Описывая ситуацию в регионе в первые послевоенные годы, советские авторы акцентировали внимание на разрушениях, причиненных войной, и ходе работ по их ликвидации. И если картина ущерба и не поддающихся учету материальных потерь давалась более-менее выпукло, то ход восстановительных работ описывался весьма схематично. Как правило, историки и журналисты ограничивались перечислением восстановленных объектов и указанием сроков их завершения. Также много говорилось о трудовом подвиге народа, вынесшего на себе тяготы и лишения первого десятилетия после победы над гитлеровской Германией. Негативные стороны повседневности, напротив, оставались в тени.
Вместе с тем, реальность послевоенного времени была гораздо сложнее. Первые годы после освобождения Крыма – очень непростое и трудное время. Территория полуострова оказалась в числе регионов, где урон от боевых действий был особенно велик. Численность населения сократилась с 1,196 млн. до 351 тыс. человек. При этом наиболее пострадали Севастополь и Керчь, ставшие эпицентрами вооруженного противоборства как при защите, так и при освобождении региона. В первом городе к моменту его освобождения осталось 1010 человека, во втором – всего 11 жителей[1]. (Имеются и другие данные. Например, общее количество жителей Крыма, уцелевших к моменту окончания войны – 379 тыс. человек, а по Севастополю – 10 тыс[2]. Современный историк Владислав Пащеня определяет цифру уцелевших к моменту освобождения Керчи в 10 346, или 9,9% жителей[3]).
Из шести крымских городов два лежали в руинах (Севастополь, Керчь), два были сильно разрушены в центральной части (Феодосия, Ялта), два относительно сохранились (Симферополь, Евпатория). Но даже в Симферополе было уничтожено 30% жилого фонда. В Севастополе и Керчи многие улицы визуально нельзя было даже определить - столь сильными были разрушения. Восстановление этих двух городов растянулось на долгие годы.
Последствия войны были усугублены депортацией целых народов. Особенно плачевно обстояли дела в сельской местности. В результате выселения коренных жителей многие крымские села полностью обезлюдели.
Демографические потери (а следовательно, нехватку рабочих рук) государство восполняло за счет переселенцев. Начиная с осени 1944 г. в Крым прибывают тысячи колхозников с Украины, центральных и южных районов РСФСР. Численность населения также восстанавливается за счет строителей и военных.
Несмотря на декларируемую поддержку и льготы, приехавшие поднимать регион из руин, с первых же дней столкнулись со многими трудностями.
Начнем с сельской местности. Успешное ведение хозяйства в Крыму требует знания местной специфики. Переселенцы с Украины, Кубани и Дона приезжали в горно-лесистую местность, а также районы Южного берега Крыма, предназначенные для выращивания специальных культур (например, табака). К работе в таких условиях люди не были приспособлены.
Проблемы переселенцев усугублялись неповоротливостью и откровенными злоупотреблениями местных партийно-советских структур. Так, не были созданы городские и районные приемно-распределительные комиссии, недостаточно ответственно решался вопрос трудового и бытового устройства. Несвоевременно и не всем нуждающимся оказывалась денежная помощь. Помимо этого, вручение на бессрочное (вечное) пользование землей переселенческим колхозам целого ряда районов, происходило медленно и неорганизованно. Также были факты разрушения жилых надворных построек. Местные партийные органы не принимали необходимых мер по устройству колхозников, прибывших на постоянное жительство в Крым, а также не делали все возможное для быстрейшего организационно-хозяйственного укрепления вновь созданных колхозов[4]. В результате многие переселенцы не были обеспечены жилыми домами, не имели в личном пользовании коров, не использовали установленные льготы[5].
Некоторые примеры подобного рода действий (бездействия) и их негативных последствий приведены в докладной записке временно исполняющего обязанности начальника УНКГБ по Крымской области полковника Николая Ходжаева начальнику 2 управления НКГБ СССР генерал-лейтенанту Петру Федотову от 24 октября 1945 г.:
«В Алуштинском районе был затянут надел переселенцев приусадебными участками земли, впоследствии таковые были выделены на расстоянии 6-ти километров от населенных пунктов. В результате этого значительная часть приусадебных участков была не обработана.
В этом же районе продажа хлеба в счет 2-х центнеров была задержана до апреля месяца 1945 года, а в отдельных колхозах – не закончена до настоящего времени.
Выдача хлеба и скота по обменным квитанциям закончена не полностью.
Снабжение переселенцев предметами первой необходимости (соль, спички, керосин и т.д.) производится от случая к случаю.
В результате перечисленных и других аналогичных фактов из 10-ти переселенческих колхозов Алуштинского района разновременно выбыло 824 семьи, что составляет 38% от общего количества переселенцев.
В Приморском районе в целом ряде переселенческих колхозов не налажено водоснабжение, снабжение топливом, отсутствует кино, библиотеки, школы-семилетки. На низком уровне стоит политико-моральная работа среди переселенцев.
В Судакском районе колхозники-переселенцы Краснодарского и Ставропольского краев были размещены в неблагоустроенных жилищных условиях. Из-за отсутствия кормовой базы колхозники лишились поголовья крупного рогатого скота и лошадей. Зимой 1945 года из-за плохого снабжения хлебом колхозники нуждались в хлебе и болели. В течение 10 месяцев переселенцы получили по 2,5 метра мануфактуры, по 3 куска мыла, минимальное количество керосина и спичек.
Во всех колхозах отсутствуют бани, колхозники ходят в рваной одежде и обуви, живут в грязных неотапливаемых квартирах.
Для обработки виноградников переселенческие колхозы не обеспечены инвентарем и химикатами для борьбы с вредителями, в результате чего 35–50% площадей поражены заболеваниями.
План посадки и обработки табаков, а также – план заготовки кормов, в целом по району не выполнен.
В результате такого положения из 2 500 переселенческих семей из района бежало 740, или около 30%.
В Бахчисарайском районе по вине местных финансовых органов колхозники-переселенцы недополучили 328 тысяч рублей подъемных, и около 2-х миллионов рублей государственной ссуды, мотивируя это недостатком денег в банке.
Аналогичные факты имеют место и в остальных районах»[6].
Трудовому энтузиазму колхозников никак не способствовала общая атмосфера. Среди населения ходили слухи, что депортированные татары вскоре вернуться, и тогда переселенцам придется освобождать жилье. Поэтому люди целыми семьями во что бы то ни стало стремились возвратиться обратно. До конца 1946 г. из Крыма выехало 3575, а до лета 1947 г. - 7043 семей[7].К концу 1947 г. количество семей, которые прижились на новых землях, составило 8917, или 56% от общей численности переселенцев[8].
В свою очередь, местные власти старательно замалчивали проблему, и всячески преуменьшали ее масштаб. Само явление получило наименование «обратничество». Для борьбы с ним 5 марта 1947 г. Совет Министров РСФСР принял постановление «О хозяйственном устройстве переселенцев», которое предусматривало как меры противодействия, так способы улучшения быта переселенцев.
Отметим, что трудовая миграция в Крым в условиях сталинской командно-административной системы не была добровольной. Напротив, к желающим приехать по собственному желанию власти относились весьма настороженно. Так, на заседании Коллегии Переселенческого управления при Совете Министров РСФСР один из членов коллегиального органа В.Ф. Дергачев после отчета начальника Переселенческого отдела при Крымском облисполкоме Е. Воронина высказал следующее мнение: «Если мы будем принимать самостоятельно приезжающих, то туда наедут неизвестно какие люди и, как правило, не колхозники. Я считаю, что нужно запретить оформление приезжающих из областей Сибири, Дальнего Востока и др.»[9]
Несмотря на это, колхозы продолжали принимать самостоятельно прибывающих и в дальнейшем.
В числе переселенцев оказались даже те люди, которые вовсе не желали себе и своей семье подобной доли. Сохранились многочисленные заявления данной категории граждан в адрес руководства местных и республиканских органов власти.
Так, Антон Черноус просил председателя Наркомата обороны Крымской АССР разрешить ему вернуться в Каменец-Подольскую область. Заявитель утверждал, что его переселили незаконно, так как в соответствии с указом Верховного Совета СССР переселению должны были подвергаться трудоспособные граждане, не имевшие хозяйства. А районные руководители Каменец-Подольской области определили в число переселенцев людей, которые имели хозяйство, свои дома и были нетрудоспособны. При этом отобранных людей «выгоняли под винтовкой». В своем заявлении А. Черноус выражал уверенность, что подобного отношения он не заслужил, так как четыре его сына погибли на фронте в боях за Москву. Ему самому на момент переселения было 60 лет, жене – 59. При этом он указал, что у них на попечении находилось семеро внуков.
Другой заявитель, колхозник Никифор Бевзнюк, в заявлении на имя председателя президиума Верховного Совета СССР Михаила Калинина утверждал:
«Я сам уроженец деревни Балин, Каменец-Подольской области, Смотрецкого района. Сам и жена уже старые, больные, за жизнь свою выработались. Здоровье совсем подорвано, вот и назначили меня с женой на переселение в Крым. Я болен сердцем, в горах жить мне ещё труднее. К труду колхозному я уже не способен, ввиду своей старости и болезни. Прошу разрешить мне вернуться с женой в свои родные места и там доживать свою жизнь в своей избе».
Стремясь во что бы то ни стало выполнить показатели по переселению, исполнители на местах отправляли в Крым даже лиц, страдающих психическими заболеваниями. Так, в колхоз им. Сталина Гавринского сельского совета Куйбышевского района Крымской области из Сумской области был направлен тракторист Иван Луценко, являющийся душевно больным. После приезда Луценко стал рьяно проситься домой к родным, которые в моменты его частых припадков могли за ним ухаживать[10].
Общие темпы восстановления сельского хозяйства в Крыму в первое послевоенное десятилетие также оставляли желать лучшего. Несмотря на усилия государства, проблема дефицита рабочих рук в сельском хозяйстве сохранялась и в конце 1940-х гг. Так, на 1 января 1948 г. в 365 колхозах проживали 43663 человека, или 42,2% довоенного населения. Это отрицательно сказывалось на производстве, особенно фруктов, винограда, табака, эфиромасличных и лечебных культур. Плохо обстояло дело с орошаемыми землями в степной части Крыма. На Керченском полуострове подземных вод практически нет и сбор воды возможен лишь путем устройства водохранилищ. В этих условиях правительство увеличило капиталовложения в восстановление экономики полуострова, и обеспечивало дальнейший приток поселенцев[11].
Но трудностей в сельском хозяйстве было еще очень много. Отсутствовала в достаточном количестве сельскохозяйственная техника, а та, что имелась, часто выходила из строя и не могла покрыть растущих потребностей в обработке посевных площадей. Также ощущалась нехватка квалифицированных кадров, способных работать на ней. В результате при уборке урожая использовался преимущественно ручной труд, что влекло за собой повышение себестоимости продукции.
Не благоприятствовала получению хорошего урожая и сильная засуха 1946 г. В среднем по области урожай зерновых не превышал 4 центнеров с гектара. Не был урожайным следующий, 1947 год. В этот период сбор зерновых составил среднем не более 5,8 центнера с гектара[12]. Несмотря на это, трагедия послевоенного голода полуостров обошла стороной.
Довоенный уровень по общему количеству скота в Крыму был достигнут лишь в 1952 г., по поголовью коров — в конце 1953 г., а овец и коз — лишь в 1955 г. По надою же молока (в среднем на фуражную корову) колхозы приблизились к довоенному уровню только в 1954 г.[13]
Медленно происходило и восстановление довоенного уровня посевных площадей. Особенно неблагополучным было положение с производством и заготовкой кормов. Нарушались агротехнические сроки посева полевых культур, на поля мало вносилось удобрений, плохо внедрялись в сельскохозяйственное производство прогрессивные методы сева.
В ряде хозяйств председатели разбазаривали землю и скот. В отдельных колхозах проблему дефицита рабочих рук решали путем привлечения рабочей силы со стороны, на что расходовались немалые средства. Так, в 1952 г. колхозы Приморского района израсходовали на оплату привлеченных рабочих 1306 тыс. рублей, Красноперекопского — 645 тыс. рублей, в то время как во многих хозяйствах было вполне достаточно трудоспособных. Имела место практика начисления трудодней поровну всем колхозникам, независимо от качества и количества их труда[14].
Пороки советской системы с ее бюрократизмом и плановостью (притом, что бумажные показатели часто были далеки от реальности), в полной мере проявились и в ходе восстановления городов. В особенно тяжелых условиях приходилось работать людям, возрождавшим из руин Севастополь и Керчь.
Несмотря на колоссальные затраты людских и материальных ресурсов, восстановление этих городов шло очень медленно. Работа строительных бригад вызывала множество нареканий, о чем открыто писалось в местных газетах. Проблема повышения качества проводимых и завершенных работ в течение многих лет стала одной из ключевых тем в передовицах газеты «Слава Севастополя». Изучение сохранившихся подшивок издания за первые послевоенные годы позволяет выявить широкий спектр вопросов, которые беспокоили местные партийно-советские органы и жителей города.
Авторы публикаций выражали недоумение в связи с тем, что, имея, казалось все необходимые стартовые условия, строители не применяют передовые методы работы и современную технику.
Так, в номере от 1 августа 1947 г. был опубликован материал под красноречивым заголовком «Почему не строят скоростными методами?». Автор публикации, Л.Шлыков, апеллировал к позитивному опыту строительства предприятий, перебазированных в годы войны на Урал и в Западную Сибирь, доказавшему, что правильной организацией работ, максимальным использованием новейшей техники, можно достичь поставленных целей в кратчайший период.
«Однако в Севастополе, - читаем в публикации, - за прошедшие срыв 7 месяцев текущего года строительным управлением «Севастопольстрой» не сооружено скоростными методами ни одного объекта».
Причиной этому было не только отсутствие необходимой материальной базы, но и нежелание руководства «Севастопольстроя» отказываться от архаичных методов работы. В результате был сорван план выполнения задач на первое полугодие 1947 г. и под угрозой оказалось выполнение показателей за год[15].
Недостатки в работе строительных предприятий неоднократно становились предметом обсуждения и критики со стороны партийных организаций. Так, в ходе пленума Корабельного райкома ВКП (б), который состоялся в первых числах августа 1947 г., были преданы гласности неприглядные факты в работе ряда предприятий и строек. Например, начальник ОСМУ-3 Сизов встал на путь обмана, утверждая, что все рабочие вверенной ему стройки являются стахановцами, и перевыполняют план, притом, что в действительности все обстояло с точностью до наоборот.
Повсеместным явлением было игнорирование рационализаторских предложений. Не все предприятия имели месячные, декадные и суточные графики, работая рывками. Зачастую строителей использовали не специальности, направляя на участки работы, требующие совсем иных специалистов.
Позорным явлением жизни послевоенного Севастополя стало наплевательское отношение руководства организаций и строек к бытовым нуждам работников. Например, девушки ОСМУ-3 жили в грязном общежитии, а рабочие завода им. Серго Орджоникидзе, живущие в поселке за Малаховым курганом и на Воронцовой горе, не имели водопровода. Обещания руководства ОСМУ-7, ответственного за проведение данного вида работ, решить проблему в возможно короткие сроки, оставались лишь обещаниями. Кроме того, строительными организациями затягивался ввод в эксплуатацию готовых объектов, в том числе тех, в которых жители города нуждались особенно остро[16].
Скверные бытовые условия, в которых жили рабочие севастопольских предприятий и строек, на протяжении долгого времени оставались одной из наиболее острых газетных передовиц. Отмечалось, что многие общежития для строителей неблагоустроенны и находятся в плохом состоянии.
«В комнатах грязно и неуютно, нередко можно встретить помещения с выбитыми окнами и протекающими крышами. Во многих общежитиях отсутствуют правила внутреннего распорядка, а там, где они есть, их мало кто придерживается. Рабочие, находящиеся в общежитиях, часто не получают воды даже для умывания, не говоря уже о кипятке. На ряде строек рабочих не обеспечивают мылом, не организуют своевременной стирки постельных принадлежностей. В большинстве общежитий нет общих кухонь, где можно было бы кипятить воду, готовить пищу»[17].
В отдельных общежитиях рабочие не имели даже посуды, необходимой для приготовления пищи.
Качество работы строителей также оставляло желать лучшего. Ими систематически не выдерживались сроки завершения строительства либо капитального ремонта образовательных и медицинских учреждений.
Характерный пример. По решению бюро севастопольского городского комитета ВКП(б) трест Гражданстрой к 1 августа 1947 г. должен был сдать в эксплуатацию школу № 14. Капитально-восстановительный ремонт школы велся в течение всего лета. Однако этот срок выдержан не был. Накануне нового учебного года в школе не была закончена покраска дверей и оконных рам, внутренняя и наружная побелка, неисправны печи, отсутствовали штепселя, выключатели и дверные замки.
В основном работы были приостановлены якобы из-за отсутствия извести. Когда об этом стало известно общественности, управление Севастопольстроя выделило для школы две тонны извести. Однако руководство Гражданстроя не удосужилось доставить ее на место, мотивируя тем, что в тресте сейчас нет автотранспорта.
Не чувствовали ответственности за качество проводимых работ и представители ОСМУ-6, взявшие шефство над школой. Они должны сделать для школы 80 парт, но накануне 1 сентября эти работы еще не были начаты и парты не были готовы в срок[18].
Не лучше обстояло дело и с ремонтом больниц. Так, в октябре 1947 г. во 2-й больнице на Северной стороне не были начаты работы по утеплению водопровода, очистке домовых труб. Отсутствовала прачечная. В родильном доме затянулся ремонт котла центрального отопления[19].
Не удивительно в этой связи, что и ремонт жилых домов проводился небрежно. Так, в июне 1947 г. городская ремонтно-строительная контора начала капитальный ремонт коммунального дома № 25 по улице Гоголя, находящегося в ведении жилищного управления Центрального района. Но ремонт протекал очень медленно и неорганизованно.
Работы начались с побелки подъезда, мусорного ящика и сараев. Это длилось целый месяц. Затем печники приступили к ремонту печей, которых в доме насчитывалось свыше 40. Почти все они перекладывалась заново, некоторые подмазывались, кое-где менялись духовки. После окончания ремонта печей выяснилось, что почти все они дымят.
В флигеле, находящемся во дворе, требовалось перекрыть крышу. Прежде чем заготовить для этого достаточное количество черепицы, строители раскрыли крышу. Это случилось как раз в период ненастной погоды, и жители флигеля оказались под дождем[20].
Весьма многочисленными были случаи, когда, начав ремонт в одной из квартир, строители оставляли работу и завершали ее только спустя значительный промежуток времени.
Недостаток квалифицированных кадров, плохая организация условий труда, небрежность и бесхозяйственность приводили к тому, что утвержденные сроки строительства практически никем не выдерживались. Как отмечалось в газете «Слава Севастополя» 15 августа 1947 г., вышеупомянутый трест Гражданстрой выполнил семимесячную программу на 51,6 % и сдал в эксплуатацию «только один жилой дом, качество которого оставляет желать много лучшего»[21].
Часто простои в работе происходили ввиду перебоев с поставками стройматериалов. Так, в августе и в первые десять дней сентября 1947 г. на ряде севастопольских строек были приостановлены работы из-за того, что вышел запас песка, не стало алебастра и кровельного железа. Чтобы продолжить работу, вместо песка строители использовали пыль от евпаторийского камня, добывали песок в развалинах. На некоторых стройках использовались материалы явно низкого качества. Строители нарушали технические правила, приготавливая раствор на заведомо негодном песке, смешанном с глиной. 10 сентября на один из участков в районе Корабельной стороны вместо песка привезли мусор, при этом в путевом листе шофера было записано «строительный песок». Начальник участка был вынужден принять такой материал и пустить его в дело.
«Другого нет», - ответили ему в управлении[22].
Приведем еще один случай. На пусковом объекте в районе Комсомольской балки нужно было навесить двери. Проблема состояла в том, что столярам их было не на что вешать. Рабочие потратили десятки часов на поиски шурупов среди отходов металла. В конце концов их разыскали на складе в конторе материально-технического снабжения, где они были в большом количестве[23].
При этом в строительстве и ремонте домов, в которых должны были жить руководители предприятий и строек, и разного рода «ответственные товарищи», использовались материалы самого высокого качества, а сами работы проводились ударными темпами.
Так, при ремонте упомянутого выше дома № 25 по улице Гоголя обнаружилось, что бригада штукатуров практически в полном составе задействована на строительстве квартиры прораба Олиференко. Для него восстанавливались две комнаты и кухня. Примерно около двух недель только в этой квартире работали два плотника. Впоследствии оказалась, что на восстановление квартиры переброшена практически вся рабочая сила, выделенная для ремонта дома.
При этом начальник ремонтно-строительной конторы вступился за своего подчиненного, заявив, что в этом нет ничего плохого, и раз «у тов. Олиференко есть ордер на эту квартиру, я заинтересован, чтобы он скорее восстановил ее, перейдя туда, освободил место в общежитии, где он живет сейчас»[24].
Так в интересах одного человека приносились в жертву интересы десятков других людей – жильцов дома.
Аналогичная ситуация сложилась с ремонтом дома № 5 по Греческой улице. Для производства работ было выделено 9 кубометров леса, которые почти целиком ушли на строительство веранды для «элитного» квартиросъемщика – товарища Селезенева. На ее сооружение ушло 7,7 кубометров леса, и 14 кв. м стекла, которые предназначались для ремонта всего дома[25].
Оставляло желать лучшего и качество работы тех предприятий, которые возобновили работу. Они не могли удовлетворить насущных потребностей населения, что вызывало недовольство и социальную напряженность. Наблюдались перебои со снабжением, очереди за хлебом, дефицит товаров народного потребления. Готовая продукция оставалась лежать на складах, не поступая в торговую сеть.
Так, в августе 1947 г. на складах завода им. С.Орджоникидзе находилось много табуреток, лопат, а в цехах – печей-времянок и других изделий. Незаменимые в быту, эти товары по непонятным причинам не попадали на прилавки магазинов, и не реализовывались на самом заводе[26].
Уровень большинства населения при этом был крайне низок. Послевоенная жизнь Крыма в принципе не отличалась ни продуктовым, ни товарным изобилием, ни высокими денежными заработками. Горожане готовили пищу на фитильных керосинках и примусах. Большие проблемы были с одеждой и обувью. Зимой надевали оставшиеся от армии шинели и ватники[27].
После завершения войны сохранялась карточная система. Нормы выдачи в 1946-1947 гг. были уменьшены. Да и наличие продовольственных карточек также не гарантировало сытой жизни. Нормы обеспечения были незначительными. Больше всего получали квалифицированные рабочие, занятые тяжелым физическим трудом, или же работающие на важных оборонных предприятиях – 800-700 г хлеба, другие рабочие и приравненные к ним – 500 г. Детям выдавали 200 г, другим нетрудоспособным – 300. Частыми были задержки даже и в этом скудном обеспечении. В трудном положении оказывались демобилизованные воины, лица, возвращавшиеся в Крым из эвакуации, принудительных работ и т. п. Выдачи продовольственных карточек им приходилось ждать до 2 месяцев[28].
В особенно тяжелом положении оказались нетрудоспособные. Сокращение норм выдачи больно ударило по сельскому населению, поставив людей на грань голода. Архивные документы сохранили наиболее характерные высказывания крымчан по этому поводу: учительница Перепелкина из колхоза им. Котовского: «Если не даете карт моей семьи, то забирайте себе моих детей»; директор школы в совхозе «Текли-Конрад» заявила руководителю хозяйства: «Дети учиться в таких условиях не могут, скоро покинут школу»; жена шофера с Евпатории была более резкой: «Немец душил – не задушил, задушит советская власть»[29].
В августе 1947 г. руководство Севастополя било тревогу: «В городе совсем нет мяса и рыбы. Рыбы должно быть завезено 3 т – до этого времени нет ничего. Круп должны были завезти 50 т, а завезли 30». На заседании бюро Старокрымского райкома ВКП (б) речь шла о положении в винсовхозе: «Продуктов питания нет», – констатировал докладчик. С большим трудом получили тонну кукурузы и этим кормят рабочих. На завтрак, обед и ужин на весь коллектив выдается по 100 г жиров. О том, чем и как обеспечивали нетрудоспособных, вообще речь не шла. Вину за такое положение дел возложили на недостатки в работе местной партийной ячейки[30].
В стремлении поправить свое материальное положение люди шли на всевозможные ухищрения. В том числе, совершали поступки, которые с точки зрения государства и общества являлись предосудительными. Например, водители грузовых машин, следующих по маршруту Севастополь-Балаклава за деньги брали на борт пассажиров. Доходило до того, что некоторые особо предприимчивые водители подходили прямо к автобусным остановкам, и переманивали людей к себе, убеждая, что автобус будет долго стоять, а машина пойдет сейчас же. В результате «вместо государственного кармана» плата за проезд попадала «в карманы частных лиц». Как следствие, снижались показатели работы водителей автобусов, люди лишались премий[31].
Первые послевоенные годы отмечены высоким ростом уголовной преступности. Криминальные проявления в этот период были весьма разнообразны. Наиболее распространенным видом преступлений были кражи. Воровали все, что только возможно.
«Достаточно указать, - отметил в своем выступлении на городской партконференции, которая состоялась 14 декабря 1946 г., будущий видный севастопольский краевед Георгий Семин, - что в Севастополь, в закрытый город, главную базу флота, проникает много шушеры, людей подозрительных и темных. Контр-адмирал Волков выступил на Корабельной партконференции. Завод ремонтирует ответственный объект, а некоторые люди на нем работают непроверенные, неясные люди.
<…> Или возьмите такой вопрос: у нас в городе много воровства. Дошло до того, что на главной улице – из здания горкома партии (из горкома комсомола), а и у меня, бедного, из редакции, крадут пишущие машинки, - 3 машинки в городе – и хотя бы что! Никакого результата. Должен сказать, что в нашем уголовном розыске, кажется, и на полпроцента нет от Шерлока Холмса…»[32]
Кроме бытовых краж, наиболее распространенными преступлениями были хищения социалистической собственности, прежде всего в торговых организациях. Только за 1946 г. в народные суды из милиции и ОБХСС поступило 203 дела о хищениях, растратах и разбазаривании денежных и материальных средств в этой сфере. Рассмотрено было 201 дело. Наибольшие поступления дел дали Старо-Крымский район - 20, Новоселовский - 19, Советский - 10.
Так, работники Мушатского сельпо Шестова, Коновалова и Вострицова нанесли государству ущерб на 64157 рублей, за что были осуждены на 5 лет каждая[33].
В июле 1947 г. выездная сессия народного суда Северного района Севастополя осудила двух женщин – З.Воробьеву и Е.Клименчук за то, что первая, работая экспедитором городской конторы связи, при распределении газет воинским частям, систематически присваивала себе часть печатной продукции, и сбывала подруге, которая продавала газеты на рынке, а вырученные деньги отдавала Воробьевой. Приговор: Воробьева получила 8, а Клименчук – 7 лет лишения свободы. В тот же день на 6 лет лагерей был осужден О.Черников, укравший хлебные карточки[34]. Судом Центрального района Севастополя к 7 годам ИТЛ приговорен кладовщик Южстроймонтажа Карпенко, который похитил со склада большое количество электропроводов, электросчетчиков и иного электрооборудования. 6 лет лагерей получила Л.Дудкина. Являясь лицом без определенного рода занятий, она воровала из общежития ОСМУ-6 постельные принадлежности[35].
В сельской местности колхозники массово воровали зерно. Так, в колхозе им. Сталина Черноморского района женщина по фамилии Огданец украла 30 кг 200 г посевной пшеницы, за что была приговорена к 12 годам лишения свободы. В колхозе «Путь Октябрьской революции» того же района колхозник А. Приходько украл 133 кг зерна и был осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей[36].
В первые послевоенные годы участились случаи махинаций с выдачей продовольственных карточек. Это было доходным, пусть и рискованным бизнесом. Только за август-октябрь 1946 г. таким образом было выдано более 31 тыс. карточек.
Милицией в рассматриваемый период на рынках крымских городов было арестовано 195 человек, которые продавали продовольственные карточки. 27 из них были привлечены к уголовной ответственности. В Симферополе была обезврежена организованная преступная группа, в состав которой входило 14 человек – кладовщики и экспедиторы хлебозавода. Следствие установило факты систематических краж ими хлеба общим весом более 1300 кг. У ответственного за выдачу продовольственных талонов авторемонтных мастерских Таврического военного округа А. Курочкина было изъято 7 хлебных карточек, 7 справок на их получение, 39 разовых однодневных талонов. Всего за вторую половину 1946 г. в Крыму было осуждено более 500 человек[37].
Частыми были факты обмана, неправильного вырезания талонов из продовольственных карточек, обвешивания людей работниками торговли. Пышно расцвела спекуляция. Работники предприятий совершенно открыто сбывали на рынках свою продукцию (фрукты, кондитерские изделия) перекупщикам, при этом милиция им не препятствовала. Такие картины в 1947 г. повсеместно наблюдались в Севастополе на центральном рынке[38].
Несмотря на принимаемые жесткие меры, усилия государства в борьбе с воровством не увенчались успехом, пережив и Сталина, и его последователей. До самого краха СССР хищения, растраты и финансовые аферы оставались «родимыми пятнами» изнанки советской действительности.
Весьма многочисленными в конце 1940-х гг. были тяжкие преступления: убийства, грабежи, изнасилования. Кроме них, нередкими были случаи производства нелегальных абортов. Так, в июле 1948 г. народный суд второго участка Севастополя рассмотрел дело О. Комяковой, которая, не имея специального медицинского образования, за деньги тайно делала аборты у себя на квартире. 24 июня 1948 г. она сделала аборт гражданке Гладковой, от которого та умерла. Ранее, в апреле того же года, Комякова за 300 рублей сделала аборт гражданке Поляковой. Приговор – 10 лет лагерей с поражением в правах на 5 лет. Поляковой вынесли общественное порицание[39].
Особенно много преступлений совершали бывшие и действующие военнослужащие, бойцы партизанских отрядов. После войны эти люди, молодые, физически крепкие, не находили себя в мирной жизни. Они привыкли к насилию и с готовностью преступали закон.
Как сообщал автору этих строк известный режиссер-кинодокументалист, Виктор Правдюк, чьи детские годы прошли в Севастополе, в этот период в городе часто происходили драки с участием военнослужащих. Таким образом они выясняли отношения как с гражданскими лицами, так и между собой.
Особенно тяжелая обстановка сложилась в 1949-1950 гг. В этот период в Севастополе произошел следующий случай. Военные заходили в женское общежитие, и, угрожая оружием, насиловали девушек. Одна из них не выдержала издевательств и написала матери в Башкирию:
«Мама, прощай. Жить больше не могу. Меня и всех девочек постоянно насилуют».
Мать девушки работала машинисткой в горкоме партии и показала это письмо бывшему секретарю ЦК. По своим каналам тот поставил об этом в известность Москву, и через несколько дней в городе навели порядок[40].
Впрочем, и блюстители закона нередко становились фигурантами уголовных дел. Общепринятой «болезнью» правоохранительных органов оставалось бездействие, к сообщениям о преступлениях не относились с должным вниманием. Зачастую это делалось для того, чтобы скрыть реальное на вверенных участках работы. Руководство боролось с этим явлением путем привлечения сотрудников органов внутренних дел к дисциплинарной ответственности. Так, приказом областного Управления милиции № 158 от 9 июля 1947 г. дисциплинарные взыскания были наложены на заместителя начальника Керченского горотдела МВД майора милиции Смирнова и начальника Сталинского райотдела города старшего лейтенанта милиции Мороза за отказ в возбуждении уголовного дела по факту кражи 26 тысяч рублей у гражданки А.Ф.Чернявской. Офицеры были арестованы на 10 суток с исполнением служебных обязанностей[41].
Злоупотребляя своим положением, сотрудники милиции присваивали себе вещи задержанных, принимали участие в финансовых аферах и махинациях, занимались спекуляцией. Их моральный уровень также оставлял желать лучшего.
Так, в середине июня 1948 г. бюро Керченского горкома ВКП(б) рассмотрело вопрос о незаконных действиях и аморальных поступках отдельных работников милиции. В докладе 1-го секретаря горкома Сытникова указывалось, что борьба районных отделов милиции со спекулянтами и работа по наведению общественного порядка организована крайне неудовлетворительно. Там же приводились наиболее характерные примеры непристойного поведения отдельных сотрудников.
Например, жена сотрудника ОБХСС Чаркина занималась спекуляцией на базаре, а сам Чаркин оскорбил нецензурными словами рабочего рынка. Начальник милиции поселка Войково Щербаченко является на свои объекты в пьяном виде. Работник ОБХСС Бородкин в корыстных целях занимается превышением власти и запугивал сотрудников обслуживаемых им торговых точек. Начальник ОБХСС Тюрин заявлял, что его жена и он получает и будут получать полностью все, что ему положено вне всякой очереди. Работник заводского отделения милиции Ляшенко изнасиловал девушку[42].
Много должностных преступлений совершали работники пенитенциарных учреждений, в том числе, лагерей для военнопленных. Только за период 1946-1948 гг. из 855 охранников лагерей за различные проступки было уволено 146 человек, и только за 1947 г. Военным трибуналом МВД Крымской области осуждено 30 работников лагерей, и 42 милиционера[43].
Так, начальник санитарной части управления 299-го лагеря немецких военнопленных Бурский, поляк по национальности, в 1942 г. попал в немецкий плен, до конца войны работал старшим врачом лагерей для русских военнопленных, пользовался всеми правами офицера немецкой армии. Заместитель начальника 299-го лагерного управления майор С. Дребский использовал служебное положение в личных целях, ремонтируя силами военнопленных личную автомашину. Начальник оперативного отдела управления подполковник В. Сычев, имевший низшее образование, затягивал рассмотрение дел военнопленных об освобождении; начальник управления 241-го лагеря в городе Севастополе подполковник Евдокимов построил себе силами военнопленных дом, занимался частным строительством посторонним лицами[44].
Таким образом, первое послевоенное десятилетие в истории Крыма было исключительно непростым, трудным временем. Последствия войны усугубились пороками советской системы: очковтирательством, бесхозяйственностью, коррупцией и произволом.
[1] История Крыма. Т.2. – М.: Кучково поле, 2018. – С.606
[2] Там же.
[3]Пащеня В.Н. Крымская область в советский период: 1945-1964 гг. – Симферополь: ДИАЙПИ, 2011. – С.228-229
[4] Сеитова, Э. И. Трудовая миграция в Крым (1944–1976) / Э.И. Сеитова // Пространство и Время. — 2013. — № 2(12). – С.102
[5] Сеитова Э.И. Организация трудового переселения в Крым (1944–1976 гг.) / Э.И. Сеитова // Ученые записки Казанского университета. Сер. : «Гуманитарные науки». – 2013. – Т. 155, кн. 3, ч. 1. - С.176
[6]Крим в умовах суспільно-політичних трансформацій (1940–2015): Збірник документів та матеріалів. Упоряд.: О. Г. Бажан (керівник), О. В. Бажан, С. М. Блащук, Г. В. Боряк, С. І. Власенко, Н. В. Маковська. – К.: Інститут історії України НАН України, 2016. – С.55
[7]Омельчук Д.В. До питання про стан продовольчого забезпечення населення Криму в 1946–1947 рр. // Україна XX ст.: культура, ідеологія, політика: Зб. ст. — К., 2008. — Вип. 13. – С.192
[8]Басов А. В. Крым в Великой Отечественной войне 1941-1945. — М.: Наука, 1987. – С.299
[9] Сеитова Э.И. Организация трудового переселения в Крым (1944-1976 гг.) - С.174
[10] Там же. – С.177-178
[11] Басов А.В. Указ. соч.
[12] Очерки по истории Крыма: Ч. 4 : Крым в период Великой Отечественной войны, в годы восстановления и дальнейшего развития народного хозяйства. (1941-1965 гг.) / под общ. ред. И. С. Чирвы – Симферополь, Крым, 1967. - С.129
[13] Там же. – С.155
[14] Там же.
[15] Слава Севастополя, 1 августа 1947., № 150 (7283)
[16] Слава Севастополя, 8 августа 1947., №155 (7288)
[17] Слава Севастополя, 26 августа 1947., №168 (7301)
[18] Слава Севастополя, 13 августа 1947., №159 (7292)
[19] Слава Севастополя, 4 октября 1947., №296 (7329)
[20] Слава Севастополя, 1 октября 1947., №194 (7327)
[21] Слава Севастополя, 15 августа 1947., №160 (7293)
[22] Слава Севастополя, 12 сентября 1947., № 180 (7313)
[23] Там же.
[24] Слава Севастополя, 1 октября 1947., №194 (7327)
[25] Слава Севастополя, 4 июля 1948., № 131 (7521)
[26] Слава Севастополя, 8 августа 1947., №155 (7288)
[27] История Крыма. Т.2. – С.624
[28] Омельчук Д.В. Указ. соч. – С.189
[29] Там же.
[30] Омельчук Д.В. Указ. соч. – С.190
[31] Слава Севастополя, 2 июля 1947., №129 (7262)
[32] ГКУ АГС, ф. р-532, оп.1, д.34 – Л.2-3
[33] Пащеня В.Н. Крымская милиция в XX веке (1900–1991 гг.) - Симферополь: ДИАЙПИ, 2009.
– С.129
[34] Слава Севастополя, 18 июля 1947., №140 (7273)
[35] Слава Севастополя, 28 сентября 1947., №192 (7325)
[36] Омельчук Д.В. Указ. соч. – С.189
[37] Там же. – С.189-190
[38] Слава Севастополя, 20 августа 1947., №164 (7297)
[39] Слава Севастополя, 25 июля 1948., №146 (7536)
[40] Старо, как мир, сыскное ремесло...: Страницы истории Севастопольского уголовного розыска. 1919–2014. Севастополь: Управление уголовного розыска УМВД Украины в г. Севастополе, 2014. – С.92
[41] Пащеня В.Н. Указ. соч. – С.156
[42] Там же – С.156-157
[43] Там же – С.127; 159
[44] Там же – С.159 | 
