Web Analytics
С нами тот, кто сердцем Русский! И с нами будет победа!

Категории раздела

- Новости [7827]
- Аналитика [7274]
- Разное [2991]

Поиск

Введите свой е-мэйл и подпишитесь на наш сайт!

Delivered by FeedBurner

ГОЛОС ЭПОХИ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

РУССКАЯ ИДЕЯ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

Календарь

«  Декабрь 2018  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
     12
3456789
10111213141516
17181920212223
24252627282930
31

Статистика


Онлайн всего: 9
Гостей: 8
Пользователей: 1
tsag1969

Информация провайдера

  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Главная » 2018 » Декабрь » 27 » Елена Семенова. Уроки 1825 года. К вопросу о русском национализме. Ч.1.
    04:07
    Елена Семенова. Уроки 1825 года. К вопросу о русском национализме. Ч.1.

    https://i0.wp.com/www.historyanswers.co.uk/wp-content/uploads/2013/09/Timm_decembrists1.jpg

    Русская республика по образцу Новгородской, как возвращение к корням, русский национализм вне Православия и Самодержавия – эти и иные идеи мы нередко слышим сегодня от отдельных представителей т.н. «русских националистов». Как и большинство иных химер, эти отнюдь не новы и имеют уже двухвековую историю. Некоторые современные публицисты уже окрестили декабристов первыми «русскими националистами» и объявили их родоначальниками своего движения. Что ж, оспаривать данное утверждение мы не станем, а лишь рассмотрим на примере далёкой истории одну из роковых подмен, которую сегодня лукаво пытаются выдать нам за некую… русскую правду.

    Начало 19-го века в России характеризовалось серьёзным упадком национального самосознания – в первую очередь, в образованном сословии. Совсем недавно русские вельможи, следуя примеру Императрицы Екатерины, вели переписку с французскими философами, разжигавшими пламя революции в своей стране. Племянник светлейшего князя Потёмкина переводил и на свои средства печатал сочинения Руссо, Григорий Орлов и Кирилл Разумовский зазывали опального и высылаемого из отечества философа в свои имения, на средства князя Д.А. Голицына печаталось запрещённое в Париже сочинение Гельвеция «О человеке», А.П. Шувалова величали во Франции «северным меценатом», и сам Вольтер посвятил ему трагедию, русские придворные переводили статьи Дидро и сочинение Мармонтеля «Велизарий», вызвавшее резкое осуждение французской королевской власти…

    Казалось бы, кровавый блеск гильотины должен был отрезвить русский правящий класс. Но отрезвление, по крупному счёту, исчерпалось заточением в петропавловку «бунтовщика похуже Пугачёва» Радищева… Русская аристократия, в большинстве своём, продолжала воспитываться в отрыве от родных корней, возрастать практически всецело на французской, постреволюционной «культуре», на сочинениях антихристианских «мыслителей» и эротических романах «литераторов», на гнили, отравляющей умы и души в самом нежном возрасте.

    Заядлый противник Карамзина адмирал Шишков, несмотря на нередкие крайности в своих убеждениях, очень точно определил корень истинного патриотизма, гражданственности: «Вера, воспитание и язык суть самые сильные средства к возбуждению и вкоренению в нас любви к Отечеству».

    Эти три основы выбивались из-под ног возрастающих поколений уже при первых их шагах. В родительских домах благородные отроки воспитывались гувернёрами-иностранцами, зачастую совершенными проходимцами. «Образование», таким образом, становилось неотделимо от морального и умственного растления юношества и подавления в нём природной русскости.

    На заре 19-го века для детей аристократии практически не существовало возможности получения русского образования. Юные души попадали по выбору в «заботливые» руки иезуитов, содержавших пансион в столице, либо – масонов, коими, например, поголовно были преподаватели Царскосельского лицея. Большая часть тамошних профессоров были последователями Новикова. А французскую литературу преподавал родной брат якобинца Марата.

    Схожим образом обстояло дело в Московском Университете, который с конца 18-го века возглавлял крупный масон и отец будущих мятежников И.П. Тургенев. Пансионом же при главном учебном заведении Империи заведовал другой «вольный каменщик» — А.А. Прокопович-Антонский. Соответственно подбирались люди и на преподавательские должности…

    Сам Император Александр Павлович получил именно такое, полурусское, воспитание, и это не могло не сказываться на всей политике его царствования. Любимый внук своей великой бабки, он обещал возвращение её славных времён, обещал преобразования в просвещённом… Несколько лет общество зачарованно слушало эти обещания, пленяясь обаянием венценосца, пока влюблённость в него не стала сменяться разочарованием и иронией, которой разочарованные влюблённые зачастую мстят объектам своего обожания.

    Мог ли быть иным этот человек? Швейцарец Лагарп воспитывал его в идеалах европейского прогрессизма, утверждая свободу величайшим благом для людей, восхваляя Англию с её конституцией и парламентом. Александр был весьма привязан к своему учителю и продолжал с ним переписку даже после того, как тот покинул Россию. Его идеи, почерпнутые у энциклопедистов, завладели умом юного Великого Князя. Мудрость его бабки могла отвергнуть их для России, когда сердце пленялось их велеречивой красотой. Она вела переписку с Вольтером и Дидро, зачитывалась Монтескье, но никогда не переносила их рецептов на русскую почву. Но то была Екатерина. Внук не имел ни широты её ума, ни опыта, ни мудрых советников.

    С самого первого дня на троне его окружили убийцы отца, тяжкую связь с которыми он не в силах был разорвать, и такие же неопытные, лишённые почвы, влюблённые в Англию юнцы, как он сам.

    Двадцатидевятилетний Павел Строганов, единственный сын известного мецената, ребёнком воспитывавшийся в Париже якобинцем Жильбером Роммом, застал кровавую революцию и… был восхищён ею. Перебравшись в Лондон, он встретил не менее восхитительную картину – парламент и декларируемые права и свободы. Юный Павел видел себя одним из прекрасных английский лордов и, надо сказать, лицом и манерами вполне мог сойти за оного. Это единственное достоинство дало ему должность товарища министра внутренних дел, чин тайного советника и звание сенатора в тридцать лет.

    Его дальний родственник Николай Новосильцев, старший его годами и наделённый большим умом, имел, однако ту же страсть. Он был совершенно покорён Англией и её-то ощущал своим подлинным отечеством. Как и Строганов, он стал ближайшим к Государю человеком и членом т.н. «негласного комитета», целью которого было помогать «фактической работе над реформою бесформенного здания управления империей».

    Кроме этих двоих «помогали» также князь Кочубей и заядлый враг России Адам Чарторыжский. Мать последнего за фанатичный патриотизм заслужила от поляков название «матки ойчизны». Сын её от связи с польским наместником князем Репниным, будучи адъютантом Великого Князя Александра, умел искусно угодить ему. Молодой Царь искренне считал этого иуду своим другом и назначил его, ненавистника России, товарищем министра иностранных дел…

    Таким-то «мужам разума и силы» предстояло реформировать все государственные институты. Коллегии перетасовывали в министерства, министерства сливали в департаменты. Отдельные должности заводили лишь для того, чтобы определить на них снимаемого с того или иного места сановника. Тех же, кому не доставало министерских портфелей, отправляли в Сенат.

    Мозгом этой высокопоставленной, но бесталанной группы англоманов стал сын сельского священника, бывший студент духовной академии, несостоявшийся священник, лишённый как веры в Бога, так и какой-либо морали – Михаил Сперанский, коего представил Императору главный убийца его отца граф Пален.

    Александр сделал молодого честолюбца своим статс-секретарем. Обладавший изощрённым умом Сперанский сразу нашёл, чем расположить к себе монарха – предложил жаждущему реформ правителю разделить дела тогдашнего императорского совета на экспедиции и взял одну из них в свое управление.

    Сперанский прекрасно понял, что имеет дело с людьми весьма пустыми и недалёкими. Теша их самолюбие, он делал вид, что лишь облекает своим пером их идеи в достойную форму, а на деле составлял все проекты самостоятельно. В сущности, нужно было весьма мало, чтобы прослыть мудрецом в глазах его патронов. Так, учреждая министерства, он всего-навсего списал их проект с французского времён директории. И этого достало для того, чтобы стяжать себе славу преобразователя.

    «Серый кардинал» «негласного комитета», Сперанский глубоко презирал вельмож, до которых невозможно ему было дотянуться, титулом и которых так многократно превосходил он умом. Будь сей ум обращён к благой цели, он мог бы принести немало пользы. Но какова могла быть цель человека, не любящего своего Отечества, своей веры, своего народа? Не говоря уже об аристократии и Самодержавии. В лучшем случае, он служил лишь своему тщеславию. В худшем – разрушению того, что так претило ему…

    В чём Сперанский следовал своим патронам, так это поклонению Англии. Он старательно придерживался английского образа жизни, женился на англичанке, дочери гувернантки в доме Шуваловых… Парадокс: если женитьба на русской простолюдинке считалась для всякого человека с положением бесчестьем, то женитьба на иностранных «мисс» и «мамзелях» позором не считалась, ибо всё иностранное уже было освещено даже в отсутствии титула…

    Дословное перенесение иностранных учреждений на русскую почву не ограничилось министерствами. Государь возымел желание довести до конца дело, начатое ещё Алексеем Михайловичем – составлением полного собрания российских законов – для чего учредил новую Комиссию. Результат этого благого, как все прочие, начинания довольно язвительно разобрал в своей знаменитой «Записке о старой и новой России» Карамзин: «…набрали многих секретарей, редакторов, помощников, не сыскали только одного и самого необходимейшего человека, способного быть ее душою, изобрести лучший план, лучшие средства и привести оные в исполнение наилучшим образом. … Мы ждали года два. Начальник переменился, выходит целый том работы предварительной, — смотрим и протираем себе глаза, ослепленные школьною пылью. Множество ученых слов и фраз, почерпнутых в книгах, ни одной мысли, почерпнутой в созерцании особенного гражданского характера России… Добрые соотечественники наши не могли ничего понять, кроме того, что голова авторов в Луне, а не в Земле Русской, — и желали, чтобы сии умозрители или спустились к нам или не писали для нас законов. Опять новая декорация: видим законодательство в другой руке! Обещают скорый конец плаванию и верную пристань. Уже в Манифесте объявлено, что первая часть законов готова, что немедленно готовы будут и следующие. В самом деле, издаются две книжки под именем проекта Уложения. Что ж находим?.. Перевод Наполеонова Кодекса!

    Какое изумление для россиян! Какая пища для злословия! Благодаря Всевышнего, мы еще не подпали железному скипетру сего завоевателя, — у нас еще не Вестфалия, не Итальянское Королевство, не Варшавское Герцогство, где Кодекс Наполеонов, со слезами переведенный, служит Уставом гражданским. Для того ли существует Россия, как сильное государство, около тысячи лет? Для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже 6-ю или 7-ю экс-адвокатами и экс-якобинцами?»

    Увы, ничего иного не могли создать люди, души которых принадлежали чужим отечествам. С петровских времён пагубное преклонение перед всем иностранным во времена александровы достигло своего апогея. Любой заезжий проходимец считался в родовитых русских фамилиях достойным стать воспитателем их чад. Выходило из подобного воспитания зачастую сущее бедствие. Всякий мелкий иностранный дворянчик мог претендовать на прекрасную партию, ибо в глазах русских вельмож его титул имел значение, равное старинным русским родам. Иностранцы, принимаемые на службу, имели подчас исключительные привилегии. Чего стоила хотя бы история знаменитого Бетанкура!

    Этот человек был искусным механиком и в родной Испании проложил множество дорог, построил мосты, вырыл канавы… Когда Наполеон стал прибирать его родину под свою тяжёлую руку, Бетанкур по приглашении русского посла Муравьёва-Апостола прибыл в Петербург. Ему было назначено жалование в двадцать четыре тысячи рублей ассигнациями – огромная сумма. Однако видя неустойчивость курса бумажных денег, испанец добился, чтобы жалование ему повысили до шестидесяти тысяч рублей. Этого было мало, и он потребовал себе русский чин и сделался генерал-майором. Мало оказалось и этого: Бетанкур считал, что имея в своём отечестве должность, равную министерской, имеет право на такую же и в России. Его произвели в генерал-лейтенанты. Пожалованную ему Аннинскую ленту строптивый иностранец отослал назад, заявив, что ему, кавалеру св. Иакова Компостельского, неприлично принять орден ниже его. Государь прислал ему Александровскую ленту.

    Дабы впредь иметь своих инженеров, учрежден был институт инженеров путей сообщения. Бетанкур сделался его главным начальником, а место директора потребовал предоставить своему другу французу Сенноверу. Этот человек, будучи родовитым дворянином и капитаном королевской армии, изменил долгу, перейдя на сторону якобинцев. Он был ближайшим другом Марата и после убийства последнего, опасаясь нараставшей волны террора, бежал из Франции. Россия, разумеется, не отказала в приюте сему «благородному человеку». Сенновер несколько лет зарабатывал на жизнь торговлей французским табаком. Чтобы сделать его директором института, русское правительство пожаловало ему чин генерал-майора.

    Бетанкур познакомился с Сенновером в доме армянина Маничарова, в котором первый поселился с семейством. Маничаров в ту пору переживал нелёгкий период, растратив оставленное ему отцом состоянии. Француз и испанец позаботились о своём друге. По их требованию сей деятель, никогда ничем не занимавшийся и не имевший никакого чина, был принят в институт экономом в чине инженер-капитана…

    Первыми четырьмя профессорами институту помог Наполеон, приславший лучших учеников Политехнической школы: Базена, Потье, Фабра и Дестрема. В 1812 году эти господа объявили, что не могут служить правительству, которое находится в войне с их отечеством, и потребовали, чтобы их отпустили на родину. Вместо Франции их отправили в Сибирь, где они сохраняли чины и жалования и откуда возвратились после заключения мира к своим должностям.

    Долгое время самого Государя и его приближённых наставлял некто барон Штейн, масон, посланный в Россию немецкими тайными обществами с целью убедить русского Императора встать на защиту Германии и всего мира от Бонапарта. Сладкое слово «свобода» не сходило с уст сего посланца, и именно он вложил в душу молодого Царя грёзу о себе, как спасителе и освободителе Европы.

    Влияние Штейна, во многом, определило русскую внешнюю политику, плодами которой стали три бесславных кампании, Аустерлиц, Фринланд, Тильзит – слова, которые и годы спустя стыдно и больно слышать русскому сердцу. Военные кампании, ведшиеся за чужие земли и интересы, стоившие России тысячи жизней, немало отразились и на её казне. Положение её решено было поправить самыми тривиальным способом – повышением налогов. И вновь сокрушался Карамзин бездарностью меры: «Умножать государственные доходы новыми налогами есть способ весьма ненадежный и только временный. … Казна богатеет только двумя способами: размножением вещей или уменьшением расходов, промышленностью или бережливостью. … Искренно хваля правительство за желание способствовать в России успехам земледелия и скотоводства, похвалим ли за бережливость? Где она? В уменьшении дворцовых расходов? Но бережливость государя не есть государственная! Александра называют даже скупым; но сколько изобретено новых мест, сколько чиновников ненужных! Здесь три генерала стерегут туфли Петра Великого; там один человек берет из 5 мест жалованье; всякому — столовые деньги; множество пенсий излишних; дают взаймы без отдачи и кому? — богатейшим людям! Обманывают государя проектами, заведениями на бумаге, чтобы грабить казну… Непрестанно на государственное иждивение ездят инспекторы, сенаторы, чиновники, не делая ни малейшей пользы своими объездами; все требуют от императора домов — и покупают оные двойною ценою из сумм государственных, будто бы для общей, а в самом деле для частной выгоды, и проч., и проч. Одним словом, от начала России не бывало государя, столь умеренного в своих особенных расходах, как Александр, — и царствования, столь расточительного, как его! В числе таких несообразностей заметим, что мы, предписывая дворянству бережливость в указах, видим гусарских армейских офицеров в мундирах, облитых серебром и золотом! Сколько жалованья сим людям? И чего стоит мундир? Полки красятся не одеждою, а делами. Мало остановить некоторые казенные строения и работы, мало сберечь тем 20 миллионов — не надобно тешить бесстыдного корыстолюбия многих знатных людей, надобно бояться всяких новых штатов, уменьшить число тунеядцев на жалованье, отказывать невеждам, требующим денег для мнимого успеха наук, и, где можно, ограничить роскошь самых частных людей, которая в нынешнем состоянии Европы и России вреднее прежнего для государства».

    Эту записку с подробным изложением действительного положения дел в государстве Николай Михайлович Карамзин составил по просьбе великой княгини Екатерины Павловны для её Августейшего брата. «Одна из главных причин неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают основу империи, и коих благотворность остается доселе сомнительной», — констатировал светлейший ум России. — «Главная ошибка законодателей сего царствования состоит в излишнем уважении форм государственной деятельности: от того — изобретение различных министерств, учреждение Совета и проч. Дела не лучше производятся — только в местах и чиновниками другого названия. Последуем иному правилу и скажем, что не формы, а люди важны. Пусть министерства и Совет существуют: они будут полезны, если в министерстве и в Совете увидим только мужей, знаменитых разумом и честью. Итак, первое наше доброе желание есть, да способствует Бог Александру в счастливом избрании людей! Не только в республиках, но и в монархиях кандидаты должны быть назначены единственно по способностям. Всемогущая рука единовластителя одного ведет, другого мчит на высоту; медленная постепенность есть закон для множества, а не для всех. Кто имеет ум министра, не должен поседеть в столоначальниках или секретарях. Чины унижаются не скорым их приобретением, но глупостью или бесчестием сановников; возбуждается зависть, но скоро умолкает пред лицом достойного. Вы не образуете полезного министерства сочинением Наказа, — тогда образуете, когда приготовите хороших министров. Совет рассматривает их предложение, но уверены ли вы в мудрости его членов? Общая мудрость рождается только от частной. Одним словом, теперь всего нужнее люди!» Государь сей доклад прочёл, был весьма недоволен и запретил его к распространению. Запрет, впрочем, ничего не дал, и записка сделалась достоянием мыслящей России.

    Люди… Уже давно канул в лето «негласный комитет», но подлинные мужи силы и разума так и не заняли подобающих им мест. Так, министром народного просвещения сделался человек вовсе невежественный, бывший воспитанник Пажеского корпуса, дотоле занимавший должность обер-прокурора Святейшего Синода и главноуправляющего духовных дел иностранных исповеданий князь Александр Николаевич Голицын, с годами ударившийся в мистицизм. Министерство иностранных исповеданий было соединено с министерством просвещения, образовав министерство духовных дел и народного просвещения, разделенное на два департамента. Директором первого назначен был Александр Тургенев, а второго — Василий Попов, слепое орудие «Библейского общества», которое откровенно заявляло своей целью рассеять тьму нелепостей и суеверий, называемых греко-кафолическим восточным исповеданием. Усердствуя соединению вер, Попов и Голицын сделались их гонителями и покровителями всех сект, размножившихся в невероятном количестве.

    Якобинцы и сектанты получали должности, воспитывали детей благородных фамилий, подросшие воспитанники, напичканные ядовитыми идеями, развивали их, не слишком таясь. И карающая десница не падала на головы ни тех, ни других. Зато упала на голову юноши Пушкина – за пустейший стишок, которому ни автор, ни его друзья не придавали ни малейшего значения. Зато не позволили Вольному обществу любителей российской словесности осуществить благое начинание: издать «Полную Российскою энциклопедию», «Жизнеописания многих великих людей Отечества», иллюстрированную историю живописи, рисунка и гравюры… Министр просвещения усмотрел в сём проекте неуместное состязание с Академией наук, которой одной пристали подобные труды. Спрашивается, какой вред был кому, если бы люди, в основном молодые и не лишённые дарований, полные благих стремлений, обратили оные и кипучую энергию свою на благое предприятие – прославление великих людей русских, рассказ русским о России, кою они фатально не ведали? Нет, связали руки, и не нашедшая доброго выхода энергия куда же обратилась? Не к тому ли, чтобы избавиться от всё более ненавистного ярма? Люди могут простить власти прямое тиранство, но тотальной глупости и бездарности, становящейся помехой всему живому – не простят никогда. Но правящие Россией временщики не могли постичь этого и охотились на мух, слонов не примечая…

    Русское правительство было лишено русского чувства. Оно не понимало России и русского народа. И не хотело понимать. Мало того, лица, призванные к тому или иному делу, вовсе дела оного не знали – словно нарочно назначали их так, чтобы хуже всё запутывать. Что же выходило в итоге? Подрыв авторитета власти, институтов её, год за годом тасуемых по произволу невеждами. Это в свою очередь создавало благодатную почву для созревания смуты. Ведь измышлять смутьянам уже ничего не требовалось – лишь раздуть посильнее то, что есть, да маленько идеями вздорными приправить, да подбить тёмную массу звонкими криками. Путаница – лучшая повитуха для смут…


    Война 1812 года всколыхнула патриотические чувства русского общества, дала толчок к пробуждению национального самосознания. Русский язык, русская история, русские традиции – всё это становится предметом живого интереса и изучения. Однако, тут-то и подстерёг враг рода человеческого ослабленные годами ложного европейского «просвещения» души и уловил их в искусно сплетённые сети. На то и назван он отцом Лжи, что даже самые благие стремления и чувства, самые благородные порывы, самые высокие и правильные идеи используются им так, что незаметно для попавшихся на крючок профанов ведут к целям совсем противоположным. Свобода оборачивается жуткой деспотией, равенство – жестокой диктатурой узкой группы людей, братство – взаимной ненавистью и братоубийством.

    В России «крючком» стало среди прочего искреннее возмущение многих честных людей произволом судебной системы и тяжким положением крестьян. Самым же чудовищным было то, что сила, враждебная любому здравому национальному началу, любой порядочной государственности и патриотизму, сыграла у нас именно на национальном чувстве русского человека, на его русском патриотизме. Благое желание избавиться от унизительного подражания всему иностранному, от чрезмерного засилья иностранцев на русской службе, стремление к изучению и возрождению своего языка, истории и традиций использовались с целью разрушения русского государства и предания русского народа во власть самых чуждых и враждебных ему сил.

    Спрашивается, как удалась эта наглая подмена? Весьма просто, ибо национальное чувство прекрасно, когда оно соединено с христианским сознанием и подлинной просвещённостью. Вычлени из русского чувства православную веру, подмени действительное знание своей истории и культуры набором умело подобранных отдельных сведений с приданием им нужного идеологического уклона, и на месте русского патриота явится страшная карикатура на него. Явится якобинец с русифицированной фразиологией (Земский Собор вместо Конвента, Русская Правда вместо Конституции и т.п.), видящий русскую историю лишь под одним идеологическим углом, а, значит, ровным счётом ничего в ней не понимающий. Чего стоит хотя бы идея противопоставления Новгородской республики всему русскому государству и желание саму столицу перенести в Новгород! Распропагандированный невежа, почитающий себя истинным патриотом — незаменимый материал для организации смут. Такие-то невежи должны были лишить русский народ основы его национального сознания – православной веры, считая, что возрождают русское национальное государство.

    Любая идея требует просвещённого ума и христианской души, чтобы не быть использованной во зло. «Националистам» же с Сенатской площади вместо подлинного русского чувства досталась умелая подделка, которая отравила и погубила их.

    Категория: - Аналитика | Просмотров: 2182 | Добавил: Elena17 | Теги: Елена Семенова, даты, николаевская россия, россия без большевизма
    Всего комментариев: 1
    avatar
    1 un603086 • 11:57, 29.12.2018
    К сожалению, статьяотличается тенденциозностью: мол, люди, составлявшие пару веков тому назад цвет
    Российской империи, не так воспитывалась, не так думали, как надо бы, вот и
    случился мятеж на Сенатской площади. Какие же суждения, высказанные в статье, 
    вызывают наибольшие возражения?
    Первый тезис:"Начало 19-го века вРоссии характеризовалось серьёзным упадком национального самосознания". Но национальное самосознание, являющеесяпитательной средой для возникновения и развития национализма, только-только
    зарождалось в Европе, и родиной этого умонастроения как раз являлась
    постреволюционная Франция. Именно на волне национального чувства поднимутся
    греки против Османской Порты и поляки против Российской империи. Национализм -
    это удел покоренных народов или социальных низов, пытающихся организовать свою
    жизнь без аристократии. Да, декабристы были очарованы культурой Франции и стали
    невольными пленниками этого очарования. Он и видели в самодержавии тормоз для
    культурного развития своей страны.  Русское национальное сознание начнет
    формироваться только во второй половине XIX века, а его предтечей выступит
    Чаадаев. Второй тезис: "На заре 19-го века длядетей аристократии практически не существовало возможности получения русского
    образования". А откуда было взяться русскому образованию?.  Большим
    авторитетом в образованном обществе пользовались Сорбонна, Оксфорд, университеты
    в Саламанке или в Болонье. Широкое распространение получили испанский
    театр, французский роман, итальянская опера, немецкая философия, английская
    инженерная мысль и т.д. Мы чтим и восхищаемся нашим "золотым"
    триумвиратом (Пушкин, Тютчев, Лермонтов), не только как создателями поэтических
    шедевров, но и как  основателями нормативной русской лексики.
    Тезис третий: "Русское правительство было лишено русского чувства".
    Этот тезис проистекает из двух предыдущих. Русское правительство придерживалось
    имперского чувства и действовало в интересах не какой-то конкретной этнической
    группы, а в интересах мощной исторической конструкции, каковой является
    империя. Екатерина Великая была по происхождению немкой, а действовало сугубо в
    интересах России. Королева Виктория была наполовину немкой, а ее муж Альберт -
    чистокровным немцем, однако они правили в интересах сугубо Британской империи.
    Русское чувство смогли сформировать наши титаны во второй половине XIX. Только
    прилежно учась у европейцев, мы смогли создать свое законодательство и свои
    университеты (а также академии,) свою литературу и свою живопись, свой балет и
    свою музыку.
    И все же автор совершенно прав в том,  что "национальное чувство
    прекрасно, когда оно соединено с христианским сознанием и подлинной
    просвещенностью". Печальные плоды своего невежества, ставшего в советские
    времена странной добродетелью, мы обильно вкушаем, и по сей день.
    avatar

    Вход на сайт

    Главная | Мой профиль | Выход | RSS |
    Вы вошли как Гость | Группа "Гости"
    | Регистрация | Вход

    Подписаться на нашу группу ВК

    Помощь сайту

    Карта ВТБ: 4893 4704 9797 7733

    Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689

    Яндекс-деньги: 41001639043436

    Наш опрос

    Оцените мой сайт
    Всего ответов: 2031

    БИБЛИОТЕКА

    СОВРЕМЕННИКИ

    ГАЛЕРЕЯ

    Rambler's Top100 Top.Mail.Ru