Ты обладаешь магическою силою, и у тебя исполняются все предначертания. Многое сделано в твое управление страною, что наследникам твоим казаться будет неразгаданной задачею. Ты врежешь в скалы Кавказа эпоху царствования Императора и имя могущественного его наместника.
А.П. Ермолов
 

Оставив воинскую службу, Михаил Семёнович менее всего ожидал вернуться к ней. За время своего генерал-губернаторства лишь в 1828 году он ненадолго возвращался к ратным делам – Государь призвал его заменить раненого князя Меньшикова, руководившего осадой Варны. Но вот, на 64-м году жизни, когда его жизненный путь клонился к концу и можно было почить на лаврах заслуженной доброй славы, от него ждали много большего – победы над Шамилём и усмирения непокорного Кавказа!..
Современники Воронцова считали, что, согласившись стать Кавказским наместником, он пошёл на исключительное самопожертвование. К.К. Бенкендорф, племянник Александра Христофоровича, пишет в своих мемуарах об овациях, коми встречали графа в Москве и Петербурге. «Эти овации были заслужены, - отмечает он, - они относились к той великой жертве, которую граф Михаил Семенович принес, поступившись своим славным отдыхом тогда, когда, казалось, он достиг венца своей карьеры, столь богатой великими событиями и ознаменованной добрыми делами. (…) В самом деле, по первому призыву своего Государя, он все бросает для новых трудов, чуждый всякой задней мысли, единственно повинуясь чувству долга и своей совести, которые повелевают ему поработать еще для общего блага и славы русского оружия. Это был призыв к чувству чести дворянина, и граф Воронцов не задумался откликнуться на него».
В 1840 году Чечня отложилась от России, и к ней стали примыкать сопредельные деревни. Чтобы наказать непокорных в Малую Чечню выдвинулся отряд генерала Галафеева. Он-то и был изрублен горцами на знаменитой, благодаря лермонтовской поэме, реке Валерик. Дальше русские войска несколько лет несли поражение за поражением.
В 42-м году в Ичкерии потерпела поражение и понесла большие потери экспедиция генерала Граббе. Годом позже Шамиль захватил Аварию, Гергебиль, Мехтулинское ханство… Под аварским селом Унцукулем мюриды истребили пришедший на выручку аварцам русский отряд, десять офицеров во главе с полковником Веселицким были захвачены в плен.
Русских пленников у имама было много. Они выстроили ему просторный деревянный дом в селении Дарго и выполняли многие другие работы. Хуже всего было то, что имаму удалось создать из мюридов настоящую регулярную армию, разделённую на сотни и десятки. Более того, у этой армии появилась артиллерия. Пушки были сперва отбиты у русских войск (неслыханное дело!), но вскоре сами горцы научились отливать и орудия, и ядра. Шамиль устроил пороховые заводы в Ведено, Унцукуле и Гунибе.
Отныне не отряды полудиких варваров противостояли русским войскам, а армия во главе с человеком, наделённым огромным талантом стратега и животным чутьём. Для борьбы с ним после чреды неудач в 1844 году Император Николай Павлович призвал графа Воронцова, назначив его новым кавказским наместником с экстраординарными полномочиями и сохранением за ним новороссийского генерал-губернаторства. Никогда в истории в руках одного человека не была сосредоточена власть над такой огромной территорией. В Одессе отъезд любимого губернатора, истинного благодетеля края встретили со слезами, в Тифлисе нового наместника встречали с восторгом, который людям не помешало выразить даже то, что Воронцов, не любивший пышных встреч, по своему обыкновению прибыл ночью.
К этому моменту имам, наконец, понёс два поражения, нанесённых ему доблестными генералами Фрейтагом и Пассеком.
Воронцов предпринял экспедицию через Большую Чечню и Андию, рассчитывая стеснить Шамиля в его неприступных убежищах. Этот поход был намечен ещё до назначения Михаила Семёновича, и он желал отложить его на год, дабы подготовить лучше. Однако, Высочайшего разрешения на то дано не было.
В 1845-м году русские войска с трёх сторон двинулись внутрь Дагестана. Узнав об этом и предвидя, что Дарго не удастся отстоять, Шамиль приказал казнить пленных русских офицеров во главе с Веселицким. Это были лишь первые капли крови из тех потоков, которые были пролиты на всём пути воронцовского похода…
Русские войска вынуждены были идти по оврагам, сквозь дремучие ичкерийские леса, самостоятельно прокладывая себе дорогу – и всё это под градом неприятельских пуль, уносивших русские жизни на каждом шагу! Старый граф, человек отменной отваги, сам командовал двумя ротами. Как и много лет назад под Краоном, его платье было прострелено, рядом с ним пал один из его адъютантов, а ещё трое были ранены, но сам он остался невредим. Солдаты говорили, что он заговорённый.
За подвергание себя такому риску Ермолов и другие друзья немало выговаривали Михаилу Семёновичу в письмах. Граф отвечал, что не искал для себя опасности, т.к. это было бы несвойственно ни его летам, ни занимаемой им должности. Однако же, солдатам и офицерам «приятно и ободрительно, когда главный начальник не слишком далеко от них находится».
После четырёх дней кровопролитного боя Дарго было взято, но Шамиль, как всегда, успел покинуть его. Закрепиться в ауле не было возможности: слишком трудно было доставлять туда боеприпасы и провиант, вдобавок, несмотря на лето, температура стремилась к нулевой отметке, и армия несла потери обмороженными. Однако, прежде чем покинуть недавнюю резиденцию Шамиля, требовалось пополнить запасы продовольствия. Это можно было сделать за счёт транспорта, двигавшегося из Андии. Навстречу ему Воронцов отправил целую колонну войск во главе с генералом Клюгенау из расчета, чтобы каждый солдат принёс сухарей себе и своему товарищу. Итоги «сухарной экспедиции» были трагичны – она была частично истреблена напавшими горцами. Среди павших оказался и славный генерал Пассек… Вместо сухарей вернувшийся отряд привёз с собой множество раненых.
Оценив положение, граф распорядился уничтожить все вьюки и освободить оставшихся лошадей для раненых. Палатки пошли для изготовления обуви для солдат. Собственное имущество командующий также не пощадил, а бельё отдал для перевязки искалеченных воинов. Сам шестидесятитрёхлетний генерал, знатнейший вельможа Империи спал на голой земле и наряду со своими солдатами грыз сухари.
Тем не менее, обоз с ранеными не позволял идти в обратный путь – на него не достало бы провизии. Оставалось пробиваться вперёд – к крепости Герзель-аул, занятой русским гарнизоном. Михаил Семёнович заявил, что скорее погибнет со всем отрядом, нежели бросит хоть одного больного.
Казалось, что отряд обрёчён. Крупный рогатый скот был съеден, войска страдали от голода и жажды. На каждом шагу горцы воздвигали новые завалы, расстреливали отряд из лесной чащи. Беря штурмом завалы, авангард подчас оказывался отрезан от основных сил, и тогда граф лично вёл своих людей в бой, восстанавливал связь и заставлял противника отступить. Все участники похода были уверены: если бы не его электризующая всех энергия, его хладнокровие и распорядительность, его твёрдость и вера, воодушевлявшая солдат и офицеров, отряд бы неминуемо погиб. Уже недалеко от Герзель-аула измученные русские войска были окружены. Но Воронцов успел послать лазутчиков к генералу Фрейтагу, и тот вовремя подоспел на подмогу. Русские вышли победителями из жестокого боя и всё же прорвались к своей крепости.
Вытесненный из Чечни после занятия русскими Аргунского ущелья, Шамиль расположил свою новую резиденцию в Ичкерии, назвав её Ведено. Ведено на ичкерийском означало то же, что Дарго на чеченском – плоское место… Тем самым имам давал понять, что разрушение одного Дарго ничего не решает. Их у него может быть ещё не одно.
За Даргинский поход Михаил Семёнович получил титул князя. Итоги его сам он подвёл в письме своему верному другу Ермолову: «Штурмуя беспрестанно позиции и овраги, мы не только не оставили ни одного раненого, но ни одного колеса, ни одной вещи, ни одного ружья. (…) Мы пошли очертя голову, сделали все, что возможно, и вышли благополучно и, смею опять сказать, не без славы. Теперь уже настанет время для войны более систематической и которая хотя тихо, но вернее должна в свое время улучшить положение здешних дел».
Потеря 3 генералов, 141 офицера и 2831 нижнего чина – цена Даргинского похода – не могла быть приемлема для Воронцова, всегда берегшего своих людей и полагавшего необходимым побеждать по-суворовски умением, а не числом. Посему, оценив положением, Михаил Семёнович твёрдо решил изменить прежнюю стратегию. Он прекрасно понимал, что разбить Шамиля влоб не получится, и законы европейских баталий не применимы к Кавказу. Чтобы одолеть Шамиля, нужно было лишить его опоры, лишить среды, которая его питала. В своё время Ермолов последовательно приводил дикий край к цивилизованному виду: прореживал леса, прокладывал дороги, строил свои линии укреплений, и на таком основании, а не наскоком двигался вперёд. Лишившись своих природных крепостей – лесов, окружённый русскими укреплёнными линиями – Шамиль уже не смог бы так безнаказанно творить свои набеги. А получая всякий раз отпор, теряя на этом людей и территории, он должен был утерять самое главное – свою популярность у горских племён, их поддержку.
Воронцов взялся за дело со свойственной ему энергией. Несмотря на прогрессирующую болезнь глаз, он почти беспрерывно ездил по Кавказу, осматривая укрепления, знакомясь с войсками, выявляя и карая беспощадно любые лихоимства, водворяя должный порядок и проводя в жизнь намеченную стратегию. Нередко его сопровождала жена, Елизавета Ксаверьевна, помогавшая мужу в бумажных делах. Годы нисколько не охладили его ревности к службе. И язык не поворачивался назвать стариком этого сухопарого, седовласого генерала с манерами английского лорда, стальной волей многолетнего администратора и отвагой… молодого поручика. Не зря Ермолов пенял ему в письмах, что он не освоил науку старения, не научился хоть немного жалеть себя и экономить силы, чтобы дольше служить благу Отечества.
Дела Кавказа были для Воронцова не внове. В этих краях начиналась некогда его служба, с ними он был связан, будучи губернатором Новороссии. В 1836 году Михаил Семёнович на имя Государя подал рапорт, который содержал подробное описание русских портов и укрепленных пунктов на восточном побережье Черного моря. Граф отмечал, что на рейде Сухум-Кале могут поместиться 3–4 флота, а превосходный порт Геленджика не уступает Севастополю. Очень плохой рейд у Редут-Кале.
У Бомбор Воронцов и его спутники высадились на берег. Произраставшие здесь в большом количестве дубы, по мнению Михаила Семеновича, могли быть использованы как строевой лес и для распиловки на доски. А богатейшие поля на равнинах, почти не заселенные и не используемые, могли бы стать местом для колоний хлебопашцев, виноделов и пастухов.
Граф указывал, что на Кавказе замечены иностранные агенты, уверявшие горцев, что вскоре некоторые европейские государства и Турция начнут войну с Россией и помогут истребить здесь русских. Михаил Семенович считал, что торговля с горцами, помимо общих выгод, имеет весьма важное оборонительное значение: «сим-то единственным способом можем мы надеяться привлечь к себе когда-либо черкесов, успокоить враждебный их дух, сделать наши сношения с ними для них необходимыми и удалить их от желания или нужды сношений с иностранцами». На случай неизбежных в будущем военных действий граф предложил занять весь восточный берег Черного моря, а горцам пообещать защиту и покровительство, чтобы они не покидали свои жилища.
«Желание видеть успех в намерении правительства весьма много еще во мне усилилось сим обозрением местности; я увидел, сколько есть источников благосостояния в сей прекрасной, но столь мало известной стране; сколь нужно и возможно воспользоваться сими источниками и сим природным богатством и возбранить неприязненной или какой-либо державе вторжение к явному вреду нашему в какие бы то ни было сношения с Кавказом», - писал Воронцов в заключении.
Теперь своей задачей он видел раскрыть отмеченные им источники благосостояния и дать истерзанному нескончаемыми войнами краю умиротворение и процветание. Михаил Семёнович понимал, что одной только силой оружия не покорить Кавказ. Наряду с силой в отношении мятежников необходимо создавать такие условия для прочих жителей, чтобы они не имели охоты пополнять ряды разбойников. Необходимо было принести в дикий край цивилизацию, законность, просвещение и достаток.
Для достижения этого, прежде всего, предстояло искоренить всевозможные злоупотребления и мздоимство, в которых потонул Кавказ. Для того чтобы безобразия чиновников не оставались безнаказанными, Воронцов приказал повесить на доме в Тифлисе, где располагалась его канцелярия, желтый ящик, в которой любой мог опустить жалобу на противозаконные действия. Зачастую князь самолично разбирался в жалобах и вершил скорый суд. Однажды ему заметили, что принятое им решение противоречит закону. «Если бы здесь нужно было только исполнять законы, Государь прислал бы сюда не меня, а Полный Свод Законов», - ответил Михаил Семёнович, считавший нужным не обращать внимание на закон там, где тот не отвечал интересам дела или справедливости.
«Слышу, что гражданское управление истощает даже твое ангельское терпение и что занятия твои беспрерывны, — писал ему Ермолов. — Жалею о тебе, но утешаюсь, слыша, что мошенники и плуты боятся тебя как грозного призрака».
Хватало беспорядка и в отдельных армейских частях. В ставропольских резервных маршевых батальонах нарушения были столь значительны, что после произведённого прибывшим в город Воронцовым следствия не только батальонные командиры, но и сам начальник батальонов, генерал Тришатный, были отданы под суд. Немало врагов нажил себе князь, положив предел систематическому воровству и душегубству в располагавшемся в Тифлисе запасном Кавказском корпусе.
В целом же, командующий был доволен кавказскими войсками. Как и прежде, он мало обращал внимания на форму и муштру, ратуя лишь о чести и доблести на поле брани, презирая трусость, не любя фанфаронства и в самой храбрости более всего ценя скромность. Как и прежде, он с величайшим вниманием относился к нуждам своих подчинённых. «Князь принимал всегда участие во всех даже частных делах его приближенных, свидетельствует об этой черте характера своего начальника А. М. Дондуков-Корсаков. - Достаточно было ему узнать о нуждах кого-нибудь, чтобы совершенно естественно и просто придти ему на помощь со свойственной ему одному только деликатностью grand seiqneura. Он был чрезвычайно щедр, но вместе с тем разборчив. Часто случалось мне докладывать ему о нуждах беднейших офицеров, и никогда он не отказывал в пособии или даже в выручке из затруднительного положения заслуженных и достойных людей».
Михаил Семёнович следил за питанием и обмундированием солдат и не допускал наказания их не по вине, а по произволу командиров. «Никто лучше Воронцова не знал русского солдата, — писал служивший в канцелярии наместника В.А. Соллогуб, — никто выше не ценил его беззаветной храбрости, терпеливой выносливости, веры в провидение и смирения. (…) Мне много раз случалось уже и говорить, и писать, что если есть в мире что-нибудь выше русского солдата, это — солдат-кавказец: как он весело идет на бой, отважно дерется, просто умирает! Но при Воронцове, кроме этого всегда необычайного духа в русском войске, царила также, если можно так выразиться, всеобщая семейственность».

При Воронцове в Кавказской армии утвердились основанные на духовной близости товарищеские отношения между всеми чинами – от солдат до генералов.
«Энтузиазм к новому начальнику был безграничный: никогда еще население Тифлиса не видело в представителе всемогущего сардаря более ласкового приема, ни большей доброты и мягкости в соединении с таким величием, - вспоминал К.К. Бенкендорф. - Таково было впечатление на массы. У лиц же, окружающих графа, к этому общему впечатлению присоединялось еще и удивление, и некоторое смущение, так как новый начальник не походил ни на одного из своих предшественников. Строились всевозможные догадки, старались его поймать на чем-нибудь, испытывали, но он не поддавался никакому объяснению и оставался неуязвимым. Своей непроницаемостью, в этой стране интриг, граф Воронцов приводил в отчаяние самых бывалых и продувных». «Обладая в высшей степени всеми качествами, всеми данными, чтобы покорять сердца или просто нравится, которые всем хорошо известны, граф Михаил Семенович соединял с ними еще и те, которые в России подкупают все симпатии и всегда пленяют, - свидетельствует он. - Я хочу сказать о внешности графа. Красавец в свои 65 лет, высокого роста, с прекрасными и изысканными манерами, граф прежде всего был большой барин, качество тем более почтенное, что оно со дня на день становится все более и более редким».
На Кавказе перед новым наместником со всей остротой встали национальный и вероисповедальный вопросы. Михаил Семёнович приложил немало усилий, чтобы сгладить эту остроту. Им были приняты среди прочих Указ о воспитании уроженцев Закавказья в любых учебных заведениях государства и Положение о меновой торговле с горцами на Кавказской линии, Предписание наместника о приеме на воспитание детей горцев в пансионы Екатеринодарской и Ставропольской гимназий за казенный счет и Положение об устройстве в Закавказском крае мусульманских училищ.
Для тех детей, чьи родители-мусульмане не желали их совместного обучения с христианами, в Тифлисе, Дербенте, Шуше и Елизаветполе были открыты училища Алиевой и Омаровой сект. По представлению Воронцова Государь подписал рескрипт, в котором перечислены условия закрепления земель за ханами, беками, агаларами и другими лицами, чтобы «дать им средства быть полезными правительству». Благодаря этому решению местная знать стала союзницей наместника в проводимой им политике умиротворения Кавказа.
Больных горцев лечили в полковых и батальонных лазаретах за казенный счет. Для тех, кто по увечью или дряхлости «не в состоянии снискать средства к жизни собственными трудами», при городской больнице была открыта бесплатная столовая.
Принял Михаил Семёнович и ряд мер для защиты прав раскольников. Старообрядцы, переселившиеся на Кавказ, получили при нем льготы на выплату податей и исполнение повинностей. В дальнейшем им было разрешено жить на всей территории Кавказа, кроме Тифлиса.
Для распространения православия на Кавказе и подготовки священнослужителей в 1846 году в Ставрополе была открыта духовная семинария. Будучи уверен в «превосходстве нашей святой веры перед всеми другими», Воронцов считал, что оное, должно проявляться не в нападках на другие религии, а в поступках, в поведении человека как истинного христианина.
Много было сделано графом для развития просвещения в полудиком крае. Благодаря ему здесь открылось несколько учебных заведений: Кубанская учительская семинария в Екатеринодаре, учебное заведение Св. Нины в Тифлисе, уездное училище в Андрианополе, женский пансион в Ставрополе, женское училище Св. Александры, гимназия с пансионатом в Кутаиси, женское благотворительное учебное заведение в Эривани, школа моряков в Баку, училище в Черноморском казачьем войске…
Само собой, для умиротворения неспокойного региона требовалось его экономическое развитие. В этом генерал-губернатор Новороссии имел большой опыт. На Кавказе он вновь способствовал распространению виноградарства и садоводства, закупал тонкорунных овец, проводил соревнования между местными плугами и привезенными из Одессы, занимался орошением полей… По распоряжению князя стали буриться артезианские колодцы, благодаря чему ожила обширная безводная Мугабская степь. При его участии было создано Кавказское общество сельского хозяйства.
В рамках поддержки ремёсел в Тифлисе была открыта большая выставка, на которой демонстрировались ремесленные и фабричные изделия, а также образцы добываемых на Кавказе минералов. В Алагире заработал серебряно-цинковый завод. В разных районах Кавказа были разведаны месторождения каменного угля и началась его добыча.
Развитие производства стимулировало расширение торговых связей. Были построены новые дороги и мосты через реки Терек и Куру и открыт порт в Новороссийске. В 1848 году был основан город Ейск, где вскоре появились порт и таможенная застава. Началось регулярное пароходное сообщение между портами Крыма и Кавказа. В городах Елизаветполе и Александрополе стали проводиться ежегодные ярмарки.
При Воронцове для улучшения системы управления огромной территорией Кавказская область была преобразована в Ставропольскую губернию. В дальнейшем были учреждены Дербентская и Кутаисская губернии, а в 1849 — Эриванская губерния. Были разработаны правила заселения земель на северо-восточном побережье Черного моря и размежевания земель Черноморского казачьего войска, а также положения о суде и адвокатуре.
По предложению князя в августе 1850 года было осуществлено восхождение на Большой Арарат. Члены экспедиции провели на вершине горы на сильном ветру 6 дней, проделав все необходимые наблюдения. Они установили на вершине крест с медной табличкой, на которой была выгравирована надпись: «1850 года 6(18) августа в благополучное царствование императора Николая I при Кавказском Наместнике князе Воронцове взошли на Арарат начальник триангуляции И. И. Ходзько, Н. В. Ханыков, П. А. Александров, А. Ф. Мориц, П. К. Успар, П. И. Шароян и 60 нижних чинов». Сведения, полученные в ходе этой экспедиции, позволили создать единую сеть триангуляции в данном районе.
Благодаря хорошим отношениям с персидским правителем Магомет-Шахом, Михаилу Семёновичу удалось договориться с ним о проведении полевых геодезических работ на территории некоторых областей Персии. Это позволило закончить в 1853 году триангуляцию всего Закавказья.
16 июля 1851 года Воронцов помог астрономами организовать наблюдение полного солнечного затмения. Сопоставление данных, полученных астрономами на Кавказе, с результатами наблюдений в других странах позволило доказать, что корона и протуберанцы принадлежат самому Солнцу.
По инициативе наместника на Кавказе был создан отдел Российского географического общества, председателем коего стал сам Михаил Семёнович. Отделом была создана 10-верстная карта Кавказа на 25 листах, составлена и издана климатическая карта Кавказа, начата работа над специальной картой и описанием целебных источников и минеральных вод, была впервые определена разность уровней Черного и Каспийского морей.
Большое внимание Воронцов уделял развитию культуры. При его участии было учреждено несколько газет: «Кавказ», «Закавказский вестник», литературная газета «Арарат» на армянском языке, «Ставропольские губернские ведомости», многостраничный «Кавказский календарь» и др.
При канцелярии наместника в была открыта библиотека и нумизматическая коллекция. В дальнейшем публичные библиотеки были открыты в Тифлисе и Андрианополе. В Тифлисе был создан первый русский театр на основе ставропольской труппы. Здесь же стала давать спектакли итальянская опера.
Новороссийский опыт Михаил Семёнович применил и в развёрнутом на Кавказе строительстве. Вновь строить административные здания предлагалось частным лицам с тем, чтобы оные затем арендовались у них городскими властями. Так появились в Тифлисе здания театра, городской полиции, Совета главного управления Закавказским краем, Публичной библиотеки, типографии канцелярии наместника. В Кутаиси частными лицами были построены гимназия и здание для присутственных мест, а в Эривани — здание для присутственных мест.
Улицы Тифлиса стали покрываться мостовыми, вдоль городской стены был разбит красивый бульвар. Территория города быстро расширялась, а население за 15 лет увеличилось на 20 тысяч человек. При Воронцове Тифлис превратился в подлинно европейский город и один из красивейших городов юга России. Стал таковым и дотоле глухой и мрачный Владикавказ, охвативший оба берега Терек.
Но не только мирным благоустройством ограничивалась деятельность князя. Через два года после взятия Дарго Воронцов вновь повёл свою армию в поход. Пришло время очистить от полчищ Шамиля Северный Дагестан, где имам укрепил четыре крупных аула – Ирис, Толитль, Салты и Гергебиль.
Ещё осенью 1843 года мюриды захватили Гергебиль, истребив русский гарнизон. Тогда, после двенадцати дней осады, во время последнего приступа горцев несколько оставшихся в живых защитников гарнизона, не желая сдаваться в плен, взорвали свои укрепления. Именно потеря этого стратегического пункта заставила русские войска покинуть Аварию.
Годом позже генерал Пасек сжёг Гергебиль, но вернуть его под власть Императора не удалось. И, вот, в 1847 году к аулу подошли войска Воронцова. Однако, взять его не удалось и на этот раз. Под руководством наиба Идриса Гергебиль был обнесен каменной стеной толщиной в 1,5 аршина и 2 сажени высотою, возведены пять башен. Помимо этого вдоль стен во многих местах были устроены траверсы и блиндажи для защиты от навесного огня. Кроме того для атакующих была подготовлена многоярусная оборона: «волчьи ямы» и сакли с фальшивыми крышами, в которые проваливались нападавшие. Гарнизон аула-крепости достиг 1700 человек.
Взять столь укреплённую цитадель можно было лишь ценой большой крови. После нескольких неудачных атак Михаил Семёнович понял, что Гергебиль можно лишь стереть огнём артиллерии и, избегая ненужных жертв, обратил удар русских войск на менее укреплённый аул Салты. Шамиль срочно перебросил на его оборону Идриса. Там отважный молодой наиб и нашёл свою смерть. Салты пали под натиском русских войск. Здесь впервые прибывший на Кавказ великий хирург Н.И. Пирогов применил эфир, оперируя раненых воинов, и стены лазарета впервые не оглашали душераздирающие крики…
Без малого год спустя после взятия Салты Воронцов вновь обратил свой взор на Гергебиль. В конце июня русская армия в очередной раз подошла к стенам непокорного аула. На этот раз Воронцов не собирался жертвовать русскими жизнями. Дело должна была решить артиллерия. Обороной Гергебиля руководил верный наиб Шамиля Хаджи-Мурат. Помимо укрепления аула, на высоте Ули, расположенной напротив него, наиб поставил редут с крепостным орудием, а вокруг него 30 укрепленных сакель. Крепость была обнесена каменной стеной с оборонительной башней. В этом убежище могли в случае поражения укрыться уцелевшие гергебильцы.
Как ни хороши были укрепления аула-крепости, но устоять ли против 8 мортир, 11 батарейных и 6 легких орудий? Менее чем через сутки смертоносного огня значительная часть стены и самого селения была разрушена, и под прикрытием артиллерии солдаты с саперами смогли подойти к башне у Аймакинского ущелья, где находился резервуар для воды, и подорвать её.
Страдая от жажды и бомбардировки, горцы вышли из укрепления, но тотчас угадили в засаду: в Аймакинском ущелье и из садов их встретили сверху ружейным огнем, с нижней батареи - картечью. Часть мюридов, попытавшаяся возвратиться в аул, наткнулась на ружейные залпы из башен и сильный картечный огонь из смежных редутов.
7 июля, на третий день осады, Гергебиль пал. Его защитникам пришлось несладко. Теперь уже не они устраивали на каждом шагу засады русским войскам, теперь русские, словно переняв их тактику, поджидали их везде, не давая перевести дух и хоть на миг ощутить себя в безопасности. Останавливаясь при отступлении, чтобы подбирать тела убитых и раненных товарищей, мюриды теряли вдвое больше. Лишь немногим удалось добраться до крепости Ули…
Отвага старого генерала вызывала подлинное восхищение Кавказской армии. «Храбрость была чисто джентльменская, всегда спокойная, всегда ровная. Часто случалось, что во время сна главнокомандующего раздавалась тревога в самой главной квартире. Князь Воронцов просыпался, спокойно вынимал шашку и спокойно говорил: „господа, будем защищаться“», - свидетельствует А.И. Барятинский. Ему вторит В.А. Сологуб: «Воронцов был действительно русским солдатом, и таким, каких дай Бог много! Я отроду не встречал такой холодной и беззаботной храбрости. Сколько раз мне случалось видеть Воронцова в схватках с горцами. Всюду впереди, он отдавал приказания, шутил, улыбался и нюхал табак, точно у себя в кабинете. Особенно поразил он меня однажды, когда после незначительной перестрелки у нас с горцами завязалось жаркое дело; неприятель несколько раз окружал нас, мы чуть было не попали в плен, потеряли много людей и, наконец, под вечер, изнуренные, грязные, пробыв целый день под градами пуль, возвращались на главную квартиру; по дороге ежеминутно свистели пули рассыпавшегося в кустах неприятеля. Все, насторожившись, переглядывались и осматривались, один Воронцов спокойно ехал на своей изнуренной и еле передвигавшей ноги лошади. Надо заметить, что ему тогда уже минуло за 70 лет, в тот день он, как и мы, ничего не ел, не слезал с лошади и все время находился на самом опасном месте».
В 1851–1852 годах Воронцов провел ряд военных операций за рекой Лабой, чтобы лишить непокорных горцев полей и сенокосов. Имам Шамиль отправился из Дагестана в Чечню. В начале 1852 года он собрал большие силы для осуществления своих планов. Начальник левого фланга А.И. Барятинский с 12 тысячами воинов сумел покорить большую часть Чечни, но, направившись к занятому горцами аулу Гурдалы, натолкнулся на главные силы Шамиля и вынужден был отступить. Шамиль, ободренный успехом, решил совершить набег на Сунжу и разорить мирные аулы. Однако, Барятинский разгадал планы имама, и он ударил по его войску всеми имевшимися силами. Шамиль потерпел полное поражение. Русским оставалось овладеть переправой на реке Мичик. Эта река была последней преградой в наступлении на Чечню.
Барятинский направил небольшой отряд к переправе через реку, а главные силы без боя овладели перевалом через Качкалыковский хребет. По штурмовым лестницам и канатам взбирались егеря на неприступный берег Мичика, втаскивая на своих плечах горные орудия, а в это время другой отряд переправился выше по течению в незащищенном месте и внезапно напал на правый фланг горцев. Атакованные с двух сторон мюриды в панике разбежались, понеся огромные потери – до 500 убитых. Потери Барятинского составили 11 раненых.
Де-факто это было полным разгромом Шамиля. Лишь начавшаяся Крымская война отсрочила его конец на несколько лет. В самом начале войны имам предпринял попытку соединиться с турками. Однако это ему не удалось, т.к. турки, не сумевшие одержать на Кавказском фронте сколь-либо значимых побед так и не смогли прорваться к Тифлису.

Продолжение следует