Не имея тяги к столичным светским увеселениям, Михаил Семёнович искал себе скорейшего применения в ратном деле. Перед его глазами был не только пример отца, но и друга Семёнова Романовича – генералиссимуса А.В. Суворова, с коим Воронцов-старший регулярно переписывался. Юный Михаил прекрасно помнил тот восторг, что охватил всю Англию, когда старый русский полководец бил в Италии дерзкого корсиканца. От пабов до королевского дворца пили здоровья Суворова, представления в театрах начинались со стихов и песен в его честь, его профиль желали иметь у себя буквально все. Англия бредила Суворовым, а русский посол был несказанно счастлив такому триумфу своего Отечества в лице своего друга.
Именно под начало ученика великого полководца князя Цицианова отправился поручик Воронцов, переведясь из Преображенского полка на Кавказ. Здесь, сражаясь бок о бок с поручиком Семёновского полка А.Х. Бенкендорфом, он отличился при штурме крепости Гянджа 2 декабря 1803 года. Во время штурма впереди одной из рот шел ее командир капитан П. С. Котляревский. Он попытался без лестницы вскарабкаться на наружное укрепление и был ранен в ногу. Увидев это, поручик Воронцов и рядовой Богатырев бросились на помощь командиру. Богатырев тотчас пал, сраженный вражеской пулей. Михаил Семенович один сумел под смертоносным огнём вывести капитана в безопасное место.
Доблестный герой Кавказа Котляревский с той поры стал вернейшим другом Воронцова. За отвагу, проявленную при взятии Гянджи, Михаил Семёнович получил первую боевую награду — орден Св. Анны 3-й степени. Между тем храброго офицера уже ждало ещё более горячее дело.
В те поры полчища лезгин переправились через реку Алазань и угрожали восточным районам Грузии. Цицианов поручил генерал-майору В. С. Гулякову выступить с отрядом против них и восстановить спокойствие в области.
1 января 1804 года отряд Гулякова разгромил большую группу лезгин и отбил почти всю добычу, захваченную теми у местных жителей. Вскоре отряд атаковало около 3 тысяч конных горцев. Это сражение длилось более 5 часов. Докладывая о битве с горцами князю Цицианову, Гуляков отметил храбрость флигель-адъютанта Бенкендорфа и графа Воронцова.
Далее отряд переправился через Алазань и захватил местечко Дисары. Гуляков решил преследовать горцев в глубине Дагестана и направил отряд в Закатальское ущелье. Образовалась длинная колонна, во главе которой шла грузинская милиция. За нею следовала рота егерей с орудием и несколько рот Кабардинского полка. Одной из этих рот командовал Воронцов, другой — Бенкендорф. Как только отряд окончательно втянулся в ущелье, по нему с разных сторон был открыт беспорядочный ружейный огонь. Затем лезгины бросились с саблями на грузинскую милицию. Грузины бросились назад, создавая сумятицу в остальном отряде. У первого орудия был убит Гуляков…
В том аду Воронцов и еще несколько офицеров избежали смерти лишь потому, что бежавшие грузины и лезгины столкнули их с крутого яра. Они упали на других и не разбились. Все, кто сумел выбраться наверх, в том числе и Воронцов, тут же включились в бой. Командование отрядом взял на себя генерал-майор князь Орбелиани. Лезгины отступили.
При падении с яра у Михаила Семёновича выпал из его бокового кармана серебряный компас. Через 22 года компас он был найден у убитого горца и еще через десять лет возвращен владельцу. После кончины Воронцова его супруга Елизавета Ксаверьевна подарила эту реликвию князю Барятинскому, довершившему начинания Михаила Семёновича на Кавказе уже в бытность того наместником неспокойного края.
Князь Цицианов быстро оценил способного молодого офицера и приблизил его к себе. «Не могу особенно не рекомендовать при мне находящегося за бригад-майора не сменяющегося лейб-гвардии Пр. <еображенского> полку поручика графа Воронцова, который деятельностью своею, заменяя мою дряхлость, большою мне служит помощью», - писал он Петербург. По представлению Павла Дмитриевича Воронцову было присвоено звание капитана, минуя звание штабс-капитана. За храбрость, проявленную в боях с персами, за взятие их лагеря 30 июня и занятие ереванского предместья, Михаил Семенович получил орден Св. Георгия 4-й степени.
При Цицианове капитан Воронцов исполнял обязанности бригад-майора. Он не имел ни секунды для отдыха, ни днем, ни ночью, и не было такой безделицы, которая не должна пройти через его руки.
Старый князь весьма привязался к Михаилу Семёновичу. Когда тот был болен, Цицианов заботливо писал ему из похода: «Посылаю на жилет и панталоны дорожные осетинского сукна. Прошу на память неотменно себе сделать. Не подумай, что здесь взято: в Цхинвале куплено именно для тебя». Когда же подхваченная в диких краях лихорадка, а того более настояния родных, боявшихся за его жизнь, вынудили Вороцова оставить Кавказ, Павел Дмитриевич писал ему в Москву, что ждет от него длинное письмо, что хочет получать не чиновные, а дружеские письма. «Не быв никогда эгоистом и любя искренно и явно, считаю тебя, любезный мой граф, мне принадлежащим по сердцу», - признавался князь и советовал молодому другу, как поправить здоровье: «На вишни не нападать неприятельски хотя один год; супу же хотя по три тарелки, а не по две кушать на здоровье».
Увы, это было последнее письмо прославленного генерала. В начале 1806 года он, принудивший к сдаче Бакинскую крепость, был предательски убит людьми бакинского хана…
Служба же капитана Воронцова продолжалась. Он участвовал в плачевно окончившихся для нас европейских войнах, а после Тильзитского мира уже в чине полковника и должности командира Нарвского пехотного полка отправился на турецкий фронт – в Дунайскую (Молдавскую) армию. Здесь полк отличился при взятии крепости Базарджик 22 мая 1810 года. Три колонны, предводительствуемые Воронцовым, Паскевичем и Сен-При, первыми ворвались во вражескую цитадель. Все три полководца были произведены в чин генерал-майора.
Нарвский полк участвовал в штурмах Варны и Шумлы, в битвах под Батином и Систовым, а в октябре всё того же 1810 года Воронцов во главе отряда из 3 тысяч пехотинцев и 1 тысячи всадников взял Плевну, Ловчу и Сельви, где уничтожил неприятельские укрепления и захватил 9 турецких пушек.
Получив под своё командование полк, Воронцов развивал в нём начинания своего отца. Как и Семён Романович, он написал наставление для офицеров полка, в котором, в частности, говорилось: «Офицер должен чувствовать в полной мере важность звания своего и что от него зависят поступки и поведение его подчиненных во время сражения. Когда офицер умел приобресть доверенность своих солдат, то в деле каждое слово его будет свято исполнено, и от него никогда люди не отстанут <…> В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в мирное время строги и взыскательны, а в конце слабы и в команде своих подчиненных нерешительны. Нет ничего хуже таковых офицеров; они могут казаться хорошими на парадах, на учениях, но для настоящей службы их терпеть в полку не должно <…> чем больше офицер был в спокойное время справедлив и ласков, тем больше в войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки, и в глазах его один перед другим отличаться».
Офицер, согласно Воронцову должен быть неизменным примером для своих солдат. «Ежели полку или батальону будет приказано стоять на месте фронтом под неприятельскими ядрами, то начальник роты обязан быть впереди своей роты, замечать и запрещать строго, чтобы люди от ядер не нагибались; солдата, коего нельзя уговорить от сего стыдом, можно пристращать наказанием, ибо ничего нет стыднее, как когда команда или полк кланяется всякому и мимо летящему ядру. Сам неприятель сие примечает и тем ободряется, - писал он. - Когда фронтом идут на штыки, то ротным командирам должно также идти впереди своей роты с ружьем или саблею в руке и быть в полной надежде, что подчиненные, одушевленные таким примером, никогда не допустят одному ему ворваться во фронт неприятельский».
Примечательно, что Воронцов, заботясь о желавших служить, но не имевших средств офицерах, сам оплачивал их амуницию и из своих средств назначал пенсион их жёнам. Такое отношение к подчинённым было свойственно ему всегда. «Граф в обращении с военными подчиненными имел весь дар очарования, - вспоминал С.И. Маевский. - Он был обожаем от офицера до солдата. В минуту боя он требовал самоотвержения; вне боя — любил свободу и простоту; за его столом обедывало нас по 100, по 200 человек; его дом был нашею гостиницею, где мы жили безвыходно».
Полтора года спустя «Наставление» Воронцова, немного переделанное автором, было разослано П.И. Багратионом по всем воинским соединениям 2-й русской армии.
Именно в рядах этой армии под началом ещё одного славного ученика А.В. Суворова застало Михаила Семёновича нашествие двунадесяти языц. Воронцов командовал сводно-гренадёрской дивизией и поддерживал в арьергарде казаков атамана Платова и генерала Васильчикова.
24 августа гренадеры Воронцова остановили французов у деревни Шевардино. Устроенный здесь редут трижды переходил из рук в руки. Был полностью истреблен один из французских батальонов. Но противник оказался сильнее, и дивизия вынуждена была отойти на главную позицию у села Бородино. Здесь гренадёрам привелось защищать легендарные Семёновские флеши вместе с 27-й дивизией генерал-майора Д.П. Неверовского. Двум русским дивизиям — 8000 человек при 50 орудиях — противостояли 7 пехотных и 8 кавалерийских французских дивизий. Их поддерживал огонь двухсот с лишним орудий. Семеновские флеши трижды подвергались атакам французов, которыми командовали маршалы Мюрат, Даву и Ней. Увидев, что один из редутов занят неприятелем, Воронцов поднял батальон и повел в штыки. «Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен, — вспоминал он впоследствии. — Было почти 8 часов утра, и мне выпала судьба быть первым в длинном списке генералов, выбывших из строя в этот ужасный день».
Раненый и наскоро прооперированный граф был отвезён в Москву. Здесь он узнал, что в обречённой столице в лазаретах и частных домах лежит много раненых офицеров и солдат. Как раз в это время к его дому в Немецкой слободе прибыли из Андреевского сотни подвод, чтобы вывезти барское имущество – библиотеку, картины и прочее. Михаил Семёнович, не колеблясь, пожертвовал фамильными богатствами, распорядившись погрузить на подводы раненых. Более того, отвечающим за эвакуацию адъютантам было поручено предлагать отправиться в Андреевское всем раненым, что встретятся на Владимирской дороге. Забрал с собой генерал также всех своих дворовых и около трёхсот генеральских и офицерских лошадей.
Андреевское было обращено в большой лазарет. В господском доме жили офицеры во главе с генералом Сен-При, коим был предоставлен общий стол и отдельные комнаты. Каждое утро Михаил Семёнович лично посещал своих «постояльцев» и осведомлялся, всем ли они довольны.
Солдат распределили по крестьянским избам. За счёт графа они получали хлеб, мясо и овощи. Раненых лечили два доктора и несколько фельдшеров. Их услуги, перевязочные материалы и медикаменты также оплачивал Воронцов. Каждый выздоровевший солдат получал от него бельё, обувь, тулуп и 10 рублей. Оказывалась материальная поддержка и малоимущим офицерам.
Оправившись от ранения, Михаил Семёнович принял участие в Заграничном походе. Его популярность в армии в ту пору была такова, что многие офицеры желали иметь его портрет, и несколько десятков гравюр был изготовлено по рисунку, хранившемуся у С.Н. Марина.
Заграничный поход оказался тяжел для Воронцова тем, что его, одного из лучших боевых генералов, поставили под начало царского любимца Винценгероде, коего не только старшие, но и самые младшие офицеры презирали и считали за проходимца. Этого паркетного «полководца» не уважал и крон-принц Бернадот, ходатайствовавший перед Императором, чтобы тот повысил Воронцова и предоставил ему действовать самостоятельно, т.к. это поможет лучше использовать русский корпус. Но Александр остался глух даже к просьбе Бернадота.
Михаил Семёнович был одним из первых ворвавшихся в Лейпциг в памятный день 4 октября. Но наиболее значимой стала для него битва при Краоне 23 февраля 1814 года. Войскам союзников противостояла превосходящая их по численности французская армия, которой командовал сам Наполеон. Корпус Воронцова находился под командованием прусского фельдмаршала Блюхера. Кавалерией этого корпуса командовал А. X. Бенкендорф.
С раннего утра французы, чьи силы были превосходящими, сосредоточили в одном месте до ста орудий и расстреливали войско Воронцова. Русские колонны стояли слишком близко друг от друга и несли большие потери. Решив, что корпус Воронцова достаточно ослаблен, неприятель ринулся в атаку, но встретил отчаянное сопротивление русских. На одном участке ему противостояла кавалерия Бенкендорфа, на другом — егерские полки, которые пошли в штыки и заставили французов отступить в лес.
Наполеон приказал возобновить наступление. Французские дивизии добились некоторого успеха, но не могли устоять перед новыми штыковыми атаками. Полки противника, сгрудившиеся в овраге, понесли большие потери от действия русских батарей.
В два часа пополудни Блюхер приказал начать отступление. Воронцов, удерживавший позицию около 5 часов, ответил, что оборона на месте менее опасна, чем отступление при вероятных атаках многочисленной неприятельской кавалерии. Последовал новый приказ отступать. Исполняя распоряжение, Михаил Семёнович отправил в тыл 22 подбитых орудия и раненых, а затем построил пехоту в каре и велел им отступать шагом, в шахматном порядке.
Несмотря на сильный ушиб ноги, граф постоянно был в гуще сражения, поддерживая своим бесстрашием дух солдат. «Где больше опасность, где больше огонь, там, конечно, был уже и граф Воронцов… Конечно, надобно отдать здесь всю справедливость графу Воронцову, который из всей своей свиты остался цел только один. Судьба сохранила его для великого», - вспоминал командир 13-го егерского полка С. И. Маевский. Шинель Воронцова была прострелена несколькими пулями, лошадь под ним ранена, но сам он остался невредим.
«Правда, поле битвы осталось за французами, — писал французский историк, подводя итог кровопролитному сражению. — Но приняв во внимание необычайные жертвы, которых оно им стоило, и обстоятельства, побудившие графа Воронцова против воли его к отступлению, нельзя не сознаться, что русские приобрели в сей день столько же славы, сколько и противник их».
По мнению М. П. Щербинина, автора первой биографии Воронцова, под Краоном была упущена возможность полного разгрома Наполеона: «Краонское сражение, как и Бородинский бой, навсегда останется знаменитым подвигом русского оружия и украшением боевой службы графа Воронцова. Подобно Ватерлоо, Краон мог быть последним днем поприща Наполеона, если б в то время, как он напирал на позиции русских с фронта и флангов, Винценгероде, Клейст и Бюлов могли ударить в тыл французов; но Блюхер упустил случай одержать над Наполеоном решительную победу».
18 марта пал Париж. Эта победа досталась нашим войскам дорогой ценой. Из-за несогласованности действий союзников их потери вдвое превысили потери защитников французской столицы. Они потеряли под Парижем убитыми и ранеными около 8 тысяч человек. Потери русской армии оказались наибольшими — 100 офицеров и 6 тысяч нижних чинов. Войска Ланжерона и Воронцова потеряли полторы тысячи человек.
Примечательно то, чем занялся граф в покорённой французской столице. Наряду с посещением опер и иных театральных постановок, он изучил стенографию и новинку педагогики – ланкастерскую систему взаимного обучения. Кроме того, именно Воронцов заказал художнику-акварелисту Георгу Опицу рисунок «Казаки в Париже в 1814 году», ставший впоследствии столь известным.
В 1814 году популярность Михаила Семёновича могла соперничать лишь с популярностью его близкого друга генерала Ермолова. По мнению многих, включая даже всесильного Аракчеева, один из них должен был стать новым военным министром. Этого однако же не произошло. Алексей Петрович получил под своё начало корпус, а Воронцов – входившую в оный 12-ю дивизию, включавшую в себя Нарвский полк.
В своей дивизии, как ранее в полку, Михаил Семёнович продолжил вводить новые порядки, в основании которых лежали новые отношения между командирами и нижними чинами, коим надлежало отныне зиждиться на благородстве и амбиции, на чувстве чести. Воронцов стремился искоренить всякое унижение в отношении солдат, утверждая, что «всякий благородно мыслящий офицер всегда захочет скорее быть отцом и другом своих подчинённых, нежели их тираном», а «пощёчины дурного солдата не исправляют, а хорошего портят». Граф старался избавиться от трусов и бездарей, желая сделать 12-ю дивизию образцом новой русской армии, армии, утроенной по закону чести и избавленной злоупотреблений. «Гг. офицеры должны знать долг свой и чувствовать всю важность своего звания, - писал Воронцов в своём очередном «Наставлении», - их-то есть непременная обязанность не только во всех случаях подавать пример повиновения, терпения, веселого духа и неустрашимости, но внушать и вкоренять те же качества, те же чувства в своих подчиненных. Мало, ежели офицер сам не боится, а команда его не имеет равной с ним твердости; у истинно храброго офицера, и подчиненные будут герои».
После окончательного разгрома Наполеона и восстановления во Франции монархии Михаил Семёнович возглавил русский оккупационный корпус, входивший в состав союзнической армии, временно оставленной на территории Франции по просьбе Людовика Восемнадцатого.
Командуя этим корпусом, Воронцов заслужил большую любовь и благодарность местных жителей, к чьим нуждам он относился весьма отзывчиво. Солдаты помогали селянам в поле, в голодный год русское воинство делилось с французами своими запасами. Любые злоупотребления в отношении мирных жителей строжайшим образом пресекались. Не обойдены были заботой генерала и солдаты. Их не изнуряли муштрой, столь популярной в ту пору, но считаемой Воронцовым излишней, их достоинство не позволялось унижать, каждой воинской части было выделено по 100 франков на устройство бань. Михаил Семёнович старался улучшить питание солдат и добивался увеличения жалования офицерам. Для нижних чинов граф учредил в оккупационном корпусе школы для обучения их грамоте по ланкастерской системе. В этих школах учились также офицеры, не имевшие достаточного образования.
В корпусной типографии были напечатаны «Краткая метода взаимного обучения для первоначальной школы Русских солдат, приспособленная равно и для детей» и «Собрание стихотворений для чтения в солдатских школах отдельного Российского корпуса во Франции». «Собрание стихотворений» начиналось одой Державина «Бог». Далее шли отрывки из стихотворений Ломоносова, Княжнина, Карамзина и Крылова… Благодаря увеличению числа грамотных в корпусе все более возрастал поток писем на родину. За годы пребывания корпуса во Франции их было отправлено более 20 тысяч. По распоряжению Воронцова пересылка солдатских писем осуществлялась на средства корпуса. Кроме того, существовал строгий контроль за тем, чтобы в канцеляриях дивизий и полков не терялись письма, которые приходили солдатам от их родных из России.
Будучи человеком верующим, заботился генерал и о поддержании Православной веры в своём корпусе. Стал членом Библейского общества, он распространял среди своих подчинённых Слово Божие. В дни Великого поста по его разрешению командиры договаривались с поставщиками о замене мяса рыбой. Были созданы условия, чтобы все православные могли отговеть, а священники успели объехать полки и роты корпуса.
«Читаю о тебе в газетах, - писал в ту пору Воронцову А.П. Ермолов. - Вижу похвалу Веллингтона Русским войскам. Воображаю состояние их под твоим начальством и с твоею заботливостью. Радуюсь душевно, что ты доброе о Русских мнение распространишь и утвердишь в землях чужих, где долгое время не знали цены их».
Когда 1818 году пришла пора корпусу возвращаться в Россию, Михаил Семёнович собрал сведения о долгах офицеров и солдат местным жителям и заплатил за всех них. Долгов набралось на 1,5 миллиона рублей. Для получения этой огромной суммы графу пришлось продать большое имение Круглое, доставшееся ему по завещанию от тетки княгини Е. Р. Дашковой.
Многие друзья и единомышленники Воронцова надеялись, что его корпус по возвращению в Россию будет сохранён и послужит примером для реформирования в том же духе всей русской армии. Этого не произошло. Корпус был расформирован тотчас по возвращении в пределы Отечества, ибо во власти опасались, что за время пребывания во Франции и под началом Михаила Семёновича солдаты и офицеры заразились вредными «либеральными» идеями…
Сам Воронцов, скоро поняв бесполезность своего дальнейшего пребывания на военной службе, после непродолжительного отдыха стал искать себе применение на гражданском поприще. Взор его пал на доселе неустроенный и пустынный Новороссийский край.
Продолжение следует...
Елена Семёнова |
