В последней работе о русской контрреволюционной преемственности почитателей Государя Императора Николая II, о последователях его идей и политики всесторонней борьбы с социализмом, я намеренно обделил вниманием общество «Память», поскольку оно не вписалось в предлагаемую идеологическую последовательность.

Выпуск нового подробного описания деятельности «Памяти» и её лидера, Дмитрия Васильева, даёт предлог рассмотреть их повнимательней. Самое время, пока ещё есть уникальные исследовательские возможности для сбора устных источников, формировать итоговые работы.

Изданная в «Центрполиграфе» «Чёрная дюжина. Общество смелых» Игоря Молотова (2017) при всех симпатиях автора к обществу «Память», убедительно показывает, что оно не без оснований считается не каким-то пугающим жупелом, но довольно низкопробным явлением политической культуры и направлением патриотического течения советского периода, которое способно сильно компрометировать русский национализм и не должно вполне с ним отождествляться. «Память» осталась жить в анекдотах про евреев, интересующихся, где можно получить свою долю от продажи России (в книге это трагикомическое наследие не отразилось).

Достаточно сказать, что в нескольких строчках отзыва, помещённого в качестве хвалебного предисловия, Эдуард Лимонов называет активистов «Памяти» близкими ему и идеологии НБП людьми.

Речь идёт не только о вполне советском и ленинском национал-большевизме «Памяти» до начала 1988 г. В итоговых интервью Д.Д. Васильев свою чёрнорубашечную символику и идеологию снова формулировал: «я – фашист», «если хотите, я монархофашист» (с.14).

На такое же эпатажное соединение с фашизмом, только не монархизма, а большевизма, работал Э. Лимонов. Самое негативное представление о НБП создаёт в мемуарной околороманной форме «Религии бешеных» Екатерина Рысь – её книгу тоже выпустил «Центрполиграф» (2018), можно порекомендовать к прочтению.

Что же до политической физиономии автора «Чёрной дюжины», то он отметился работой на прохановское «Завтра», путинские «Известия» и «Russia Today». Казалось, ничего хуже уже быть не может, но Игорь Молотов хвалится получением ордена партии «Коммунисты России» в честь столетия октябрьской революции, пропагандирует в РФ и за границей величие В. Ленина и гордится им.

Пускай это и самый дрянной автор, запомним это и будем сопоставлять с содержанием книги.

Указывая на сходство коммунизма и национал-социализма, Дмитрий Васильев и его последователи не находили тоталитарной, республиканской, утопической общности этих формально осуждаемых ими идей с итальянским фашизмом, чем заодно выявляли непонимание сути и своеобразия русского монархического национализма.

Избрав вместо преемственности с лучшими политиками Российской Империи (не с одним П.А. Столыпиным, безосновательно записываемым ими в фашисты), самыми положительными сторонами черносотенного движения начала ХХ века, Белого Движения и Русского Зарубежья, фашизацию советского патриотизма, «Память» автоматически исключила себя из русского национализма в пользу западнической подражательности худшего типа.

Действительно, «нацисты отлично понимали, что у них гораздо больше общего со сталинским вариантом коммунизма, чем с итальянским фашизмом» [Х. Арендт «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме» М.: Европа, 2008, с.265].

Но следует указывать, что Муссолини предпочитал ислам христианству, всегда оставался верен утопии социализма и потому под конец жизни считал, что из всех правителей один Сталин останется в «мировой истории с чистыми руками» [Г. Прашкевич, С. Соловьёв «Муссолини. Цезарь фашистского Рима» М.: Молодая гвардия, 2018, с.232, 337].

Даже Троцкий вынужден был признавать, что «политическую методологию Гитлер нашёл готовой у итальянцев. Муссолини широко использовал Марксову теорию классовой борьбы» [«Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л.Д. Троцкого. 1933-1936 гг.» М.: Центрполиграф, 2015, с.213].

«Фашисты в Италии во многом пытаются копировать приёмы и тактику коммунистического движения, в частности привлекать в свои ряды молодёжь» [«Огонёк», 1923, №2].

85-летний академик И.П. Павлов, который с первых лет революции обличал её, ожидая скорой смерти, 21 декабря 1934 г. написал В. Молотову: «вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было». «Под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир» [«Источник», 1995, №1, 139].

Муссолини и руководство фашистской партии поднимали вопрос о запрете религиозного воспитания в школах, собирались контролировать наследование итальянского престола, добивались того чтобы монархия в Испании не была восстановлена, да и при всяком случае Муссолини говорил: «монархия – заклятый враг фашистского режима». В свою очередь, итальянский Король надеялся на поражение Хитлера во Второй мировой войне и с ним был солидарен министр иностранных дел граф Чиано, предлагавший антигерманский крестовый поход. Однако монархические силы в Италии подавлялись фашизмом [Г. Чиано «Дневник фашиста 1939-1943» М.: Плацъ, 2010, с.43, 56, 103, 155, 214].

Аналогично следует относиться к фашизму и монархистам.

Идеализация фашизма или национал-социализма порождалась при СССР информационной зажатостью под железным занавесом (а после его падения – интеллектуальной ленью).

В СССР в разное время возникали группы молодёжи в Красноярске, Белгороде, Волгограде «под влиянием идеологии (взглядов) фашизма и неонацизма», считая, что «идеи фашизма сходны со взглядами современной молодёжи, которая отбрасывает в сторону такие понятия, как совесть, стыд, мораль» [«Власть и диссиденты. Из документов КГБ и ЦК КПСС» М.: МХГ, 2006, с.142].

Говорят сами за себя перечисленные в «Чёрной дюжине» идейные ориентиры ранней «Памяти» 1983 г. – советский фальсификатор Н.Н. Яковлев, ставший популярным среди национал-большевиков за включение масонской тематики в гущу махрового ленинизма вместо правильного правомонархического контекста. «1 августа 1914» Яковлева с подачи КГБ выпустили намеренно против одноимённой работы А.И. Солженицына для перенаправления читательского внимания.

Другой отъявленный советский фальсификатор О.Ф. Соловьёв в более поздних приукрашенных воспоминаниях о своей работе в гадюшниках советских институтов истории теперь делает вид, будто он не приравнивал В.И. Старцева к Н.Н. Яковлеву и не отрицал как злостный вымысел само существование и революционное значение политического масонства [О.Ф. Соловьёв «Русские масоны. От Романовых до Березовского» М.: Эксмо, Яуза, 2004].

Можно подумать, никто не читал его книгу 1986 г. «Обречённый альянс».

Незнакомство жителей СССР с постепенно появляющимися важнейшими зарубежными публикациями о политическом масонстве в России перед февральским переворотом не давало представления, с чем негласно полемизирует чекистский проект Яковлева. Видимо, поэтому изучающий дворянскую культуру Юрий Лотман в 1975 г. напрасно увидел у Яковлева продолжение идей аббата Баррюэля и использование подложных документов о масонстве [Ю.М. Лотман «Письма» М.: Языки русской культуры, 1997, с.557].

Один из бывших руководителей КГБ, до конца и сполна сохранивший приверженность заветам Ленина, рассказывает, что Н.Н. Яковлев тогда же получил от него задание написать ещё одну клеветническую работу против литературы Русского Зарубежья – о РОА и Власовском движении. Он старательно исполнил это задание, а позднее Яковлев взялся писать апологетическую книгу про И.В. Сталина [Ф.Д. Бобков «Как готовили предателей» М.: Алгоритм, 2016, с.57].

Книга «Власов и власовцы» Яковлева не была опубликована, поскольку сама тема русской национальной борьбы с большевизмом в 1941-45 годах противоречила мифу о всенародном характере защиты советского строя. Масштабы Власовского контрреволюционного дела были слишком велики для полного замалчивания, поэтому большевики предпочитали короткие упоминания о “предателях”, загораживая их наличие информационным преобладанием освещения коммунистической деятельности, чем создавалось пропорциональное искажение восприятия. Как и в случае с политическим масонством, преобладание в раскрытии темы Власовского движения осталось за русскими вне СССР.

Внутри Советского Союза, в случае если кто во время войны поверил лжи национал-большевицкой пропаганды и решил, будто «Армия сражается за Родину, за Россию, а не за коммунизм», был арестован и осуждён на 10 лет – за записи в личном дневнике, даже не в устной речи – так велась великая партийная тоталитарная война страны победившего социализма[Д.В. Фибих «Фронтовые дневники 1942-1943» // «Новый мир», 2010, №5, с.56].

Если Венедикт Ерофеев после убийства своего отца большевиками в 1942 г. с полным основанием приравнивал Ленина к Хитлеру, то Василий Шукшин, питомец Вс. Кочетова, несмотря на то что его отца большевики убили в 1933 г., восхвалял гениальность Ленина за его борьбу с монархической Россией.

Вместо того чтобы аплодировать советским попыткам перехватить из рук монархистов все самые актуальные темы, скомпрометировать их и завести в тупик, книги типа яковлевских следовало критиковать с обоснованных правых позиций. То же касается многочисленной низкопробной официальной советской антисионистской или антиамериканской литературы, которая производила такие же массовые подмены и коммунистические подтасовки в еврейском вопросе, как и в масонском.

Игорь Молотов ошибочно воспроизводит безосновательные хвалебные оценки Олега Платонова по адресу Н.Н. Яковлева и В.Я. Бегуна, вплоть до того, что последний якобы боролся с какими-то закулисными силами в правящих кругах СССР (с.27). Это распространённое самообольстительное мифотворчество идеологии национал-большевизма, изображающее послушных рабов КПСС отважными меченосцами тайной борьбы за национальное освобождение – и не признающее подлинных таких героев белогвардейского, власовского и диссидентского движения.

Из посвящённых истории масонства книг имперского периода упоминаются имевшиеся у Васильева книги А. Селянинова и А. Шмакова. Селянинов – псевдоним А.В. Меллера-Закомельского, с 1980-х он оказывал значительное влияние на Олега Платонова, как видно из его статей за то время, однако постепенно окружавшие сталинисты пересилили и полонили его. Переход в их лагерь стал заметен с 1996 г.

Олег Платонов при этом сочетал со сталинизмом свои симпатии к эмигрантским фашистским организациям, о которых он продолжал писать в самом комплиментарном духе. Почитатели П.Н. Краснова, русские монархисты тогда совершенно справедливо предъявляли О.А. Платонову своё неодобрение, указывали что фашизм является формой самовыражения социализма и ясно видели тождество между просоветским сменовеховством фашистов и современных национал-большевиков в РФ [«Вече. Независимый русский альманах» (Мюнхен), 1998, №61, с.291, 302].

Трудность доступа к качественной исторической литературе в СССР показывает упоминание о ксерокопии книги В.Ф. Иванова «Русская интеллигенция и масонство» (1934), распространявшейся в «Памяти» и обществе охраны памятников ВООПИиК. Это характерный пример. Конечно, распространение эмигрантской литературы было превосходным делом, как и выпуск этой книги в 1997 г. в серии «Пути русского имперского сознания». Книгу В.Ф. Иванова полезно знать, как и многие другие его публикации, однако строить на таком пробном, дискуссионном, несовершенном творении всё своё мировоззрение, в т.ч. по чрезвычайно сложному вопросу о масонстве чревато значительными ошибками, односторонностью подхода, игнорированием совокупности исследований и источников.

В частности, обширная мифология, связанная с вымышленными заговорами вокруг А.С. Пушкина – характерное явление советского и сталинистского мышления, поэтому именно гипотезы о Пушкине в первую очередь пересказывали в «Памяти» из В.Ф. Иванова. В «России распятой» И.С. Глазунова пушкинистская конспирология также занимает излишне много места и показывает, как часто в СССР (да и в эмиграции) брали неверный след, акцентировали на том что казалось более приятным глазу, нежели на наиболее изученном и доказанном.

Каждая такая ошибка монархистов понижала их политический вес. Дурна была опора и на путано-дезинформационные сочинения Г. Бостунича и Р. Вильтона (с.175).

В хронике расколов «Памяти» следует отметить за автора, которому такое не может прийти в голову, насколько характеризует это движение, что в нём не появилось ни одной части, которая отошла от фашизма Васильева к преемственной беломонархической позиции.

Провалив выработку патриотической идеологии предпочтением ей фашизма и источников типа «Протоколов сионских мудрецов», «Память» могла зарекомендовать себя с хорошей стороны разве что работами по восстановлению церквей и монастырей, каждый из которых – новый удар по большевизму.

Это очень характерно что в пору позднего путинизма либералы и социалисты сосредоточили свои протестные усилия на борьбе со строительством новых храмов – на редком отличии от того что было в СССР, тем самым работая на как можно более полное возращение привычных норм большевизма при отсутствии положительных ориентиров.

В сентябре 1989 г. общество, переименованное во Фронт, публично провозгласило монархические лозунги.

Однако выражало ли оно действительно монархическую позицию, при этом здравомыслящую, настолько, чтобы положительно выделиться на фоне либерально-демократической и красно-советской утопической демагогии, захлёстывавшей тонущий СССР?

Материалы книги нередко подтверждают обратное. Возьмём один из самых выразительных примеров совокупной советско-демократической лжи, по которой всегда можно опознать коммунистического пропагандиста и жертву его обманных махинаций. Это история референдума 17 марта 1991 г.

Игорь Молотов пишет: «во время референдума о судьбе Союза члены его [Д.Д. Васильева] организации выступали за сохранение СССР, понимая его как единую и неделимую Россию» (с.129).

Если Дмитрий Васильев и НПФ «Память» понимали СССР и референдум точно как путинский почитатель Ленина, это определённого рода приговор.

Лживый советский референдум предлагал ответить да или нет на следующий вопрос:

«Считаете ли вы необходимым сохранение СССР как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере обеспечиваться права и свободы человека любой национальности?».

Не заинтересованный в поддержании коммунистической лжи монархист обязан на такой вопрос ответствовать, что СССР – это не Россия, федерация равноправных суверенных советских социалистических республик – не Единая-Неделимая, а её антипод, что в СССР никогда не обеспечивались и впредь не могли в принципе обеспечиваться права и свободы каждого человека. Вопрос референдума содержал отъявленную по наглости демократическую ложь. Подачей голосов за фантастические по небывалости утопические проекты невозможно разрешить подлинные проблемы государства. СССР был безнадёжно плохо обустроенной страной, уничтоженной десятилетиями построения вместо России – социализма.

Не желая рассматривать действительные внутренние причины падения СССР, большевики взамен выдумывают конспирологические теории и используют самые недостоверные источники вроде книги П. Швейцера «Победа». По выражению американских критиков, она «так плохо» написана, что её невозможно принимать всерьёз [Г. Чернявский, Л. Дубова «Рейган» М.: Молодая гвардия, 2018, с.278].

Не голосованием можно было обеспечить единство и благополучие граждан, а решением положительных задач. В случае с катастрофическим состоянием страны в силу полного морального и экономического банкротства СССР средством спасения могло стать полноценное избавление от главной беды России – насильственного политического главенства в ней террористической организации КПСС, от насаждаемого ею грабительского социалистического госмонополизма.

Актуальные монархические задачи требовали разоблачения демократической утопической лжи референдума и предложения вместо него восстановления подлинной России на её исторических началах, не имеющих ничего общего с советской и социалистической доктринальной основой СССР.

В отрыве от истории 1991 г. у Васильева встречается в 1994-м близкое понимание: «равно незаконны и недействительны как революция, так и демократические референдумы, решающие судьбу народов и державы большинством голосов одного поколения, забывшего своё родство» (с.293).

Но это про конституцию 1993 г.

Единая-Неделимая Россия могла возникнуть только при отказе от её федеративного расчленения, которое произошло не в 1991 г., а в 1917 г. Белое Движение, героически пытавшееся восстановить Россию, потерпело поражение, а лживые национал-большевицкие пропагандисты имеют наглость делать вид, будто до 1991 г. такая Россия существовала под именем СССР, т.е. белогвардейцы якобы победили, хотя произошло ровно наоборот.

Подлинное собирание Новой России на национальных началах могло произойти только при полном отказе от советских союзных принципов, реставрационная интеграция должна была произойти не ведущим к противоположным результатам путём насильственных территориальных захватов и удержаний, а сознательным выбором лучшего пути.

Фактически же совершенно прав был единомышленник Э. Лимонова, который частично справедливо критиковал СССР (и США), но ратовал за построение другого, настоящего, т.е. утопического социализма.

«Каждому мало-мальски знакомому с жизнью в СССР понятно, что, если бы была возможность провести свободный референдум, то уже сегодня от советского национального „содружества” осталось бы одно воспоминание. И причём недоброе» [В. Пруссаков «Ни СССР, ни США» Нью-Йорк, 1983, с.120-121].

Совокупная хроника распада СССР подтверждает, насколько точно это предсказано. В воспоминаниях первого из пресс-секретарей Ельцина есть пример как они пытались поднять вопрос о принадлежности Крыма, однако даже попытки обозначить такую тему вызвали сильную реакцию, заставившую Ельцина сразу отступить и сделать вид, будто он не пытался заявить эти претензии [Павел Вощанов «Ельцин как наваждение» М.: Алгоритм, 2017].

Дело, опять-таки, даже не в референдуме и в мере свободы проставления галочек, которой в декабре 91 г. и после него, было, конечно, куда больше, чем в марте 91 г., а в ослаблении тоталитарного аппарата насилия, который более не мог удерживать давно отрезанные от России республики, соединённые в Советский Союз только советской идеей и чекистским террором.

Поддерживать такое бесперспективное, мертворождённое, насильственное единение значило безвариантно вставать на сторону сил большевизма и разжигать самоубийственные войны, типа тех что сейчас ведёт Путин, но в гораздо более тяжёлых условиях советской катастрофы 1991 г. Как превосходно показал опыт разжигания путинских оккупационных войн – это самый надёжный способ в обозримые навсегда похоронить требующую кардинально иных располагающих условий возможность соединения русского народа в одном национальном государстве.

Избранный в 90-е путь на перспективу образования новых союзов на несоветской основе был гораздо более эффективным и многообещающим – то же союзное государство с Белоруссией и договор о дружбе с Украиной 1997 г., лишь недавно расторгнутый. Аналогичные соединительные усилия принимал атаман Краснов в 1918 г.

Естественно, наиболее эффективно такое объединение могло произойти именно на монархической основе, в противном случае каждый из президентов, их демократии и конституции служили бы тому препятствием, как оно и получалось.

В силу заказной необъективности работы лениниста Молотова он отрицает курирование деятельности общества «Память» в КГБ, что не подлежит никакому сомнению и о чём имеется обширная литература. Особенно это касается отколовшегося от «Памяти» в октябре 1990 г. РНЕ Баркашова, который поддерживал сначала ГКЧП, чья программа совпадала с РНЕ, а потом и путч Руцкого 1993 г.

Д. Васильев имел такую репутацию, что проживавший в Пскове литературный критик Валентин Курбатов, прочитав рукопись «Последней ступни» В. Солоухина, решил, что именно Васильев изображён провокатором на службе КГБ [«Уходящие острова» Иркутск, 2005, с.300]

Баркашова Молотов зовёт лучшим учеником Васильева – ещё один неприятный приговор обоим. Выдвигается даже объяснение, что конфликт руководителей «Памяти» и РНЕ был спектаклем для публики, а на самом деле они сознательно решили создать параллельную организацию в общих интересах и целях (с.168).

Разоблачений «Памяти» набирается всё больше. Поддерживая самые худшие советские силы, в конце 80-х «Память» открыто требовала предоставления дополнительных полномочий КГБ и МВД для борьбы с пятой колонной – т.е. со всеми врагами большевизма. То что в личном общении Васильев вёл себя иначе и чекистов осуждал так раз и доказывает заказной характер его общественной активности на то время (с.145)

Молотов перечисляет все симпатичные ему сугубо советские трактовки ГКЧП: август 91 г. был то ли попыткой спасти СССР, то ли, наоборот, как сочиняет А. Проханов – проект западной агентуры по уничтожению СССР и передаче власти Ельцину. Обе версии имеют многочисленных сторонников и довольно раннее хождение. В. Новодворская, например, в 1993 г. утверждала, что даже если Ельцин и участвовал в заговоре ГКЧП, то правильно им распорядился.

Д. Васильев не выказал ни поддержки, ни осуждения ГКЧП, т.е. в очередной раз не занял определённой антисоветской позиции, чем схож со своим биографом.

Тут много общего с тем, как с другой стороны, идеализирующие М. Горбачёва либералы, игнорируя преступный характер террористической организации КПСС, изображают её последнего руководителя в самых светлых красках. Так поддерживает опасный советский перестроечный миф предпочитающая Северную Корею Чулпан Хаматова, объявляющая себя голосом поколения 80-х. Это глас безыдейный и соглашательский.

Уильям Таубман в книге «Горбачёв. Его жизнь и время» (2018) не замечает, что поскольку Горбачёв считает В. Путин спасителем РФ от ельцинского развала, и отрицает, что путинское правление уничтожает дело его жизни, можно сделать определённые выводы о том насколько советская реставрация 2000-х вернула застойно-перестроечную систему безраздельного политического господства КПСС и КГБ, в порядке обратной постепенной консервации в сторону застоя при неопасной большевикам свободе лаяния на цепи.

Практически полное непонимание необходимости правой (а не левой) борьбы с горбачёвщиной приводит к тому что именно она оказывается примирительным консенсусом между либералами и социалистами. Благодаря этому произошла путинская советская реставрация.

Когда Аркадий Островский получает премию Оруэлла за книгу «Говорит и показывает Россия» (2019) с очень поверхностной попыткой изложения истории СМИ последних десятков лет, в которой новое ФСБ оказывается хуже прежнего КГБ, это никак не помогает уяснению сравнительных характеристик режимов. Там не формулируются задачи борьбы с большевизмом и зависимость получаемых положительных политических результатов от хода противостояния.

До тоталитарного мрака Брежнева ещё далеко не дошло, т.к. наступивший с 2000 г. новый Октябрь ведёт шажками к СССР в порядке обратного отсчёта, а не начинает заново с 1917 г.

Путин всё ещё ближе к Горбачёву, чем к Брежневу, так что не случайны попытки А. Хинштейна в заказном (отрабатывающем его бессменное депутатство в Г. Думе), фальшивом творении «Конец Атландиды. Почему Путин никогда не станет Горбачёвым» (2018) представить их антиподами, причём Путина показать величайшим мировым политиком, в неустанной борьбе с ельцинизмом вернувшим в РФ всё лучшее что было в СССР. Хинштейн питает ненависть ко всем противникам большевизма, к Императору Николаю II, и благоговеет перед Сталиным, Брежневым и Путиным.

В действительности, конечно, Путин на пути к СССР горбачёвского времени совершенно растерял всякое внешнеполитическое влияние и стал третьеразрядным заурядным узурпатором, заинтересованным только в бесперебойном поступлении коррупционных доходов. Наигранное противостояние с НАТО не способно скрыть вереницу разоблачений сугубо прозападных ориентиров путинской олигархии, которая всему научилась у Горбачёва, не только у Брежнева. Ничего кроме горбачёвского же банкротства их не ждёт, они сами перекрывают себе кислород, сворачивая ельцинский НЭП. Пропагандистские ухищрения А. Хинштейна или приятеля Горбачёва А. Венедиктова, расхваливающего т. Путина может статься, ещё более бесстыдно («Моё особое мнение» 2018) чем это делает «Единая Россия», способны обеспечивать только застойную стабильность социалистической деградации, но не удержать её от падения.

Источник