Перед тем как попрощаться с сыном, Семен Романович вручил ему пространное напутственное письмо, датированное 21 апреля 1801 года. Во время долгого плавания от берегов туманного Альбиона до Кронштадта Михаил, видимо, не раз перечитывал этот наказ отца.
Семен Романович предупреждал сына, что Россия совсем не похожа на Англию. В Англии существует свобода, основанная на конституции. Люди здесь зависят только от законов, которые едины для всех классов. Каждый человек обладает чувством собственного достоинства. В России же господствуют невежество и дурные привычки, следующие из этого невежества. Страна управляется не государем, а его фаворитами. Люди постоянно унижаются властью.
Отец просил сына быть осторожным в поведении и в разговорах. Предлагал не спешить со знакомствами. Напоминал, что честь есть высшее благо, и можно всем пожертвовать, лишь бы ее не потерять. Ни при каких обстоятельствах не следует пренебрегать службой. Надо стараться делать добро, как только появится возможность. Делать счастливыми и довольными всех, кто заслуживает это, подчеркивал Семен Романович, является невыразимым утешением.
Прежде чем выбрать род занятий Михаил должен посоветоваться со своим дядей. Ведь Александр Романович по праву является его вторым отцом. По приезде в Петербург сын должен побывать в Мурине и навестить Пелагею. (Пелагея была кормилицей Миши и Кати. А после того, как дети выросли, Семен Романович помог ей вернуться из Англии на родину.) А потом ему необходимо съездить в Москву и встретиться с теткой княгиней Е. Р. Дашковой. Из Москвы ему предстоит отправиться в Андреевское, где жил Александр Романович1.
Весьма вероятно, что Михаил взял с собой в дорогу и большую записную книжку. Она была подарена ему годом раньше и имела по обычаям того времени длинное название (перевод с английского): «Новая книжка для записи мыслей, улучшенная по сравнению с рекомендованной мистером Локком, вся должным образом разлинованная, с полным указателем основных предметов и пространным объяснением, как ею пользоваться, равно пригодная литератору и любознательному наблюдателю, путешественнику и предающемуся ученым занятиям, и представляющая собою полезного и приятного спутника в дороге и собеседника в кабинете»2.
В книжку Михаил переписал понравившиеся ему стихи русских и французских авторов, а также пословицы и изречения на французском и итальянском языках (некоторые записи, возможно, были сделаны сестрой Михаила Катей). В его книжке были стихотворения Сумарокова, Ломоносова, Державина, Княжнина, Хераскова, Карамзина и других. Из французских авторов — Вольтер, Расин, Руссо.
Эта ценнейшая реликвия чудом сохранилась. Вскоре после революционных событий 1917 года книжку нашли в Петрограде в куче мусора во дворе дома № 20 на Моховой улице, где жили последние Воронцовы-Дашковы. В 1933 году она была передана в Институт русской литературы Академии наук (Пушкинский Дом). В настоящее время она хранится в Литературном музее Пушкинского Дома.
После отъезда сына в Россию Семен Романович получил письмо от своего старого друга и сослуживца в армии П. А. Румянцева-Задунайского Петра Васильевича Завадовского. Тот занимал высокий пост — был членом Непременного совета,[2] а с учреждением в 1802 году министерств стал первым министром народного просвещения.
В начале своего царствования Александр I лелеял большие планы преобразований в стране. П. В. Завадовский знал, что Семен Романович относился весьма критически к положению в русской армии. А потому предложил ему изложить свои взгляды в записке императору. Семен Романович, ценя, по его словам, драгоценные минуты государя, адресовал свою записку Петру Васильевичу.
Мысли Семена Романовича о состоянии русской армии и о мерах, которые необходимо предпринять для повышения ее боеспособности и для экономии средств, расходуемых на армию, родились, конечно, не во время работы над запиской, а раньше. Несомненно также и то, что он делился с сыном своими думами и все, о чем говорилось в записке, не раз с ним обсуждал.
Со времени кончины Петра Великого, пишет Семен Романович в «Записке», учрежденное им современное российское войско беспрестанно изменялось. И изменялось не в лучшую сторону. За образец для изменений бралась, как правило, прусская армия. Петр I тоже не отказывался следовать европейским образцам, но он брал на Западе только то, что полезно. В прусской армии, замечает Семен Романович, служат в основном наемники, а поэтому там больше заботятся о сбережении денег, а не о сбережении людей. А Петр I подал пример заботы о солдатах, об их здоровье. Он одел солдат в шинели и обул в сапоги. Полезным было нововведение Г. А. Потемкина, который утвердил в армии одежду, приспособленную к нашему климату и удобную в ношении. Но при Потемкине же, отмечает Семен Романович, полковникам была дана неограниченная власть в подчиненных им полкам. А это привело к злоупотреблениям, к самоуправству командиров по отношению к нижним чинам.
Особенно много вредных нововведений в армии было при Павле I. В ответ на это могли сказать, что именно при Павле I А. В. Суворов одержал ряд побед в Итальянском и Швейцарском походах. Но, замечает Семен Романович, «великий человек этот не применял к делу ни одного из нововведений покойного Императора». И далее: «Подвиги Суворова служат, напротив, подтверждением тому», что он говорит.
Семен Романович, думая о сбережении казенных денег, считал, что количество конницы в армии должно находиться в надлежащем соотношении с пехотой. Конница — дорогой вид войска. Содержание 1 тысячи конницы равно содержанию 6 тысяч пехоты. Еще дороже обходятся кирасиры. Кираса тяжела, а поэтому кирасиры должны быть рослыми, плотными и крепкими. И лошади для них требуются такие же сильные и рослые. Лучше иметь побольше карабинеров, драгун и гусар.
Семен Романович считал, что для подготовки хороших артиллеристов необходимо учредить особые школы, где бы изучались математика, физика и химия. Еще большую подготовку должны проходить те, кто станет служить в штабе. Они должны быть весьма образованными, сведущими в артиллерийской и инженерной частях, а также уметь снимать планы и географические карты, «чтобы карты выходили не вымышленные, а отличались наибольшею точностью».
По мнению Семена Романовича, следовало обратить особое внимание на госпитали и лазареты. Они управляются возмутительным образом, и из-за невежества хирургов в армии наблюдается ужасающая смертность.
Семен Романович подчеркивал, что «войско, где все офицеры — дворяне, конечно выше того войска, где офицеры — выскочки». Выскочками он называл детей торгашей, которые шли в армию для получения большого чина и ради выгоды. А дети дворян с малых лет слышат рассказы отцов о воинской доблести, о долге перед отечеством, о чести как важнейшем качестве воина. Без чести, отмечает он, «войско есть не более как людское стадо, обременяющее собою страну, позорящее ее и не способное ее защищать».
Многие офицеры, как и сам Семен Романович, тратили немало своих денег на нужды подчиненных им воинских частей. А поэтому в зимнее время офицерам необходимо предоставлять отпуск. Во время отпуска они могли бы заняться хозяйственными делами в имениях и поправить свое материальное положение.
В конце записки Семен Романович выразил пожелание, чтобы его соображения были сообщены лицам, занимающимся устройством русского войска. Он подчеркивает, что был бы счастлив, если хоть одно или два из его замечаний заслужили бы одобрение этих лиц3.
Мысли отца о русской армии Михаил запомнил на всю жизнь. Многие из перечисленных в записке предложений были осуществлены им во время командования полком, дивизией, корпусом, легли в основу его требований к подчиненным офицерам. Но это произойдет не скоро. А пока юноша вглядывался с палубы корабля в линию горизонта, с нетерпением ожидая встречи с друзьями отца в Кронштадте.
Семен Романович, отправляя сына на родину, не знал, что с началом царствования Александра I его брат распрощался с Андреевским. Новый император попросил Александра Романовича возвратиться в Петербург и принять участие в государственных делах. Михаил узнал об изменениях в судьбе дяди в Кронштадте. А поэтому, ступив на Английскую набережную, он сразу же направился на Малую Морскую, где Александр Романович жил в своем доме. И тут же оказался в его объятиях.
Дворня дяди, управители, повара, лакеи, жившие в доме комедианты и музыканты бросились навстречу юноше и были до крайности удивлены тем, что молодой граф приехал один и почти без багажа. А Александр Романович воспринял отсутствие слуги у Михаила как должное. Ведь он был тремя годами моложе, когда в далеком 1758 году отправился один через всю Европу, чтобы продолжить образование во Франции.
На всех, с кем встречался и знакомился Михаил в Петербурге, он производил самое приятное впечатление. В письмах к Семену Романовичу его друзья и знакомые отмечали воспитанность, благородство, доброту и не по летам скромность и рассудительность юноши. Многие поражались тому, как чисто и свободно говорит Михаил по-русски.
В письме П. В. Завадовского читаем: «Не полагал я никак пережить судороги России и начать счастливую эпоху утешением, увидев твоего премилого сына. Не могу изобразить того, с коликим чувством зрю в нем образ и душу твою: капля с каплей воды не больше имеют сходства, как он в твоей молодости. Чем больше познаю его, больше удостоверяюсь в том, что ты отец пресчастливейший. Брат твой весьма любуется им, и всяк, кто его видит, не обинуется сказать: вот образец воспитания! Кроме прочего, и то приятно в нем, что, вывезен будучи грудным младенцем из России, говорит и чисто, и свободно Русским языком, как бы вырос на Руси»4.
«Не нужно было иметь много проницательности, — пишет Семену Романовичу Ф. В. Ростопчин, — чтобы подметить в вашем сыне все добрые отцовские качества: это увидел бы и всякий посторонний человек. Более всего поразила меня в нем нравственная чистота, спокойствие, ровность в расположении духа и основательность суждения. Боюсь только адского общества Петербургской молодежи. Вы, с вашим отвращением от всего потрясающего общественный порядок, были бы поражены окончательно, если б увидели в Петербурге юношей, достойных быть приемными сыновьями Робеспьера или Дантона»5.
Графиня С. В. Панина также посчитала, что сношения Михаила с молодыми петербуржцами могут принести лишь вред. «Впрочем, — заключила она, — с этой стороны вам нечего бояться за вашего сына; у него, по-видимому, столько благоразумия, что он не собьется с указанного вами пути»6.
Семен Романович посоветовал сыну навестить в Петербурге его родную тетку по матери Марию Алексеевну, которая была замужем за А. Л. Нарышкиным. Михаил не ограничился кратким визитом к тетке и ее мужу. Вскоре он стал частым гостем в их доме, известным в Петербурге под названием «Новые Афины».
Александр Львович Нарышкин был настоящим русским барином. В то время он занимал должность директора Императорских театров. Любил хорошо поесть и угостить своих многочисленных гостей. Отличался остроумием и находчивостью в словесных баталиях и с удовольствием приглашал к себе таких же острословов. А Мария Алексеевна, по отзывам гостей, искусно лепила бюсты и барельефы. Артисты, художники, музыканты, литераторы чувствовали себя у Нарышкиных как дома. На даче Нарышкиных часто устраивались балы, давались спектакли. В солнечную погоду вестовая пушка, стоявшая перед домом, сама собой стреляла (с помощью лучей солнца), возвещая о наступлении полдня.
Семен Романович не был в восторге от того, что Михаил зачастил к Нарышкиным. «Вы имеете прекрасный характер, вы чувствительны к дружбе, — писал он сыну. — Ваша тетя свидетельствует об этом. Вы часто проводите вечера у нее, не замечая, каким караван-сараем является ее дом. Это Ноев ковчег: здесь встречаются люди с самым разным воспитанием»7. Но Михаил продолжал бывать у своих хлебосольных родственников.
Семен Романович и Александр Романович решили не вмешиваться в выбор Михаилом рода занятий. Но если он выберет что-то, то, говорили они, должен следовать поговорке — «не давши слова — крепись, а давши слово — держись». Вскоре отец узнал, что сын намерен стать военным.
Михаил написал отцу, что хочет вступить во французскую армию, чтобы поскорее принять участие в военных действиях. Семен Романович решительно воспротивился этому намерению сына. Он объяснил, что Россия легко может стать противницей Франции, и тогда он, русский волонтер, окажется во французской тюрьме. Лучше уж вступить в португальскую армию или отправиться воевать в Грузию. «В Грузии вы тоже увидите войну, так как в этой стране никогда не бывает спокойно». Кроме того, в Грузии можно будет познакомиться с войной в горах, а это редкость, и познакомиться заодно с южной частью России8.
В доме Нарышкиных Михаил сблизился с молодыми офицерами лейб-гвардии Преображенского полка, членами любительского литературного кружка. Многие из них и сами сочиняли. А поручик полка Сергей Никифорович Марин имел широкую известность как поэт-сатирик, автор лирических стихотворений и эпиграмм. Знакомство Михаила с Мариным и с его приятелем Дмитрием Васильевичем Арсеньевым очень скоро переросло в дружбу.
С. Н. Марин и Д. В. Арсеньев и другие поручики и штабс-капитаны Преображенского полка были старше Михаила Воронцова на пять-шесть лет, но они приняли его в свою компанию как равного. Более того, спустя некоторое время он стал душой литературного кружка офицеров. И это не случайно. Если, по словам Ростопчина, Михаил о многих вещах судил лучше своего батюшки, то тем более превосходил в знаниях товарищей по полку.
Дружба с Арсеньевым и Мариным повлияла на выбор Михаила — он решил стать офицером Преображенского полка, в который был записан еще в раннем детстве. Михаил продолжал носить звание камергера, а по существовавшему в то время правилу камергер, переходя на военную службу, получал чин генерал-майора. Но было бы смешно, если бы он, ни дня не служивший в полку, стал бы командовать своими товарищами — поручиками и штабс-капитанами, имевшими немалый срок службы. А поэтому он решил пренебречь своим правом на генеральское звание и проситься в полк поручиком. И 2 октября 1801 года в списке офицеров лейб-гвардии Преображенского полка появилось имя поручика графа Михаила Воронцова.
Его решение отказаться от генеральского звания получило широкую огласку. А когда вскоре два молодых камергера (одним из них был двоюродный брат Михаила Лев Нарышкин) попытались получить звание генерал-майора, то им привели в пример Воронцова и отказали в их притязании. Несколько лет спустя это правило было отменено.
Александр Романович одобрил отказ племянника от генеральского звания. Он заявил, что тот еще молод и успеет получить чины заслуженно, участвуя в сражениях.
В мае 1802 года Александр Романович и Михаил встречали дорогих гостей из Англии — Семена Романовича и Катю. Это был последний их приезд на родину. Радость общения с горячо любимым братом и восхищение сыном в ладно сидящем на нем гвардейском мундире не могли скрасить разочарования Семена Романовича в столичном обществе, нравственном падении многих представителей высшего света. По его мнению, ничтожные характеры нового поколения не обещали императору энергичных и даровитых сподвижников.
А вот приемом при дворе Семен Романович остался доволен. С ним любили беседовать и вдовствующая императрица Мария Федоровна, и супруга Александра Павловича Елизавета Алексеевна. Чуть ли не каждый день то одна, то другая императрицы желали видеть его с дочерью у себя на обеде. В довершение Семену Романовичу был пожалован портрет государя для ношения на груди.
Семен Романович и Катя покинули Петербург в конце августа. А вскоре, 8 сентября 1802 года, существовавшие с петровских времен Коллегии по указу Александра I были преобразованы в министерства. В именном указе говорилось: Коллегии иностранных дел быть под управлением Государственного канцлера, действительного тайного советника 1-го класса графа Воронцова и носить звание министра9.
Семен Романович был доволен, когда узнал, что, как посол, оказался в подчинении у любимого и уважаемого им брата. К сожалению, из-за болезни Александра Романовича и в связи с его скорой кончиной совместная работа братьев оказалась непродолжительной.
В.А. Удовик |
