Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15516/
Оппонируя советскому вранью, зарубежные исследователи поступали правильно, когда подчёркивали весьма слабое влияние РСДРП на рабочих. Однако, если взять книжку французского историка Мартина Малия «К пониманию русской революции» (1980), то кроме обозначенного момента с рабочими, показанного на различных примерах за разное время, все прочие объяснения, при относительном превосходстве над коммунистическим пониманием революции, оказываются неудачны из-за поверхностного подхода к государственной политике Российской Империи, сводящегося на указания несовпадений с политикой Бисмарка.
К позднейшему неудовольствию А.В. Ушакова, совершенно справедливо Г.А. Энгель в воспоминаниях (1925) утверждал, что только вслед «за студенческим движением и в подготовленной им атмосфере возникло и стало расти политическое движение рабочих» [«Новое о революции 1905-1907 гг. в России» Л.: ЛГУ, 1989, с.18, 22].
Так, в Томске сотни студентов проводили демонстрации 18 и 20 февраля 1903 г. Социал-демократическая газета утверждала, что только «в конце» 20 февраля из студенческой демонстрация превратилась «скорее в рабочую» [«Прометей» М.: Молодая гвардия, 1971, Т.8, с.314-315].
Как узнавал директор Департамента Полиции А.А. Лопухин, после 9 января 1905 г. студенты в Томске распространяли гектографированные воззвания и созвали рабочих на собрание в честь Татьяниного дня. На организованном таким образом революционном митинге «преобладали студенты и рабочие», студенты пытались заставить рабочих устроить забастовку по всей линии железной дороги в Сибири. А после беспорядков 17 октября основной жертвой казаков, как писали в листовках РСДРП, оказалась толпа «гимназистов, гимназисток, реалистов» [«Красный Архив», 1939, Т.97, с.127-128, 135].
В Москве, по воспоминаниям С.И. Черномордика, в 1903 г. «удалось создать из студентов и курсисток довольно крепкий технический аппарат» организации РСДРП. Так обстояло всюду по воспоминаниям всех участников революционного движения: в Ревеле, Воронеже, Костроме, Саратове, где угодно. В Харькове, вспоминал С.И. Гусев, он пытался найти хоть кого-то «из студентов, чтобы через них связаться с рабочими», но не найдя нужных студентов, опасаясь ареста, покинул город, так и не прочитав рабочим доклада о 2-м съезде РСДРП, состоявшемся летом 1903 г. [«Дайте нам организацию революционеров…» М.: Политиздат, 1987, с.373, 529].
В Сибири также в социал-демократическом союзе «главную опору организации составляли на самом деле не рабочие, а революционная интеллигенция, да учащаяся молодёжь». В начале 1905 г. во всей Сибири под их влиянием находилось около двух сотен рабочих. Как признавали сами с.-д., революционная раскачка 1905 г. производилась не силами их организации, а всех сил радикальной интеллигенции вне единых партий. Социал-демократы часто выступали на собраниях, устраиваемых либералами. 17 января 1905 г. в Красноярске при попытке организовать протест среди рабочих, отказывавшиеся покидать мастерские «подвергались насилию» [«Обзор революционного движения в округе Иркутской Судебной Палаты за 1897-1907» СПб.: Сенатская типография, 1908, с.10-16].
Д.Ф. Трепов выразил ту же закономерность, когда написал Императору 24 сентября 1905 г.: революционные круги устраивают «из студенческих сходок народные митинги для широкой пропаганды революционных идей» [«Исторический архив», 2003, №4, с.179].
По такой схеме и будет устроен февраль 1917 г., раздутый из мероприятий подростков и студентов.
К годовщине 9 января революционные сочинители описывали организаторов протестных бунтов в таком порядке: «студент бросил книги, рабочий – верстак, и пахарь забросил посевы, и красное знамя взвилось как маяк!». Основные уличные схватки казаки вели с вооружёнными револьверами студентами [«Байкал», 1906, №1, 5].
Свидетель с правой стороны указывал: «студенчество обратилось в революционную армию; гимназисты и гимназистки бредили забастовками». «Повсюду шныряли подстрекатели и совратители, преимущественно, конечно, молодёжь» [П. Полежаев «За шесть лет (1906-1912)» С.-Петербург, 1912, с.3].
Это вполне естественно, если взять во внимание типовой молодёжный экстремизм: «в самой молодой возрастной группе (16-17 летние)» «уровень нетерпимости к другим этносам и конфессиям в 2-3 раза выше, чем у респондентов старших возрастных групп» [«Вера. Этнос. Нация. Религиозный компонент этнического сознания» М.: Культурная революция, 2009, с.31Религио].
В пору существования Российской Империи всюду замечалась та же связь между молодостью и политическим экстремизмом.
Про А.М. Ремизова близкие писали: «в молодости А.М. принадлежал к революционной интеллигенции, в более зрелые годы он был вне политики» [Н.В. Резникова «Огненная память. Воспоминания об Алексее Ремизове» СПб.: Пушкинский Дом, 2012, с.105]
Тот начальный революционный уклон дал Ремизову возможность точно охарактеризовать, по сути, весь левый терроризм: «у Савинкова не было никакой подготовки и никаких познаний, нужных для «правителя государства». Вся жизнь ушла на организацию истреблений. Очутившись у власти, он ничего бы не выдумал, ничего бы не изобрёл: истребительный зуд истощил все его силы. Диктаторство Савинкова было бы самой безрассудной тиранией, какую только можно себе представить» [«Под созвездием топора» М.: Советская Россия, 1991, с.158].
Наблюдение полностью распространяется на власть коммунистов, научившихся на деле, а не в экономической теории, только убивать и деспотически повелевать.
И.А. Бунин в «Автобиографических заметках» передал, что С.А. Соколов-Кречетов (который в эмиграции будет просить Бунина написать хвалебный отзыв на литературные произведения П.Н. Краснова), ко времени революции 1905 г. писал такие стихи:
«Восстань! Карай врагов страны,
Как острый серп срезает колос!
Вперёд! Туда, где шум и крик,
Где плещут красные знамёна!
И когда горячей крови
Ширь полей вспоит волна,
Всколосись в зелёной нови,
Возрождённая страна».
Отсюда остаточный революционный характер писаний С.А. Соколова для Братства Русской Правды.
Обратившийся только в эмиграции к монархизму, Иван Ильин в 1905 г. написал «Бунт Стеньки Разина», изданный в «Донской речи» Парамонова под псевдонимом А. Иванов. Очень похоже на дебют со сказкой Л.А. Тихомирова. Пути Ильина направо способствовало изначальное непринятие им политических партий и негативное отношение к интеллигенции. Н.Н. Алексеев приписывал Ивану Ильину склонность к обличениям окружающих: он звал Московский университет, когда там работал, помойной ямой [«Новый журнал» (Нью-Йорк), 1958, №54, с.161-162].
Появлялись сообщения о том, будто на последнем курсе Ильин прямо-таки руководил «бунтарями» в Московском университете [«Владимирский вестник» (Сан-Пауло), 1960, №86, с.25].
Согласно его дневнику, до 11 октября 1905 г. Ильин был в стороне от борьбы и стачек, а с 13 октября председательствовал на митинге социал-демократов, одобрял речи рабочих, но выступления представителей РСДРП ему не нравились: «молодо», «демагогично». Не участвовал он ни в столкновениях студентов с монархистами на площадях, ни в попытке вооружённого восстания [А.М. Шарипов «Русский мыслитель Иван Ильин» М.: Деловой ритм, 2008, с.20-21].
Согласно другим редким воспоминаниям о его молодости, Ильин с вызывающей горячее восхищение чрезвычайной целеустремлённостью полностью отдался философии, что в будущем, когда революция повернула его вправо, дало ему сильнейшее интеллектуальное оружие. И.А. Ильин – «революционер-эсдек», «был на памятном съезде в Финляндии в 1905 году». «Молодая чета жила на гроши, зарабатываемые переводом: ни он, ни она не хотели жертвовать временем, которое целиком отдавали философии. Оковали себя железной аскезой». «Людей, друзей в их обиходе не было». Иван Ильин, «влекомый к чистой философии, возненавидел и право, и профессора по кафедре – Новгородцева, и сотоварищей. Всегда вдвоём – и Кант. Позднее Гегель, процеженный сквозь Гуссерля. И так не год, не два» [Е.К. Герцык «Лики и образы» М.: Молодая гвардия, 2007, с.240].
Позже, в эмиграции Иван Ильин самым лучшим образом отозвался о поведении Новгородцева после февраля 1917 г.: «он был весь – зоркость, тревога, отвращение». Как и для многих в партии к.-д., победа революции уничтожила симпатии к ней, но дала дополнительное понимание ценности монархического строя. Новгородцев закладывал «основы духовного понимания жизни, общественности и политики» [«Опыт русского либерализма. Антология» М.: Канон +, 1997, с.303].
Выдающийся социолог Питирим Сорокин видел одну и ту же картину, «кончая недавними революциями или перестройками таких больных режимов, как кубинский, корейский, южновьетнамский, японский и некоторые латиноамериканские. Подобно России, антиправительственным выступлениям там тоже предшествовали студенческие демонстрации и схватки с полицией, и точно так же полиция часто была не в состоянии справиться с этими демонстрациями» [П.А. Сорокин «Дальняя дорога. Автобиография» М.: ТЕРРА, 1992, с.60-61].
Эту закономерность следует продлить до самых последних лет, когда методика так называемой великой бескровной сохраняет действенную силу и обретает разнообразие приёмов в соответствии с современными средствами коммуникации. Хотя и такая революция всё равно приводит к насилию, попытки устранить лишние жертвы имеет многие достоинства над обычной революционной идеологией по Ленину и Че Геваре.
«Ненасильственная революция – это государственный переворот, осуществлённый без кровопролития с помощью ненасильственных акций протеста и принципов этики ненасилия. Используются такие формы мирного социального протеста, как шествие, демонстрации, забастовки и прочее. Привлекается в первую очередь молодёжь» [А.В. Конухова «Ненасилие как идеал и принцип человеческого бытия» Дисс. канд. филос. наук, Красноярск, 2014, с.106].
Университеты являются центрами революции «пока они остаются единственным местом в обществе, где власть не имеет решающего голоса» [Х. Арендт «О насилии» М.: Новое издательство, 2014, с.107].
Эсер Зензинов вспоминал про 1905 г.: «вся Россия тогда была покрыта кружками, группами и комитетами, состоявшими из такой молодёжи». «Именно эта молодёжь делала историю», «подготовила революцию». Особое внимание московский комитет ПСР уделял работе в деревнях: крестьянские выступления, как и рабочие, были в значительнейшей степени подготовлены студентами. В частности, прокламации Московского окружного комитета РСДРП сыграли значительную роль в подстрекательстве к грабежам в деревне [С.А. Козлов «Аграрная модернизация Центрально-Нечерноземной России в конце XIX – начале XX в.» М.: ИРИ РАН, 2012, с.149, 159].
В мае 1905 г. в газете «Новое время» писали, что бандитские нападения крестьян в Ярославской губернии подготавливали «приезжие, они же скупали у крестьян подержанное платье, чтобы переодеться в нужный момент для маскировки». Участник Кронштадтского восстания 1906 г., состоявший одно время в эсеровской террористической организации, вспоминал: «среди приехавших интеллигентов я видел даже в самый момент восстания нескольких молодых курсисток, агитировавших среди матросов». Две из них были казнены при подавлении восстания. «Создавалось впечатление, что» ««баба» выступала в роли руководителя восстания!». «Вообще, исполнение интеллигенцией руководящей роли было ниже всякой критики» [А.Л. Пискарев «Мой дед Алексей Пискарев» СПб.: Владимир Даль, 2015, с.194, 273-275].
В воспоминаниях террориста-большевика 1889 года рождения говорится о том, как убийства агента полиции было поручено летом 1906 г. Петру Подоксёнову (1886 г.р.) и он же вскоре совершил ещё одно такое “политическое” убийство в Уфе, был арестован за изготовление бомб, отделался каторгой. Тогда же, в сентябре 1907 г. был арестован со всей бомбовой мастерской 18-летний Павлов, рабочий из крестьян. В 1917 г. он будет единственным большевиком на весь полк [И.П. Павлов «Большевик, подпольщик, боевик» М.: ИРИ РАН, 2015, с.61, 115].
Как можно узнать из специальных исследований, «важная роль» распространения социалистических идей на Урале принадлежит студентам и ссыльным. В партии эсеров «было немало учащихся», из которых составлялись целые организации. Так и у анархистов организации включали немало молодежи от 13 до 17 лет. В ответ на их бесчинства, в октябре 1905 г. в Уфе образовалось патриотическое общество рабочих из полутора тысяч человек под лозунгом «Вера. Царь. Отечество» против обмана со стороны интеллигентских кукловодов революции. Уфимские рабочие-монархисты сорвали попытки «агитаторов внести расстройство в железнодорожное движение», как отмечал уфимский губернатор, они обеспечили поражение революционных партий [А.А. Курасова «Уральские организации политических партий России накануне и в период революции 1905-1907». Дисс. канд. ист. наук. Екатеринбург, 2000, с.63, 76, 85, 109].
Историк Р.Ш. Ганелин, не во всём отошедший от еврейско-советских лживых традиций пропаганды, всё-таки, им вопреки, ставит интеллигенцию и студентов, а не рабочих и крестьян, на первое место в массовом революционном движении [А.Е. Иванов «Студенческая корпорация в России конца XIX – начала XX века» М.: Новый хронограф, 2004, с.10].
Так было не только в России. Карл Каутский называл «руководящим классом в революционных движениях Западной Европы» «мелкое мещанство» как «наиболее интеллигентный класс» [«Отклики» СПб.: Я. Левенштейн, 1907, Сб.2, с.13].
В 1913 г. осведомлённые лица говорили про Китай, что и там «за республику стоит лишь молодёжь» [С.Л. Кузьмин «История барона Унгерна» М.: КМК, 2011, с.394].
Будущий антифашист, немецкий писатель Томас Манн в 1914-1918 гг. утверждал, видя массовую роль евреев не только в верхах революционных партий (Бауэр, Адлер, Люксембург), но главным образом в низах: «воплощается демократия, делающая из добродетели профессию: убивать министров или руководить забастовками она предоставляет менее одарённым людям, тем, кому нечего терять, бедным, бесталанным фанатикам, отчаянным и отчаявшимся еврейским юношам» [Т. Манн «Путь на Волшебную гору» М.: Вагриус, 2008, с.71].
Безверное и враждебное русским традициям «мировоззрение распространилось в крупных городах среди литераторов, народных агитаторов и студентов, которые «пошли в народ», вызвав тем самым ненависть к высшему обществу западного стиля. Результатом стал доктринальный большевизм» [О. Шпенглер «Политические произведения» М.: Канон +, 2009, с.9].
Французский роялист, академик Шарль Моррас утверждал, что в России «Партия Интеллигенции» после 1917 г. была уничтожена ею же развязанной революцией [А.М. Руткевич «Консерваторы ХХ века» М.: РУДН, 2006, с.40].
Станислав Зверев
|
