1 августа 1914 г. Германский рейх объявил войну Российской империи, развязав небывалый в истории мировой конфликт, который длился 4 года 3 месяца и 11 дней. За это время Россия и ее армия пережили и горечь поражений, и радость побед, но в конце концов чаша истории склонилась в их пользу. И лишь заговор внешних и внутренних врагов, обернувшийся в феврале 1917 г. свержением русской монархии и последующим сознательным и планомерным развалом армии и тыла, привел наше Отечество к почти безоговорочной капитуляции, подписанной большевиками в марте 1918 г.
Как вимдим, фиаско потерпела не императорская Россия и ее историческая власть. К поражению нашу Родину привели ее враги и узурпаторы. Либерально-масонское временное правительство позволило большевикам разложить фронт и тыл. Последние, совершив свое черное дело, подписали «похабный мир», заплатив врагу (своему союзнику) и за опломбированый вагон, и за его серебренники.
Вопрос о поджигателе той войны кажется риторическим, но далеко не всем. Даже сегодня кое-кто пытаются возложить вину на русского Царя. К подлогу прибегают и наши левые публицисты, и некоторые западные историки.
Однако у современников в России и союзных странах сомнений не было: зачинщиком войны выступили Германия и соблазняемая и понуждаемая ею Австро-Венгрия. Лишь горстки радикалов крайнего толка во главе с эмигрантом В.И. Ульяновым (Лениным) смели, вопреки очевидным фактам, утверждать иное. Сводя сложный узел международных противоречий к упрощенной марксистской схеме, они утверждали, что Россия, мол, не обороняется от вражеского нашествия, а посягает на чужие земли, воюет не за национальные интересы, а ради выгод и прибыли капиталистов. На словах ратуя за борьбу против всех воюющих правительств, ленинцы призывали и прилагали все силы к тому, чтобы всячески содействовать поражению именно России.
В начале XX века между европейскими державами имелись острые противоречия. Переживающая бурный промышленный рост Германия желала новых колоний и рынков, которые предполагалось отнять у других. Щупальца германской экспансии тянулись на Балканы, где сдавала позиция Османская империя и наступала германская союзница Австро-Венгрия, аннексировавшая в 1908 году Боснию и Герцеговину. Там же присутствовали и естественные – геополитические и духовные – интересы России, десятилетиями оказывавшей поддержку религиозно родственным православным народам. У европейских держав существовали взаимные территориальные претензии. Французы, например, страстно желали вернуть себе Эльзас и Лотарингию, утраченные после франко-прусской войны 1871 года. Считается, что все эти распри и делали войну неизбежной. Но натяжка здесь очевидна.
Далеко не всегда даже самые глубокие разногласия оборачиваются вооруженной схваткой, да еще мирового масштаба. Споры и даже вражда между государствами вечны, но благодаря сдержкам, противовесам и компромиссам мир сохраняется. В условиях противоречий, а затем и «холодной войны» Европа жила почти весь XIX век и вторую половину XX-го.
А нарушается равновесие в том случае, если одна из стран или коалиций идет к войне сознательно и целенаправленно, не останавливаясь ни перед чем. Такую страну (коалицию) и называют агрессором. Так было и в 1914 году, и в 1939-м.
Но вернемся в 1914 год. Поводом к эскалации австро-сербского конфликта, переросшего в глобальное противоборство, послужило убийство австро-венгерского наследника престола, случившееся в столице Боснии и Герцеговины Сараеве 28 июня 1914 года. В эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену стрелял 19-летний босниец Гаврило Принцип.
История изобилует покушениями и громкими политическими убийствами. Чтобы подобный эксцесс стал детонатором мирового взрыва, нужно нечто гораздо большее, чем попранное национальное достоинство. Нужны политическая воля к объявлению войны и заведомая готовность к ней. Если эти факторы налицо, то поиск предлога превращается в пустую формальность.
После сараевского инцидента Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум из 10 пунктов, в которых проницательные наблюдатели тотчас рассмотрели провокацию большой войны. В ультиматуме были требования наказать террористов, провести чистку армии и государственного аппарата от лиц, настроенных враждебно к империи Габсбургов, исключить из программ учебных заведений все, что дискредитирует Австро-Венгрию и т.д. – вплоть до допуска австрийских формирований к следствию и противодействию терроризму.
Несмотря на то, что большинство пунктов носило откровенно вызывающий, затрагивающий суверенитет Сербии характер, Белград согласился их выполнить, лишь бы избежать войны. На этом настаивала Россия, к которой сербы ввиду грубого шантажа и угроз обратились за поддержкой. Лишь по одному пункту австрийцы получили отказ, причем, в самой деликатной форме – в допуске в Сербию своих жандармов и солдат. Вена словно ждала этого, и 28 июля последовало объявление войны, после чего австро-венгерские войска вторглись на территорию маленького славянского государства и подвергли бомбардировке его столицу.
Российский МИД и глава государства Николай II делали все возможное, чтобы сберечь мир. Весь июль Россия вела напряженные переговоры с Германией и ее партнером. «От Германии, – писал историк Антон Керсновский, – зависело остановить австро-сербскую войну либо дать ей разгореться в общеевропейскую. В Берлине не колебались: лучшего повода для «предупредительной войны» и мыслить было трудно. Еще 8 июля, за четыре дня до австро-венгерского ультиматума, находившиеся в отпуску военнослужащие были вызваны в свои части, а с 11-го числа исподволь начались военные перевозки». В разгар конфликта Император Николай II шлёт германскому кайзеру телеграмму следующего содержания: «Благодарю за твою телеграмму, примирительную и дружескую. Между тем, официальное сообщение, переданное сегодня твоим послом моему министру, было совершенно в другом тоне. Прошу разъяснить это разногласие. Было бы правильным передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию. Рассчитываю на твою мудрость и дружбу».
На эту телеграмму советские историки закрывали глаза. А в ней весь смысл сложившейся летом 1914 года ситуации: одна сторона стремится к миру, ищет выход из тупика, другая рвется к войне. Французский посол в Санкт-Петербурге Морис Палеолог заметил по этому поводу: «И какую ужасную ответственность взял на себя император Вильгельм, оставляя без единого слова ответа предложение императора Николая! Он не мог ответить на такое предложение иначе, как согласившись на него. И он не ответил потому, что хотел войны».
Россия не имела территориальных претензий к соседям. В заморских колониях мы не нуждались: свои бы пространства освоить. Начало XX века отмечено стремительным хозяйственным и культурным подъемом Российской империи. Растут промышленность, сельское хозяйство, население. О мире мечтают все российские лидеры. В 1907 году премьер-министр П.А. Столыпин произносит в Государственной Думе крылатую фразу: «Дайте государству двадцать лет покоя внутреннего и внешнего и вы не узнаете Россию!» В этих словах – суть тогдашних устремлений российской политики.
Следовало ли препятствовать разгрому и оккупации Сербии? Ясно, что дело не только в спасении союзника, хотя вступаться за православных «братушек» – болгар, сербов, черногорцев – нам было не впервой. Таков моральный и державный императив российской политики со времен Екатерины Великой. Это было и частью народного сознания, каким оно воспитывалось веками. Нет смысла доказывать, что защита маленького братского народа, подвергшегося нападению, – это не агрессия, а оборона. При желании подобные упреки можно адресовать и СССР. Надо ли было ввязываться в конфликт с Японией, напавшей в 1939 году на Монголию у Халкин-Гола? Мы это сделали, поскольку имели с МНР договор о взаимопомощи и считали, что наше дело правое. В те же годы СССР ратовал за договор о коллективной безопасности, нарушение которого предполагало военные меры против агрессора. В 1963-м мы помогали Кубе, также подвергаясь риску большой войны. В 2008 году Россия заступилась за Южную Осетию, а в 2014-м взяла под защиту народы, населяющие Крым.
То же, по сути, было и в 1914-м, когда мы были гарантом независимости Сербии и когда поступили так, как в подобных случаях поступают все уважающие себя и чтящие международное право государства. Альтернативой этому была капитуляция перед агрессором, которая, как показывает история, лишь усиливает его аппетиты.
Корни германской агрессии, дважды на протяжении XX века ввергавшей мир в войну, уходят вглубь истории. В средние века тевтонские рыцари провозгласили лозунг «Дранг нах Остен» («натиск на восток»). Вспомним, что нашествиям с запада противостоял новгородский князь Александр Невский. После образования в 1871 году Германской империи (рейха) расширение жизненного пространства за счет соседей стало идеей фикс его правящих кругов. Теоретической проработкой этой идеи активно занялись немецкие мыслители и публицисты. Объединение германских земель вокруг Пруссии и превращение новой империи в передовую промышленную державу только усилило ее мировые амбиции. Махровым цветом цвели геополитические и философские доктрины с обоснованиями захватов. В умах немцев коренилась теория пангерманизма – о лидерстве германской нации. «Строились, – пишет В. Шамбаров, – планы «Великой Германии» и «Срединной Европы», в которую должны были войти Австро-Венгрия, Балканы, Малая Азия, Прибалтика, Скандинавия, Бельгия, Голландия, часть Франции. Все это соединялось с колониями, которые предстояло отобрать у англичан, французов, бельгийцев, португальцев. Предусматривалось создание обширных владений в Китае».
Одна за другой выходили книги идеологов пангерманизма: Г. Дельбрюка – «Наследство Бисмарка», П. Рорбаха – «Немецкая идея в мире», Т. фон Бернгарди – «Германия и следующая война». Теодор фон Бернгарди, начальник военно-исторического отдела германского Генштаба, писал: «Война является биологической необходимостью. Нации должны прогрессировать или загнивать. Германия стоит во главе культурного прогресса, но зажата в узких неестественных границах».
О тех, кого следует завоевывать, сообщалось без обиняков: «Главное наше внимание должно быть обращено на борьбу со славянством, этим нашим историческим врагом». В трудах пангерманистов славяне именовались «этническим материалом», а русские – «китайцами Запада». Причем, отмечает историк, в авторитарном Втором рейхе такая пропаганда могла быть только официальной. На ее постулатах основывались конструкции германской «остполитик» начала XX века, предусматривавшей расчленение России на Московию и Украину, отторжение Прибалтийского края и т.д.
В достижении этих целей предлагалось не церемониться. Вот слова Хельмута фон Мольтке – начальника германского Генштаба: «Мы должны отбросить все банальности об ответственности агрессора. Только успех оправдывает войну». Не менее откровенен и сам Вильгельм II, писавший: «Я ненавижу славян». Или: «Глава вторая великого переселения народов закончена. Наступает третья глава, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов. Никакая будущая конференция не сможет ослабить значения этого факта, ибо это не вопрос высокой политики, а вопрос выживания расы».
Как видим, не Гитлер и Розенберг придумали теории о высших и прочих расах и не в Третьем рейхе возник культ войны и силы. Все это зародилось и стало частью немецкого мышления при Вильгельме II.
Сознание определяет бытие. Германия была самым милитаризованным государством мира. Образ прусского фельдфебеля стал притчей во языцех. Образование немцев также было нацелено на войну. Плодились детские военизированные организации – «Югендвер», «Юнгдойчландбунд», «Вандерфогель». К 1914 году военная мощь Второго рейха достигла пика. В то же время Россия только развернула программу перевооружений, рассчитанную до 1917 г. В делах обороны мы опаздывали и в 1914-м, и в 1941 году. В том и другом случае лидеры Германии спешили нанести удар, пока противник не готов к отпору.
С учетом этого становятся понятными и непримиримость кайзера, в ходе июльского кризиса 1914 года толкавшего Вену на крайнее обострение конфликта, и поведение его союзника. За воинственностью Австро-Венгрии, ее провокационным и заведомо невыполнимым ультиматумом маячили план Шлиффена и железные корпуса Мольтке- младшего.
29 июля, когда Император Николай II слал Вильгельму телеграмму, выдержанную в самых миролюбивых тонах, австрийский император Франц Иосиф уже отдавал приказ о бомбардировке Белграда. В тот же день германский кайзер присутствовал на военном совете в Потсдаме, где была решена всеобщая война.
Попытки переложить ответственность на Россию из-за объявленной ею 30 июля всеобщей мобилизации выглядят смешно. Мобилизация – не объявление войны, это лишь меры обороны на случай нападения соседей ввиду их явных военных приготовлений. Император Николай II предложил Вильгельму II передать конфликт на рассмотрение третейского суда в Гааге. Ответом было объявление Германией войны. Министр Сазонов отмечает, что при требовании от России демобилизации ей не давалось взамен никаких гарантий, что и страны германского блока сделают то же. А ведь к тому времени Австрия уже завершила мобилизацию, а Германия сделала это скрытно еще три дня назад. Когда из Берлина пришел ультиматум с требованием демобилизовать призывников за 12 часов, в Петербурге ответили, что это технически невыполнимо, но заверили, что Россия желает продолжения переговоров для поиска мирного выхода. Об этом Сергей Сазонов сообщил германскому послу Фридриху фон Пурталесу, явившемуся к нему с визитом вечером 31 июля.
Итак, Россия ввиду завершения мобилизации в Германии и Австро-Венгрии проводит собственный воинский призыв. Царь идет на это после долгих колебаний, уступая доводам военных в необходимости таких приготовлений, чтобы не оказаться беззащитными в положении, когда Германией уже сделан бесповоротный выбор в пользу войны. Русская мобилизация лишь уравнивала силы сторон в условиях, когда мосты к переговорам еще не были сожжены. На переговорах и третейском суде и настаивал Санкт-Петербург. Однако Германия это отвергла.
Объяснение этому простое. В Берлине загодя готовились к большой войне, и ее поджог был вопросом времени. Инцидент в Сараеве стал лишь удобным поводом. Не случись его, нашелся бы другой. 1 августа Германия вторглась в Люксембург без всяких ультиматумов и нот. Нападение на Францию началось под надуманным предлогом бомбежки ее летчиками Нюрнберга. В тот же день, получив отказ Бельгии о пропуске немецких войск к французской границе, Германия объявила войну и ей. Дальнейшие события стали следствием авантюры Второго рейха. 4 августа Англия, потребовав от кайзера остановить нападение на Бельгию (чего, понятно, не последовало), объявила войну Германии. Наконец, 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России без указания мотивов, как союзница Германии.
Народы России встретили войну в состоянии патриотического подъема. Конечно, случались проявления и шовинизма, и шапкозакидательства: без крайностей не бывает. Однако, это не относится ни обществу в целом, посылавшему на фронт и на смерть своих сыновей, ни тем более к монарху и правительству Российской империи, чье поведение в канун и в начале войны было подчеркнуто сдержанным и ответственным.
По всей стране, от Петрограда до самых отдаленных сел в провинции, прошли молебны о даровании победы. Люди вышли на улицы и площади, чтобы заявить свою солидарность с Царем и Армией. На Дворцовой площади имперской столицы 2 августа собрались десятки тысяч граждан разных сословий. Пришли седовласый чиновник и молодой рабочий Путиловского завода, барышня из Смольного института и мещанин с Нарвской заставы. Когда на балкон Зимнего дворца вышел император с августейшей супругой, народ опустился на колени. Любитель ярлыков В.И. Ленин называл подобное «шовинистическим угаром». Но это лишь игра словами. В действительности произошло сплочение нации перед лицом грозящей опасности. Нападение Германии разрядило политическую атмосферу. Закончились партийные склоки. Утихли забастовки. Все понимали, что это не обычная война, и враг намного сильнее, чем все бывшие до сих пор. Что на карту поставлена судьба Отечества. Воевать шли и члены императорской фамилии, и отпрыски аристократических родов, и дети купцов и фабрикантов, и крестьянские парни. Великий князь Олег Константинович, корнет лейб-гвардии Гусарского полка, погибнет в бою в первые недели войны. Его запись в дневнике – смесь юношеского идеализма и русской удали: «Мы все пять братьев идем на войну со своими полками. Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская Семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться». Жена и дочери Императора Николая II окончили курсы сестер милосердия и трудились в госпиталях, ухаживая за тяжелоранеными и помогая при хирургических операциях. По всей империи в воинские присутствия и полицейские участки тысячами шли добровольцы. И вспомним слова Ульянова-Ленина: «Наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее армий».
Второй миф, придуманный большевиками и взятый на вооружение советскими историками, – о «грабительском», «захватническом» характере войны со стороны России. В качестве его обоснования обычно приводится и мнимая «цель» – завладение Константинополем и Черноморскими проливами. Ложный характер подобных инсинуаций очевиден. Спору нет, контроль над Босфором и Дарданеллами имел огромное военно-стратегическое значение для России. С одной стороны, через проливы шло до 80 процентов всего российского хлебного экспорта. С другой, – проливы запирали выход в мировой океан Черноморскому флоту. Отсюда и вековая мечта русских государей – получить ключ к проливам.
Все это относится к такому понятию, как государственные интересы. Не удивительно, что вопрос о проливах был предметом усилий русской дипломатии на протяжении столетий. В разгар первой мировой войны в марте 1915 года Англия и Франция вступили в соглашение с Россией о передаче ей после войны контроля над Константинополем и проливами. В обычаях международной политики получать компенсацию за ущерб, понесенный от действий стран-агрессоров. После Второй мировой войны в качестве такого справедливого возмещения СССР получил не только бывшие земли Российской империи, но и часть Восточной Пруссии. При этом никто из советских историков не говорил, что захват Пруссии был «империалистической целью» войны 1941-1945 гг. В разгар австро-сербского кризиса 1914 г. у Императора Николая II и его кабинета не было и мысли о каких-то проливах. Они были заняты одним – как предотвратить войну. Сталин в преддверии второй мировой о Босфоре и Дарданеллах, вероятно, тоже не думал. Известно, что во время переговоров Молотова и Гитлера в Берлине в ноябре 1940 года, где обсуждался дальнейший раздел сфер влияния, был затронут и вопрос о турецких проливах. Однако это обстоятельство имеет такое же отношение к нападению Гитлера на СССР, как многовековые заботы русских правителей о разблокировании Черного моря – к объявлению нам войны Германией 1 августа 1914 года. Захватив в 1917 году власть, В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий обнародовали «тайные договора царизма», включая соглашение о проливах. Точно также современные апологеты большевизма могут ссылаться на обсуждение вопроса о проливах И.В. Сталиным на Тегеранской конференции 1943 г. и на встрече с Черчиллем в Москве в 1944 г. Только стоит ли?
В Первую мировую занятие проливов приобрело первостепенное стратегическое значение для стран Согласия и России, в первую очередь. Тогда как и во Вторую мировую поставки союзниками вооружений и материалов в Россию шли в основном через северные моря, для чего в 1916 году был специально построен порт Романов-на-Мурмане (Мурманск). Легко представить, насколько упрощалась подобная задача в случае овладения проливами. Это открывало нам короткие и безопасные пути в порты Франции и Британии, а значит, и приближало победу над врагом.
В ноябре 1916 года русское командование спланировало Босфорскую операцию. Для ее проведения сформировали Отдельную морскую дивизию, общее командование брал на себя главком Черноморского флота вице-адмирал А.В. Колчак. Из опытных фронтовиков, Георгиевских кавалеров составлялись ударные полки: 1-й Цареградский, 2-й Нахимовский, 3-й Корниловский, 4-й Истоминский, что указывало на память о прославленных флотоводцах, героях Севастопольской обороны. Операцию, успех которой мог коренным образом изменить ход войны, планировали на апрель 1917 года. Керсновский считал овладение проливами наиважнейшей для победы стратегической задачей. Ее решению помешал февральский переворот.
Год 1915-й стал для воюющей России переломным во многих отношениях. Поставки вооружений и боеприпасов возросли многократно. На боеспособности Армии и Флота самым положительным образом сказалось назначение Верховным Главнокомандующим Императора Николая II.
Возрос уровень руководства военными операциями, чему в огромной степени способствовал приход на пост начальника штаба Ставки Главковерха талантливого полководца М.А. Алексеева. Отступления прекратились. Боевой дух армии поднялся. К лету 1916 года Российская армия достигла огромной мощи.
На протяжении всей войны правительство и армия имели почти всеобщую народную поддержку словом и делом. В силу всех этих причин война и получила названия Второй Отечественной и Великой Отечественной.
И эти названия, и многое другое оказалось весьма кстати 25 лет спустя, когда «тевтонская орда» обрушилась на СССР. Разнообразный опыт первой мировой помог во второй: на полях сражений, в военной промышленности, пропаганде, организации помощи раненым.
Масштабная эвакуация заводов в 1941 году во многом напоминала аналогичную периода 2-й Отечественной. Вынужденное отступление Российской армии из Привислинского и Прибалтийского краев весной-летом 1915 г. потребовало перебазирования множества объектов, имевших важное военно-экономическое значение. Только из Риги вывезли вглубь империи 30 000 вагонов грузов, количество эвакуированных из Рижского района предприятий достигло 395.
Трудовой героизм в тылу был и в 1914 году. Лозунги «Все для победы» можно видеть на плакатах 1915-1916 годов. В ту и другую войну были массовые подписки на военные займы, сбор населением и Церковью для фронтовиков средств и вещей.
Известен вклад в победу над германским фашизмом советских артистов. Блистательная Клавдия Шульженко со своим джаз-ансамблем была любимицей красноармейцев. На фронте выступали Валентина Серова, Людмила Целиковская, Иван Петров, Аркадий Райкин, Леонид Утесов. Лидия Русланова пела на ступенях павшего рейхстага.
Но и в Первую мировую было то же самое. «Курский соловей» Надежда Плевицкая давала концерты на передовой. Огромной популярностью у бойцов пользовались выступления куплетистов С. Сокольского и Ю. Убейко, певцов А. Вертинского, Е. Виттинга, С. Садовникова и Д. Богемского, артиста цирка В. Лазаренко. Телевидения и радио еще не было, и большое значение в деле военной пропаганды и патриотического воспитания приобрели грампластинки. Песни «Подвиг Риммы Ивановой», «Георгиевский кавалер», «Гусары-усачи» расходились на ура. Фирмы грамзаписи откликались на все военные события, а их новинки напоминали сводки с фронтов. Страна верила в победу и в свою армию. Характерна позиция гениального оперного певца Ф.И. Шаляпина. Война застала его во Франции. Прогуливаясь, Федор Иванович услышал крики разносчиков газет – «Победа русских в Восточной Пруссии!» Имелось в виду сражение под Гумбинненом, в котором армия Ренненкампфа нанесла поражение немцам. Шаляпин обнажил голову. Его примеру последовали окружающие. И тут зазвучал могучий шаляпинский бас. Он пел много, а потом стал собирать в пользу раненых. Набралось 7000 франков, которые были посланы им на Родину. Всю войну Шаляпин давал концерты в пользу воинов и их семей. На свои средства открыл и содержал два лазарета. И так поступало абсолютное большинство людей искусства. Проходили акции «Русской армии и жертвам войны — артисты Москвы». В Большом театре непрерывной чередой шли благотворительные концерты в пользу армии, лазаретов, беженцев с участием лучших музыкальных сил: Кусевицкого, Збруева, Неждановой, Собинова, Шаляпина и др. Преподаватели Московской консерватории перечисляли часть жалования на содержание госпиталя. Певец Вертинский сам трудился в лазарете и санитарном поезде, сделав за полтора года войны 35 тысяч перевязок. То же происходило в Петрограде и провинции. Патриотизм захватил художников, писателей, артистов. Целый ряд живописцев и графиков посвятили творчество Армии и защите Родины. Известность приобрели картины, иллюстрации, военные плакаты на темы Отечественной войны. На этом поприще трудились художники И.А. Владимиров, С.Я. Видберг, С.А. Виноградов, М.В. Добужинский, Р.Г. Заррин, Е.А. Лансере, М.М. Ольконе, Г.А. Семенов, Е.М. Чепцов, А.Р. Эберлинг. Академик живописи Н.С. Самокиш организовал военно-художественный отряд с выездом на передовые позиции. Фронтовые зарисовки Николая Семеновича публиковались в журналах «Нива», «Солнце России», «Лукоморье» и других. Высокую оценку получили такие работы мастера, как «Русские войска перед атакой», «Бой под Ярославом в 1914 г.», «Схватка», «В окопах зимой».
Распространен был военно-патриотический лубок, к которому обратились Д.Д. Бурлюк, М.Ф. Ларионов, К.С. Малевич. Проводились выставки и другие благотворительные акции. Так, Общество имени А.И. Куинджи организовало художественный аукцион в пользу раненых. Голос против германского варварства возвысили писатели и публицисты Л. Андреев, В. Брюсов, И. Бунин, Н. Гумилев. А. Толстой и др. Многие из них отправились на фронт. Военными корреспондентами разных газет и журналов стали В.Я. Брюсов. М.М. Пришвин, А.Н. Толстой, В.И. Немирович-Данченко. На Кавказский фронт военкором «Русского слова» отправился С.М. Городецкий.
К патриотическому слову обратились не только профессиональные литераторы. Заглянем немного вперед. 24 июня 1941 года в «Известиях» и «Красной звезде» был напечатано стихотворение, тотчас ставшее знаменем - «Вставай страна огромная!» Под ним стояла подпись – Василий Лебедев-Кумач. Однако есть версия, и довольно убедительная, подкрепленная свидетельствами очевидцев и документами, что сочинил крылатые строки совсем другой человек. И случилось это в Первую мировую войну. Об этом в 1991 году рассказал журнал «Столица». В 1916 году в Рыбинской мужской гимназии преподавал литературу, русский и древние языки Александр Адольфович Боде. Наблюдая, как маршируют по улицам волжского города и отправляются на фронт новобранцы и ополченцы, следя за сводками с театров военных действий, испытывая, как и большинство соотечественников, сильные патриотические чувства, скромный учитель и написал в мае 1916 года: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой, с германской силой темною, с тевтонскою ордой...». Стихи были положены на музыку, и Александр Боде сам, под овации публики, исполнил песню в местном театре. Широкого распространения песня «Вставай, страна огромная!» тогда не получила, видимо, сказались удаленность Рыбинска от столиц, оторванность от культурных центров. В 1937-м, за год с небольшим до своей кончины, автор «Священной войны», почувствовав приближение новой схватки с «тевтонской силой темною», послал текст песни поэту В. И. Лебедеву-Кумачу, ибо считал того патриотом. Мол, вдруг пригодится! Ответа не получил, но буквально через день после нападения Гитлера на СССР слова «пусть ярость благородная вскипает, как волна» были растиражированы в миллионах листовок, газет, книг, зазвучали по радио. По утверждению автора статьи в московском журнале, Лебедев-Кумач, будто бы сочинивший текст в одну ночь, в действительности только слегка советизировал первоначальный текст, поменяв в нем несколько слов и при этом чудесным образом зная наперед о «насильниках, грабителях, мучителях людей» .
Любая война является серьезным испытанием для экономики страны. Она сопровождается милитаризацией промышленности, нарушением торговли, потерями территорий с их пашнями, заводами, населением, дезорганизацией денежного обращения. Резко падают доходы государственного бюджета и возрастают военные расходы. Образуется громадный бюджетный дефицит, покрываемый эмиссией бумажных денег. Финансовая система впадает в острый кризис.
Так было и в первую мировую, и во вторую. Правительства Российской империи и СССР столкнулись, по сути, с одними и теми же вызовами, хотя зачастую решала проблемы по-разному, в силу различных компетенции, возможностей, да и отношения к собственному народу.
Россия к 1914 году имела устойчивые финансы. В обращении находился обеспеченный золотом рубль - одна из самых твердых валют в мире. Но в начале войны Госбанк объявил о прекращении размена кредитных билетов на золото. Так, впрочем, поступили во всей Европе. Мобилизация, снабжение огромной армии потребовали колоссальных затрат. Действуя грамотно, власть покрывала растущий дефицит бюджета не только эмиссией, но и дополнительными налогами и займами.
За три года первой мировой выпуск бумажных денег увеличился в 6 раз. Рубль тем не менее на 40 процентов обеспечивался золотым запасом империи и золотом за границей. Миллионы граждан подписывались на 5,5-процентный заем, помогая своей стране. Первый выпуск облигаций «военного» займа номиналом от 50 до 25 000 рублей состоялся в марте 1916 г., второй – в конце того же года. Общая сумма двух эмиссий составила 5 млрд рублей. Облигации продавали отделения Государственного банка. Для оповещения населения применялись разные средства: от газетных объявлений до высокохудожественных открыток. К изготовлению красочных агитационных плакатов с призывом подписаться на заем победы были привлечены талантливые художники Иван Владимиров, Ефим Чепцов, Алексей Максимов, Рихард Заррин (сотрудник Экспедиции заготовления государственных бумаг, автор дизайна 100- и 500-рублевых банкнот) и ряд других. За 1916 год было выпущено свыше 27 видов плакатов и открыток общим тиражом свыше 1 млн экземпляров.
Вторая мировая также вызвала всеобщую инфляцию. В СССР колоссальные военные расходы покрывались с помощью военных займов. Облигации номиналом от 10 до 1000 рублей выпускались 4 раза. Отпуска работникам в войну не полагались, а отпускные перечислялись на именные вклады в сберкассах. Помогал и печатный станок. Эмиссия бумажных денег в СССР выросла в 4 раза, реальная покупательная способность рубля резко упала. Государство сохранило твердые розничные цены на продукты, но оборот розничной торговли снизился на 2/3. Деньги - бумажные червонцы разных лет выпуска, казначейские билеты образца 1938 года, разменная монета, чеканка которой не прекратилась и в войну, – служили в основном для отоваривания карточек. На колхозном рынке цены были в десятки раз выше государственных. Победа позволила быстро нормализовать и экономику, и финансы.
Думско-генеральский заговор, грянувший в феврале 1917 года, сыграл в судьбе России роковую роль. Есть версия, что заговорщики опирались на мощную поддержку союзных и, особенно, англо-американских политических кругов и спецслужб, кровно не заинтересованных в победе и послевоенном усилении России. Международный характер заговора был обусловлен и активным участием в нем мировой закулисы, прежде всего, масонства.
В армии отречение Царя, бывшего и Верховным Главнокомандующим, восприняли далеко не однозначно. Одним из тех, кто выразил решительное несогласие с актом отречения, был «первый клинок империи», герой Брусиловского прорыва, генерал от кавалерии Федор Артурович Келлер. Как вспоминал очевидец, в полдень 6 марта 1917 г. он отправил телеграмму Государю, в которой выражал негодование от лица III конного корпуса и себя лично по отношению к тем войскам, что присоединились к мятежникам, а также просил Царя не покидать Престола. Полкам 3-го корпуса зачитали тексты обоих актов отречения, солдаты отреагировали на это ярко выраженным недоумением. «Неожиданность ошеломила всех. Офицеры, так же, как и солдаты, были озадачены и подавлены». И только в нескольких группах солдат и интеллигенции – писарей, технических команд, санитаров – царило приподнятое настроение.
2 марта «Известия Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов» опубликовали так называемый приказ № 1, подрывавший в Армии единоначалие и дисциплину. Его текст был отпечатан тиражом 9 млн экземпляров. В считанные дни газеты и листовки с этим преступным приказом наводнили действующую армию и запасные полки, и он оказался губительней всех австро-германских дивизий вместе взятых.
В итоге поразившая фронт и тыл анархия расчистила дорогу к власти тем, кто мечтал о превращении отечественной войны в гражданскую. Генералы, проявившие в феврале солидарность с Милюковым, осознали всю пагубность содеянного уже через несколько месяцев. 9 сентября 1917 года сменивший Брусилова на посту Главковерха Лавр Корнилов предпринял отчаянную попытку восстановить дисциплину и пресечь разлагающую пропаганду радикалов, но был объявлен «изменником» и совместными усилиями Керенского и Совдепа смещен и арестован. Последний шанс избежать катастрофы был упущен.
О том, как все кончилось, красноречивей всех сказал Уинстон Черчилль: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Её корабль пошёл ко дну, когда гавань была в виду. Она уже претерпела бурю, когда всё обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Долгое отступление окончилось, снарядный голод был побежден, вооружение притекало широким потоком, более многочисленная, лучше снабжаемая армия сторожила огромный фронт, тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией и Колчак флотом, царь был на престоле. Российская империя и русская армия держались и победа была бесспорной».
Почему же это случилось?
Война с Германий, Австро-Венгрией и Турцией была небывало тяжелой. После относительно победоносной кампании 1914 года наступила череда неудач. Задолго до драмы 1914 г. российский Генштаб совершил серьезные просчеты в оценке сроков вероятной войны и накоплении необходимых боезапасов. Уже к концу первой зимней кампании обнаружился «снарядный голод». Весной и летом 1915 года это обернулось крупными поражениями. Чтобы вырваться из «польского мешка», возникшего после прорывов армий фон Гинденбурга, пришлось оставить всю Русскую Польшу, часть Литвы, Белоруссии и Прибалтики.
Но из этого вовсе не следует, что Россия была обречена на поражение. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить обе мировые войны XX века. В самые трудные периоды первой мировой линия фронта не перемещалась восточнее рубежа Рига-Пинск-Барановичи. Враг не подступал к Москве, Петрограду, Дону или Волге. Да и «котлов» вроде Вяземского, Киевского или Харьковского с пленением до 600 000 человек не было. Лукавы и утверждения, что, мол, война была для народа непосильной, голод и лишения нестерпимы, народ устал и потребовал мира и т.п. Все опять же познается в сравнении. После 1914 года у нас не было крайних проблем с продовольствием (не очереди же за булками в Петрограде в феврале 1917 г. считать таковыми), в то время как население Германии к концу войны жестоко голодало. Посильными были и призывы в армию. По данным доктора исторических наук С.В. Волкова, доля мобилизованных в России была наименьшей — 39 процентов мужчин до 49 лет, тогда как у Германии – 81 проц., у Австро-Венгрии – 74, у Франции – 79, у Англии – 50. На фронтах на тысячу населения Россия потеряла 45 чел., а Германия — 125, Австрия — 90, Франция — 133, Англия — 62. Потери убитыми в боях – по разным оценкам от 775 до 908 тысяч человек – соответствовали таким потерям Германии и ее союзников. Основная доля санитарных потерь пришлась уже на период революционной смуты: если в 1914 г. эвакуировали менее 14 тысяч больных в месяц, то в 1917 году – 146 тысяч. При таких условиях, пишет историк, разговоры об усталости народа, его стихийном недовольстве тяготами войны и будто бы «объективных предпосылках» революционного взрыва выглядят странно: в любой другой стране их должно бы быть в несколько раз больше.
Так что при нормальных политических условиях вопрос о том, чтобы «продержаться», даже не стоял бы. Напротив, на 1917 г. русское командование планировало решительные наступательные операции.
Такое положение не устраивало многих, причем как врагов, так и союзников. По словам С.В. Волкова, пользуясь попустительством Временного правительства, ленинцы весной, летом и осенью 1917 года вели лихорадочную работу по разложению Армии и Флота. На фронте не прекращались аресты, избиения и убийства офицеров. К ноябрю несколько сот офицеров было убито, не меньше покончило жизнь самоубийством (поименно известны 800), многие тысячи лучших командиров смещены и изгнаны из частей. Армия стала практически не боеспособна.
Керсновский указал на кукловодов и источники финансирования тех, кто в разгар войны вел в действующей армии и тылу (только в России!) агитацию за так называемый мир без аннексий и контрибуций. «Германское командование, – пишет историк, – усилило свою контрподготовку, все время приказывая Ленину устраивать демонстрации в Петрограде и предписав ему вести борьбу против наступления под лозунгом «мира без аннексий и контрибуций». 17 июня командир 1-го германского резервного корпуса генерал фон Морген отметил в своем дневнике циркулярное распоряжение германской Главной квартиры сообщить в русские окопы лозунг «мира без аннексий и контрибуций». Таким образом, этот дурачивший головы русских солдат лозунг был придуман Людендорфом».
Сообщения с Лениным Гинденбург и Людендорф поддерживали курьерами через Финляндию и дальше телеграфом через Швецию посредством Фюрстенберга-Ганецкого и Гельфанда-Парвуса, указывает Керсновский. Приказания германской Главной квартиры достигали Ленина на второй день. «В первых числах мая в Россию прибыл правая рука Ленина – Бронштейн-Троцкий, снабженный громадными кредитами (72 миллиона марок золотом) германским Рейхсбанком и еврейскими банками в Америке, всегда субсидировавшими русское революционное движение. Если Ленин был головой русской революции, то исступленно кровожадный Бронштейн стал ее душой, вложив в дело разрушения России безграничный пафос ненависти. Прибытие Троцкого с деньгами дало возможность большевикам широко развить свою печать и пропаганду».
Когда развал дисциплины достиг предела, а решения, идти или не идти в наступление, принимались на митингах разнузданной солдатской массы, генерал Л.Г. Корнилов потребовал обуздания Советов и прекращения подрывной деятельности на передовой и в тылу. Прошедшим через горнило второй мировой войны такое, возможно, покажется странным – добиваться суровой кары для изменников и пособников врага. Без подобных мер никакая война немыслима. Но случилось то, что случилось, и чем закончилось, известно. Сопоставьте это с действиями советской власти во Вторую мировую, в схожих обстоятельствах развала и разгрома летом-осенью 1941 или весной-летом 1942 гг. Можно вспомнить о сталинских приказах № 270 о трусах и дезертирах и № 227 «Ни шагу назад!», о вездесущих и безжалостных НКВД и «Смерш». Как справедливо отметил военный историк О.С. Смыслов, в войне 1941-1945 гг. нам удалось выстоять только благодаря сочетанию героизма и самоотверженности нашего народа с массовым террором на фронте и в тылу. Только в 1941-1942 гг., указывает историк, военными трибуналами фронтов и армий было приговорено к расстрелу «за паникерство, трусость и самовольное оставление поля боя» 157 593 человека.
Учитывая все это, пишет С.В. Волков, говорить о неизбежности Брестского мира не вполне уместно, коль скоро заключавшие его сознательно довели армию до такого состояния, при котором других договоров не заключают. Заключение его выглядит, скорее, закономерной платой германскому руководству за помощь, оказанную большевикам. Исследуя мотивы «национального предательства большевиков», историки приходят к разным выводам. По выражению В. Сироткина: «Версия о «большевиках –немецких шпионах» так до конца не была ни доказана, ни опровергнута историками в течение почти 80 лет».
Но одно невозможно отрицать: ради власти большевики сдали Россию на милость врага. Ленинский декрет о мире годился только для агитационных целей. Не имея боеспособной армии, совнарком при всем желании не мог вести переговоры о мире на равных и был вынужден соглашаться на любые условия противной стороны. Уже сказано, что утверждение о непричастности большевиков к разложению армии, – миф, сочиненный задним числом. Спору нет, приказом № 1 и политикой Керенского армии был нанесен сокрушительный удар. Но фронт держался. Мы не могли наступать, но для отпора, а значит, и для условий достойных переговоров с позиции силы, средств еще хватало. Конечно же, ленинский лозунг «поражения царизма» не был пустой фразой. До и во время войны РСДРП(б) вела агитацию в войсках наравне с эсерами и анархистами. После февраля возможности выросли. Факты указывают на то, что на партию пролился золотой дождь. (Вопрос о его происхождении интересный, но второстепенный). В марте 1917 года «Правда» имела всего 8000 подписчиков. Но уже в апреле РСДРП(б) располагала 17 ежедневными изданиями общим тиражом не менее 320 тысяч экземпляров. Только на покупку собственной типографии ЦК потратил 260 тысяч рублей. К июлю число большевистских газет выросло до 46, а тираж одной лишь «Правды» достиг 300 000 экземпляров. Летом и осенью 1917 г. «Правда», «Солдатская правда», «Окопная правда» и т.д. завалили и фронт, и тыл.
Тем не менее, обвальный характер крушение Армии и Флота приняло уже после октябрьского переворота. Их окончательно уничтожили ленинские декреты «О выборном начале и организации власти в армии» и «Об уравнении в правах всех военнослужащих», а затем и о демобилизации. Первый из названных декретов объявлял единственной властью в воинских частях солдатские комитеты, советы и съезды, вводил выборность командиров. Второй упразднял звания и знаки различия. Демобилизация довершила слом армии, который был программной целью большевиков (как часть разрушения всего госаппарата).
После этого Россию можно было брать голыми руками. На переговоры о мире в Брест-Литовске Адольф Иоффе, а затем Лев Троцкий ехали с декретом о мире, где был напечатан отказ от аннексий и контрибуций. Для немцев это была жалкая бумажка. Заявив громадные претензии и столкнувшись с робкими возражениями большевиков, германская армия в январе 1918 г. повела наступление и в считанные дни, почти не встречая сопротивления, оккупировала громадные территории, подступив к Петрограду, Могилеву, Ростову-на-Дону. Ленин настоял на принятии любых условий «империалистов», лишь бы спасти свою власть.
По миру, подписанному 3 марта 1918 г. в занятом немцами Бресте, Россия лишалась громадных пространств Привислинского края, Украины, Белоруссии, Прибалтики, Области войска Донского, Кавказа – всего 780 тыс. кв. километров с населением 56 млн человек. Эти земли присоединялись к государствам германского блока (Четверного союза) или становились их протекторатами. На утраченном находилось 27 процентов всей пашни, 26 – железных дорог, 89 – добычи угля, 73 – выплавки стали, 40 – промышленных рабочих. По Брестскому миру Россия выплачивала репарации в сумме 6 млрд марок [14].
Частью этих репараций стал золотой запас России. По дополнительному договору от 27.8.1918 РСФСР обязалась, помимо поставок продовольствия и сырья, передать Германии свыше 254 тонн золота. К слову, половина золотого запаса империи хранилась в Нижнем Новгороде. По приказу Ленина из подвалов Нижегородской конторы Государственного банка было изъято 96 тонн благородного металла (5808 слитков). Их погрузили в два эшелона и 9 сентября 1918 года отправили в Москву. Через несколько дней через Оршу в Берлин поступил первый из пяти запланированных траншей в размере около 50 тонн золота.
Не в этих ли невероятных цифрах и ошеломляющих фактах кроется очевидный и бесспорный ответ на вопрос: за что же сражалась Россия в 1914-1918 годах?
Оккупация и выплата репараций продолжались почти целый год. И лишь окончательный разгром Германии союзниками, по сути, спас Ленина от дальнейшего выполнения чудовищных обязательств, взятых в обмен на вожделенную власть.
Из-за национальной измены большевиков мы были отброшены из круга вероятных победителей в стан побежденных. Но и для остального мира случившееся – коммунистическая революция с разрушением основ цивилизации, создание коминтерна, настойчивые попытки экспорта такой революции в Европу, победившие на короткое время в Венгрии и Баварии и едва не удавшиеся в Берлине, рождение в горниле революции нового вида империализма – красного, когда большевизм нес на запад «освобождение от капитализма» на штыках Троцкого – не прошло даром. Отчасти именно это породило в Европе и мире реакцию в формах фашизма и национал-социализма. «Фашизм был тенью или уродливым детищем коммунизма», – отмечал в этой связи Уинстон Черчилль. В дальнейшем история – логическое продолжение, обернувшееся для народов России-СССР еще большими жертвами. Запавший в 1918 году в сознание немцев соблазн легкого сокрушения российского государства, соблазн, усиленный социальными противоречиями, вызванными коллективизацией и террором 1930-х годов, стал в 1941 году для Гитлера, наряду с извечным тевтонским «дранг нах остен», одной из побудительных причин, чтобы напасть на СССР. Так или иначе, драма Великой войны 1914 года, равно как и катастрофа 1917-го, нуждаются в нашем осмыслении. Забвение уроков истории грозит их повторением.
Станислав Смирнов
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/
|
