В Карабаново они вернулись из Казахстана, где бросили все – квартиру, работу, друзей. А здесь не было ни жилья, ни работы. Карабановский хлопчатобумажный комбинат, на котором они когда-то начинали свою трудовую жизнь, лопнул, как мыльный пузырь, будто и не было никогда знаменитого на весь мир Барановского ситца...

…Пакетики уложены в коробку из-под обуви. Коробка поставлена на табуретку. Табуретка вынесена на площадь возле центрального магазина. С нее и началась торговая одиссея Ключниковых, никогда ранее торговлей не занимавшихся, опасавшихся ее, с легким пренебрежением к продавцам относившихся. Тем не менее она отняла у них более двадцати лет жизни. Семена, носки, трикотаж из Белоруссии, продукты, промтовары, одежда... Из атрибутов – коробка из-под обуви, раскладушка, веревка между двумя березами, магазин, наконец. Судьба тащила их по торговой стезе, как своих пленников на веревке по булыжной мостовой.

– Валя, что хочешь делай, я не пойду – стыдно!

Это был не бунт, Андрей никогда не шел против жены. Обычно он послушно торговал семенами, носками, трикотажем в центре Александрова. Правда, при виде знакомых отбегал в сторонку или прятался за деревьями, делая вид, что никакого отношения к этой коробке с семенами или раскладушке с разложенными на ней тряпками не имеет. Но когда было решено перенести точку из райцентра в Карабаново, ближе к дому, заволновался.

– Не пойду, меня же здесь все знают!

Валентина, вздохнув, собиралась и шла сама. Ее тоже знали. И ей тоже было стыдно. Но судьба, казалось, не оставила им другого выбора.

И настало время, когда в кошельке у Ключниковых осталось 54 рубля. На всю семью – двоих детей и старенькую Валину маму. На эти деньги и были куплены на московском оптовом рынке те семена.

Да, судьба тащила их по торговой стезе, как своих пленников, не предполагая даже, что эта неровная, скользкая, ухабистая дорога выведет их на магистраль, на которой были уже иные правила, иные скорости, иные принципы, а главное, иные горизонты.

Андрей всегда писал стихи.

Валентина всегда занималась рукоделием.

– Я чувствовала, что такого ритма, который задавала торговля, долго не выдержу, – признавалась Валя. – Нужен был какой-то свет, какой-то выход. И я его нашла. В творчестве. Стала покупать книги по рукоделию.

Вскоре она уже владела художественной резьбой по овощам и фруктам и искусством бумагокручения – квилингом, которому ее обучил мастер из Таиланда. Макраме освоила еще в Казахстане, а уже в Москве при Институте графики в 2004 году закончила курсы по флористике – созданию букетов, композиций, панно, коллажей из различных природных материалов, там же освоила вязание по интерьеру.

А началось все с пасхального яйца, которое Валентина задумала сделать на конкурс, ежегодно проводимый в канун Пасхи в Сергиевом посаде. Или нет, раньше. С выставки картин в Александровской слободе.

Картины были вышиты шелком и ошеломляли зрителя тем, что казались живыми. А еще тем, что вышиты они были инвалидами-спинальниками. Валентина взяла тогда визитку, оставленную на выставке одной из мастериц. Да и забыла о ней года на два. Вспомнила, когда захотела заказать детям по картине как свадебный подарок. Приехала по указанному в визитке адресу. И поведали ей печальную историю.

Их было 15 человек – инвалидов, которых учил вышивать шелком 90-летний японец. Большинство по окончании учебы пошли работать себе на карман. Лишь четверо остались верны творчеству. Работали артелью. И когда у одной из четверых случилось несчастье, они отдали ей все свои сбережения. Но именно в это самое время из Японии прислали настоящие шелковые нитки. Посылка была оставлена на таможне. Ее следовало выкупить. А денег не было. И каждый день пеня делала нитки дороже.

Узнав об этом, Валентина примчалась домой, сгребла весь свой, как они с Андреем говорили, неприкосновенный запас – 60 тысяч рублей, которые заработали, торгуя в Москве в пасхальные дни бумажными цветами, и отдала мастерам.

С тех пор она и стала приобретать картины. В первую очередь, местных художников.

Кроме картин у нее сейчас целая коллекция ситцев.

Поначалу она и не думала их коллекционировать. Просто скупала ткань. Для декоративных фартуков. Фартуки были из ситца. Знакомая заболела раком. И Ключниковы надумали шить эти фартуки для нее. Чтобы она продавала их в Сергиевом Посаде и тем зарабатывала на лекарство. Так вот, Валя покупала ситец. С рук. У бывших текстильщиц. И в тех кусках, которые ей продавали, была старинная ткань.

– Прихожу в магазин и начинаю эту ткань перекладывать, сортировать. Идут мимо люди и – раз! – как заколдованные останавливаются. Собирается толпа. Меня не видят. И вдруг начинают вспоминать, как работали. И я понимаю, что это для них такое сокровище, которое у них вырвали с сердцем! Отобрали. Отняли. Их к ситцу тянет как магнитом. Вот, думаю, уйдут эти люди, и вместе с ними уйдет навсегда все, что связано с их мастерством…

Тогда и возникла первая мысль о музее.

Потом было яйцо. Валентина услышала про конкурс пасхальных яиц в Троице-Сергиевой лавре. И захотелось к следующей выставке сделать что-то необычное. Например, методом квилинга перенести на заготовку яйца рисунок с Барановской ткани.

Через это яйцо Ключниковы и влились в ситцевый поток, в историю города и комбината, в краеведенье. Нашли одного из немногих оставшихся в Карабанове художников по тканям – Николая Михайловича Забиронина. Чтобы его расположить, Валентина организовала выставку тканей и платков, на которых был его рисунок. Объяснила, чего хочет. Попросила: «Наложите мне только кальку на заготовку для яйца, а я выложу ее полосками бумаги». «Это невозможно». «Вы только нарисуйте». Он унес заготовку, а принес… расписанное яйцо. Это был знаменитый на весь мир Барановский «Смородиновый лист».

– Валентина Михайловна, это теперь ваше. Вы не представляете, как трудно было его расписать.

– Нет, Николай Михайлович, это ваше.

Они подружились. Забиронин рассказывал о тканях, художниках, истории комбината. Вдохновленный Ключниковой, пишет книгу «По следам моей памяти». Спустя время Валентина и Андрей ее издали.

Говорит: «Я думал, что все, моя творческая жизнь окончилась вместе с комбинатом. Вы меня разбудили».

А Валентина идет дальше. Через кабинет главы города – в закрытый и забытый всеми музей комбината. Коробку с уникальными образцами чудом обнаружили в… кочегарке. Кочегар сказал: «Забирайте, иначе пропадет».

«Господи, – думала Валентина, глядя на ситцы, – и это культурное, мировое наследие свалено в кучи, засыпано штукатуркой! Нет, оно не должно уйти».

Все было перебрано, упаковано и перенесено в подвалы Дома культуры. Выпустили книгу о платках. Провели презентацию о комбинате, назвав ее «Надежда на возрождение». Организовали выставки костюмов, платков, образцов ткани, которую вырабатывали на комбинате. Провели субботник и убрали от мусора центр города. И хотя то пасхальное яйцо так и не было сделано, оно разбудило многих. Художники, поэты, учителя, рабочие объединились с одной целью – создать в городе музей!

Но произошло то, что часто происходит с творческими или слишком самостоятельными людьми в российской провинции – люди во властных кабинетах стали тормозить, сводить на нет все их начинания.

Валентине казалось, что надо еще немного подождать, объяснить что-то кому-то, и все образуется. Но время шло. В подвал Дома культуры, куда были убраны образцы ситцев, найденные ими на комбинате, перестали их пускать. Потом отказались принимать их и во властных кабинетах.

Я спрашивал, почему бы не избрать совет по управлению этим ситцевым наследием? Не поставить работу чиновников под общественный контроль?

– Какое там! – охлаждал мой пыл Забиронин. – Все апатичные. Каждый занимается своим делом. Многих ещё придётся будить…

– Мне кажется, нас просто хотят отодвинуть, – говорил тогда Андрей. – Мы уже все сделали, а теперь можно забрать и представить, как дело рук самих чиновников.

– О, это знакомо, – соглашался и Николай Михайлович.

– Ой, не пугайте меня, - ужасалась Валентина Ключникова. – Мы подняли целый исторический пласт. Не говорю уже, сколько средств потрачено. Дело даже не в деньгах. Для всех нас открылись новые горизонты.

Потом, погоревав, добавляет:

– В конце концов, это был мой урок творчества.

Однажды она проснулась. Это случилось после поездки в Переславль-Залесский.

– Иду на работу и вдруг остановилась. Чего, спрашивается? Птицы поют. Так они всегда поют. Но я до этого их не слышала. Навстречу идёт женщина. Смотрит на меня и не видит. Я её тоже до сих пор не видела. А сейчас увидела. И увидела, что в глазах у неё пустота. Думаю, а как же она идёт, если ничего не видит? И тут поняла. Мы тем темпом, которым живём, зомбированы. Я будто проснулась. Вернее, меня разбудили. И разбудили для чего-то… Потом стала замечать это в детях, с которыми занималась в Доме творчества. Я до них достучаться не могу. Объясняю, а у них в глазах нет ничего. Они как слепые. И когда я вижу, что они открываются, пускают к себе, что я их разбудила – вот в этом моя победа.

…С нашей первой встречи прошло пять лет. Художник Забиронин за это время написал еще одну книгу. Но так как с торговлей Ключниковы давно покончили – разом и навсегда, – то денег на ее издательство, увы, нет. Решили выпустить ее пока в рукописном варианте. Мечта о музее разбилась и уже вряд ли склеится. Андрей устроился на работу в другом городе. Валентина по-прежнему занимается с детьми в городском Доме творчества.

Разбудить власти предержащие у нее так и не получилось.

Ау, чиновники, очнитесь!

Александр Калинин