Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15516/
Вопреки советским подтасовкам, выставлявшим революционные события вещественным доказательством произвольных кризисных теорий, общая картина в Российской Империи была благоприятной. Статистические подсчёты говорят о «росте сельскохозяйственного производства в расчёте на душу населения на протяжении двух десятилетий, предшествовавших 1905 г. С 1883 г. по 1901 г. оно росло на 2,55% ежегодно – этот уровень вдвое превосходил уровень прироста населения (1,3%)». Прямые налоги в 1901 г. составляли 6% доходов крестьянского хозяйства Реальный средний подённый заработок наёмных с/х рабочих, по данным Струмилина, с 1885 по 1905 г. вырос на 14% (сверх инфляции) Следовательно, невозможно говорить о системном экономическом кризисе и возрастании революционной ситуации и социальной напряжённости [Пол Грегори «Экономический рост Российской империи (конец XIX – начало XX в.): Новые подсчёты и оценки» М.: РОССПЭН, 2003, с.34-37].
Зарубежные историки, даже используя такие данные, не способны выйти из плена антимонархической легенды и повторяют атрибуты агитации начала ХХ века об ошибках неспособного управлять Царя и излишней бюрократичности Империи. На самом деле одним из главных достоинств Самодержавия являлось создание подготовленного к правлению Государя и в разы меньший, чем у тогдашних и теперешних демократий, чиновничий аппарат.
Легенда о системном кризисе, тем самым, заслоняла частными неприятностями общую картину. Живой, бурно развивающийся организм нации имел свои болезни роста, не имеющие ничего общего с теперешними предсмертными хворами пустых деревень, брошенных полей и предприятий в РФ.
Как советская историография выставляла болезни роста за чудовищный кризис, так и тогдашнее революционное движение, ведя информационное завоевание России, выстраивало представление о выгодной ей альтернативной реальности.
И.Л. Солоневич так вспоминал о прослушанной им в 1908 г. лекции петербургского профессора о земельном вопросе: «теперь, много лет спустя, я знаю совершенно твёрдо, документально, бесспорно, абсолютно, что профессор врал. Я не хочу сказать: ошибался, увлекался, “тенденциозно освещал факты” и прочее в этом роде. Нет, он просто врал. Врал сознательно и обдуманно, для вящей славы той революции, от которой он сам же сбежал лет двенадцать спустя» [И.Л. Солоневич «Мировая революция» М.: Москва, 2006, с.200].
Враньё профессоров заключалось в необходимости передачи дворянских земель крестьянам. В этом вся земельная программа партий к.-д., с.-р., с.-д. Все антимонархические партии спекулировали на земле, обманывая крестьян, будто только они могут и хотят их осчастливить.
Монархисты добросовестно разоблачали сознательную ложь таких профессоров и партийных деятелей. Этими разоблачениями полны блестящие думские речи Николая Маркова, который доказывал, что простое присвоение дворянских земель ничего не даёт, решение в повышении урожайности [Н.Е. Марков «Думские речи. Войны тёмных сил» М.: Институт русской цивилизации, 2011, с.75]
За это черносотенцев звали крепостниками, такие характеристики В.И. Ленина определяли терминологию советской историографии, вновь изымая из неё зерно науки. Г. Дума на протяжении речей Н.Е. Маркова постоянно смеялась над ним. Зато профессоров, которых громил Н.Е. Марков, слушали почтительно, а их легенду о партиях, погибающих за великое дело любви, и монархистах, путающихся у них под ногами, всеми силами распространяли. Те, кто профессоров слушал, могли верить им искренне из уважения к учёному званию. Но сами профессора врали сознательно.
Конечно, мало кто был так откровенен, как честнейший Феликс Эдмундович в письме к возлюбленной: «Я врал, и очень врал, потому что я не мог из-за агит. целей очень часто говорить правды, а сказать что-нибудь был должен из практических целей» [Ф.Э. Дзержинский «Я вас люблю…» М.: Кучково поле, 2007, с.166].
В таких частных бумагах мы найдём революционное нутро, узнаем, кто она, революция, как она побеждает. В 1903 г. на съезде конституционных борцов с Самодержавием в Швейцарии Пётр Долгоруков на докладе о своей партии за минувший год, утверждал, что причиной крестьянских бунтов в России является не малоземелье, поскольку в Германии и Финляндии малоземелье ещё большее, а бунтов нет. Причиной же бунтов он зовёт полицейский режим, темноту и бесправие народа [«Либеральное движение в России. 1902 – 1905» М.: РОССПЭН, 2001, с.35].
В действительности конституционная партия всегда знала, что правы монархисты, Марков, а не Шингарёв. Но для информационной войны с Самодержавием их земельная программа была необходима. И Пётр Долгоруков был и остался в партии к.-д. – партии профессоров, а не в Союзе Русского Народа.
Бунтов не было в других местах, потому что в Финляндии их никто не подстраивал. Крестьяне в Полтавской губернии решились на грабёж только после того, как получили на это санкцию от самого Царя: об этом узнал от крестьян управляющий имением Старые Володаги. Подавитель грабежа, харьковский губернатор Оболенский специально собирал крестьян и произносил разъяснительные речи: «крестьяне поверили преступной, безответственной пропаганде революционных элементов и этим были введены в заблуждение». По этой же причине, большинство крестьян не привлекали к уголовной ответственности.
Князь Александр Голицын, бывший сословным представителем в коллегии Судебной Палаты в ходе разбирательства над произошедшими беспорядками и грабежами, передаёт следующее: «из свидетельских показаний и рассказов обвиняемых выяснилось, что крестьяне поднявшихся деревень были подвигнуты на инкриминируемые преступные действия злостной пропагандой неизвестных им лиц, которые появлялись на этих сходках и поощряли эти действия». Когда судья спросил, почему крестьяне решили, что неизвестные лица являются представителями Царя, они рассказали, что среди них был даже самоназваный брат Царя в военной форме, с орденами [А.Д. Голицын «Воспоминания» М.: Русский путь, 2008, с.158-163].
Владимир Гурко, владевший правительственной информацией, пишет в воспоминаниях об организации этих погромов революционной пропагандой, которую вели земские статистики [С.В. Фомин «А кругом широкая Россия…» М.: Форум, 2008, с.252].
В объяснении, составленном 31 июля 1902 г. для министра Плеве, говорится: «достаточно появиться нелепому слуху или даже злонамеренно обронённому слову в этом смысле в их среде, чтобы произвести те дикие погромы» [Ю.Б. Соловьёв «Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг.» Л.: Наука, 1981, с.35].
Проводивший расследование чиновник Сената Г. Коваленский в «Записке о причинах» этих беспорядков сообщает, что крестьяне воспринимают агитаторов-студентов за лиц, выражающих волю Царя, «под влиянием пропаганды», приспособленной к их монархическому мировоззрению. В аналитической записке отмечено также попадание в среду крестьян пропаганды, проводимой среди рабочих в городе, при их возвращении в деревню. В.И. Ленин уже в 1901 г. ставил «задачу – внести классовую борьбу в деревню» [Б.Г. Литвак «О периодизации крестьянского движения в России» // «Вопросы истории», 1986, №3, с.76].
Внесением этой борьбы активно занимались большевики, намеренно разжигая Гражданскую войну в 1918 г. Повторное внесение борьбы в коллективизацию привело к новым миллионным жертвам, каких требовала лженаука социализма, ибо классовая борьба не может происходить без жертв.
Согласно воспоминаниям С.Н. Кривенко, Иван Тургенев рассказывал о силе внушения поддельных приказов среди крестьян: «я иногда боюсь, что какой-нибудь шутник возьмёт и пришлёт в деревню приказ: «Повесить помещика Ивана Тургенева». И достаточно, и поверьте, придут и исполнят. Придут целою толпою, старики во главе, принесут верёвку и скажут: «Ну, милый ты наш, жалко нам тебя, то есть вот как жалко, потому ты хороший барин, а ничего не поделаешь, — приказ такой пришел»» [«И.С. Тургенев в воспоминаниях современников» М.: Художественная литература, 1983, Т.1, с.422].
Опасностью монархического мировоззрения, указывал Иван Ильин, является особенно сильная склонность доверять властям. Однако она становится опасной только в случае нарушения профессиональных и нравственных монархических принципов на любом уровне Самодержавной системы. Революционеры производили такую подмену, расшатывая обоюдное доверие между Монархом, дворянством и крестьянством.
Английский историк то ли в силу слабого знания русских источников, то ли подгоняя всё под свой примитивный подход, пишет про 1902 г. весьма противоречиво: якобы, власти не смогли обнаружить участие в восстаниях «не-крестьян, за исключением нескольких [!] листовок, копии которых к тому времени можно было найти в большинстве [!] деревень». Такое заключение у него сочетается даже с таким наблюдением: «В некоторых отдалённых деревнях слово «студент» стало использоваться в качестве синонима политического активиста или революционера» [Т. Шанин «Революция как момент истины» М.: Весь мир, 1997, с.38-39].
О том говорят сборники правительственных документов по всем областям Империи. Осенью 1901 г. агитаторы вели в Балашовском уезде Саратовской губернии революционную пропаганду о смене государственного строя. В Кутаисской губернии в апреле-июне 1902 г. сотни крестьян участвовали в митингах именно в тех селениях, где вели агитацию высланные из Батума социал-демократы. В августе 1903 г. крестьяне в селении Каспи горийского уезда, рапортовал старший помощник уездного начальника, «как и многие другие крестьяне селений уезда, подпав под влияние пропагандистов антиправительственной идеи», устроили сходку и принуждали к погрому крестьян, противившихся этому [«Крестьянское движение в России в 1901-1904 гг.» М.: Наука, 1998, с.10, 51, 182].
Стоит только заметить, что в данном сборнике, составленном ещё в СССР, революционная хроника перемешана с чисто уголовной. С тем же успехом можно составить полную криминальную хронику в промышленных центрах и назвать её «городское движение». Такое смешение произошло из-за непонимания сути революции. Разрешение на публикацию сборника так и не было получено в СССР, поскольку он показывал всю несуразность советских воззрений.
15 июня 1902 г. Воронежский губернатор писал министру Плеве, что «с февраля месяца текущего года почти во всех уездах Воронежской губернии начала обнаруживаться высылка по почте на имя крестьян прокламаций». Листовки распространяли различными способами: выбрасывали из вагонов поездов, бросали на просёлочные дороги, в полях, в снопах хлеба [В.А. Степынин «Крестьянство черноземного центра в революции 1905-1907 годов» Воронеж: ВГУ, 1991, с.15].
Циркуляр Департамента Полиции используя такие данные информировал всех губернаторов: «распространение среди сельского населения империи революционных изданий осуществляется в большинстве случаев следующим образом: в том или другом районе появляются неизвестные молодые люди, которые, проезжая в железнодорожных поездах и в экипажах, и верхом по просёлочным дорогам, а равно из вагонов и экипажей, или проходя пешком по селам и деревням, разбрасывают имеющиеся у них книжки и брошюры революционного содержания или раздают таковые встречным крестьянам». Также подбрасывают к крестьянские телеги на ярмарках и базарах [Ф.Д. Рыженко «Декабрь 1905» М.: Молодая гвардия, 1980, с.76].
До февраля 1902 г. в Воронежской губернии ничего похожего не происходило. В августе 1903 г. сельский староста сдал в волостное правление новый пакет с социал-демократическим воззванием, присланный почтой [В.А. Степынин «Хроника революционных событий в деревне Воронежской губернии (1861-1917)» Издательство Воронежского университета, 1977, с.37, 43].
Реагируя на такие действия, первая монархическая организация в Воронеже сформировалась в 1903 г. и выпустили листовку с кличем бороться с социалистами. Уже тогда возникла острая нужда в активном противодействии. До 1905 г. в Воронежской губернии не было серьёзных крестьянских волнений. Они начались с более эффективных мер, чем бесконтактное раскидывание бумаг объекту надувательства – с поездок вооружённых агитаторов из партии эсеров. По десятилетиями опробованной схеме крестьянам говорили о скрытой золотой грамоте Царя, дарующей передачу дворянских земель [В.Ю. Рылов «Правое движение в Воронежской губернии 1903-1917» Воронеж: ВГУ, 2002, с.4, 23].
П.А. Столыпин, как передал его собеседник, ставил «во главе погромщиков в Саратовской губернии» «сельских учителей», проникнутых сознанием «анархических или революционных бредней» вместо «патриотического долга» [Партия «Союз 17 октября» М.: РОССПЭН, 2000, Т.2, с.408-409].
В советских воспоминаниях о крестьянских волнениях в Саратовской губернии приводился такой рассказ: «из города к нам часто приезжали ораторы, привозили нелегальные брошюры и листовки. В лесу, оврагах по ночам проводили митинги. Под влиянием городских агитаторов мы стали открыто выражать свой протест против существующих порядков» [А.П. Бородин «Пётр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус» М.: Алгоритм, 2013, с.389].
Саратовский губернатор поэтому «призывал крестьян не верить агитаторам» [П.С. Кабытов «П.А. Столыпин» М.: РОССПЭН, 2007, с.129].
В телеграмме Д.Ф. Трепову 24 октября 1905 г. Пётр Столыпин сообщал о вызове им «войск, с прибытием которых надеюсь переловить и агитаторов» в нескольких уездах, где начались погромы имений. Его же телеграмма от 25 октября: «большинство учеников училища, разбежавшись по уездам, стали во главе банд» в Аткарском уезде [Д.В. Табачник, В.Н. Воронин «Пётр Столыпин. Крёстный путь реформатора» М.: Молодая гвардия, 2012, с.61-62].
Станислав Зверев |
