К назначенному для отъезда дню все участвующие в поездке Цесаревича и Его Брата Великого Князя Владимира Александровича по России должны были к вечеру собраться в Петергофе. К участию был приглашен и я, и на меня возложена была обязанность вести подробный дневник путешествия для Государя. Приглашены были прежние спутники покойного Цесаревича: К. П. Победоносцев, профессор политической экономии Бабст и художник Боголюбов... Затем был граф Борис Алексеевич Перовский. Затем адъютанты Цесаревича, князь Барятинский и Козлов, перешедшие к нему от покойного Брата, состоявший при Великом Князе Оом и доктор Гирш. Во дворце был отслужен напутственный молебен и затем мы собрались на поезд, где разместились по своим местам. Маршрут был следующий: Тверь, Рыбинск, Ярославль, Кострома, Нижний и Казань и обратно в Петербург через Москву.

Так как на все путешествие назначено было без малого две недели, то, само собою разумеется, пребывание в каждом городке было кратковременное.

Интерес этой поездки заключался только в том факте, что это была первая поездка молодого Цесаревича по России, и первое, так сказать, свидание с Ним России. В то же время путешествие это, недавно после 4 апреля, получило красноречивый характер сбирания для Государя Его Сыном проявлений народной радости и народной любви.

Действительно, эти проявления народной любви с минуты, как мы попали на Волгу, представляли собою грандиозную картину безбрежного моря русского люда, отовсюду собиравшегося поклониться Царским Сыновьям. Первая остановка была в Твери. В ней мы пробыли день. Симпатичные впечатления Цесаревич вынес от губернатора князя Багратиона и от губернского предводителя дворянства князя Бориса Васильевича Мещерского. Первый был умный, тонкий и хороший человек; второй был умный, хороший и с открытою и прямою русскою душою человек. Тут же Великие Князья познакомились с милым старичком поэтом Ф. Н. Глинкой и с ветераном-декабристом Муравьевым-Апостолом, в мирном уединении Твери доживавшим свой долгий век. Из Твери мы поехали в Рыбинск, где пробыли тоже день и где знакомились со знаменитым канатным заводом Журавлева. Тут же купечество угостило Цесаревича обедом на славу. Плавая по Волге, мы останавливались и в маленьких городах, выходили на берег, чтобы войти в церковь. Так сделали и в Угличе, но не без некоторого опасения. Мы постигли, что значит огромная толпа народа... Когда Цесаревич поднялся по лестнице на берег, он вдруг очутился буквально в море десятков тысяч народа; все это восторженно зашевелилось и заревело... Цесаревич сел в коляску, чтобы ехать в собор; но не тут-то было: лошади, испуганные толпою, стали подниматься на дыбы. Цесаревичу пришлось выйти и идти пешком; двое полицейских с неимоверным трудом прокладывали тропинку, и кое-как удалось добраться до церкви, а народу все прибывало... Толпы начали пытаться пробираться в собор: железные решетки ломались под напором народных масс.

Ввиду этого протоирей собора посоветовал Цесаревичу не идти на пароход обратным путем, ввиду страшных размеров толпы, опасаясь совершенно основательно скопления народа на самом берегу, над оврагом, не столько для Великих Князей, сколько для толпы людей, которая могла при этом напоре сорваться в обрыв.

Вместо прежнего пути протоиерей предложил таинственный ход подземельем прямо из церкви на Волгу, и при свете фонарей мы отправились обратно на пристань, куда прибыли благополучно, лишившись возможности, вследствие слишком большой толпы, осмотреть исторические примечательности Углича.

До самой последней минуты Своего путешествия Цесаревич был весел и в духе, и раз двадцать, по крайней мере, в течение Своей поездки высказывал ту мысль, что ничто так не полезно, как ездить по России и разговаривать с живыми людьми. Очень просто и наглядно Он высказал дважды эту мысль в таких словах: вот земство, например, — говорил Великий Князь, — Я откровенно должен сказать, что слышал о нем в Петербурге, но имел самое смутное о нем представление, а понял Я его суть только теперь, из разговоров на месте с местными людьми. Отчасти под впечатлением невообразимой давки толпы, даже в губернских городах, Цесаревичу приходилось не раз высказывать удивление, как мала везде полицейская сила. На это ярославский губернатор, умный адмирал Унковской, очень верно ответил Великому Князю, что полиция в России имеет назначение чисто символическое: она ничего не охраняет, потому что не может ничего охранять, а она существует лишь для свидетельствования о силе русского Бога над Россией и над каждым ее уголком... Как сила, полиция есть только насмешка над силою, это такая же полиция, как та, которая фигурирует в иных пьесах в театрах... но, в то же время, чем же держится благоустройство в России, чем охраняются права жизни, собственности, как не силою русского Бога! <...>

От сентября до конца октября двор был всецело завоеван светлым событием, прибытием в Царское Село и пребыванием в нем Невесты Цесаревича, Принцессы Дагмары, по миропомазании нареченной Великой Княжною Мариею Федоровною.

После миропомазания, 28 октября, в церкви Зимнего дворца состоялось венчание Цесаревича, вслед за которым был обычный торжественный обед и куртаг, то есть кратковременный бал в мундирах.

После свадьбы я зашел к Цесаревичу, пребывавшему еще тогда в Своих комнатах Зимнего дворца, чтобы Его поздравить.

— Да,— сказал Он,— вы можете Меня поздравить, я у пристани.

Он был весел и счастлив и при этом, как всегда, невозмутимо спокоен. <...>