Да, русский мир съеживался и скукоживался под прессом человеконенавистнического режима: всячески унижались и уничтожались жители и носители русского мира. Сжигались сотни тысяч книг, миллионы икон были превращены в подсобный материал для ремонта полов, деревянных рундуков в туалетах, или использовались в качестве мишеней при учебных стрельбах. Разрушение храмов носило характер публичных акций: к церквям, обреченным на слом, сгоняли стариков, детей, домохозяек, трудовые коллективы. Ярые безбожники произносили «правильные речи», затем специальные бригады сшибали кресты, сбрасывали колокола, обломки иконостасов складывали в кострища, а саперы приводили в действие взрывные устройства. Соответственно, ликвидировались и погосты возле храмов. Если на месте разрушенного храма образовывался пустырь, то кости погребенных людей продолжали лежать в земле под грудами мусора. А если на месте бывшего храма предполагалась стройка, то кости некогда усопших людей выбрасывались на ближайшую свалку.
Немалое количество прекрасно образованных представителей «паразитических классов» укрылось в отдаленных от столиц уездных центрах, где стали работать рядовыми учителями, врачами, счетоводами, библиотекарями, корректорами районных газет, работниками краеведческих музеев, воспитателями детских домов и садов – лишь бы подальше держаться от властей и партийных структур. Конечно, в крупных городах и, тем более, в столицах существовало гораздо больше возможностей устроиться на работу. М.Булгаков трудился ассистентом режиссера в театре, Арс. Тарковский специализировался на переводах. Но в столицах идеологический пресс был неизмеримо тяжелее, нежели на периферии: столицы стали центрами оголтелого мракобесия, рассадниками пролеткульта, иными словами – дурного тона и дурного вкуса, присущих сообществу обиженных умом. В столицах сосредоточились правления творческих союзов, редакции центральных газет и журналов, служащих приводными ремнями агитпропа.
Это может показаться неправдоподобным, но в условиях жестокого марксистского режима ослепший в тюремных застенках Ал. Лосев, многажды оболганный с высоких трибун, продолжал пристально всматриваться в античные века. Дм. Лихачев после Соловецких лагерей (был арестован за чтение и хранение в своей библиотеке брошюры о международных еврейских организациях) сумел воссоздать в своих научных трудах многоцветье древней русской литературы.
Но самое удивительное заключалось в том, что среди тех, кто родился уже при советской власти и был подвергнут системе советского воспитания и образования, все равно обнаруживались люди, которые стремились всеми доступными им средствами «жить не по лжи». Причем, то были, отнюдь не единичные случаи. «Исключения из правила» неуклонно возрастали числом. С первых школьных классов маленький человечек слышал клевету, касательного прошлого своей страны и своего народа. И не просто выслушивал все это, а обязан был воспроизводить ту злобную клевету на уроках, дабы не оказаться в списке неуспевающих. Такой человечек постоянно видел портреты вождей, пламенных революционеров, видных деятелей СССР, носил красный пионерский галстук, прилежно рапортовал (когда от него это требовали), что всегда готов выполнить любое поручение партии. Он рос, каждый день, слушая радио, и, тем самым, получая «идеологический заряд». В кинотеатре он был вынужден смотреть хронику текущих политических событий, предваряющую каждый киносеанс. В библиотеках – самыми доступными книгами являлись книги сталинских писателей. Человек находился в условиях тотальной фальсификации истории, искусства, науки, религии. Истина подменялась абсурдом, красота – опошлялась, добро вырождалось в «активную политическую позицию». Легкость творчества превращалась в муку сочинительства «правильных» произведений. И все же взрослеющий человек слышал правду своего сердца и не верил «живым портретам», пухлым книгам, героическим операм. Он чуял присутствие обмана, держался постоянно настороже, становится неискренен, двухслоен и вдруг обнаруживал, что обретая свойства, вовсе не красящие его с точки зрения окружающего общества, становился более сложным, более восприимчивым к оттенкам и нюансам жизни, нежели его одномерные сверстники и хамоватые воспитатели.
Парадоксально, но в тоталитарной системе продолжали жить яркие индивидуальности, творческие личности – подлинные поэты. Все это смахивает на красивый вымысел, если бы мы не располагали многочисленными фактами несгибаемого упорства, не показного мужества, поразительной стойкости людей, которые ощущали себя причастными к русскому миру.
Конечно, одиночество поэта, даже в роли изгоя, «врага народа» – это всего лишь внешнее одиночество. Своим воображением, своими пристрастиями и антипатиями он связан со многими личностями, пусть даже большинство из них давно покинули бренный мир. Поэт продолжает спорить с ними, восхищаться ими, пытается продлить проделанный предшественниками путь. Но многие элементарные знания и представления о мире давались людям с превеликим трудом, потому что были спрятаны и заточены в подземелья строителями коммунизма.
Уничтожение двух верхних этажей русской культуры (святоотеческой и аристократической) в советской России, увы, восполнилось лишь жалкими поделками пролеткульта, впоследствии переросшего в советскую культуру, отличающуюся примитивизмом, инфантилизмом и подобострастием перед начальством. Высота исторического бытия оказалась просто недосягаемой для строителей «светлого будущего». Но оказалось возможным безудержное паразитирование марксистских властей на лучших качествах русского человека (мечтательность, терпеливость, умение довольствоваться малым, скромность, отзывчивость, жертвенность).
Теперь обратимся к опыту миллионов жителей русского мира, выброшенных на чужбину после октябрьского переворота. Что мы видим в этом опыте? Самые образованные и дееспособные эмигранты отнюдь не занялись обустройством своей жизни. Существуя на мизерные доходы, не достигающие даже «черты бедности», элита русского общества продолжала излучать свет мира. Элита сберегла свой созидательный потенциал, причем многие творческие личности на чужбине сумели возрасти в своем мастерстве. Поражает щедрость русского гения, не внимательного к тяготам неустроенного быта, бедности, болезням, инокультурному окружению. Вдали от родины были созданы выдающиеся теодицеи, романы, философские и богословские трактаты, стихотворные циклы, публицистические эссе. За границей русские люди строили православные храмы, основывали институты, гимназии, кадетские классы. Проживая в Китае, Иране, в Европе, обеих Америках, они упорно воссоздавали реалии своего мира, который, благодаря усилиям эмиграции, обрел поистине планетарный масштаб.
Мир вне империи (советской) и без империи (Российской), без столиц, продолжал сохранять пульсацию расширяющегося смыслового пространства. В первые двенадцать-пятнадцать лет своей жизни на чужбине эмигранты буквально сидели на не распакованных чемоданах, пребывая в полной уверенности, что марксистский режим вот-вот рухнет: непрекращающиеся бесчинства властей истощали терпение народа, тот, наконец, восстанет, сбросит палачей и беженцы от репрессий смогут вернуться на родину.
Как показывал опыт европейской истории, после всех революций обязательно наступал период реставрации, в ходе которой изгнанники, заклейменные революционерами, реформаторами и прочими преобразователями общества, триумфально возвращались к своим погасшим очагам. Эмигранты никак не могли поверить в то, что народ, создавший необъятную Российскую империю, великую русскую культуру превратится в безликую, безропотную массу: ведь тоталитарные режимы тогда были новшеством. Эмигранты покидали Россию полуанархическую и еще во многом патриархальную, а за двенадцать-пятнадцать лет большевики сделали огромную страну казарменной, лагерной, колхозной, фабрично-заводской. Роль государства в советской России гипертрофированно выросла благодаря развитию коммуникационных систем, партийной дисциплине, не стихающей социальной агрессии тех, кто причислял себя к «авангарду всего прогрессивного человечества».
В Российской империи важную роль играла способность местных сообществ к самоорганизации. Сельские общины, казачьи круги, монастырская братия, купеческие гильдии, дворянские собрания, научные общества вполне самостоятельно решали большинство текущих дел и возникающих перед ним проблем. И только при реализации крупных проектов или в случае социальных потрясений (бунты, войны, жестокие засухи) верховная власть безраздельно доминировала над локальными сообществами и местностями, строго регламентируя ход жизни в условиях обрушившегося лихолетья.
Советская власть стремилась к постоянному, абсолютному доминированию над всем сообществом и каждым человеком в отдельности. Влияние «научного метода» марксизма-ленинизма сказывалось на отношениях внутри каждой семьи и даже на строе мыслей отдельно взятого человека. Для этого каждый уезд дробился на 3-4 административно-хозяйственных района со своей администрацией, партийными комитетами, военкоматами, отделениями ЧК-НКВД. В любом районе обязательно создавались курсы политического просвещения, без устали сновали агитаторы, лекторы, пропагандисты, получившие «образование» в университетах марксизма-ленинизма. Школьные учебные программы и вузовские учебные стандарты, СМИ, постоянные собрания трудовых коллективов в клубах, ДК, «красных уголках» были нацелены на привитие нового мировоззрения.
Эмигранты в этом отношении действительно «отстали» от жизни и от событий, происходящих на родине. Но после пятнадцати лет напрасных ожиданий, вместо новостей о массовых бунтах до изгнанников стали доходить достоверные слухи о том, что в советской России идет новая волна разрушений храмов, новые «чистки», в которых родные и близкие «контры» гибли в первую очередь. Та Россия, которую они столь беззаветно любили и о которой грезили на чужбине, действительно истаивала или превращалась в неприглядное крошево. Некоторые горячие головы решались на возвращение и, как правило, бесследно растворялись в багровом кошмаре. Самым безопасным вариантом для «возвращенца» оказывалась роль активного подпевалы вождю и его подручным. Но такую роль избирали редкие единицы. Все-таки представления о чести и достоинстве личности превалировали в сознании «старорежимных элементов» над стремлением выжить в качестве малой крупицы массы.
Казалось бы, отчаяние должно овладеть людьми, никому не нужными на чужбине и заклейменными на родине как «империалистическое охвостье» (агитпроп применял и более крепкие выражения). Но Бердяев, С. Булгаков, Вышеславцев, Ильин, Федотов в столь безысходной ситуации создают наиболее зрелые и проникновенные свои произведения, публикуя их мизерными тиражами. Как ярко светит в этих книгах свободная мысль!. Какая непоколебимая уверенность у авторов, что ложь марксизма не может торжествовать долго! Они прекрасно знают, что их книги запрещены в советской России, а среди соотечественников, разбросанных по странам и континентам злосчастной судьбой, вряд ли найдется и несколько сотен читателей. Они творят в условиях Великой депрессии, когда симпатии европейцев и американцев из широких социальных слоев склоняются на сторону молодой «страны Советов», а за белогвардейцами охотятся по всему свету агенты ОГПУ-НКВД. Восприемники и продолжатели традиций, заложенных русскими гениями XIX в., подлинные светильники духа, не затерялись и не утонули в человеческом океане. Каждый в одиночестве одолевал свой жизненный путь под «солнцем истины». Благодаря им, русский мир преисполнился новыми интонациями и созвучиями, новыми смыслами и отражениями неземной красоты. Они – носители загадочной русской души, жизнестойкой, непокорной, понуждающей человека к подвигу на поле духовной брани.
Словосочетание «загадочная русская душа» бесит любого марксиста хотя бы потому, что нет у человека никакой души, а если и есть, то у русского человека это вместилище подлых чувств. Ведь сталкиваясь с носителями русского мира, марксисты неизменно обнаруживали иронию или снисходительное отношение, а то и презрение к себе, как к людям обиженным умом и в то же время выказывающим претензии находиться в первых рядах общества.
Западный человек вкладывает в словосочетание «загадочная русская душа» изрядную долю сарказма или иронии. Он искренне не воспринимает историю России, вследствие ее автономности от европейского мира. Он уверен в интеллектуальной ущербности славян, раз они не смогли самостоятельно выработать свою письменность, а прибегли к помощи ромеев. Западному человеку непонятно, почему киевский князь предпочел «дряхлое» православие молодому и перспективному католицизму. Дл них непостижимо, каким образом Москва, будучи в XV в. крупным селом, застроенным деревянными избами, в течение всего лишь нескольких десятилетий стала столицей крупного централизованного государства? Почему русские, оттесненные другими народами на северо-восточные земли, малопригодные для проживания вследствие сурового климата и неплодородных почв, вдали от торговых путей, очагов цивилизации, сумели создать дееспособную армию, национальную церковь и многократно расширили свои владения, сделав соседние народы своими сателлитами? Подобные вопросы можно перечислять довольно долго, и все они проистекают из чужеродности России европейскому миру. Воспринимая Россию как восприемницу Византии, европейцы убеждены в средневековом характере русского человека, в том, что он унаследовал «коварство» ромеев.
Западных людей раздражали ожесточенные споры между собой русских эмигрантов: вместо того, чтобы бесконечно пикироваться об устройстве своего мира, тем более, не имея перспектив для возвращения на родину, лучше бы устраивали свою жизнь на новом месте: проявляли бы свои таланты в торговле, банковском деле, в индустрии. Европейцев шокировало безалаберное отношение русских к деньгам: ведь деньги не ценили разве что папуасы.
В качестве примера, вкратце перескажем жизнь и судьбу И.Л. Солоневича. Солоневич, преодолев многочисленные тернии, чтобы бежать из Советского Союза (при переходе через границу был пойман, осужден, помещен в концентрационный лагерь, затем снова бежал – сначала из лагеря, а потом уже из страны), мог бы стать на Западе известным циркачом (обладая огромной физической силой, он занимал в СССР призовые места по гиревому спорту), предпринимателем, рэкетиром на худой конец. Но Иван Лукьянович даже не пытался вжиться в ткань западного общества и сделать свое существование более-менее обеспеченным. Он стал журналистом, публицистом, мыслителем, был вынужден переезжать из страны в страну. От взрыва бомбы, подложенной в посылку, присланную анонимом, погибла его жена. Свою бурную жизнь Солоневич закончил в далекой Аргентине, оставив после себя фундаментальный труд «Народная монархия».
Что же за «муха» такая укусила Ивана Лукьяновича, человека отнюдь не «голубой» крови? Продолжал бы радовать советское начальство своими успехами в спорте: шествовал бы наш богатырь на многоразличных парадах и демонстрациях, нес бы в одной вытянутой руке древко с кумачовым знаменем, распевал бы задорные песни на слова Лебедева–Кумача, получал бы почетные грамоты да ценные подарки как призер спортивных состязаний и как активист-общественник. Ведь многие же шагали со знаменами и подарки и медали получали, а там, глядишь – и квартиры, и путевки в санатории, и должности высокие со служебными автомобилями, дачами и прислугой. Но было немало и других, подобных Солоневичу, людей, способных решительно менять свою жизнь, готовых идти навстречу многочисленным опасностям, лишь бы донести до современников и потомков правду своего сердца.
Несмотря на нарастающий вал репрессий в стране, несмотря на разрушение верхних этажей русской культуры, мы наблюдаем удивительное явление – обращение многих достойнейших людей к духовному служению. Сутаны священников одевают С.Булгаков (по образованию экономист), П. Флоренский (выпускник физико-математического факультета Императорского московского университета), Войно-Ясенецкий (выдающийся врач-хирург). Ал. Лосев принимает тайный монашеский постриг…
Казалось бы, как удобно идти вслед за дьявольской силой, испепеляющей «наносы истории». Как разумно – настороженно прислушиваться к интонациям в голосе выступающего вождя, дабы распознать очередное изменение в «линии партии» и своевременно измениться самому. На подобном поприще ждут ордена и даже прижизненные бюсты. Будь шестеренкой-труженицей, штыком разящим, «живым портретом», забудь святыни своего народа и нормальную русскую речь, угаси в себе свет веры в божественную мудрость, отрекись от своих родителей – «старорежимных элементов», отвернись от себя как личности, стань, как все…
Вот чего хочет практический марксизм, лгущий на каждом углу: он тужится ложь сделать истиной. Для этого унижает и раздавливает миллионы людей, не зная, как возразить им. И ждет славословий в свой адрес. А чтобы подобные ожидания не были напрасными, не жалеет средств на многомиллионную партию, на отлаженный пропагандистский аппарат, на неподсудные «компетентные органы» и широкую сеть сексотов. Марксисты строят государство подстать своему интеллектуальному уровню и моральному облику, создают соответствующую систему воспитания подрастающего поколения. И какое дело всей этой махине до безногого Бахтина, до слепого Лосева, до монахинь, которых взрывали вместе с монастырями, и до священников, которых топили целыми баржами, до миллионов эмигрантов, разбросанных по всему свету. Силы Советского Союза и «бывших», или «контры», действительно, просто несопоставимы и несоизмеримы.
Юрий Покровский
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/ |
