Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15516/
Британцы вели себя предательски относительно лидеров Белого Движения, сдерживая в 1918 г. наступление на Москву, которого добивался генерал Краснов, чью власть на Дону они также не желали признавать, как и помогать его Армии. Отвадив Деникина от военной помощи Краснову и не предоставив её Вологодскому, англичане обеспечили относительную сохранность большевизма. К такому выводу приходили крупнейшие Русские Белые политики относительно всей политики союзников, согласованной между собой и единообразной.
Министр продовольствия и снабжения, состоявший в правительстве Вологодского, написал в воспоминаниях: «кредиты не были получены в короткий срок, как это было обещано. Постепенно у меня возникло подозрение, что союзники не хотят нашей победы, хотя мы имели право требовать компенсаций». «Союзники просто хотели продолжения гражданской войны в России и поэтому прекращали финансирование в период нашего успешного наступления» [К.Н. Неклютин «От Самары до Сиэтла. Воспоминания министра Колчаковского Правительства» Самара, 2011, с.129].
Такие рассказы не единичны и от них нельзя просто отмахнуться, как от надуманного самооправдания проигравших. Такой вывод следует из полного обзора действий агентов Британии типа Престона.
В книге «Романовы и мистер Гиббс» у Ф. Уэлча проскальзывает следующее замечание об апреле 1918 г., хотя нельзя точно ручаться, использованы ли записи именно за это время, а не произвольно вставлены для хода повествования: «Британский консул в Екатеринбурге Томас Престон с беспокойством писал, что местное большевистское руководство являет собой группу неуправляемых молодых людей в кожаных куртках» [«Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова» М.: Патриаршее подворье храма-домового мц. Татины при МГУ, 2013, с.474-475].
Замечание это естественно наводит на мысль, что Престон стремился управлять большевиками. И не исключено, что достиг этого в отношении людей не молодого возраста.
Предназначенное для широкой публики донесение Ч. Эллиота в МИД от 3 марта 1919 г. о красном терроре в Перми, опубликованное в девятнадцатом же году на Дону, о зверском подавлении восстаний крестьян и рабочих, о массовых расстрелах, относится к более позднему времени. В составленном М.С. Бернштамом сборнике документов, как и в других публикациях, нет аналогичных документов от Престона за время до убийства Царской Семьи [«Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 – январь 1919» Париж, 1982, с.127-128].
Оставшиеся в безвестности, «наиболее наглядные сообщения об их жестокости были собраны Томасом Престоном». «Десятки ужасных событий, происходили в течение месяцев, когда большевики контролировали город и окрестности, в том числе многочисленные случаи убийств и изнасилований. Они брали сотни заложников» [M.J. Hughes «Inside the Enigma», 1997. P. 164-165].
Не столь сильно растиражированные заявления, по сравнению с донесением Эллиота, давал Престон на всяких застольях. 16 февраля 1919 г. в Екатеринбурге он приветствовал адмирала Колчака: «Английский консул м-р Престон указывает, что, если Западная Европа может ошибаться в своих суждениях о происходящем в России, то представители союзных держав, бывшие очевидцами русской революции, хорошо знают, что такое большевики, и потому искренно желают русскому народу успеха в борьбе с ними» [И.Ф. Плотников «Александр Васильевич Колчак: исследователь, адмирал, Верховный правитель России» М.: Центрполиграф, 2003, с.423].
Чего стоила дружественная болтовня представителей Британии, можно увидеть, сопоставив речь Престона с записью в дневнике масона М.С. Маргулиеса почти за то же время, 10 февраля 1919 г. (н. ст.). Сидней Рейли, «коммерческий» английский агент, «удивляется, что Деникин не получил снабжения», высланного из Египта с месяц назад, на армию в 100 тысяч. «10-15 тысяч англичан, что сейчас на Кавказе, отправляются на Дон, на помощь Краснову» [«Французы в Одессе. Из белых мемуаров» Л.: Красная газета, 1928, с.134].
Никакой помощи от англичан донской фронт Краснова не получил и потерпел крушение. В день, когда свергнутого атамана Краснова сменил А.П. Богаевский, 6 (19) февраля 1919 г. Ллойд Джордж заявил в парламенте, что «пора кончать с блокадой России» [«Вопросы истории», 1968, №12, с.78].
Когда-то готовый предать атамана Краснова в пользу Деникина и Антанты, А.П. Богаевский 22 марта 1920 г. написал в дневнике о требовании прекратить войну: «Какое предательство со стороны милых союзников! Неудивительно, что симпатии казачества больше склоняются к немцам. Они были честнее в своей политике» [«Источник», 1993, №2, с.34].
Что лишний раз доказывает правоту атамана Краснова в 1918 г.
Эпоха показного противостояния Британии с большевизмом оказалась весьма кратковременна и ограничилась незначительными локальными столкновениями.
То, что отношения Престона с советской властью нисколько не испортились, а, скорее, устраивали обе стороны, показывает назначение Престона консулом в Ленинград после окончания Гражданской войны. 19 февраля 1921 г. Король Георг V принимал Престона у себя. Консул «рассказал мне много интересного» (дневниковая запись Короля приводится Саммерсом и Мангольдом).
Проходит совсем немного времени:
«3 марта 1924 г. Томас Престон, официальный представитель Британии в Ленинграде, называемом так несколько недель спустя после смерти Ленина, писал леди Мириэль» Бьюкенен о бедствиях здешних британских подданных [«Europa Orientalis № 5. Pietroburgo capitale della cultura Russa» Salerno. 2004. Vol. I. P.141].
Два года спустя освещалась та же самая проблема с просьбой отправить любые пожертвования в пользу обездоленных британских подданных генеральному консулу в Ленинграде Т. Престону [«The Spectator». 1926. August 21. P.279].
Довольно странно, если бы Престон согласился вернуться туда, где ему раньше якобы грозили казнью. Обычно такие назначения получают люди, имеющие хорошие контакты с властями, способные наладить дипломатические отношения для защиты национальных интересов.
В биографических справках, составленных на основании мемуаров Престона «Перед занавесом», странным образом пропадает период пребывания в Ленинграде («Наставник», 2013, с.180).
Этот факт не обнаруживается и в советской литературе. В статье историка В.И. Шишкина за 2011 г. о крушении карьеры генерала Гришина волшебным образом пропущено консульство Престона в Ленинграде, хотя есть Екатеринбург, Ковно, Египет и ссылка на те же мемуары, как видно, безрезультатно просмотренные в поисках описания конфликта с Белым генералом в 1918 г.
В современном издании встречается одно из донесений Томаса Престона, британского консула в Ленинграде до 1927 г., когда произошёл разрыв с Советским Союзом: «Недавние аресты не применялись к одному какому-то классу или части населения. Буржуа, офицеры старого режима, домашняя прислуга, консьержи, члены коммунистической партии и даже сами агенты ОГПУ, все страдают одинаково… Производя массовые аресты, ОГПУ надеется, что среди множества заключенных найдётся тот, кто под тяжестью советского тюремного режима может быть вынужден дать информацию, которая приведет к обнаружению организаторов антисоветского заговора» [Olga Velikanova «Popular Perceptions of Soviet Politics in the 1920s: Disenchantment of the Dreamers» Basingstoke, Palgrave Macmillan. 2013. P.69].
В апреле 1940 г. Англия назначила вместо одного посла на всю Прибалтику отдельных посланников в 3-х странах. Престон стал чрезвычайным посланником в Литве.
В обзорной записке о внешней политике Литвы, составленной временным поверенным в делах СССР в Литве 3 июня 1940 г. говорится об осторожной политике англичан и французов относительно договора о взаимопомощи с Советским Союзом, влияния СССР в Литве и других вопросов: «отсутствие прямых демаршей и высказывания Престона о том, что англичане «понимают» позицию литпра [литовского правительства], в частности в польском вопросе, о чём нам говорили ответственные чиновники МИДа».
Здесь речь идёт о том, что в октябре 1939 г., во время передачи Советским Союзом Вильнюса, захваченного у Польши, Литве, британское правительство объявляло, что считает Вильнюс частью Польши. Но толку с англичан не было никакого, и литовский президент А. Сметона в феврале 1940 г. переориентировался на Германию. Английская позиция по территориям Польши смягчилась. 12 июня Т. Престон вручил Сметоне верительные грамоты и выразил намерение правительства Британии поддерживать хорошие отношения с Литвой [«Западный империализм и Прибалтика» Рига: ЛГУ, 1986, с.112-113].
Уже вскоре, 14 июня 1940 г. Литве предъявили ультиматум с требованием ввода дополнительных советских войск в страну и обязательным формированием просоветского правительства. Президент А. Сметона выступал против преступной агрессии СССР, но его предложение вступить в вооружённую борьбу правительство не приняло, считая безнадёжным. Сметона бежал в Германию и там спасся от советской расправы. А новый президент Ю. Палецкис, которому Сметона передал власть, вынужден был от неё отказаться в пользу советской кандидатуры, но после всё равно попал под арест и следующие 13 лет провёл в советской тюрьме.
Томас же Престон снова обошёлся без антисоветских демаршей и 21 июня 1940 г. нанёс официальный визит новому министру иностранных дел и исполняющему обязанности премьер-министра, угодному коммунистическому интернационалу [«Полпреды сообщают… Сборник документов об отношении СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 – август 1940» М.: Международные отношения, 1990, с.342-343, 414].
27 июня Престон представил тому же и.о. премьер-министра нового британского военного атташе К. Грира, сменившего Г.Ф. Бишопа.
Когда Престон переехал в Ковно, он вновь показал себя защитником обездоленных. «Из Литвы прибыло семейство Тильмансов. Происходя из русских немцев, они были там крупными промышленниками. За два часа до вторжения Советов как германский посланник д-р Цехлин, так и мой бывший шеф британский посланник г-н Томас Престон предупредили их и посоветовали бежать» (Дневник Марии Васильчиковой за 19 июня 1940 г.).
В 1940 г. в Ковно британский консул Томас Престон выдал 400 незаконных сертификатов, в дополнение к 800 легальным, для евреев, которые отправились в Палестину [Martin Gilbert «Holocaust Writing and Research Since 1945» Washington. United States Holocaust Memorial Museum. 2001. P. 20].
В консульстве Престона до марта 1940 г. работала Ирина Карсавина, дочь философа Л.П. Карсавина, которая не последовала совету Престона поменять советский паспорт на литовский. Как и Льва Карсавина, её позже арестовали при советской оккупации.
Существенно отметить встречающуюся информацию о русской жене Престона и его дочери по имени Татьяна. С этой стороны масса деталей как будто соответствует образу добряка, дающего приют даже животным. Н.Д. Толстой раз упоминает, что Престон проконсультировал его в работе над «Жертвами Ялты».
Подозрения окружают политическую деятельность Престона в 1918-1919, а не его личную жизнь, в каковой Адольф Хитлер тоже, например, очень любил животных, с удовольствием кормил белок, не терпел сцены охоты, весьма галантно обращался с дамами. Но его увлечение актрисой О. Чеховой не должно затмевать политику в отношении русских.
Однако, по мемуарам Престона, использованным в книге «Наставник» (2013) он женился в 1913 г. на Элле Генриетте фон Шикенданц – это самая что ни есть немецкая фамилия. Быть может, она имеет отношение к обвинениям Престона в германофильстве. Елена Раппапорт (2009) пишет иначе: Престон женился на русской в 1916 г. Второй раз?
В той же статье за 2011 г. сибирский историк В.И. Шишкин пишет, что женой Престона была немка Э.Г. фон Шикенданц, а источником сведений, будто Престон является чуть ли ни агентом Германии, был штабс-капитан А.А. Буров, офицер для поручений. 6 сентября 1918 г. Бурова арестовал генерал Иванов-Ринов, активный сторонник удаления Гришина, присвоивший его должности. В.И. Шишкин, полагая, будто единственным основанием для подозрений было происхождение жены, не учёл прежние контакты Престона с красными главарями Урала и не упомянул спорный момент с военнопленными.
Если брать местопребывание Престона в Екатеринбурге, ни одного спасённого лица и ни единого независимого подтверждения его ходатайств за Царскую Семью пока не обнаружено. П.М. Быков в 1921 г. писал: «Просьбы о свидании как с Николаем, а также и с другими представителями дома Романовых были довольно часты. Мотивировки были самые разнообразные: «повидаться, так как состоят в родстве», «услужить, что надо будет» и т.д. Являлись представители Красного Креста от разных дипломатических миссий. Однажды явился даже член генерального штаба сербских войск, Мичич, для получения личной информации от Николая о мировой войне» [«Архив русской революции» Берлин, 1926, Т.17, с.312].
Дальше Быков ещё пишет о сербском монархисте Мичиче, но ничего о желании Престона увидеться с Императором в заточении. Не видно и того, чтобы Престон задолбал Уралсовет нежелательными ходатайствами, как сделал Мичич. Рассказ Быкова полностью повторяет Ермаков.
По воспоминаниям Престона «Перед занавесом», активно вела себя сербская королевна Елена, добившаяся свидания с Белобородовым, а затем каждый день посещавшая британского консула с требованиями спасти Романовых.
Историк Генрих Иоффе в СССР ставил задачу во что бы то ни стало выявить максимальное множество планов спасения Императора для обоснования необходимости совершения Екатеринбургского злодеяния. Он собрал все мыслимые публикации, белые и красные, советские и зарубежные, от времён Гражданской войны до половины 1970-х. Не доставало одного: Иоффе не привёл ничего, способного подтвердить слова Престона о его заступничестве в Уральском Совете, и вообще ничего о шагах Британии на путях к спасению Царя.
Исследовательская активность на всех информационных полях привела к обнаружению воспоминаний Т. Наумовой в журнале «Уральский следопыт» за 1959 г.: «Мы знали, что как только вскроются реки, царская семья может убежать. Для этого, как потом стало известно, была приготовлена морская шхуна английского происхождения – «Святая Мария», команду её монархистам удалось подобрать целиком из приверженцев царя». Г.З. Иоффе постарался придать этому свидетельству авторитетность, хотя откуда Наумовой известно о планах монархистов, он не объясняет. «Святая Мария» стояла в Тобольском порту, а Н.Е. Марков в эмиграции писал о шхуне, которая должна будет ждать в устье Оби [Г.З. Иоффе «Крах российской монархической контрреволюции» М.: Наука, 1977, с.147-148].
Татьяна Наумова – участник перевоза Царя в Екатеринбург, упоминает это устье в публикации далее: «они собирались уплыть из России через устье Оби». Поскольку это кратчайший путь выбраться от Тобольска из страны через Иртыш, впадающий в Обь, а бежать внутри страны, всюду, захваченной большевиками, некуда, додумать устье Оби нетрудно. Наумова оставила шикарные воспоминания: в Тобольском доме находилась «прекрасная мебель, частью привезённая из царских дворцов», «Николай Романов задавал пиры». «Нашли письмо дочери бывшего царя Марии к епископу Тобольскому Гермогену, в котором она прямо поручала ему организовать бегство царской семьи» [Т.И. Наумова-Теумина «Последние дни последнего царя» // «Уральский следопыт», 1959, №7, с.24-25].
«Достоверность» плана, изложенного Т.И. Наумовой, не «подтверждается», как того желал советский фальсификатор Иоффе (немногим лучше Касвинова). В 1951 г. С.П. Мельгунов видел прямое использование публикации в вестнике «Высшего монархического совета» за 1924 г. Авдеевым в 1928 г., когда он утверждал, будто знал об этих планах в 1918 г. Наумова прямо использует воспоминания Авдеева, следовательно, это очередная коммунистическая подделка под раскрытый белогвардейский заговор.
Но если бы Наумова чего-то знала, и её информация соответствовала плану Н.Е. Маркова (в наличие такого плана С.П. Мельгунов тоже не верит), тот не располагал никакими связями с Британией, если имел зарубежные контакты, то с Германией, которая вела переговоры с монархистами. В основном же Н.Е. Марков стремился освободить Царскую Семью русскими силами, и, даже, стародавнее английское происхождение шхуны не говорило бы о какой-либо причастности к плану Британии. Тем более, Престона из Екатеринбурга.
Один только неведомый В. Нестеров из Нижнего Тагила, автор письма в свердловский журнал, побудивший его сотрудников записать воспоминания Наумовой, задал вопрос: «Я слышал, что царь находился в Тобольске и его, будто бы, хотели выкрасть англичане, а потом в Екатеринбурге его пытались освободить попы». Г.З. Иоффе с тем же успехом мог воспользоваться этой советской информационной падалью, наряду с приведёнными им россказнями Наумовой.
Позарился же Иоффе на книжку Белевской, дал на неё ссылку, напустил тумана, а цитатный ряд пополнить постеснялся. В его распоряжении был очередной “бесценный” материал о заговоре: «Сербы были убеждёнными монархистами». «По слухам, один из них, Жарко Мичич, желая спасти царскую семью из Екатеринбурга, поехал туда и был якобы там расстрелян большевиками» [М.Я. Белевская «Ставка Верховного Главнокомандующего в Могилёве 1915-1918» Вильно, 1932, с.26].
В советской академической литературе с заговорами ничего не клеилось. Там по любому поводу появлялись имена знаменитостей, само написание которых как будто снимало все вопросы, избавляя от аргументации: «США включились в борьбу против Советской власти ещё до начала интервенции. После октябрьской революции их политика была неизменно враждебной большевикам, как это показали непризнание, блокада, связи посла Френсиса с контрреволюцией, поддержка мятежей Керенского, Краснова, Духонина, Каледина» [Е.И. Попова «Политика США на Дальнем Востоке (1918-1920)» М.: Наука, 1967, с.12].
Поход Керенского и Краснова на Петроград нисколько не был поддержан Соединёнными Штатами. Согласно самому Френсису, подчинённым Керенского пришлось угнать его автомобиль. Но советские историки совали имя Краснова из заговора в заговор.
«В конце мая 1918 г. положение в столице продолжало оставаться тяжёлым: были раскрыты связи московских заговорщиков с поднявшими восстание белогвардейцами в Саратове и Сибири, с Красновым на Дону» [В.А. Клименко «Борьба с контрреволюцией в Москве (1917-1920)» М.: Наука, 1978, с.16].
Саратовских анархистов проблематично назвать белогвардейцами, анархисты, не будучи государственниками и националистами, относятся к антисоветским группам иного цвета. Такие мятежные анархисты, выдавленные немцами с Украины, никаких связей с Москвой не имели. Не располагал связями с московскими заговорами и генерал Краснов. С Москвой и генералом Красновым не могли быть связаны и массовые народные крестьянские восстания в саратовской губернии.
Ещё один пример: «в городе возникла подпольная организация, ядро которой составили офицеры – преподаватели Академии Генерального штаба. Заговорщики установили связь с царём и усиленно готовились к вооружённому мятежу. 10 июня 1918 года они предприняли попытку открытого выступления» [«Революция защищается» Свердловск, 1989, с.83].
Белое подполье в Екатеринбурге существовало, но никак не было связано с Императором. Группа Малиновского из 5 человек разрослась до 25 и покинула Екатеринбург. Их сил не могло хватить для захвата Ипатьевского дома, не стоит недооценивать систему охраны, как часто делают писатели [В. Корн «И была надпись вины Его – Царь» СПб.: Царское Дело, 2012, с.271].
Д.И. Суворов в статье «Все против всех» запустил самую сомнительную версию, если не сказать прямо, неверную, будто захватить Екатеринбург и даже освободить Царскую Семью не составляло никакого труда. Эта версия находится среди вороха других слабо аргументированных предположений, например, будто решение об убийстве Царской Семьи вызвано желанием Троцкого покрасоваться на судебном процессе, который предотвратили завистливые конкуренты в советском руководстве. Все эти бездоказательные предположения, снабжённые сомнительными, неуместными аналогиями (освобождение в Урге) или вовсе обходящиеся без таковых, следовало бы лучше аргументировать [«Урал», 1998, №5-7].
Версию Д.И. Суворова с тех пор стали часто передирать. Относительно промедления с захватом белыми Екатеринбурга значительное число современных историков склоняется к тому, что они намеренно ждали вывоза или устранения Царя, не желая осложнять себе жизнь спасением Романовых.
Но встречаются и другие мнения.
«Во второй половине июня 1918 года серия рабочих восстаний на заводах Среднего Урала сотрясла тылы Северо-Урало-Сибирского фронта красных. Таким образом, для группы С.Н. Войцеховского сложилось крайне благоприятное положение для захвата Екатеринбурга. Однако, чехи его не использовали. Заняв 10 июня 1918 года г. Кыштым, они приостановили наступление на Екатеринбург. На мой взгляд, это объясняется тем, что численность чехов была слишком незначительна, чтобы активно действовать одновременно по 3 операционным направлениям – на Уфу, на Екатеринбург и на Омск. Приоритет же отдавался соединению с группой С. Чечека и, соответственно, наступлению по линии ж-д на Златоуст-Уфу» [М.И. Вебер «Невьянское антибольшевицкое восстание 1918 года» // «Научные ведомости Белгородского государственного университета». Серия История. Политология. Экономика. Информатика. 2011. № 1 (96). Вып. 17, с.114].
Поскольку нельзя определённо установить антимонархический мотив при выборе операционных направлений, достаточно увидеть отсутствие монархической цели.
Выясняется закономерность. Если немцы желали освободить Царя, их обращения к СНК со стороны официальных послов, их связи с монархистами на Украине и в Москве, служат тому доказательством. 11 (24) июня 1918 г. А.А. Иоффе сообщал Ленину о вчерашнем запросе Кюльмана о Царе. Кюльман доказывал, что большевикам гибель Царя «страшно повредит». Иоффе в ответ вполне доказал своё незнание обстановки на Урале, когда говорил: «почти не сомневаюсь в том, что его убьют, ибо на Урале германофобское настроение, царя считают немцем, чехо-словацкое восстание ещё более вызывает германофобство», «я доказывал, что мы будем невиноваты, а вина падёт на немцев».
Восстание чехов было направлено против австро-немецких интернационалистов на стороне красных, в силу чего никакого народного гнева по адресу Николая II не имелось.
Иоффе: «необходимо, чтобы на случай, если действительно что-нибудь произойдёт, мы могли опубликовать вполне убедительный материал, доказывающий нашу непричастность». Красные верхи загодя озаботились созданием легенды о своей непричастности к планируемому злодеянию.
8 (21) июля 1918 г. тот же Иоффе писал своему наркому Г.В. Чичерину: немцы вновь передали, что убийство «сильно повредит» большевикам. Фон Буше «официально попросил озаботиться сохранением жизни бывшей царицы и детей» [В.В. Алексеев «Гибель царской семьи» Екатеринбург, 1993, с.106-107].
Доколе соответствующие запросы и официальные просьбы со стороны Британии, Локкарта или Престона, отсутствуют, получается так: они нисколько не стремились спасти Царскую Семью, и они доподлинно знали о её гибели – в чём оставались не осведомлены немцы. И одно другому отнюдь не мешает. Британия, если она стремилась изменить судьбу свергнутого Императора, то не так, как этого желали монархисты.
В начале сентября 1917 г. английский посол Джордж Бьюкенен передал Великому Князю Михаилу Александровичу отказ своего правительства в визе – несмотря на то, что в предвоенное время, будучи выслан из России за непозволенный брак, он проживал в 1912-1914 возле Лондона, арендуя там имение с замком, а во время февральского переворота поддерживал контакт с Бьюкененом в Петрограде. Но в интересах Британии было, использовав его в интересах революции, не выпустить из страны, как и Царскую Семью [В.М. Хрусталёв «Великий князь Михаил Александрович» М.: Вече, 2008, с.211, 352, 355, 417, 422].
19 июля 1919 г. княгиня Барятинская опубликовала в Британии статью «В поддержку Колчака», с замечанием: «англичане боятся русской монархии». Вдовствующую Императрицу Марию Фёдоровну Ллойд Джордж не желал видеть в Англии, и ей пришлось переселиться в Данию [О.А. Казнина «Русские в Англии» М.: Наследие, 1997, с.46, 61].
В мае 1918 г. в ответ на обращение принцессы Баттенбергской относительно спасения Царской Семьи, Бальфур дал вежливый отказ. А после этого нуждающейся Марии Фёдоровне британская династия заплатила за её драгоценности всего 100 тыс. фунтов при их стоимости в 350 тысяч [Ю.В. Кудрина «Императрица Мария Фёдоровна» М.: Вече, 2013, с.235, 332].
Дочь Бьюкенена уверена, будто видела грусть в глазах отца при отпевании Царя в Православной церкви в Англии, но не замечала её у всех. «Меня потрясло, что члены британского Военного кабинета вели себя так, будто не чувствовали никакого стыда, никакой вины за то, что отказались предоставить убежище императору и его семье». Она, как и все, видела двойную игру британского правительства, которое «одной рукой поддерживало армии Деникина, Колчака и Юденича, а другую – дружески протягивало их врагам» [И.В. Алексеева «Мириэль Бьюкенен. Свидетельница великих потрясений» СПб.: Лики России, 1998, с.207-208].
Секретарь Георга V Стамфордхэм в июле 1918 г. написал близкому к Королю лорду Эшеру, автору статьи о гибели Царя: «случалось ли когда-нибудь более жестокое убийство, и проявляла ли когда-либо наша страна такую чёрствость и такое равнодушие к трагедии подобного масштаба? Что всё это значит? Я весьма благодарен королю и королеве за то, что они посетили эту заупокойную службу. У меня пока нет сведений о том, что П.М. [премьер-министр Ллойд Джордж] и МИД присылали туда своих представителей. Куда подевалось у нас чувство сострадания, чувство признательности, наконец, просто чувство приличия?..» [К. Роуз «Король Георг V» М.: АСТ, 2005, с.358].
|
