В мае 1918 г. Крым заняли войска кайзеровской Германии. Советская власть, которая установилась на полуострове в январе 1918 г., была ликвидирована. С приходом немцев в общественно-политической жизни Крыма установилось шаткое равновесие. Наряду с этим, период оккупации стал временем подведения горьких итогов. За месяцы большевистской власти экономике полуострова был нанесен серьезный урон. Стояла промышленность. Разорению подверглось множество крестьянских хозяйств. К лету 1918 г. в Крыму начались серьезные проблемы с зерном, так что его приходилось закупать на Украине.
Серьезный ущерб был нанесен дворянским имениям Южного берега. В ходе обстрелов Ялты, которые проводились большевиками накануне взятия города, пострадал дворец графа Мордвинова. Здание получило значительные повреждения. Масштабы разрушений отражает содержание сметы на ремонт, согласно которой восстановление дворца должно было обойтись в 234 тысячи 951 рубль и 57 коп. «по ценам, существующим в городе Ялте в сентябре месяце 1918 года...». Предполагалось провести камнетесные работы на фасаде здания, плиточные, столярные, слесарные, стекольные, штукатурные и другие работы, которые, скорее всего, не были совершены в полном объеме[1].
Пагубные последствия месяцев большевистской власти для частных имений, экономического положения уезда и города, отмечались и на заседании Ялтинского уездного земского собрания, сессия которого открылась 10 мая 1918 г.
«Все пережили кошмарные дни, дни сплошного ужаса, — говорил один из депутатов, - лица, захватившие власть в свои руки, делали все, чтобы разрушить земское хозяйство, отчасти им это удалось, и теперь перед собранием стоит большая и сложная задача наладить здоровую жизнь в уезде...»[2]
Но самыми страшными, без сомнения, были людские потери. По разным оценкам, общая цифра погибших в ходе террора и боевых действий составила от 1000[3] до 8000[4] человек.
Офицеры, оставшиеся в Ялте, обратились к оккупационным властям с просьбой поднять со дна моря близ городского мола тела убитых товарищей и предать их земле. Германцы дали согласие и определили день для погребения. Состоялась поминальная служба, на которой присутствовало множество горожан. После панихиды на воду были спущены огромные венки из живых цветов и пропета «Вечная память».
В июне 1918 г. по инициативе архиепископа Димитрия (Абашидзе) в Ялте, там, где были погребены люди, погибшие в ходе террора, предполагалось установить памятник-часовню для совершения заупокойных служб[5].
Приход оккупантов местное население встречало со смешанными чувствами. Видя своих недавних врагов, марширующих по улицам крымских городов, многие, подобно будущему главнокомандующему Русской армией, барону Петру Врангелю, ощущали «радость освобождения от унизительной власти хама и больное чувство обиды национальной гордости».
Признаем: наряду с оккупацией недавние противники в Великой войне принесли восстановление нормальной человеческой жизни, в чем-то подобной той, какую крымчане вели до революционных потрясений 1917 г.
«…под властью железной немецкой руки, – писал современник, князь Владимир Оболенский, – жизнь, взбудораженная революцией, начинала приходить в норму, население принялось за работу, стало платить налоги»[6].
Как и к другим территориям бывшей Российской империи, оккупированным в 1918 г. войсками кайзеровской Германии, к Крыму в полной мере применимо следующее высказывание британского премьер-министра Уинстона Черчилля:
«Достаточно угостить любое население дозой коммунизма, чтобы оно приветствовало любую форму цивилизованной власти, хотя бы и самую суровую. После прибытия германских «стальных шлемов» жизнь опять стала сносной. Надо было только подчиниться, жить спокойно и повиноваться: после этого все шло гладко и как следует. Население считало, что под железной пятой иностранных солдат живется лучше, чем при неустанных преследованиях, организуемых жрецами негодяев и фанатиков».[7]
Германское вторжение, несомненно, спасло жизнь членам Российской Императорского Дома, пребывавшим в имении «Дюльбер» в Мисхоре под охраной отряда матросов во главе с комиссаром Севастопольского Совета Филиппом Задорожным. Не получив приказа о решении судьбы узников, он фактически охранял их от радикально настроенных ялтинских большевиков. Некоторые из членов Дома Романовых видели в этом проявление некого благородства.
По воспоминаниям находившегося в числе узников князя Феликса Юсупова, «немецкий офицер приказал повесить Задорожного и охрану. И ушам моим не поверил, когда великие князья заступились за них и даже просили оставить матросов у них в Дюльвере (так у мемуариста. — Д.С.) и Ай-Тодоре еще на время. Немец офицер согласился, но сказал, что в таком случае умывает руки. По всему он решил, что от долгого плена их императорские высочества повредились в уме.
Несколько дней спустя узники и тюремщики распрощались. Расставались трогательно. Самые молодые плакали и целовали бывшим пленникам руки»[8].
Вскоре к Романовым прибыли представители немецкого командования, а затем и адъютант Вильгельма II, который сообщил им о предложении кайзера провозгласить императором России того из членов императорской семьи, кто согласится подтвердить Брест-Литовский договор. Но никто из Романовых на эту сделку не пошел.
При немцах Романовы стали совершенно свободными, расселились по южнобережным имениям, совершали выезды, кроме великого князя Николая Николаевича, который вел жизнь полного затворника, нигде не был и никого не принимал.
Не будем идеализировать немцев. По праву завоевателя они реквизировали стратегические ресурсы, материальные и культурные ценности. Вывозили все, что можно было вывезти, в том числе и имущество дворцов императорских фамилий. Так, 30 июня 1918 г. вахмистр Водрих, явившийся с группой солдат в имение «Ливадия», приказал вывезти мебель из парадного кабинета Николая II и некоторые вещи, составлявшие личную собственность императрицы Александры Федоровны. На протест заведующего дворцом Б.Рудзинского вахмистром было заявлено, что ему поручено забрать обстановку, которую он сочтет подходящей. Среди изъятого оказались диван, кресло, стулья, столы, комод, вазы, персидские ковры, картины, в том числе две кисти И.К.Айвазовского. С царской яхты «Алмаз» содрана вся обшивка, похищена мебель[9].Оккупанты не оставили без внимания даже бронзовые дверные ручки[10]. Из Алушты были вывезены запасы хлеба, табака, фруктов и вина[11].
Несмотря на издание ряда грозных приказов, в повседневную жизнь края германцы почти что не вмешивались: сил на полноценную военную диктатуру у них уже не было. Поэтому командование оккупационных войск согласилось на создание местных органов власти. Было сформировано Крымское краевое правительство, которое возглавил литовский татарин, участник русско-японской и Первой мировой войн, генерал-лейтенант, Сулейман (Матвей (Мацей) Сулькевич. До сведения населения были доведены основные принципы, которыми новообразованное краевое правительство обязывалось руководствоваться в своей деятельности. До восстановления нормальной жизни в регионе сохранялись все законодательные акты, которые действовали в России до Октябрьского переворота. При этом правительство оставляло за собой право «незамедлительного пересмотра и упорядочения законодательства бывшего Временного правительства» и издания новых законов. Государственным языком Крыма признавался русский, при этом допускалось ведение делопроизводства на татарском и немецком языках. Крым получал все основные атрибуты государственности. Утверждался государственный герб (за его основу взяли существовавший герб Таврической губернии), флаг – голубое полотнище с гербом в верхнем углу древка. Столицей государства объявлялся Симферополь[12].
Это не понравилось украинским «самостийникам», которые имели давние виды на Крым. И Центральная рада, и пришедшее ей на смену правительство гетмана Павла Скоропадского претендовали на полуостров и особенно на Черноморский флот. Между двумя государственными образованиями началась вначале дипломатическая, а потом и таможенная война.
Украинские власти запретили ввоз в Крым фабрично-заводских изделий и хлеба, вывоз с территории полуострова фруктов, табака и вина, прекратились почтовые и телеграфные сообщения. В результате закрытия границ Крым лишился украинского хлеба, а Украина – крымских фруктов. Как следствие, продовольственная ситуация в Крыму заметно ухудшилась. Цены на полуострове выросли в 2 раза.
Сулькевич не остался в долгу и запретил вывоз из Крыма соли, а 23 августа 1918 г. с целью недопущения перехода Севастополя под контроль Украины объявил его торговым, а не военным портом. В ответ на это Украина объявила крымские железные дороги своей собственностью и ограничила их использование для нужд Крыма[13].
Таким образом, летом 1918 года полуостров оказался в состоянии экономической изоляции. Торговлю второстепенными продуктами с ним вела лишь Османская империя. Тем не менее, несмотря на экстремальность ситуации, экономика полуострова сохраняла свою жизнеспособность.
На Южном берегу Крыма в описываемый период, тем не менее, сохранялась спокойная обстановка. Так продолжалось до ноября 1918 г., когда на смену германцам прибыли войска стран Антанты. Вместе с интервентами в Крыму появились части Добровольческой армии. Согласно советским источникам, 20 ноября 1918 г. в Ялте и Керчи высадилось около 5 тыс. добровольцев[14]. Очевидец конкретизирует: белые появились в Ялте 28 ноября:
«Наконец-то, - записал в этот день он в своем дневнике, - прибыли сегодня долгожданные Добровольцы. Я как раз обедал, и прозевал начало встречи. По дороге на мол, на Набережной, мне попался возвращающийся наш почетный караул, оркестр гимназистов Кусевицкого, а сзади них человек 20 казаков. Между тем, на молу, где стоял великан «Саратов», шла выгрузка. Тут были и Добровольцы, и казаки, и польские легионеры, все загорелые, крепкие люди, довольно потертые и грязные, одним словом, как всегда имеют вид возвращающиеся солдаты с фронта. Но народ все веселый, чисто военный. Тут же на борту виднелись их 3-х дюймовые пушки. Я не дождался конца разгрузки и к 4 часам пошел домой. В это время уже по всему городу шлялись новоприбывшие солдаты, с интересом рассматривая ялтинские магазины и щегольскую публику» [15].
30 ноября 1918 г. на ялтинском рейде появляются иностранные военные корабли.
Вечером, вспоминал очевидец, «весь город, верней, все главные кафе забиты ялтинской публикой и иностранными матросами и офицерами. Их угощают, как друзей и освободителей, так как уверены теперь, что скоро будет finish большевикам. Повсюду радость и веселье. Радость необыкновенная. <...> Но настроение такое только у так называемой буржуазии и интеллигенции, у рабочих же совсем не то, и идя вечером домой, мне пришлось слышать ропот негодования против притянутых «иностранных наемников».
Вечером состоялось в Городском Театре торжественное собрание Думы с публикой, в честь приезда гостей. Говорились, как полагается, речи членами Думы, которым отвечали капитаны английского и французского миноносцев. Затем пели марсельезу и «God save the King» и кричали «Ур-ра», а когда уже все стали разъезжаться, то облепили оба «союзнических» автомобиля и не хотели их пускать домой»[16].
15 ноября 1918 г. к работе приступило новое краевое правительство, которое возглавил феодосийский землевладелец, бывший член Государственного Совета и Государственной Думы, Соломон Крым.
Описывая жизнь региона при интервентах и белых, советские авторы в течение многих десятилетий, следовали идеологической конъюнктуре и говорили о «жесточайшем разгуле насилия», карательных экспедициях, грабежах, арестах, расстрелах трудящихся, происходивших «изо дня в день». На данный момент очевидно, что эта оценка нуждается в существенных коррективах.
Действительно, в годы Гражданской войны жители Крыма и других регионов страны, которые контролировались белыми, испытывали всевозможные трудности, преимущественно социально-бытового и экономического характера. Тяготы войны, экономические проблемы ложились непосильным грузом на промышленность края. Темпы производства стремительно падали. Предприятия закрывались одно за другим, росла безработица.
Так, если в декабре 1918 г. в Ялте действовало 9 небольших предприятий (3 завода минеральных вод и льда, 2 электростанции, конфетная, табачная, паркетная фабрики и мыловаренный завод), то к весне 1919 г. почти все они остановились. Повсеместно невероятно поднялись цены на продовольственные товары. Хлебный паек был установлен 1/8 фунта (50 г) в день на человека[17].
В денежном обращении царила полная неразбериха. В ходу были самые разнообразные денежные знаки: царские, «керенки», немецкие марки и т. д. Второе Крымское краевое правительство ввело в обязательное хождение купоны от разных государственных процентных бумаг, займов и серий государственного казначейства и другие суррогаты. Мелких разменных денег не было, и вместо них ходили 20-копеечные марки, среди которых больше половины было фальшивых.
«Затруднительность постоянно давать сдачи с «керенок», которых имеется более, чем достаточно,— сообщалось в ставку Деникина, - принудила некоторые крупные рестораны, кафе и большие магазины отпечатать собственные разменные чеки, что окончательно засорило крымский денежный рынок. Особенное распространение такие самодельные деньги имеют в Ялте, где они охотно принимаются всеми жителями до газетчиков и чистильщиков обуви включительно»[18].
Спекуляция достигла невероятных размеров. Спекулировали, кто чем мог и как мог: предметами продовольствия, одеждой, обувью и т. д. Можно было встретить спекулянтов домами, фруктовыми садами и земельными участками[19]. Противостоять этой напасти власти решительно не могли.
Недовольство населения, преимущественно в сельской местности, вызывали проводимые белыми реквизиции и принудительные мобилизации. Так, в Ялтинском и Алуштинском уездах татарское население на сходах выносило постановления на мобилизацию в армию не идти, в результате она завершилась с крайне скромными результатами[20].
Сложными были и взаимоотношения военных с рабочими.
В условиях слабости власти и доминировании военной администрации над гражданскими структурами и местным самоуправлением, отсутствии эффективного контроля над рядом армейских подразделений, со стороны последних часто имели место криминальные проявления: незаконное завладение личным имуществом граждан, насилие и бессудные расправы, которые происходили на почве озлобленности и мести. Разумеется, жертвами такого образа действий нередко становились случайные люди.
Но в данном случае речь следует вести не о репрессивной политике структур государства, а об уголовных преступлениях и нарушениях воинской дисциплины, совершаемых отдельными лицами. Эти эксцессы не поощрялись и по мере сил пресекались командованием и структурами власти.
Так, убийство известного всей России предпринимателя Юлия Гужона, совершенное офицерами Добровольческой армии в окрестностях Ялты 25 декабря 1918 г., вызвало общественный резонанс и обратило на себя внимание союзников по Антанте, поскольку убитый являлся французским подданным[21]. Было заведено уголовное дело и сформирована следственная комиссия во главе с сенатором и будущим министром юстиции правительства Юга России, Николаем Таганцевым. Виновные были установлены. Ими оказались чины формируемого в Крыму Сводно-гвардейского кавалерийского дивизиона под командованием полковника Василия Гершельмана. Офицеры-монархисты из этого отряда также проводили самочинные расправы на ялтинском молу[22]. По итогам расследования дело готовились передать в военно-полевой суд, но впоследствии командование приняло решение об отправке отряда Гершельмана на фронт в Северную Таврию, где он доблестно сражался, а сам полковник погиб[23].
Рассматривая организованные репрессии, необходимо отметить, что данные действия белых властей зачастую были закономерным ответом на террористическую деятельность партизан и подпольщиков, и далеко не всегда достигали той жестокости, которая была присуща сторонникам красных. Выражаясь современным юридическим языком, с точки зрения белых советские подпольщики и красные партизаны являлись банальными террористами и участниками бандформирований. Поэтому борьбу с ними следует классифицировать как меры антитеррора, направленные на восстановление логичного и основанного на праве государственного порядка.
Также отметим, что многие протестные выступления в период пребывания Крыма под властью антибольшевистских правительств во многом инспирировались советским подпольем, проводившим диверсии на военных объектах, практиковавшим индивидуальный террор, занимавшимся активной агитационной и пропагандистской работой среди населения.
«Эта недобросовестная и злонамеренная агитация, - сообщалось в январе 1919 г. Главнокомандующему генералу Антону Деникину, - уже привела к тому, что чины добровольческой армии в некоторых местах подверглись нападениям, попыткам срывать с них погоны, а в Ялте было открыто совершено в городском саду покушение на убийство юнкера, который тяжело ранен»[24].
Большевики пытались вести агитацию и среди интервентов. Так, 27 марта 1919 г. на английском миноносце, стоявшем на ялтинском рейде, были задержаны двое рабочих, распространявших листовки на английском языке[25].
Впрочем, в вопросе революционной активности масс Ялта заметно уступала другим городам полуострова. На протяжении всего периода Гражданской войны идеи большевизма по-прежнему не находили широкой поддержки у жителей Южного берега Крыма.
Как признавал один из подпольщиков, «мы, к нашему стыду, смогли охватить своим влиянием незначительное количество пролетариата, который находился в Ялте. Многие товарищи сочувствовали Советской власти и коммунистам. Это выражалось в том, что нам иногда давали квартиры, собирали по нашему заданию сведения, снабжали нас продовольствием и оказывали ряд других услуг, которые не были связаны с большим риском»[26].
Хоть это высказывание относится к более позднему времени, его в полной мере можно применить и к ситуации начала 1919 г.
Вновь обратимся к судьбе членов Дома Романовых. После ухода немцев и занятия полуострова войсками Добровольческой армии Деникин сформировал отряд под командованием полковника Федотьева, который взял на себя охрану членов императорского дома. Численность отряда доходила до 200 офицеров, не считая юнкеров и солдат[27]. Отряд исправно нес свои обязанности до отплытия Романовых за границу в апреле 1919 г.
В целом зима 1918–1919 гг. для жителей Южного берега Крыма выдалась довольно спокойной, но в марте над ними нависла тень новой угрозы. Военные неудачи белых на фронте, тяжелая обстановка в тылу, привели к тому, что в последние числа марта советские войска вышли к Перекопу и овладели им 4 апреля 1919 г.
Получив известие о прорыве перекопских позиций, 6 апреля 1919 г. правительство края объявило на территории полуострова военное положение, а на следующий день почти в полном составе перебралось из Симферополя в Севастополь. Среди имущих слоев населения началась страшная паника.
Вот как описывает эвакуацию из Ялты графиня Екатерина Клейнмихель — фрейлина вдовствующей императрицы Марии Федоровны:
«…Из Севастополя были посланы английские пассажирские и военные суда и миноносцы, и на другой день все собрались на молу в Ялте. Это была грустная картина, все эти беженцы, большинство из них больные и старые и все удрученные горем покинуть свою родину, сидящих на мешках и пледах (сундуков было запрещено брать) в ожидании нагрузки на пароходы. Нас сначала повезли в Севастополь, говоря, что там нам предоставят возможность, ехать ли на Кавказ или заграницу. Императрица исполнила до конца свое обещание и согласилась на отход Malborough, лишь, когда последний пароход с беженцами был нагружен. Вместо того, чтобы эскадра эскортировала судно на котором была Императрица, это Она, как Мать, прикрывала отлет своих детей. В Севастополе нам объявили, что на Кавказ ехать нельзя, и, перегрузив нас на другие суда, нас повезли в Константинополь и Принцевы острова на три дня и опять в Константинополь, где имели умиление видеть вдали Malborough и знать, что наша дорогая Царица с нами!»[28]
Точное количество покинувших Ялту в эти дни неизвестно. Современный исследователь истории Крыма в рассматриваемый период Михаил Владимирский приводит цифру около 20 тыс. человек[29].
Достоверных сведений о подробностях прихода красных в Ялту немного. В воскресенье 13 апреля 1919 г. Добровольческая армия покинула город. И в тот же день «в начале пятого часа» туда вошел первый конный отряд 4-го Заднепровского полка под командованием командира полка Николая Квотченко. На митинге, устроенному по этому поводу, командир, в частности, сказал, обращаясь к местным жителям: «Вы не должны предаваться чувству мести… Не надо крови. Вы должны показать мощь пролетариата в его организованности, планомерной, строительной и организационной работе…»
Было также зачитано воззвание, якобы подписанное начальником перекопской группы войск Иваном Котовым, с призывом не верить контрреволюционным слухам. Населению гарантировались «полная свобода, мир и порядок»[30].
До лета 1919 г. в Ялте на Южном берегу Крыма вновь установилась советская власть. Характеризуя период «второго крымского большевизма», князь Владимир Оболенский, отмечал:
«За все три месяца пребывания большевиков в Крыму было расстреляно лишь несколько человек в Ялте, и то уже перед самым уходом большевиков, в суете и панике» [31].
Это утверждение небесспорно. Хотя репрессивная практика коммунистов в Крыму в рассматриваемое время заметно уступала по массовости и жестокости террору зимы 1917-1918 гг., равно как и расстрелам 1920-1921 гг., ее нельзя назвать «бескровной» и «мягкой».
К моменту очередного взятия Крыма красные уже представляли собой организованную сплоченную силу, обладали огромным карательно-террористическим опытом (подкрепленным серьезной идейной основой), а также имели в своем распоряжении мощный аппарат подавления.
Тем не менее, хотя революционное насилие по-прежнему оставалось доминирующим принципом советской политики, репрессии большевиков на территории Крыма, осуществляемые в этот период, не были такими масштабными, как в 1918 г. Отчасти это было связано с тем, что советские органы власти в Крыму в 1919 г. в основном были созданы в период между уходом добровольцев и приходом частей Красной армии и состояли из местных большевиков. А крымские большевики не были заинтересованы в излишнем кровопролитии.
Вообще, весь период «второго крымского большевизма» на протяжении всего периода шла постоянная борьба между предельно жесткой линией военных и более мягкой - гражданских властей.
Назначаемые непосредственно красным командованием (и лично наркомвоенмором провозглашенной Крымской советской социалистической республики Павлом Дыбенко) военные коменданты действовали по своему усмотрению, без оглядки на ревкомы. Доходило до того, что некоторые военкомы сами распускали или собирали ревкомы (как это было, например, в Ялте). Также были отмечены случаи присвоения комендантами чужого имущества и денежных средств (включая и те, которые были уже реквизированы)[32].
Особенно много злоупотреблений на почве реквизиций было отмечено в Ялте: по распоряжению коменданта Левина, военные арестовывали турецкие суда с шелком и вином, изымали у крестьян повозки, на которых те привозили продукты в города[33].
Не был чужд поживиться за счет конфискованного и трофейного имущества и сам Дыбенко.
Недобрую память среди обывателей оставили о себе «Отряд особого назначения имени товарища Дыбенко» под командованием некоего Храпова, созданный при Особом отделе РВС Крымской армии, который в середине мая 1919 г. выезжал в Ялту[34].
Проводниками репрессий также выступали военные коменданты. По их инициативе проводились аресты, расстрелы и порки. Дошло до того, что 28 мая 1919 г. красное командование вежливо напомнило ялтинским товарищам, что им «никто не давал право, кого бы то ни было пороть и расстреливать», и что своими действиями они терроризируют население и восстанавливают его против советской власти[35].
В целом деятельность руководства КССР дублировала опыт «первого большевизма», осуществляя социальные преобразования в духе казарменного «военного коммунизма».
Обеспечение Красной армии всем необходимым провозглашалось приоритетной задачей. В связи с этим ни о какой созидательной работе, налаживании производства, повышении качества жизни не могло быть и речи. О чем, между прочим, открыто писала советская пресса.
«Нам некогда думать о мирном строительстве, — сообщала своим читателям 20 мая 1919 г. газета «Таврический коммунист». — Все силы сверхчеловечно напряжены для войны…»[36]
Население было вынуждено снова кормить многочисленные армейские подразделения, посылать продовольствие в центральные губернии. В села направлялись продотряды, занимавшиеся изъятием у местного населения «излишков» хлеба.
Имущие слои населения обкладывались денежной контрибуцией. Вначале ее общая сумма составляла 5 (по другим данным — 10[37]млн. рублей, затем ее увеличили до 12 млн.[38] Кроме того, «буржуазию» обязали выплачивать чрезвычайный налог; вводилась трудовая повинность.
Национализировались банки, кредитные учреждения, промышленные предприятия, железнодорожный и водный транспорт, флот, монастырские хозяйства, курорты. В сельской местности национализировались хозяйства зажиточных крестьян. Имущество эмигрантов подлежало конфискации. Взламывались банковские сейфы, вклады частных лиц переходили в доход государства.
Широкое распространение получила принудительная мобилизация «буржуазии», вне зависимости от состояния здоровья, пола и возраста, на проведение работ «для помощи фронту»: строительство земляных укреплений, рытье траншей и окопов. Для поддержания «трудовой дисциплины» при этом нередко применялись телесные наказания. С целью заполучить в свое распоряжение и в необходимом количестве рабочие руки, власти нередко устраивали облавы. Поэтому, чтобы попасть в число отбывающих трудовую повинность, достаточно было просто случайно оказаться в неподходящем месте и в неподходящее время.
Объективности ради нужно сказать, что власти КССР не забывали и о социальных проблемах, вопросах образования, науки и культуры, привлекали к сотрудничеству интеллигенцию. Например, известный писатель Викентий Вересаев был назначен руководителем комиссариата просвещения, а писатель и драматург Константин Тренев возглавил школьный отдел при комиссариате просвещения. В период «второго крымского большевизма» продолжал работать Таврический университет, открылись народные университеты в Ялте и Севастополе, шли занятия в школах, открывались ясли и детские сады.
Принимались меры к сохранению культурных и исторических памятников. Брались на учет и организовывалась тщательная охрана культурно-художественных ценностей, находившихся в Крыму. Обращалось особое внимание на охрану библиотек, находившихся в Ялте, Симеизе, Кореизе, библиотек, принадлежавших ранее князю Юсупову, графу Канкрину, Мальцеву и др. Дом Чехова в Ялте объявлялся национальным достоянием, на сохранение которого отпускались специальные средства. Сестра писателя Мария Павловна была назначена хранительницей дома, и ей была установлена пожизненная пенсия[39].
Период «второго большевизма» продлился всего 75 дней. 12 июня 1919 г. на полуострове высадился десант генерала Слащева, и к концу месяца красные были вынуждены оставить Крым. КССР прекратила свое существование.
Ялта и ее окрестности оказываются в глубоком тылу Белой армии, которая в период лета-осени 1919 г. достигла наивысших успехов. Восстанавливаются прежние органы государственной власти и местного самоуправления, городские думы и земства. Отменяются все декреты и распоряжения прежней власти. Возрождается дореволюционное административно-территориальное устройство. Отныне Крым – часть возрожденной Таврической губернии, в состав которой включены материковые (Бердянский, Мелитопольский и Днепровский) уезды.
Практически сразу разворачивается поиск лиц, служивших у большевиков. Их арестовывали и передали в ведение контрразведки и следственных комиссий. После завершения следствия дело направляли в военно-полевой суд, где судьбы обвиняемых решали несколько офицеров.
До ноября 1920 г. для местных сторонников «диктатуры пролетариата» наступают трудные времена. Конечно, активизируется подполье и партизанское движение. В Ялте подпольщикам удается подготовить побег политических заключенных, которые содержались в местной тюрьме. Свободу обрели около 30 человек, многие из которых впоследствии ушли в партизаны[40]. Однако вести подрывную деятельность в тылу белых было очень непросто.
В этот период многие советские функционеры понесли заслуженное наказание.
Характеризуя деятельность военно-полевых судов, следует опровергнуть один из мифов советской пропаганды, которая на протяжении многих десятилетий изображала этот орган чрезвычайной юстиции неким аналогом сталинских «троек», пренебрегавшим элементарными процессуальными нормами, и выносившим исключительно смертные приговоры.
Действительно, реалии Гражданской войны с ее взаимным ожесточением, политическая нестабильность, расстройство государственного аппарата на территориях, которые контролировали белые армии, способствовали многочисленным злоупотреблениям со стороны военной администрации. В то же время ошибочно утверждать, что репрессивные органы белых полностью пренебрегали законностью.
Несмотря на чрезвычайный характер, при рассмотрении дел совершались необходимые процессуальные действия: опрос свидетелей, изучение вещественных доказательств, определение степени вины подсудимых. Приговоры выносились на основании норм дореволюционного российского законодательства: Уголовного Уложения, Воинского устава о наказаниях, и были адекватны общественной опасности совершенных противоправных деяний. При этом смертная казнь не была единственной мерой наказания, применяемой военно-полевыми судами. Нередко подсудимых приговаривали к тюремному заключению либо освобождали.
Важно отметить, что, несмотря на жестокость, наказание чаще всего было соразмерно степени совершенных преступных деяний. То, что со стороны большевиков считалось «классовой борьбой» и «советским строительством», белыми властями характеризовалось как государственные и общеуголовные преступления.
Так, в ночь с 17 на 18 июля 1920 г. Ялтинским контрольным разведывательным пунктом задержаны члены коммунистической подпольной ячейки: 16-летний Яков Бронштейн по кличке «Красный», дочь местного мирового судьи 2 участка Наля Максимова и Ольга Череватенко, работавшая санитаркой в городской больнице. В тот же день контрразведкой арестованы пришедший на явку помощник начальника штаба партизанского отряда Максим Любич и еще 18 человек. В ходе расследования было установлено, что члены подполья с февраля 1920 г. печатали листовки и прокламации, вели большевистскую агитацию, организовали забастовку швейников, добывали оружие и готовили вооруженное восстание в городе. После завершения следствия 14 подпольщиков были преданы военно-полевому суду. В заседании, которое проходило 26 и 27 августа 1920 г., суд приговорил 7 обвиняемых (включая Бронштейна и Максимову) к смертной казни. Позже при утверждении приговора Максимовой заменили смертную казнь 15 годами каторги. Остальные осужденные 28 августа 1920 г. были казнены в балке Чукурлар[41].
Несмотря на экономические, социальные и прочие трудности, в период пребывания под властью белых в Крыму кипела общественная, литературная, театральная и духовная жизнь. Активно творил писатель-сатирик Аркадий Аверченко; снимал кинофильмы режиссер Александр Ханжонков; под руководством своего знаменитого ректора, профессора Владимира Вернадского, трудились ученые Таврического университета. В огромном количестве выходили газеты, журналы. Ставились спектакли. Организовывались публичные лекции, диспуты.
Одним из центров культурной жизни становится Ялта. С лета 1918 г. действовало религиозно-философское общество, в заседаниях которого принимали участие видные священники, мыслители и богословы. Одним из них был о. Сергий Булгаков. Его выступления пользовались особенной популярностью. Среди вопросов, которые поднимались в ходе заседаний общества, немало внимания уделялось духовной природе революции и большевизма, и их преодолению.
Знаковым событием в церковной жизни Белого Крыма стали проводившиеся осенью 1920 г. «дни покаяния». В течение трех суток - 12, 13 и 14 сентября 1920 г. ― в храмах и церквях Таврической епархии денно и нощно совершалось молитвенное поминовение «убиенных и в смуте погибших». Армию и народ призывали осознать свои грехи, пороки и заблуждения, принять постигшие страну несчастья и беды как результат забвения Бога, Его святых заповедей. В эти дни запрещались всякие развлечения и увеселительные мероприятия.
20 октября 1920 г. в Ялту доставлена чудотворная икона Курской Божьей Матери «Знамение». Ранее она находилась в Севастополе, куда была привезена из Сербии. После прибытия в город почитаемую в России чудотворную икону поместили в Александро-Невский собор[42].
Накануне занятия Крыма большевиками икона была вывезена за пределы России.
Исход Гражданской войны в регионе общеизвестен. В результате тяжелейших поражений осени и зимы 1919 г., в 1920 г. полуостров из тыла Добровольческой армии превратился в последний оплот Белой идеи на Юге России. Приняв от своего предшественника, генерала Антона Деникина, тяжелый крест власти, барон Петр Врангель решительно приступил к наведению порядка в войсках и организации тыла.
«Генерал Врангель – новая фигура исключительной энергии и качеств, человек, чересчур поздно занявший место среди белых вождей»[43], — так охарактеризовал Петра Николаевича британский премьер У. Черчилль.
Работая по 10-12 часов в сутки — с семи утра до полуночи, и требуя того же от подчиненных, Врангель, казалось, сумел осуществить невозможное. Под его началом деморализованная, утратившая боевой дух армия (переименованная из Добровольческой в Русскую) снова обрела дисциплину и боеспособность, а проведенные экономические реформы заложили бы в перспективе основу для будущего благополучия. По замыслу барона, полуостров должен был превратиться в цветущий оазис, к которому потянутся все остальные губернии.
К сожалению, этим надеждам не суждено было воплотиться в реальность.
Оставленная западными союзниками, Русская армия была обречена на поражение. Слишком уж были неравными силы: крохотный клочок суши, сохраняющий преемственность с традициями исторической России — против охваченной красным безумием всей остальной огромной территории бывшей империи.
29 октября 1920 г., после прорыва красными Перекопских позиций, Врангель отдает приказ об эвакуации. Тысячи военных и гражданских беженцев погрузились на пароходы, которые ушли на чужбину. Сегодня это событие известно как Русский Исход. Ежегодно в ноябрьские дни в городах Крыма проводятся акции памяти наших соотечественников, которые вынуждены были уйти на чужбину.
Одним из них был поэт Борис Поплавский. Ему принадлежит стихотворение «Уход из Ялты», в котором запечатлелись трагические картины расставания с Родиной:
Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.
Был на реку похож шоссейный путь.
Шумел плакат над мокрым павильоном.
Прохожий низко голову на грудь
Склонял в аллее, всё еще зеленой.
Там над высоким молом белый пар
Взлетал, клубясь, и падал в океане,
Где над скалой на башне черный шар
Предупреждал суда об урагане.
Над падалью, крича, носились галки,
Борясь с погодой, предвещали зиму.
Волна с разбега от прибрежной гальки
Влетала пылью в окна магазинов.
Все было заперто, скамейки пустовали,
Пронзительно газетчик возглашал.
На холоде высоко трубы врали,
И дальний выстрел горы оглашал.
Всё было сном. Рассвет недалеко.
Пей, милый друг, и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон
И будем вместе вторить, как попало.
Мы поняли, мы победили зло,
Мы все исполнили, что в холоде сверкало,
Мы все отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг, и разобьем бокалы.
России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг,
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.
Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Все выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.
Не тратить сил! Там глубоко во сне
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы, чтоб растаять.
И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про жалость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.
В последний раз священник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.
Борт парохода был суров, высок.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки...
Кто знал тогда... Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье...
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастье.
Последний корабль из Ялты ушел 15 ноября 1920 г. Из города было эвакуировано около 14 тыс. человек[44]. Всего из Крыма на 126 судах было вывезено 145 693 человека, не считая судовых команд, в том числе 50 тыс. военных и 6 тыс. раненых[45].
Корабли уходили. С берега им вслед смотрели люди. В самое ближайшее время многим из них предстояло погибнуть. В истории Южного берега Крыма открывалась новая трагическая страница – красный террор и голод начала 1920-х гг.
[1] Будзар М.М., Филатова Г.Г. Имения Ялты. XIX – начало XX веков. – Санкт-Петербург, 2014. - С.245
[2] Там же. - С.246-247
[3]Королев В.И. Черноморская трагедия (Черноморский флот в политическом водовороте 1917–1918 гг.). - Симферополь: Таврия, 1994. - С.23
[4] Бобков А.А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. Феодосия-Симферополь, 2008. – С.139
[5] Николай Доненко, протоиерей. Ялта – город веселья и смерти: Священномученики Димитрий Киранов и Тимофей Изотов, преподобномученик Антоний (Корж) и другие священнослужители Большой Ялты (1917-1950-е годы). – Симферополь: Н.Оріанда, 2014. – С.92
[6] Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. — Paris, YMCA-PRESS, 1988. – С.603
[7] Черчилль У. Мировой кризис. Автобиография. Речи. – М.: Издательство Эксмо, 2004. – С.159
[8] Цит. по.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. 2-е изд., испр. и доп. Симферополь: АнтиквА, 2008. – С.365
[9] Николай Доненко, протоиерей. Указ. соч. – С.98
[10]Макаров М. Ялта. Историко-краеведческий очерк. Изд. 2-е, перераб. и доп. – Симферополь, Крымиздат, 1956. – С.121
[11] Тарасюк Д. Алушта.Историко-краеведческий очерк. – Симферополь, Крымиздат, 1957. – С.52
[12]Пученков А.С. Украина и Крым в 1918-начале 1919 года. Очерки политической истории. – СПб.: Нестор-История, 2013.– С.147
[13]История Крыма с древнейших времен до наших дней - Симферополь: Атлас-компакт, 2007. – С.302
[14]Загородских Ф.С. Борьба с деникинщиной и интервенцией в Крыму. – Симферополь, Крымское государственное издательство, 1940. – С.8
[15] А.В. Дневник обывателя (26 июля 1918 г. – 4 апреля 1919 г.) // Архив русской революции, издаваемый Г.В. Гессеном.– Берлин, 1922. - Т.IV., издание третье. – С.261-262
[16] Там же. – С. 262
[17] Макаров М. Указ. соч. – С.123
[18] Загородских Ф.С. Указ. соч. – С.14
[19] Там же.
[20]Там же. – С.22
[21]Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. 2-е изд., испр. и доп. Симферополь: АнтиквА, 2008. – С.462
[22] Там же. – С.462-463
[23] Письмо Цветкова В.Ж. от 12 февраля 2009 // Архив автора
[24] Загородских Ф.С. Указ. соч. – С.10
[25]Хроника революционных событий в Крыму. 1917-1920 гг. – Симферополь, 1969. – С.123
[26] Ословский П.М. Ялтинские подпольщики // Революцией призванные. Сб. – Симферополь, Издательство «Таврия», 1977. - С.111
[27]Буранов Ю., Хрусталев В. Гибель императорского дома. 1917—1919 гг. — М.: Прогресс, 1992. – С.88
[28]Воспоминания графини Екатерины Петровны Клейнмихель // Клейнмихель В. В., Клейнмихель Е. П. В тени царской короны — Симферополь: Бизнес-Информ, 2009. – С.310
[29]Владимирский М.В. Красный Крым 1919 года. — М.: Издательство Олега Пахмутова, 2016. – С.31
[30] Там же. – С.33-34
[31] Оболенский В.А. Указ. соч. – С.650
[32] Бикова Т.Б. Організація Кримської соціалістичної радянської республіки у 1919 р. // Проблеми історії України: факти, судження, пошуки. К., 2005. Вип. 13. - С. 137–139
[33] Владимирский М.В. Указ. соч. – С.65
[34] Там же. – С.69
[35] Там же. – С.70
[36] Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Дорогами революции: Путеводитель. - Симферополь: Таврия, 1987. - С.67
[37] Бикова Т. «Червоний терор» в Криму (1917–1921 рр.) // Проблеми історії України: факти, судження, пошуки, №5. Київ: Інститут історії України НАН України, 2000. - С. 21; Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. Часть II. Крым в период Великой Октябрьской социалистической революции, иностранной интервенции и Гражданской войны (1917–1920 гг.). - Симферополь: Крымиздат, 1957. - С. 168
[38] Зарубин В.Г. Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.). - Харьков: Фолио, 2013. - С. 220
[39] Загородских Ф.С. Указ. соч. – С.85
[40] Надинский П.Н. Указ. соч. - С. 206
[41] Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Указ. соч. — С.169; Памятники воинской славы — Симферополь, 1967. — С.133−134
[42] Николай Доненко, протоиерей. Указ. соч. – С.116
[43] Черчилль У. Указ. соч. – С.315-316
[44] Карпов Н.Д. Трагедия Белого Юга. 1920 год. – М.: Вече, 2005. – С.349
[45] Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Составление, научная редакция, предисловие и комментарии д.и.н. С.В. Волкова – М.: ЗАО Центрполиграф,2003. – С.3 | 
