«Самое большое рабство – не обладая
свободой считать себя свободным»
Иоганн Гёте
Стук колёс поезда монотонно раздавался по округе. Его почти не было слышно за гулом, что стоял в нашем вагоне.
Ну, и я смотрю – баба с пустыми вёдрами! Вот же я дал дёру оттуда!
Пожилой мужчина задорно рассмеялся. За ним поднялся смех и во всём вагоне. Дмитрий Михайлович – так величали рассказчика бойцы нашего пехотного полка. Дмитрий Михайлович был не только подпоручиком, но и нашим командиром. Обстановка в вагоне была обыденная: кто-то писал родным, кто-то наигрывал на гармошке старый марш, кто-то пытался абстрагироваться от своих шумных попутчиков и уснуть богатырским сном… Я же просто лежал и вспоминал, как ещё будучи ребёнком, я был наслышан о подвигах Кутузова и Суворова. О том, как они громили французов, турок… Каких только побед они не одерживали! И, как все мальчишки, я тоже жаждал славных побед.
Подпоручик браво покуривал трубку, что досталась ему от его деда, который, в свою очередь, будучи юнгой на одном из судов в чёрном море, своровал её у бывалого матроса.
-Дмитрий Михайлович, – обратился я с энтузиазмом – а чем австрияки от немчуры отличаются?
-Немцы, австрияки… Я тебе вот что скажу, Игорь, там, куда мы едем, меньше всего интересуются родословной будущего трупа. Да все они на одно вражье лицо!
-Вам их разве не жалко? – разочаровавшись в ответе, спросил я.
-Их-то? Ну… Жалко, наверное… У них же там тоже семья, матушка… Поживи с моё, да и узнаешь, чем австрияк от немца отличается… – подпоручик отвел взгляд и затянулся.
В воздухе витала усталость. Гармонист лежал на правом боку и лишь беззвучно посапывал, задвинув под койку свой инструмент, а солдат продолжал строчить письмо. Дмитрий Михайлович это заметил.
-Мишка, а ты поди писать умеешь? – поинтересовался подпоручик.
Солдат не сразу отвлёкся от своего письма.
-Да… Я ж с поповской семьи, тайком убёг на фронт.
-Сидел бы уж дома! Чего ж ты на войну удумал переться? А-й… – разочарованно протянул командир и махнул рукой в сторону Миши, – вечно вам молодым на месте не сидится… Война тут… Люди тут гибнут, как мухи, а вам никак не втолкуешь...
Командир устало вздохнул и продолжил, уже стягивая с ноги сапог.
-Ложитесь-ка спать. Набирайтесь сил… Завтра долгий денёк выдастся. Игорек, туши лампу.
Я уже было потянулся к старой керосиновой лампе, как, вдруг, прогремел взрыв. Вагон как будто тряхнуло и я упал на пол. Уши моментально заложило. Мишка помог мне встать на ноги. В ту же минуту послышались истошные крики из соседних вагонов. Одни голоса просили о помощи, а другие били тревогу, ибо, как они утверждали, на поезд движется кавалерия врага. Все, кто мог, повыпрыгивали из своих вагонов. Как выяснилось, взрыв пришёлся на локомотив. Я метнулся в высокую траву. Прогремел еще один взрыв. В ушах невыносимо звенело. Я был уверен, что мне вот-вот придёт конец. Моя вечность умрёт в этой траве, в богом забытом месте.
-Игорь, – раздался чей-то голос – вставай! Не трусь! Винтовка при себе?
Это был Дмитрий Михайлович. Он присел на одно колено возле меня и примыкал штык к своей винтовке.
-Да, винтовка с собой!
-Не «Да», а «Так точно»!
-Так точно! – исправился я
-Вот же… Проклятые гусары! Да ты не дрейфь, Игорек, прорвёмся.
Подпоручик поднялся из травы. В левой руке пред собой он держал винтовку, а правой жестом призывал бойцов следовать за ним.
-НУ ЧТО Ж БРАТЦЫ! РАЗ УЖ СУЖДЕНО НАМ ПОЛЕЧЬ НА ЗЕМЛЕ ЭТОЙ, ТАК И ЗАБЕРЁМ С СОБОЙ ПОБОЛЬШЕ ВРАЖИНЫ! ЗА ГОСУДАРЯ-ИМПЕРАТОРА! В БОЙ ЗА РОДИНУ, ЗА ВЕРУ, УРА-А!
Крик эхом раздался в округе. Бойцы поднялись из травы. Словно бесстрашная стая, побежали они на гусар. Я тоже бежал. Гармонист заиграл на чудом уцелевшей гармошке знакомый всем бравый марш.
Долго длилась эта кровавая битва. Меня ранили в плечо, я потерял сознание и упал в овраг. Мне бредилось, как я покидаю родную станицу. Вот я стою, с вещмешком, в папахе… Вот, молвит моя мать: «Сынок, Игорёк, сдалась тебе эта государева служба, оставь ты это дело...» Тут отец, вступает в разговор: «Сын свой выбор сделал! Не тебе его судить!» «А кто в хозяйстве помогать будет? Он же почитай и насовсем уедет служить, да и некому будет пшеницу собрать в стога, а пашня?» - снова запричитала мать. «Я Каличевым сказал – помогут, не беспокойся. А мы поедем. Залезай, Игорь!» - сказал отец, указывая на телегу. Я взглядом прощался с матерью. Платком она вытирала слёзы. Я запрыгнул в повозку с сеном и укрылся старым потрёпанным пальто. «Но-о! Пошла!» – прозвучала команда отца, и кобыла побрела вперёд.… Не знаю, сколько я вот так лежал в этом овраге, но, когда я очнулся, все вокруг было тихо. Мрачные предчувствия обуяли меня… Я поднял голову и первым делом стал осматривать затекшие ноги. Ноги были целы, но прямо на них ничком лежал труп немецкого гусара.
Усилием воли я сел и здоровой рукой сдвинул мертвяка со своих ног. Труп упал на спину. Это был молодой мужчина, лицом даже похож на Петьку Кондрашкина, что по молодости воровал яблоки из нашего сада, за что неоднократно был мною бит.
Смотреть в лицо мертвяка было жутко. «Не я ли его того?» - вертелось в моем ноющем мозгу. Праведной ненависти к мертвяку я не испытывал и это пугало меня.
Солнце садилось, прокалывая своими последними лучами листву деревьев. Один из лучей, ускользая, блеснул на нагрудном кармане немца. «Орден», - подумал я и решил взглянуть из любопытства. Но оказалось, что в кармане блестел портсигар. Серебряный, с красивыми вензелями портсигар вызвал мой интерес, хотя я и не курил еще. Я достал его из кармана и открыл. В портсигаре, на лиловой бархатице лежало фото пожилой женщины в платке. «Мать», - подумал я. А еще я подумал: «Может все – таки это не я его того…»
Я достал фото и положил его в нагрудный карман, а портсигар вернул на место. Изображения моей матушки мне взять не довелось, пусть хоть эта карточка будет со мной. Мне надо было встать и идти, но куда идти, я теперь не знал…
Егор Милюхин
2004 г.р.
Комсомольск-на-Амуре Хабаровского края
Муниципальное общеобразовательное учреждение средняя общеобразовательная школа № 15 | 
