Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15516/
Марксисткие историки не хотели соглашаться с антисоветчиками, что крестьяне не знали никаких «ценностей демократии». Но довод у них оставался один: «пропаганду этих ценностей в среде крестьянства постоянно вела демократическая сельская интеллигенция». К этому можно добавить: меньшевик П. Маслов вспоминал, что крестьяне соглашались с любым приезжим агитатором, эсером или социал-демократом, безразлично [П.Н. Зырянов, В.В. Шелохаев «Первая русская революция в американской и английской буржуазной историографии» М.: Наука, 1976, с.93, 107].
Вследствие того на последующих думских выборах крестьяне не отождествляли себя ни с одной из партий, предпочитая голосовать за беспартийных и видя в них выражение своей общности [Н. Селунская, Р. Тоштендаль «Зарождение демократической культуры» М.: РОССПЭН, 2005, с.155].
О приёмах и достижениях такой пропаганды с горечью писала в газету сельская учительница: «дайте народу читать что-нибудь другое, кроме дешёвых газет и прокламаций. А прокламаций у нас миллионы. Их не только разбрасывают по избам, а даже по пути в город, на кустах они развешаны. Мужики выписывают газеты, только справляясь с ценой: дёшевы – ну и выписывают. А смотрите, какая из этого растёт злоба» [«К.П. Победоносцев в воспоминаниях современников» М.: Институт русской цивилизации, 2016, с.59].
Едва ли можно согласиться с попыткой уравнять мифы интеллигенции и власти. Последняя, по некоторым мнениям историков, идеализировала настоящее России и закрывала глаза на проблемы страны, тогда как интеллигенция обещала райское благополучие после революции. Неуместность претензий к власти сочетается с заявлениями о том, будто у С.Ю. Витте не сложилась бюрократическая карьера, как и у всех реформаторов [А.А. Левандовский «Побег с вертикали» Псков, 2005, с.18].
В числе несчастных и гонимых властью обычно называют ещё Великого Князя Константина Николаевича, Лорис-Меликова и Столыпина.
Всё это очень смешно, т.к. карьеры Витте и Столыпина были редчайше удачными, а их уходы из правительства никак не связаны с тем, будто Царь не терпел реформаторов и предпочитал сохранять всё неизменным.
На эти претензии я уже отвечал в статье «Власть и общественность», показывая, какая разница существовала между фантазиями интеллигентов о благих силах сотен столпившихся во дворце депутатов и бюрократическими учреждениями, имевшими наиболее точное представление о России и постоянно анализировавшими статистические данные о положении в стране и собиравшими особые совещания специалистов по каждой возникающей социальной проблеме. Все многочисленные комитеты и совещания по трудным вопросам учреждал сам Царь.
Императора, правительство и чиновничество, следовательно, нет ни одной причины обвинять в идеализации страны: за раздражавшей интеллигенцию официальной лексикой, принятой в Империи, следует видеть реальную работу, какую покажет биографическое исследование любого из царских сановников.
Проблема, очевидно, в слабой изученности власти, в перекосе восприятия, какой создаёт однотипная бестолковая литература о Витте и Столыпине, оставляя в искажении и забвении остальных министров.
С большим основанием следует говорить не о мифологической идеализации России имперскими властями, а скорее о частичном подпадении чиновников под агитацию интеллигенции о вымирающем народе, экономическом кризисе и других постулатах, дающих революции оправдание и обоснование. Чиновники жили в среде интеллигенции и читали создаваемую ею литературу, подпадали под её воздействие, что замечают исследователи.
Но влияние это шло в обе стороны и не изменило общей расстановки сил идеологического противостояния. Чиновники, наряду с военными, до последних дней Империи продолжали быть, наряду с военными, первыми врагами радикальной интеллигенции.
Интеллигенция вела пропаганду не столько ценности демократии, сколько погромной важности пожаров и убийств. Зимой 1902 г. «дед мой сообщил мне, что все эти пожары, как слыхал он на селе, производят “скубенты”». По легенде среди крестьян, они выпускали из трубок огненных змеев. О политическом движении не было и речи. Часть пожаров списывали на единичную месть и неосторожность. Затем «начали носиться слухи, и довольно упорные, что поджоги производят не местные люди, а какие-то сторонние и что какие-то молодые люди в виде странников, нищих, ходят по сёлам, раздают народу какие-то книжки возмутительного содержания; что народ, начитавшись подобных книжек и наслушавшись речей агитаторов, ждёт только весны, чтобы начать действовать». Одного такого «молодого человека» автор воспоминаний о погромах 1902 г., не со слов крестьян, а лично видел среди них, когда бунт был подавлен губернатором. Тот был сначала переодет в портного, а будучи пойман – носил мужичью свитку. «Конечно, это был не единственный молодой человек. Ходило их в ту зиму немало, то в виде портных, как у меня, то под видом офеней [торговцев книгами] и тряпичников». Точно так и в соседнем уезде, в 30 верстах поодаль в той же Полтавской губернии, «движение это было организовано, как говорили потом, студентом А., жившим всю ту зиму в имении своей матери, якобы для поправления здоровья, а в сущности занимавшимся политическим воспитанием крестьян и приготовлением их к весеннему выступлению». Этого студента потом арестовали, сослали, и он попал в психлечебницу. Опять-таки, крестьяне говорили про фальшивые грамоты, «генерал развозил по волостям такой приказ от царя» – приказ требовать хлеба от помещиков. Помимо генералов, разъезжали с такими приказами мнимые урядники. Пойманы были не только студенты, но и городские мальчики 16-17 лет, кузнец из города и ученик земского училища [«Исторический вестник», 1908, апрель, №112, с.164-186].
Мать будущего сталинского пропагандиста Ч.А. Бронтман участвовала в революционном движении с 16 лет, с 1901 г., потом оказалась в ссылке с Я.М. Свердловым [Л.К. Бронтман «Военный дневник корреспондента «Правды». 1942-1945» М.: Центрполиграф, 2007, с.459].
В 1900-1902 годах само «слово “студент” было подозрительным по революционности» [Митрополит Вениамин (Федченков) «На рубеже двух эпох» М.: Отчий дом, 1994, с.115].
Н.А. Семашко называл студенчество барометром революции, их активность определяла её приближение [В.А. Бажанов «Н.А. Васильев и его воображаемая логика» М.: Канон+, 2009, с.35].
При чтении бесчисленных свидетельств о студентах, собранных ранее в статье «Репетиция революции», возникает вопрос о том, кто стоял за столь масштабным молодёжным движением 1902 г.
Ввиду безусловно выясненных данных о революции А. Мильнера в феврале 1917 г., естественно допустить, что и необычный взрыв 1902 г. подпитан английскими деньгами. Точно этого пока никто не доказал, но современники подозревали относительно 1905 г.: «чьё золото, если не английское, разливалось неистощимой волной по революционным организациям, всюду пробуждая зверство и мятеж?» [М.М. Арцыбашев «Грядущая гибель России» СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1908, Ч.1, с.16].
В «Русском Инвалиде» в 1905 г. была напечатана телеграмма из Парижа «об англо-японских миллионах, употреблённых на подкуп русских либералов для возбуждения беспорядков среди рабочих» [«Вестник Европы», 1906, Т.1, с.796].
Некоторая причастность англичан к революции 1905 г., насколько она теперь поддаётся установлению, показана в статье «Альфред Мильнер. Великий колониальный проконсул».
В любом случае, самые компетентные современные историки осведомлены, что бунты марта 1902 г. по данным полицейских экспертов и материалов следствия произошли «под влиянием хорошо проведённой политической агитации», а не из-за снижения уровня жизни, как полагают приверженцы отсталых пропагандистских концепций системного кризиса. Наблюдается «прямая связь между быстрым экономическим ростом и политической нестабильностью» [Б.Н. Миронов «Страсти по революции. Нравы в российской историографии в век информации» М.: Весь Мир, 2013, с.44, 63].
«Белые воротнички находились в авангарде протестных движений и руководили всеми партиями». Оппозиционная интеллигенция создала в России искусственные представления о кризисе в состоянии экономики и политического строя, настраивая население в пользу революционного насилия [Б.Н. Миронов «Благосостояние населения и революции в имперской России XVIII – начало XX века» М.: Весь Мир, 2012, с.537, 570].
Многочисленные оппоненты Бориса Миронова с совковыми оттенками мысли в упор не видят даваемых им самых существенных объяснений, не к месту обращая внимание на третьестепенные или прямо ошибочные указания на недостаток у Императоров мудрости и терпимости, которые, конечно, не дают нужных ответов [«О причинах Русской революции» М.: ЛКИ, 2014, с.202].
Независимый от внушений революционной пропаганды американский историк приходит к наблюдению, что согласно источникам «крестьянская беднота довольно вяло участвовала в восстаниях». Губернатор П.А. Столыпин в письме министру Дурново отметил, что активными участниками были крестьяне зажиточные [С. Уильямс «Либеральные реформы при нелиберальном режиме. Создание частной собственности в России в 1906-1915» М.: ИРИСЭН, 2009, с.99-100].
Выдуманного марксистскими историками перелома в пользу руководящей роли рабочих в революционном движении за 1902 г. не видать. 12 декабря 1904 г. В.А. Янов дал показание следствию, которое историк использует следующим образом: «студенты, земцы, другие общественные деятели выставляют свои требования, и лишь рабочие остаются безучастными» [«Вопросы истории», 2015, №7, с.45].
После 9 января 1905 г. в Одессе «рабочие оставались глухи» к призывам социал-демократических организаций: «прогоняли агитаторов, приходивших в мастерские звать их к забастовке», а в железнодорожных мастерских «рабочие даже помогали полиции арестовывать товарищей». Но постепенно обману поддавалось всё большее число рабочих [К. Фельдман «Потёмкинское восстание (14-25 июня 1905 г.). Воспоминания участника» Л.: Прибой, 1926, с.5-6].
«Подстрекаемые деятельными агитаторами, тысячи рабочих устрояют поголовные стачки и, подчас насильственно требуя себе увеличения платы, отказываются от своего труда; крестьяне волнуются под влиянием таких же «радетелей»» [Е.П. Аквилонов «Христианство и современные события» СПб.: Тип. М. Меркушева, 1905, с.1].
Советские сочинители истории рабочего класса в 1981 г. не скрывали: «центральной проблемой изучения» революции «стала проблема гегемонии пролетариата» – это, воистину, проблема, ибо никакого гегемона пролетариата никогда не существовало. «Анализ резолюций, принятых студентами на сходках, собраниях и митингах в начале 1905 г., показывает, что в большинстве из них признавалась руководящая роль рабочего класса в революции».
Проблема, опять в отсутствии революции в начале 1905 г. И как это рабочий класс, интересно, руководил бы студентами? Резолюции о рабочих были такими же лживыми, как сочинения советских историков, потому что студентам надо было изобразить себя не хулиганствующими малограмотными бездельниками, а исполнителями народной воли. Вот и пристёгивали к себе рабочих, ставили даже над собой.
Историки приводили заведомо фальшивые данные, будто «к 1905 г. рабочие составляли около 61 %» в РСДРП, со ссылкой на перепись членов партии, проведённую в 1922-м (!) году – неуместней и ненадёжней не придумать. Хотя сам Ленин называл не рабочих, а студенчество «авангардом демократических сил», ведущих настоящую борьбу с Самодержавием. Студенты предоставили рабочим революционную трибуну, как выразился Ленин о центрах революции в зданиях университетов [«Рабочий класс в период первой российской революции 1905-1907 гг.» М.: Наука, 1981, с.20, 58, 110, 173, 385].
В.А. Офицеров в специальной статье по материалам переписи членов РКП (б) 1922 г. указывает на совершенно ненадёжный, заведомо обманный характер приписки принадлежности к рабочему классу в данной переписи. В частности, 45% партийных московских служащих отнесли себя к рабочим до 1917 г., а проверка показала, что после 1917 г. едва ли 10% рабочих от станка стали партийными служащими. Рабочие не годились для руководящей работы [«Исторические записки» М.: Наука, 2008, Вып. 11 (129), с.58, 61].
Не видно, чтобы изложенный расклад сильно менялся с годами. Революционная партия Украины была организована в феврале 1900 г. в Харькове на съезде украинских студенческих организаций [А. Север «Бандера и бандеровщина» М.: Алгоритм, 2014, с.45].
Весной 1902 г. изгнанный из семинарии Симон Петлюра состоял в РУП, члены которой в Полтавской губернии «активно занялись агитацией, собирали митинги, провоцировали бунты» – весьма крупные бунты. Прошло 15 лет, и Петлюра, как потом сознавался Винниченко, вошёл в состав украинского правительства «смешно сказать, из-за отсутствия взрослых людей» в с.-д. партии [Ю.М. Сушко «Петля для Петлюры» М.: Центрполиграф, 2012, с.13, 48].
Генерал В.А. Мустафин писал о том же: «украинское социалистическое правительство, возглавляемое только что окончившим курс Политехникума инженером Голубовичем, почти сплошь состояло из недоучившихся студентов и семинаристов» [«Гетман П.П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год» М.: РОССПЭН, 2014, с.454].
Так и основу нового большевицкого строя составили, по данным непосредственного наблюдателя, вовсе не рабочие, а «неустроившиеся семинаристы недоучившиеся студенты, писаря, фельдшера, школьные учителя, фармацевты, приказчики, конторщики, почтальоны, «квалифицированные» рабочие и всевозможный третий элемент. Из них-то и вербовался тогда основной кадр коммунистов» [И.А. Ильин «Статьи. Лекции. Выступления. Рецензии» М.: Русская книга, 2001, с.142].
12 декабря 1918 г. Михаил Пришвин писал: «есть такое мнение, что коммунисты деревенские везде молодёжь и такого типа, которые деревенскую работу не делали». Писатель даже источником классовой борьбы назвал борьбу отцов и детей [М.М. Пришвин «Дневники 1918-1919» СПб.: Росток, 2008, с.269].
Эта закономерность прослеживается через всю революционную борьбу и построение нового советского режима.
Среди последних изданий книга А.В. Ушакова «Интеллигенция и рабочие в освободительном движении России» (2011) довольно обстоятельно рассматривает роль студентов и их кукловодов с идеологическими ниточками в возбуждении рабочих к смуте в 1895-1904 годы. Но эту книгу нельзя назвать вполне объективной ввиду нередкой склонности автора к несуразному вздору вроде того будто отлучение Льва Толстого от Церкви произвели дабы натравить на писателя убийц-черносотенцев и устранить опасность для Престола. Этот глупый пассаж является прямым пересказом воспоминаний В.Д. Бонч-Бруевича об устных рассуждениях Ленина. Причём современный поклонник ленинского учения проигнорировал ошибочность даже форм выражения мысли, того, что понятие чёрной сотни возникло только в 1905 г. и оно не может быть применено к более раннему времени, что лишает смысла повторять точно такую фразу, даже если Ленин и произносил подобную дурость в иных выражениях.
Наличие множества подобных неправильных представлений поддерживается из-за непонимания источников, перекосов в их подборе. Потому оценки противостояния власти и интеллигенции чаще всего бывают ошибочны. С 1976 г., когда вышло советское издание книги Анатолия Ушакова «Революционное движение демократической интеллигенции в России 1895-1904», сдвигов в лучшую сторону сделано недостаточно, а та же тема за следующий период времени малопочтенным товарищем не раскрыта: в 2003 г. он выпустил книжку «Рабочий класс и рабочее движение в Москве в конце ХIХ – начале XX в».
Под влиянием пары А.В. Ушаков – В.И. Ленин и другие историки переворачивали оценки разворачивавшегося противостояния в пользу революционеров, повторяли, будто под влиянием рабочих росли беспорядки среди студентов, а не наоборот [Г.И. Щетинина «Идейная жизнь русской интеллигенции: конец XIX – начало ХХ века» М.: Наука, 1995, с.195].
Станислав Зверев |
