По прибытию в Петербург депутация последовала на Елагинский остров к Столыпину, с нетерпением уже ожидавшего депутацию. Он горячо поздравил всех её членов за содействие ему в важном государственном деле и выразил надежду на дальнейшее сотрудничество. В конце приема «один из членов Гродненской депутации выразил благодарность Столыпину за твердую политику в отношении русского населения Западного края».

* * *

Почему с таким упорством, не считаясь ни с каким риском, боролся Столыпин за реформирование выборов для западных губерний? Опираясь на достижения тогдашней историко-политической науки и личный опыт, Столыпин считал население упомянутых губерний русским (великороссы, малороссы, белорусы), в этой связи его не могло не удивлять, что в Государственный Совет избирались только поляки, численность которых составляла лишь 2-3 процента. Понимая, что при разрешении этого вопроса трудно рассчитывать на успех, Столыпин считал, что он не имеет права быть равнодушным к историческим судьбам русских окраин.

На западе, где Россия держала стратегическую оборону, положение русских отличалось от положения во внутренних губерниях тем, что там русские соперничали (хотя и мирно) с другими народами, преимущественно с поляками. Внутри империи они такого соперничества не испытывали. При столыпинской перемене курса несоответствие демократизации жизни и подчеркнуто аристократически узконациональной практики выборов в западных губерниях бросалось в глаза. Русские (белорусы и малороссы) здесь явно становились людьми «второго сорта», и подобное положение в государственном плане было непродуктивно и даже опасно. Таким образом, Столыпин, ратуя за реформирование выборов, фактически выступал против польских помещиков и аристократии, привычно занимавших ранее места в Госсовете, а это значит и против дворянского монархического принципа. Вот почему дворянская бюрократия, как русская, так и польская, была первым противником преобразований.

Именно она после смерти Столыпина привела страну к первой мировой войне и последовавшей за ней катастрофе. Впрочем обратимся к речи Столыпина (7 мая 1910 года), отразившей не только его теоретические, но и практические познания по истории белорусских, литовских и малоросских (украинских) земель:

«Западные губернии, как вам известно, в 14-ом столетии представляли из себя сильное литовско-русское государство. В 13-ом столетии край этот перешел опять под власть России, с ополяченным и перешедшим в католичество высшим классом населения и с низким классом, порабощенным и угнетенным, но сохранившим вместе со своим духовенством преданность православию и России.

В эту эпоху русское государство было властно вводить свободно в край русские государственные начала. Мы видим Екатерину Великую, несмотря на всю ее гуманность, водворяющую в крае русских земледельцев, русских должностных людей, вводящую общие учреждения, отменяющую Литовский статус и Магдебурское право. Ясно стремление этой государыни укрепить еще струящиеся в крае русские течения, влив в них новую русскую силу для того, чтобы придать всему краю прежнюю русскую государственную окраску.

Но не так думали ее преемники. Они считали ошибкой государственной воздействие на благоприятное в русском смысле разрешение процесса, которым бродил Западный край в течение столетий, процесса, который заключался в долголетней борьбе начал русско-славянских и польско-латинских. Они считали эту борьбу просто законченной.

...Русские люди, которые были поселены в крае, были опять выселены; был опять восстановлен Литовский статус, были восстановлены сеймы, которые выбирали маршалов, судей и всех служилых людей. Но то, что в великодушных помыслах государей было актом справедливости, на деле оказалось политическим соблазном. Облегчали польской интеллигенции возможность политической борьбы и думали, что в благодарность за это она от этой борьбы откажется!

Немудрено, господа, что императора Александра Первого ждали крупные разочарования. И действительно, скоро весь край принял вновь польский облик. Как яркий пример я приведу вам превращение старой православной митрополичьей церкви в анатомический театр при польском Виленском университете. Везде гнездились заговоры, в воздухе носилась гроза, которая и разразилась после смерти Александра в 1831 голу вооруженным восстанием.

Это восстание, господа, открыло глаза русскому правительству. Государь император Николай Павлович вернулся к политике Екатерины Великой. Своей целью он поставил, как писал в рескрипте на имя генерала-губернатора Юго-Западного края: «Вести край сей силой возвышения православия и элементов русских к беспредельному единению с великорусскими губерниями». И далее: «Дотоле не перестанут действовать во исполнение изъясненных видов моих, пока вверенные вам губернии не сольются с остальными частями Империи в одно тело, в одну душу».

...Политика в царствование Николая Павловича вращалась вокруг униатского вопроса, что привело к воссоединению униатов (с православной церковью), вращалась вокруг школьного дела, причем польский университет был перенесен из Вильны в Киев. Местным обывателям не была даже окончательно заграждена возможность поступать на государственную службу; дворянским собраниям было лишь вменено в обязанность принимать на дворянскую службу лиц, беспорочно прослуживших не менее десяти лет на военной или гражданской службе. И мало-помалу, без особой ломки, планы и виды императора начали проходить в жизнь».

Надо отметить, что Столыпин указывает только исторические вехи этого болезненного и до сих пор еще не завершившегося процесса. Но и сами волны истории, приливы и отливы различных тенденций, крайне поучительны для нынешнего смутного времени, когда национальные вопросы в союзных республиках заставляют нас искать ориентиры в решении прошлых конфликтов. Впрочем, не будем забывать столыпинского намерения дать независимость собственно Польше.

«Но, господа, судьбе было угодно, чтобы опыт, единожды уже произведенный после смерти Екатерины Второй, повторился еще раз. По восшествии на престол, император Александр Второй, по врожденному своему великодушию, сделал еще раз попытку привлечь на свою сторону польские элементы Западного края. Вместо того, чтобы продолжать политику проведения русских начал, которые уже начали получать преобладание над польскими стремлениями и влияниями, поставлено было целью эти стремления и влияния обезвредить, сделать их одним из слагаемых государственности в Западном крае. И, тривиально говоря, поляки были попросту еще раз сбиты с толку; поляки никогда не отказывались и не стремились отказаться от своей национальности, какие бы льготы им предоставлены не были, а льготы эти со своей стороны, питали надежды и иллюзии осуществления национального польского стремления — полонизация края.

...В это время пробудились у поляков все врожденные хорошие и дурные стремления; они проснулись, пробужденные примирительной политикой императора Александра Второго, политикой, которая, как и 30 лет перед этим, окончилась вторым вооруженным восстанием.

Вот, господа, те исторические уроки, которые, я думаю, с достаточной яркостью указывают, что такое государство, как Россия, не может и не в праве безнаказанно отказываться от проведения своих исторических задач».

Дальше Столыпин приводит примеры, как в годы революции в Западном крае столкновения на национальной почве приводили к попыткам сменить всех православных и волостных должностных лиц, школьных учителей. В Северо-западном крае римско-католический священник епископ Рооп заменял ксендзов-литовцев и белорусов ксендзами-поляками, призывал к формированию воинских частей из местных обывателей по религиозному принципу и т.д. На польских съездах провозглашалось, что польская культура выше русской, и что поляки имеют особое положение.

Столыпин открыто призвал к защите русских государственных интересов: «необходимо дать простор местной самодеятельности, поставить государственные грани для защиты русского элемента, который будет неминуемо оттеснен».

Для решения этого вопроса он предложил создать национальные избирательные курии, русскую и польскую. Через неделю в короткой речи в Думе Столыпин снова возвращается к этой теме и подчеркивает, что больше всего боится «равнодушия закона к русским». Законопроект был принят со значительными поправками, но сохранился принцип курий и понижение имущественного ценза. Как ни странно, спустя восемьдесят лет в наши дни русские в прибалтийских республиках тоже требуют для защиты своих интересов создания отдельных избирательных курий. Это бесспорно свидетельствует, что в понимании национальной государственной идеи наше общество не продвинулось дальше прошлого.

Справедливости ради необходимо заметить, что земства западных губерний сделали по сравнению со старыми распорядительными комитетами во много раз больше. Это стало особенно очевидным в годы первой мировой войны. Как говорил Столыпин: «Пусть из-за боязни идти своим русским твердым путем не остановится развитие богатого прекрасного края». И далее: «Я знаю, что отказ от мечты о западном земстве — это печальный звон об отказе Петербурга в опасную минуту от поддержки тех, кто преемственно стоял и стоит за сохранение Западной России Русской». «Это чистейший национализм», — скажут сегодня одни. «Нет, это понимание природы нашего государства как русоцентристского», — скажут другие.» «Оставим споры тому времени», — заметят третьи. А те, кто любят искать во всем уроки истории, пускай вспомнят о сегодняшнем сложном положении русских людей во всех бывших советских республиках, кроме Белоруссии, и о беспомощном равнодушном молчании сегодняшней Москвы.

* * *

Читая речи и выступления Столыпина, имеющие отношение к Гродненщине, нельзя не заметить их значительной близости с идеями видного философа и публициста Ивана Лукьяновича Солоневича (1891-1953), чьи труды со значительным опозданием лишь сегодня возвращаются к нам. Кроме всего, в его трудах и воспоминаниях имеются интересные сведения, касающиеся данной темы: «Мой отец в детстве свинопас, потом народный учитель, потом статистический чиновник в Гродно, потом редактор «Гродненских губернских ведомостей» при П.А. Столыпине, потом издатель газеты «Северо-западная жизнь» на деньги того же П.А. Столыпина, тогда уже премьер-министра. Мой политический опыт начинается с 1910 года, то есть лет с восемнадцати. Именно этот опыт, столыпинский опыт, определяет мое мировоззрение, и мою политическую тактику...

Политическая расстановка сил в довоенной Белоруссии (до первой мировой войны, — Б.Ч.) складывалась так. Край, сравнительно недавно присоединенный к империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика, русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа, и интересы России. Тышкевичи, Мицкевичи и Сенкевичи — все они примерно такие же белорусы, как и я. Но они продались. Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии, даже без пролетариата и без ремесленников. Выход в экономические верхи был начисто заперт городским и местечковым еврейством. Выход в культурные верхи был начисто заперт польским дворянством. Граф Муравьев не только вешал. Он раскрыл русскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции. Наша газета («Северо-западная жизнь», затем переименованная в «Белорусскую жизнь», — В.Ч.) опиралась и на эту интеллигенцию, на тогдашних народных учителей, волостных писарей, сельских священников, врачей, низшее чиновничество... Эта масса настроена революционно. Было очень трудно доказать читателям Чернышевского, Добролюбова... и Милюкова тот совершенно очевидный факт, что ежели монархия отступит, то их, этих читателей, съедят...

Вот губернатор. Он обязан поддерживать русского мужика против польского помещика. Но сам-то он — помещик. И поместный пан Заглоба ему все-таки ближе белорусского мужика. У пана Заглобы изысканные манеры, сорокалетнее венгерское и соответствующий палац, в котором он с изысканной умильностью принимает представителя имперской власти. Губернатору приходится идти или против нации, или против класса. Петербург давил в пользу нации. Все местные отношения давили в пользу класса. Польский Виленский земельный банк с его лозунгом «Ни пяди земли холопу» запирал для крестьянства даже тот выход, который оставался в остальной России. Белорусское крестьянство эмигрировало в Америку. Вы подумайте только: русский мужик, который сквозь века и века самого жестокого, самого беспощадного угнетения донес до Империи свое православие и свое национальное сознание, он, этот мужик, вынужден нынче бросать свои родные поля только потому, что еврейство (неравноправное еврейство!) и Польша (побежденная Польша!) не давали ему никакой возможности жить на его тысячелетней родине. И еще потому, что губернаторы были слишком бездарны и глупы, чтобы организовать или землеустройство, или переселение. На просторах Российской Империи для этого мужика места не нашлось». Сравнивая деятельность Столыпина в бытность его гродненским губернатором и «отцов губернии», метко охарактеризованных Иваном Солоневичем в упомянутом отрывке, можно со всей определенностью утверждать, что Петр Аркадьевич был последним государственным человеком правящего строя в тогдашней России, с болью в сердце относившемуся к прошлому, настоящему и будущему белорусского и украинского народов.

* * *

Имя Петра Аркадьевича Столыпина — великого реформатора и подлинного державного человека еще при жизни стало легендой. Одна из них, касающаяся г. Гродно, жива и поныне. Местные старожилы рассказывают, что Столыпин был первым, кто не на словах, а на деле поддержал гродненцев в их желании увековечить память о своих земляках, павших на полях Маньчжурии в годы русско-японской войны, строительством Свято-Покровского храма. А когда городские власти стали чинить препятствие членам Софийского Православного

Братства в выделении избранного ими места для строительства, он сделал все от него зависящее, чтобы новый храм-памятник уже в 1909 году поднялся ввысь всеми своими куполами. Известно, что в течение первых трех месяцев после гибели Столыпина, по всей России начался по подписке сбор средств на строительство памятников ему в нескольких городах страны.

По свидетельству Марии Бок, «уже через год после кончины моего отца ему были воздвигнуты памятники в Киеве, Гродно и Самаре». К сожалению, других документальных подтверждений существования памятника великому реформатору в Гродно обнаружить пока не удалось. Однако и сегодня передается из уст в уста легенда о том, что памятник (скорее небольшой бронзовый бюст) Столыпину существовал, и что был он установлен безо всякой помпы у губернаторского дворца в конце 1911 — начала 1912 годов. Есть так же мнения, что бюст этот находился в вестибюле губернаторского дома. В начале 1960-х годов автору этих строк доводилось неоднократно слышать от своих уважаемых преподавателей Я.Н. Марата и В.А. Ваяхина слова о той печальной участи, которая постигла памятник уже через несколько лет после его открытия. В сентябре 1915 года в ходе оборонительных боев русской армии за Гродно, кайзеровские войска артиллерийским огнем и бомбардировками с воздуха разрушили и сожгли дворец Тызенгауза (губернаторский дом), а после занятия немцами города они якобы увезли этот памятник (бюст) в Германию. Так ли это было, или нет, мы не знаем, но не будем терять надежды на то, что многое из неясного и смутного, имеющего отношение к жизни и деятельности П.А. Столыпина, со временем обретет свою завершенность и подлинную историческую значимость.

В.Н. Черепица