Монархическая трагедия. Генерал Краснов - приобрести книгу
Не одни белоэмигранты, любой сколько-то честный свидетель, который не подгонял воспоминания под марксистскую и демократическую мифологию Февраля, описывал управление революционными захватами командами студентов.
25 февраля на площади у Николаевского вокзала с революционными призывами выступал оратор, «похожий одновременно и на рабочего и на студента». Кто говорил речи, тот и натравливал толпу на цель. 27 февраля «студент-кавказец» из военно-медицинской академии направил отряд рабочих с винтовками к броневому отряду, в котором солдаты были готовы поддержать революцию, но им мешали офицеры. И так всюду, без направляющего руководства «на улице скопилось много солдат с винтовками. Но они не знали, что им делать». Когда их попытался организовать и куда-то направить рабочий-большевик, у него ничего не вышло – солдаты питали к нему «недоверие» [И.М. Гордиенко «Из боевого прошлого» М.: Госполитиздат, 1957, с.58, 62-63].
По воспоминаниям большевика, учителя гимназии, «одна из наших гимназисток поникла в казармы и сообщила солдатам, что в Петрограде революция и что их требуют для выступления против своих». Они отказались выступать и сняли замки с артиллерийских орудий. Этот эпизод 27 февраля в Петергофе показывает, как и благодаря кому революция достигала успеха [«Русское прошлое» (С.-Петербург), 1993, Кн.4, с.9, 11].
Руководящую роль гимназистов и студентов спрятать невозможно, и она попутно вскрывается, когда историки хоть сколько-то отвлекаются от принудительно заданных в марксистской теории рабочих.
Рабочие «колонны образовывались либо вокруг сплочённой группы рабочих вожаков, либо – революционного оратора». «В некоторых колоннах уже появились малочисленные группы студентов, курсисток и гимназистов». И.П. Лейберов тут преуменьшает число студентов и затушёвывает их предводительство [«Свержение самодержавия» М.: Наука, 1970, с.112-114].
Утром 25 февраля на Университетскую набережную вышла «огромная демонстрация студентов (около 2,5 тыс.)». 27 февраля было арестовано 170 организаторов революционного движения – «десятки рабочих-активистов и студентов». Студенты стали «связующими звеньями» между рабочими и интеллигенцией [И.М. Пушкарева «Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 г. в России» М.: Наука, 1982, с.156, 162].
Такая связующая роль – есть ключевая и организующая. Ю. Стеклов озвучивал в докладе исполнительного комитета СРСД в самый разгар революционной борьбы: надо опереться «на студенческие военизированные организации, на их наиболее близкую [к пролетариату] часть. Выходят на улицы студенты». У них [!] «есть вооружение». Надо вступить «в сношения на предмет связи, снабжения оружием», за оружием обратиться к «студенческой организации, которая может в этом отношении быть нам полезна».
Уже чуть позднее, но по свежей памяти, Соколовский: «Вы знаете, как [организовалась] милиция», «на Охте оружие в руках молодёжи и малодостойных людей». Товарищ Рыжук, представитель союза петроградских шоферов, даёт полное подтверждение записи из дневника генерала Ростовского: «напоминаю вам о той громаднейшей моральной пользе, которую принесли автомобили во время революции. Вы помните, что всю связь во время переворота поддерживали автомобили. Даже, казалось бы, разъезжающие так бесцельно автомобили приносили колоссальнейшую моральную пользу: на крыльях лежали солдаты, стояли студенты, воодушевляя толпу» [«Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году. 27 февраля – 31 марта. Протоколы, стенограммы и отчёты» Л.: Наука, 1991, Т.1, с.27, 237, 432-433].
27 февраля «полицейский пристав шашкой зарубил оратора-студента» [А.Н. Бенуа «Мой дневник 1916-1918» М.: Русский путь, 2003, с.115].
Н.В. Савич замечает самое важное на 28 февраля: «всем руководили новые начальники толпы, студенты и штатские, надевшие для этого случая студенческие фуражки» [«Грани» (Франкфурт-на-Майне), 1983, №130, с.50].
Фуражки стали знаками отличия революционных командиров. После такого ряда красноречивых признаний студенческого главенства мои оппоненты по данному вопросу окончательно проигрывают.
Но на этом можно не останавливаться и приводить доказательства дальше.
Великий Князь Кирилл Владимирович 1 марта 1917 г. прибыл в Г. Думу и отдал себя с Гвардейским Экипажем в распоряжение Родзянко. Признав ВКГД правительством, он разослал командирам воинских частей письмо с предложением присоединиться к его измене законным властям. Назвать поддержку участников революционного переворота патриотическим подвигом, как делают сторонники признания Кирилла Императором, мягко выражаясь, неверно.
Однако в воспоминаниях Великого Князя Кирилла имеются весьма полезные сведения. Он описывает, как вечером 1 марта в Таврическом дворце студент Горного института отдал ему распоряжение покинуть Г. Думу на предоставленном автомобиле. Когда по пути на них напала толпа, «студент крикнул: «Товарищи, мы студенты!», после чего нас пропустили» [А.Н. Закатов «Император Кирилл I в февральские дни 1917 года» М.: Новый век, 1998, с.65, 104].
Все такие примеры показывают не рядовое участие в погромах или шатаниях по улицам, а особую руководящую роль студентов в захвате власти и управлении массами.
У писателя Пришвина с 3 марта появляются точные заметки о том, кто захватил власть и на каких штыках действительно держится Временное правительство. По первому пункту: «хроникёр Сватиков – назначен помощником градоначальника». «“Сватиковых” явилось великое множество, большинство из них – полуграмотные журналисты».
4 марта о штыках: «студентам всё ещё не наскучило таскать с собою винтовки». 5 марта: «в кабинете министра ночевали студенты с винтовками» – почему-то не рабочие или солдаты находятся в захваченных министерских кабинетах, а студенты [М.М. Пришвин «Дневники. 1914-1917» СПб.: Росток, 2007, с.376, 379, 381].
Активный защитник монархического строя пишет, как в февральские дни студенты способствовали отправке на тот свет защитников режима: «десятки городовых поплатились жизнью: были зверски убиты чернью при энергичном содействии будущих русских интеллигентов, а именно студентов, которые в центральных частях города изображали милицию. Аналогичной организацией в рабочих районах была «красная гвардия»» [Б.В. Бьёркелунд «Воспоминания» СПб.: Алетейя, 2013, с.31].
Так ведь революция в её политическом значении осуществлялась не в рабочих кварталах, где начались грабежи и погромы, а в центре – через захват государственных учреждений. И этот захват осуществляли силами студентов.
В одном из первых исторических описаний хода революции, вышедшем в 1919 г., А.В. Тыркова писала: к 13 ч. 27 февраля «во главе с интеллигентами» (!) «первые отряды солдат стали подходить к дворцу». Б.А. Энгельгардт вспоминал, что 28 февраля в Военной комиссии ВКГД «среди окружающих я выбирал офицера, студента, рабочего», направляя их против погромного движения. Таких «молодых людей», которые «справлялись» с полученными заданиями, «нашлось не мало» [А.Б. Николаев «Революция и власть. Государственная Дума IV созыва 27 февраля – 3 марта 1917 г.» Дисс. док. ист. наук С.-Петербург, 2005, с.265, 389].
В донесениях Военной комиссии ВКГД много сообщений о погромах: «на окраинах происходят разгромы магазинов». На то единственно и направлен бунт, если нет руководства. «У Семеновских казарм много солдат; не зная, что делать [!], просят руководителя [!].
Все вооружены». «На углу Кирочной и Воскресенского пер. патрули просили прислать поддержку,
так как солдаты грабят магазин». Студентов и евреев наделяли офицерскими правами для управления погромным движением. «По приказу временного правительства, Николай Степанов, Лазарь Израилевич
и Александр Ротерштейн уполномочены офицерскими правами для защиты населения от насилий и грабежей и наведения порядка. Солдаты обязаны во имя общего успеха дела
помогать предъявителям сего. Задержанных грабителей будут строго карать» [«Красный Архив», 1930, Т.41-42, с.74, 77, 100-101].
Погромы были и в центре: «на галерной улице матросы грабят лавку» (Бьеркелунд), это явно без начальства из студентов.
Дмитрий Галковский в 1980-е, следуя получившим по своей убедительной силе немалый успех среди русских националистов в СССР традициям неопровержимой критики еврейского революционного насилия путём демонстрации содержания стихотворных творений Эдуарда Багрицкого, приводил ключевые места из поэмы «Февраль» о ходе переворота 1917 г.:
«В эту ночь мы пошли забирать участок…
Я, мой товарищ студент и третий –
Рыжий приват-доцент из эсеров» [Д.Е. Галковский «Бесконечный тупик» Изд. 3-е, 2008, Кн.1, с.339].
Социологический подбор вышел точный: один автор-еврей с поющей иудейской гордостью за совершаемое преступное покушение, другой студент и ещё приват-доцент. Такие люди действительно захватывали полицейские участки и государственные учреждения.
Организовывала всюду новую власть интеллигенция постарше студентов – те, кого Пришвин называл Сватиковыми. Доктор Н.И. Кулыбин начал устраивать первую революционную милицию под начальством А.В. Пешехонова, на участке возле Офицерской улицы [В.А. Пяст «Встречи» М.: НЛО, 1997, с.189].
Начальником милиции Петрограда 28 февраля стал архитектор Д.И. Крыжановский, инженер Моисей Абрамович Метт стал первым помощником начальника милиции [А.В. Островский «Кто стоял за спиной Сталина» М.: Центрполиграф, 2004, с.47].
Типовая ставка английских заговоров на национальные меньшинства проявилась с арабами в 1916 г. и в августе 1918 г., когда Локкарт и Рейли планировали переворот в Москве через вовлечение латышских частей. Как уже отмечено, англичане особенно тесно сотрудничали с латышами и евреями ещё в революцию 1905 г.
Вильям Вайсман, руководитель британской разведки в США, за год до того, как стать партнёром еврейского банка Я. Шиффа «Кун, Леб», 1 февраля 1928 г. составил меморандум о том, что британские политики считали такую схему революционных переворотов самой эффективной, они «настаивали, что кратчайший путь к выигрышу войны ведёт через действенное подстрекательство склонных к мятежу национальностей» [«Архив полковника Хауза» М.: АСТ, 2002, Т.2, с.80].
Современный историк А.И. Миллер сообщает то же: «в ходе мировой войны великие державы стали использовать поддержку национального сепаратизма в лагере соперника без ограничений» [«Российская государственность в конце XIX – начале XX века» М.: КДУ, 2013, с.36].
После сделанного исчисления заговорщических действий со стороны подданных Императора Николая II, следует конкретизировать характер предательских действий представителей Британии в России.
В начале 1916 г. было решено отправить в Россию особую политико-разведывательную миссию во главе с Самюэлем Хором. «Хор сообщал в Лондон о непопулярности войны среди различных слоёв населения, коллапсе экономики, особенно транспорта, некомпетентности и консервативности большинства царских министров» [«Россия в стратегии Первой мировой войны» СПб.: РХГА, 2014, Кн.1, с.250-251].
По ряду английских публикаций пересказ донесений даётся достаточно адекватно, и по нему можно составить представление о сугубой враждебности английского осведомителя к Самодержавному строю, ибо реальная жизнь Империи давала основания для множества иных, до полной противоположности, оценок.
Сами англичане из-за войны переживали, пожалуй, ещё болезненнее экономические затруднения. Историк Дэвид Рейнольдс пишет не о России, а именно о Великобритании: «в 1916-17 годах страна стояла перед лицом безнадёжного кризиса» [«Британия и Россия» М.: ИВИ РАН, 1997, с.40].
Вот к слову о коллапсе экономики и хлебном кризисе как ложной причине революции. Иван Серебренников пишет в Иркутске в дневнике за 1916 г. 29 июня: «мясо и хлеб у нас не переводятся». 7 сентября: «через год Россия будет [!] ощущать тяготы продовольственного кризиса». 28 октября: «мой стол за войну, например, не изменился» [И.И. Серебренников «Претерпев судеб удары» Иркутск: Издатель Сапронов, 2008, с.236, 261, 274].
О многом говорят такие воспоминания о начале 1917 г. после убийства Григория Распутина: «жизнь осложнялась, появились [!] очереди на продукты, то не было молока, то были чёрствые булки» [О.И. Олохова «Мы служили отечеству» СПб.: РХГА, 2012, с.227].
Тирада про чёрствые булки в качестве преддверия революции стоит французской легенды о пирожных, чтобы остаться в веках.
Шведский дипломат Рютгер Эссен, бывший в России с 1916 по 1922 г. так отзывался о ней: «в царской России подлинная духовная свобода была несравненно большею, чем во многих странах, с политической точки зрения демократических». «Критерий материальной состоятельность играл здесь в высшей степени подчинённую роль» (сравнительно с формами общения в США). Монархический строй России «на деле хорошо соответствовал потребностям общежития». Сравнительно с этим, как описывает уже русский белоэмигрант, в Александрии, остающейся, как и весь Египет, под надзором А. Мильнера, «все мы много раз видели, как англичане бьют цветных. Бьют плетью, бьют палкой, бьют хлыстом, просто бьют» [«Голос минувшего на чужой стороне» (Париж), 1927, №5, с.282; 1928, №6, с.109].
Монархическая и сословная система глубоко враждебна капитализму в том смысле, что отвергает вовсе не частную собственность, а всевластие денег. Если деньги не имеют и не дают высшего престижа, то уже нет повода ради них совершать преступления или впадать в уподобляющуюся рабству чрезмерную эксплуатацию рабочих. Тогда экономическая деятельность станет преследовать благие цели. Непризнание капитализма не должно шатать монархистов к социалистическому обобществлению имущества, и наоборот. Требуемый баланс не всегда наблюдается в монументальной книге «Капитализм» у популярного ныне экономиста В.Ю. Катасонова, как иногда обнаруживается у него и недостаток критического отношения к праворадикальной литературе.
В мемуарах С. Хор многозначительно врёт, будто Бьюкенен был «жёстким консерватором как Сазонов» и делал всё возможное для «предотвращения революции». Приезд лорда Мильнера в Россию Хор обставляет так, будто самым важным явилось его общение с безобидным П.Б. Струве и получение от него двух меморандумов [S. Hoar «The Fourth Seal. The End of a Russian Chapter» London. 1930. P. 188, 243].
В отличие от Локкарта, Хор скрывает уединённое свидание Мильнера с Львовым и Челноковым, переданный Мильнеру меморандум Г.Е. Львова, будто их и не бывало. И это при том, что предлогом для встречи с заговорщиками в Москве, связанными предательскими планами с М.В. Алексеевым, было вручение Мильнером М.В. Челнокову британского ордена [В.А. Никонов «Крушение России. 1917» М.: АСТ, 2011, с.565].
Уговор генерала Алексеева на арест сначала Царицы, а потом и Царя, вброс Челноковым письма Гучкова к Алексееву, сии ухищрения стоили британского ордена.
Предпринимались им и другие важные шаги в пользу переворота. В начале января 1917 г. М.В. Челноков отправил правительству телеграмму, предназначенную скорее для газет, что в Москве осталось муки на 5 дней и скоро «Москву ожидает настоящий голод» [«Революция 1917 г.: новые подходы и взгляды» СПб.: РГПУ, 2015, с.18].
Это был один из подготовительных провокационных актов в пользу будущих протестов под предлогом нехватки хлеба, массовой скупке которого эти обманы потворствовали.
Слишком многочисленны и неопровержимы данные о масонских и заговорщических контактах Бьюкенена, с обсуждением планов несравненно левее проектов Сазонова и явно революционных. С. Хор сознательно покрывал посла. Связи самого Хора с заговорами против Русской Короны подтверждаются его признаниями об осведомлённости в плане убийства Г.Е. Распутина. «Хор, уже будучи министром, на одном официальном обеде в Лондоне рассказал, что Бьюкенену будто бы пришлось даже ехать к Царю, чтобы доказать непричастность Хора к убийству» [С.П. Мельгунов «Легенда о сепаратном мире» М.: Вече, 2006, с.454].
В начале нового века Э. Кук доказал, что С. Хор и был главным организатором убийства Григория Распутина. Люди, способные в чужой стране застрелить чрезвычайно близкую к правящему Монарху персону, способны очень на многое.
В 2009 г. из публикации в «Таймс» стало известно, что Самюэль Хор после срочного отъезда из революционной России переместился в Италию и уже в сентябре 1917 г. начал финансировать Б. Муссолини. Вот уж кто не терял времени даром. По такому факту, который уже прочно вошёл в политические биографии обоих, можно заключить, что те же самые функции по оплате революционным активистам С. Хор исполнял и в Петрограде.
Это дало ему уверенность заявлять в парламенте 12 февраля 1919 г.: «я верю, что если бы стало известно, что мы, например, пошлём большое количество продуктов в Петроград при условии, если там будет учреждено представительное демократическое правительство, большевистская власть пала бы там завтра же» [В.Г. Трухановский «Новейшая история Англии» М.: Соцэкгиз, 1958, с.25].
Хор хвастал своим конспиративным шедевром февраля 1917 г., когда передача власти масонскому Временному правительству была организована путём продовольственных махинаций, через скупку хлеба, распространение ложных слухов, подкуп студентов, солдат и рабочих.
«Перебои с хлебом явились в действительности делом рук Думы. Это была заранее обдуманная акция!» [Л. Ден «Подлинная Царица» СПб.: Нева, 2003, с.96].
Продолжение следует
Источник |
