Крымская область в 1953-1964 гг.

Отвечая на вопрос журналиста, в каком времени хотел бы пожить, современный музыкант и поэт Андрей Лысиков (известен под псевдонимом Дельфин), назвал 1960-е годы:

«Когда люди были красивы, они хорошо относились друг к другу, потому что помнили. В каждом из них еще жило эхо войны, и они очень дорожили тем миром, в котором они жили. Это чувствовалось во всем. Они наслаждались жизнью. Пришли семидесятые, и выросло поколение, которое забыло об этом, и теперь мы имеем, то, что имеем»[i].

Приведенное мнение показательно. И оно опирается, прежде всего, на визуальные образы. Они запечатлелись в кинематографе, на многочисленных фото.  Дух того времени – устремленность в будущее, вера в позитивные перемены.

Изменения, произошедшие в стране после смерти Сталина (осуждение «культа личности» и его преступлений, начало массовой реабилитации жертв политических репрессий, ослабление идеологических пут) были подобны глотку свежего воздуха.  Новая реальность спешила проявиться и в быту.

«По праздникам, - вспоминает известный в России и за рубежом специалист в области социальной истории, Наталия Лебина (в описываемое время жила в Ленинграде), - на наш дом пе­рестали вешать огромный портрет И. В. Сталина, который закры­вал окна почти всех квартир, выходивших на набережную. Я ни­чего не понимала в политике и, конечно, не ощущала напряжен­ности международной обстановки и споров вокруг критики куль­та личности, не знала о притеснениях наиболее свободомыслящих представителей интеллигенции, не могла оценить странностей ад­министративных потуг Н. С. Хрущева. Однако я чувствовала, как меняется обычная жизнь. Она становилась свободнее и веселее, и куда-то уходил страх.

Появились метро, магазины без продавцов и выставка П. Пи­кассо в 1956 году, на которую мои родители привели и меня, тогда ученицу второго класса. А потом китайские хорошенькие туфельки и телевизор с большой линзой; чарльстон и твист, химчистки и бе­лый воротничок из искусственного меха; ткани с абстрактным ри­сунком и женские брюки, прически колдунья и бабетта, магнито­фон и кофеварка, бадминтон и хулахуп и многое, многое другое. В общем, все то, что позднее можно будет назвать последствиями «десталинизации повседневности», ее вещной стороной. <…>

Безжалостно выбрасы­валась на помойку старинная мебель, так подходившая интерьеру дома эпохи классицизма, и приобретались новомодные серванты и журнальные столики. Соседи обменивались новинками литера­туры, вместе стояли на хорах Филармонии, слушая Вана Клиберна, азартно катались с детьми и без на коньках и на лыжах, ходили и походы и пели песни Булата Окуджавы, слушали «вражеские го­лоса» и с удовольствием покупали импортную обувь и одежду, при­обретали мотороллеры и даже машины, ездили в Коктебель, а ино­гда и за границу. Ломался уклад академического быта с его неиз­бежным чинопочитанием и образами мастодонтов-академиков и их родственников. И это тоже было знамение времени...»[ii].

Быть может, впервые в советской истории государство стало предпринимать реальные шаги по улучшению уровня жизни. Начало новому экономическому курсу положил председатель Совета министров СССР Георгий Маленков. Выступая на сессии Верховного Совета СССР в августе 1953 г., он заявил о новых приоритетах в экономике страны. Их целью провозглашалось благосостояние народа, а для достижения предлагались реальные меры по насыщению внутреннего рынка продовольствием и увеличения производства товаров народного потребления. Была предпринята попытка отойти от мобилизационных и командно-административных практик в деревне, пробудить в крестьянах материальную заинтересованность.

Произошло значительное снижение налогов с личных хозяйств - они стали исчисляться только с размеров земли. Ин­дивидуальные земельные участки разрешено было увеличивать. Нормы поставки продукции с крестьянских хозяйств снижались: мяса — с 44 до 30 кг, молока — с 223 до 110 л. От обязательных поставок освобождались социально незащищенные категории населения: инвалиды, учителя, пенсионеры. Государство значи­тельно повысило заготовительные цены на сельхозпродукцию. С колхозов списывались многие долги. Была отменена уголов­ная ответственность за невыработку обязательного минимума трудодней. Стала поощряться практика приобретения мелких земельных участков рабочими и служащими (можно считать, что дачные хозяйства — современные садоводства — начали раз­виваться в массовом масштабе с этого времени). В 1955 г. было принято постановление ЦК о совершенствовании планирова­ния в сельском хозяйстве, которое ограничивало контроль со стороны государства и предоставляло колхозам большую само­стоятельность. Теперь планы сельхозработ стали приниматься не в центре, а в районах, сами колхозы могли предлагать, какие культуры и на каких угодьях сеять. Были увеличены капиталовложения в сельское хозяйство: только за 1953—1954 гг. в 4 раза. Если в 1940 г. электроэнергией пользовались 15% колхо­зов, то в 1960-м —71%.

Результаты этой политики вскоре не преминули сказаться. Валовая продукция сельского хозяйства за 1954—1958 гг. по сравнению с предшествующим пятилетием возросла на 35,3%. Сельская местность и близлежащие к ней города перестали испытывать острую нужду в продовольствии. Одна из крестьянок позже вспоминала, что до этого времени «продавали имущество, чтобы заплатить налоги», а теперь «люди сами стали продавать свои продукты — молоко, мясо, стали заво­дить скот». В народе в это время даже сложился стишок: «Пришел Маленков — поели блинков»[iii].

Эти процессы не обошли стороной и Крымскую область. Местные колхозы проявляли высокую эффективность работы и увеличение показателей сбора урожая. К 1956 г. в регионе насчитывался 21 колхоз с доходом 1 млн. рублей, 122 – с доходом 2-5 млн. рублей, 14 – с доходом свыше 5 млн. рублей. В 1956 г. посажено 13,1 тыс. гектар новых садов и виноградников, поставлено на шпалеру 3,8 тыс. гектаров виноградников. К концу 1958 г. в строй вошли 13 новых винзаводов, способных перерабатывать 100-200 тонн винограда в сутки[iv]. Высокие показатели давали заготовки и других видов сельскохозяйственной продукции: молока, мяса, яиц, шерсти, овощей. В период с 1950 по 1958 г. денежные доходы крымских колхозов увеличились более чем в 12 раз. Наибольшую прибыль приносило садоводство, виноградарство и табаководство, 1/3 заказов получали от животноводства. 25 октября 1958 г. за успехи, достигнутые в развитии сельского хозяйства и выполнении обязательств по продаже государству 21,7 млн. пудов хлеба, Крымская область награждена первым орденом Ленина[v].

Стройкой века для Крыма стало сооружение Северо-Крымского канала, призванного обеспечить водой засушливую степную часть полуострова. Строительство началось в 1961 г., а 17 октября 1963 г. днепровская вода пришла в Крым[vi].

Была сделана попытка сместить акценты в развитии про­мышленности с отраслей группы «А» (тяжелая промышленность) к отраслям группы «Б», производящим товары для народа. Выдви­нутые Г.Маленковым новые приоритеты поначалу широко рекламировались средствами массовой информации, разъясня­лись лекторами. Так, редактор газеты «Правда» Дмитрий Шепилов и своем выступлении в Академии общественных наук при ЦК КПСС говорил: «Произошли изменения, товарищ Маленков по­ведет по другому пути. Мы теперь займемся наконец-то бытом. И не только стандартные, не отличимые одно от другого платья будут. И каждый из нас станет покупать себе такое, какое отве­чает нашим габаритам (размерам плеч, талии, бедер и так далее), но и вкусам, моде». Были значительно увеличены капиталовложения в легкую и пищевую промышленность. В 1954 г. темпы роста производства товаров народного превысили темпы роста тяжелой промышленности - и это был единственный раз за всю советскую историю[vii].

Революционные изменения произошли в сфере обслуживания, организации досуга и отдыха. Ослабление «железного занавеса», увеличение импорта и внедрение в быт новейших технологических достижений, содействовали развитию новых форм торговли продуктами питания и появлению новых заведений общепита. Первыми эти реформы почувствовали жители больших городов. Именно там в августе 1955 г. возникают первые магазины самообслуживания – своеобразные советские супермаркеты.

Техническим новшеством эпохи Хрущева стали различные автоматы, с помощью которых осуществлялась торговля теми или иными продуктами. Например, появились автоматы по продаже бутербродов, пирожков и сосисок. Автоматизация быстро захватывала предприятия розничной торговли СССР: в 1960 г. там действовали 31 тыс. автоматов, а в 1964 г. - уже 46 тыс. Наиболее распространенными были автоматы, выдававшие газированную воду. В начале 1960-х гг. в стране их насчитывалось более 30 тыс.[viii]

Газированные напитки становятся своеобразным символом времени, олицетворением демократических перемен. Особо культовый статус приобрела пепси-кола, которую советские граждане впервые массово смогли попробовать в 1959 г. на выставке «Промышленная продукция США» в московском парке Сокольники.

Олицетворением новой жизни становятся молодежные кафе с современными интерьерами, непринужденной атмосферой и музыкой. Этот принципиально новый вид заведений общепита появился в СССР в начале 1960-х гг.

Широкий размах приобрело жилищное строительство. Именно при Хрущеве многие советские граждане, прежде ютившиеся в бараках и других малоприспособленных для жизни строениях, переселились в отдельные квартиры в новых панельных домах, которые возводились индустриальными темпами. С 1956 г. по 1963 г. в стране построили жилья больше, чем за предшествующие 40 лет. В новые квартиры переселилось более 50 млн. человек (почти четверть населения страны). Улучшились и жилищно-бытовые условия за счет газификации и теплофикации[ix].

В Крыму только за 1959 г. введено в строй государст­венной жилой площади около 334 тыс. квадратных метров. Кроме того, за счет государственного кредита и личных сбере­жений трудящихся построено 239 тыс. квадратных метров жилья. В Севастополе более 2 тыс. семей справили новоселье в новых благоустроенных квартирах[x].

Развивается иностранный туризм. В 1955 г. была возобновлена деятельность ликвидированного в 1941 г. Крымского отделения «Интуриста», расположенного в Ялте . Город становится одним из наиболее посещаемых иностранцами мест, подлинными «воротами в западный мир». На рубеже 1950-1960-х гг. Ялта устанавливает побратимские отношения с французским курортом Ниццей (при этом инициатива исходила со стороны Франции). В рамках сотрудничества завязывается постоянная переписка, происходит обмен делегациями, туристическими группами, литературой и выставками[xi].

Период «оттепели» ознаменовался настоящим прорывом в крымской исторической науке и краеведении. Именно в это время выходят монографии, сборники статей разных авторов, сборники документов, посвященные событиям, происходившим на полуострове в годы революции и Гражданской войны. В отличие от изданий сталинского периода, чьи авторы, в основном, ограничиваясь схематическим изложением событий, и почти не упоминали имен ключевых персоналий, новые исследования изобиловали фактической информацией, вводили в научный оборот ранее неизвестные документы и материалы.

Особо следует выделить работы историков Павла Надинского, Георгия Семина. Несмотря на идеологическую ангажированность, их книги содержат массу фактического материала, взятого из архивов, местной периодики и мемуаров современников, и, насколько это было возможно, раскрывали неприглядные стороны событий тех лет. Например, в исследованиях периода «оттепели» можно встретить довольно много упоминаний о красном терроре в Крыму, особенно в первые месяцы после Октябрьского переворота. Разумеется, писалось об этом без натуралистичных подробностей и в максимально приглаженной форме.

Много материалов о революции и Гражданской войне в Крыму публиковалось в местной периодике – газетах «Крымская правда», «Советский Крым», «Слава Севастополя», «Флаг Родины». Особенно много публикаций появлялось в «юбилейные» годы, знаменующие очередное десятилетие с даты «Великого Октября» либо «освобождения Крыма» от Врангеля в ноябре 1920 г. Следует отметить их исключительную ценность не только как документов эпохи, но и как исторических источников. В целом материалы по теме характеризовались значительным разнообразием. Это статьи и биографические очерки, выдержки из воспоминаний, фотографии, интервью.

Освобожденные от жестких пут сталинской идейной схоластики, но оставаясь верными господствующей идеологии, авторы публикаций, тем не менее, предали гласности множество фактов, письменных и устных свидетельств, вернули немало забытых имен.

Заданный таким образом импульс предопределил вектор дальнейшего развития крымской исторической науки и краеведения. Авторы, освещавшие тему революционных событий и Гражданской войны в Крыму, творившие в 1970-е-начале 1980-х гг., так или иначе, обращались к наработкам предшественников. И сегодня публикации и работы периода «оттепели» (и нескольких последующих лет) не потеряли своей актуальности, и при условии критического подхода могут быть востребованы в исследовательской и научной работе.

Культура и искусство также переживают невиданный прежде подъем. Бурно развивается кинематограф (одним из излюбленных мест для съемок становится Крым). Игровое кино того времени отличается разнообразием сюжетов, обилием сложных и многогранных характеров, без предвзятого деления на «черное» и «белое».

Развивается легкая музыка, отдельные произведения, коллективы и исполнители стали советской разновидностью стиля лаунж. Появляются первые записи экспериментальной электронной музыки. Особую популярность приобретает ансамбль электромузыкальных инструментов под управлением Вячеслава Мещерина, использующий оригинальные и необычные для того времени технологии создания и записи музыкальных произведений.

Ослаб идеологический контроль за частной жизнью граждан. Люди стали больше общаться (в том числе, контактировать с иностранцами), объединяться по интересам, выезжать за границу. В стране появляются малые неформальные группы и молодежные субкультуры.

Несмотря на очевидные позитивные перемены, преодоление тяжелого наследия прошлого происходило весьма непоследовательно. Нормы устройства советского государства и общества, принципы развития экономики и многие другие вопросы кардинально не изменились. Не были преодолены и некоторые социально-политические и экономические проблемы, к которым добавились новые.

Информация о них во множестве представлена на страницах местной печати, что также является особой чертою эпохи. Публикации тех лет были смелыми. «Отдельные недостатки» разоблачали и в предшествующий период. Но никогда прежде столь много и откровенно не писали о реально существующих трудностях и общественно значимых темах.

Эта тенденция была прямым следствием решений XX съезда КПСС, осудивших проявления произвола, косности и бюрократизма. 25 июля 1956 г. передовица газеты «Слава Севастополя» вышла под заголовком «За действенность критических выступлений в печати!». Название говорило само за себя. Партийные организации, средства массовой  информации, трудовые коллективы и неравнодушных граждан призывали усилить «огонь критики» негативных сторон повседневности, а тех, в чьем ведении находились описываемые проблемы – принимать скорейшие меры к их разрешению.

«В редакции наших газет идет нескончаемый поток писем, - гласил текст публикации. – Он говорят о горячей заинтересованности советских людей в успешном выполнении исторических решений ХХ съезда Коммунистической партии. В письмах трудящихся освещаются буквально все стороны нашей жизни, важнейшие вопросы государственного, хозяйственного и культурного строительства, критикуются недостатки, вскрываются резервы. Это есть одно из ярких проявлений социалистического демократизма, подлинной свободы печати для трудящихся, растущей творческой инициативы и активности широчайших народных масс. Борьба за действенность критических выступлений в печати – это борьба за лучшее использование богатейших внутренних резервов нашего народного хозяйства в интересах великого коммунистического строительства за еще более широкое привлечение масс к управлению государством…»[xii]

Пусть отрицательные явления, о которых писали в газетах, преподносились как исключительные и отдельные случаи, реальность свидетельствовала об ином. Внедрение в повседневность достижений научно-технического прогресса, реализация мер по улучшению благосостояния граждан, всячески тормозились пороками советской системы. Экономика страны оставалась по-прежнему плановой, к проявлениям частной инициативы государство относилось все также враждебно. Подлинной самостоятельности субъекты хозяйствования также не получили. Следствием этих тенденций стал дефицит промышленных и продовольственных товаров, неспособность профильных ведомств быстро разрешить насущные трудности, низкое качество продукции и услуг.

Картина повседневности, предстающая на страницах севастопольских и крымских газет того времени, далека от идиллии.

Серьезные нарекания со стороны населения вызывала сфера обслуживания. Распространенными пороками советских торговых учреждений было обвешивание, хамство, очереди, нехватка товаров. Не доставало и оборудованных мест для торговли: магазинов, ларьков. Показательная картина дана в фельетоне «Всякому овощу - свое время», опубликованном в «Славе Севастополя» 1 июня 1956 г. В связи с отсутствием необходимого количества торговых точек и неспособностью руководства овощебазы обеспечить подвоз продовольствия в должном объеме, в центре города создались огромные очереди возле единственного работающего ларька, где продавали овощи. Таким образом, искусственно был создан ажиотажный спрос на продукты, которые в принципе не были в Севастополе дефицитом[xiii].

И в дальнейшем эта проблема неоднократно выносилась на обсуждение в ходе городских совещаний работников торговли. Так, в начале августа 1956 г. отмечалось, что «дело завоза овощей в город пущено на самотек. Из-за отсутствия нужного коли­чества специальных павильонов, палаток и лотков в городе до сих пор очень слабо удовлетворяется спрос населения на свежие овощи и фрукты.

Плохо работают овощные базы. Здесь, как правило, продукты за­леживаются. В сеть поступают они с большим опозданием. Однако ру­ководители Военторга не обеспечи­вают достаточное количество тран­спорта для подвозки капусты, мор­кови и других овощей»[xiv].

Нехватка всего и вся вообще была одной из отличительных черт советской экономики. Когда в избытке появлялся какой-то товар, с прилавков исчезали другие. Настоящей проблемой было отсутствие оберточной бумаги. Как следствие, купивший в магазине селедку и не догадавшийся взять с собой хотя бы газету, чтобы завернуть в нее рыбу, был вынужден нести ее в руках, держа за хвост. В другом случае продавец открыто говорил покупателю, что отпустит сливочное масло в принесенную газету. В третьем случае купленные мальчиком пряники отпускали в…тюбетейку[xv].

Дефицит был характерен не только для продуктов питания. В конце 1950-х гг. севастопольские газеты писали о перебоях в торговле керосином. Особенно неблагополучно дела обстояли с завозом горючего на окраины. То же касалось и строительных материалов.

Как бороться с этой проблемой, со всей прямотой сформулировали только в начале 1980-х гг.:

«…походишь, побегаешь – достанешь»[xvi].

Еще одним неразрешимым вопросом стало низкое качество производимой продукции. Товары народного потребления (одежда, обувь, галантерея, мебель), которые выпускали крымские предприятия, заметно уступали тому, что привозили из соседних областей и республик. При этом их стоимость была заметно дороже. Так, симферопольские артели «Коллективный труд» и «40 лет Октября» выпускали чемоданы и сумки по фасонам, которые более 10 лет назад вышли из моды, с фурнитурой старого образца, быстро ржавеющей и приходящей в негодность.

«Магазины, - читаем в газете «Крымская правда» за 24 апреля 1960 г., - наводнены низкопроб­ными изделиями: разрисованными дамскими шелковыми косынками, шарфиками, платочками, мужскими галстуками, безвкусных, диких рас­цветок. Изготовляют их Симферополь­ский горпромкомринат, артели «При­бой» и «Крымхудожник». Эти доро­гостоящие изделия линяют, прихо­дят в негодность. Недавно во время дождя в редакцию пришла с жало­бой девушка в косынке, изготовлен­ной горпромкомбинатом. Лицо ее бы­ло испещрено разноцветными краска­ми, пятнами: косынка полиняла.

С изделиями, не имеющими сбыта, мы столкнулись и в мебельных ма­газинах. Детские столы, которые из­готовляет алуштинская артель «Лес­ной труд» (председатель тов. Кова­ленко) месяцами лежат в магазинах, и никто их не покупает. Руководите­ли артели наполовину снизили их стоимость, но и это не помогло: пло­хая вещь никому не нужна»[xvii].

Низким оставался и уровень санитарной культуры обслуживания. Например, в Севастополе в продовольственном магазине военторга, расположенном на Куликовом поле, покупатель выразил желание приобрести триста грамм сахарного печенья, которое продавец стала руками набирать в кулек. Когда ей сделали замечанье, женщина удивилась, заявив:

«- А что здесь такого? У нас в магазине нет специальных совков для кондитерских изделий. Мы привыкли набирать прямо руками. Вон и растительное масло из бочки переливаем чуть ли не пригоршнями»[xviii].

Продавцы не следили за чистотой своей рабочей одежды, выглядели неопрятно. В глаза покупателям бросались пыльные витрины и сор на полу. Один из холодильников в магазине не работал, габаритов второго было явно недостаточно для хранения всех продовольственных товаров. Пол в подсобном помещении работники магазина шутя называли «палубой». Стоило ступить на него, и доски начинали ходить ходуном, будто палуба судна во время шторма.

Жесткую критику вызывала работа предприятий общественного питания. Так, в июне 1956 г. в поле зрения журналистов попал известный севастопольский ресторан «Волна». Расположенный на Приморском бульваре с живописным видом на бухту, ресторан пользовался большой популярностью среди жителей и гостей города. Но расположившись за столиком, посетитель мог неопределенно долгое время провести в ожидании, когда у него примут заказ.

В фельетоне запечатлелся диалог двух таких бедолаг с соседями по столику:

«- Почему же вы уходите, не поев?

- Сколько можно ждать? Мы и так полтора часа просидели, а заказ еще не принят. Одним видом на море сыт не будешь»[xix].

Некоторые заведения общепита были настоящим рассадником пьянства. Одно из них красочно описал в своем стихотворении севастопольский поэт И.Ангарцев:

В знакомом павильоне

Нередко в поисках прохлады

Бывали вы, конечно, здесь.

Неплохо выпить лимонаду

Или мороженое съесть.

Однажды по привычке старой.

Нещадным зноем истомлен,

Я от Приморского бульвара

Прошел в манящий павильон.

Я по натуре тверд и стоек.

Я приложил немалый труд:

Пока нашел свободный столик.

Промчалось пятьдесят минут.

Иные уходили с миром,

Но я, терпенья не лишен.

Дождался порции пломбира

И даже «получил» крюшон.

Я отдохнуть хотел по праву,

Но тут все встало кверху дном:

В кафе ввалилася орава

С гитарой, водкой и вином.

Официантке крикнув:

«Быстро!»,

Они уселись у стола...

Раздался пробки звучный

выстрел,

И крик, и брань, и звон стекла

Те, кто их брался успокоить,

Переборов минутный страх,

В ответ услышали такое.

Что и не выразишь в стихах.

Потом опять,— не зная меры.

Официантку била дрожь.

Поскольку милиционера

При всем желаньи не найдешь.

Схватив заветную гитару.

Они настраивали тон,

Но опечаленные пары

Уж покидали павильон.

Потом во тьму пустынных улиц

Отсюда песня поплыла

О том, что в дождь деревья

гнулись,

А ночка темная была,

Подобных случаев немало

Еще встречается у нас.

Неужто время не настало

Купить без всякого скандала

Пломбир, ситро, крюшон и квас?[xx]

Подобные картины не были единичными. Причем, нередко администрация всячески тому способствовала, мотивируя необходимостью выполнить план. 13 марта 1957 г. в «Славе Севастополя» опубликовали заметку «Ну, и ресторан!..», в которой рассказывалось об одном из таких заведений – ресторане «Крым». Плохо было все: и грязь, и низкое качество обслуживания:

«Скатерти в пятнах. На полу валяются окурки. Дым стоит коромыслом. Престарелый тапер извлекает из пианино истерические звуки.

<…>

Буквально не проходит дня, что­бы из ресторана «Крым» не достав­ляли гуляк в милицию либо в вы­трезвитель. До недавнего временя директором ресторана был т. Долгов. Когда его упрекали в том, что ре­сторан по сути превратился в рас­садник пьянства, Долгов говорил:

- Нам нужно выполнять план.

Кажется, ясно. Не за образцовое предприятие общественного питания борется персонал ресторана, а за выполнение плана путем спаивания неравнодушных к водке посетите­лей.

В начале марта в буфетах и закусочных города прекратили прода­жу спиртных напитков. Ко всеобщему удовлетворению  населения, завсегдатаи-пьяницы перестали ту­да ходить. Перестали торговать спиртными напитками   и   буфеты, работающие от ресторана «Крым». Плану грозила брешь. Тогда за­местителю директора ресторана т. Элькинду пришла в голову «блестящая» мысль:

- Мы откроем доступ к нашему внутреннему буфету со двора.

- Позвольте, - возразили ему, - ведь это же нарушение правил, это же обман…

- Пусть будет обман, лишь бы план выполнялся.

И двери были открыты. Теперь у буфета невообразимая толчея. К нему устремляются друзья-приятели, глядя на которых, представляешь себе буфетную стойку намагничен­ной. Официанткам трудно подсту­питься к буфету, посетители долго ожидают выполнения заказа».

Далее в публикации давался ответ на вопрос, почему ресторан до сих пор не закрыли контрольно-надзорные органы. Как выяснилось, работники управления торговли были здесь частыми посетителями: регулярно питались, в том числе «в долг», по ценам, ниже отпускных на 30-40%.

«Как же после этого взыскивать за непорядки! «Совесть не позволяет»[xxi].

Бытовое пьянство было распространенным явлением и часто становилось причиной серьезных правонарушений – хулиганства, драк, воровства и распущенности.

Так, вечером 30 июля 1956 г. в Севастополе председатель артели «Красный мебельщик», Григорий Кузнецов, находясь во хмелю, напал на двух старушек, которые сидели на скамейке напротив площади Нахимова. Ударил одну из них по спине, затем безуспешно пытался отобрать у старой женщины палку и стащить с головы косынку. При этом нецензурно ругался. После обратил свою удаль на случайных прохожих, ударил одного из них и опрокинул на тротуар. И только после появления милиционера поспешно ретировался: сел на троллейбус и уехал домой[xxii].

Ряд случаев хулиганства на почве злоупотребления алкоголем описан в заметке «Кровное дело комсомола», опубликованной 5 августа 1956 г. в газете «Слава Севастополя». Жесткую критику со стороны журналистов и правоохранителей вызвали не столько случаи асоциального поведения пьяных рабочих, сколько бездействие комсомольцев, которые вместо того, чтобы самим скрутить хулиганов, бежали искать милиционера.

Особенно беспомощными комсомольские активисты становились в тот день, когда рабочим выдавали зарплату. Доходило до смешного. Выступая на молодежном вечере с докладом «В чем красота советского человека», заведующий отделом горкома комсомола А. Колоткин говорил о му­жестве, решительности, непримири­мости советского человека к пере­житкам прошлого. И вдруг в клубе появляются несколько опьяневших парней, поднимают шум, затевают скандал. Комсомолка Валентина Шварц, председательствовавшая на вечере, обратилась к собранию с просьбой вывести хулиганов. И из всего зала, из 400 комсомольцев, молодых, здоровых ребят, никто не отважился этого сделать. Все про­должали сидеть.

Докладчик попытался усовестить дебоширов: «Вот он — живой пример дикого прошлого! И вам не стыдно, товарищи хулиганы?!»

Эта платоническая мера не во­зымела действия. «Товарищи хулиганы» еще больше разошлись, и, в конце кон­цов, сорвали вечер[xxiii].

Некоторые эпизоды были поистине вопиющими. Об одном из них рассказывалось в опубликованном в газете «Слава Севастополя» 18 апреля 1959 г. фельетоне под названием «Дикари».

Вниманию читателей предлагали «короткую и печальную», но поучительную историю рабочего Василия Коростылева. Приехав в конце 1940-х гг. из Брянской области на восстановление города, герой фельетона «мотался с одного предприятия на другое», ища «работенку не пыльную, но денежную», сменил 14 мест. Был большим любителем выпить и покутить. Имел двух сожительниц, ночуя поочередно у каждой. Часто попойки оканчивались жестокими потасовками с другими поклонниками «зеленого змия»,  после чего «следовало наложе­ние пластырей и примочек».

В какой-то момент одна из «неразборчивых невест» Коростылева воспылала к сопернице ревностью. Случилось это после того как Василий пообещал жениться на той.  И хоть никакой свадьбы в итоге не состоялось, а обещание было лишь способом «погулять за чужой счет», вторая сожительница решила отомстить.

Однажды, подкараулив в коридоре соседку, проломила ей череп, а после облила керосином и подожгла. Женщина, к счастью, осталась жива. Находившийся неподалеку Коростылев прибежал на шум и стал сбивать пламя с лица и волос, а затем отправил пострадавшую в больницу.

«Вот и вся дикая, не укладывающаяся в голове история. Она закон­чилась так. как и следовало ожи­дать: распухшая физиономия с оторванным ухом у одного, про­ломленный череп у другой, скамья подсудимых у третьей. Кто они? — Дикари. Другого слова не подберешь»[xxiv].

Несмотря на то, что этот пример подавался как экстраординарный и из ряда вон выходящий, газетные публикации убеждают в обратном.

Излюбленной мишенью для критики в рассматриваемый период были стиляги, выделявшиеся яркой одеждой, бравшие за основу американскую моду и музыку (джаз и набирающий популярность рок-н-ролл). При этом само слово «стиляга» не было продуктом хрущевского времени. Зачатки этой молодежной субкультуры появились уже на исходе сталинского правления. Смелое поведение ее представителей, нарочитая аполитичность, пренебрежение отдельными нормами советской морали вызывало раздражение со стороны партийно-государственных органов и консервативной части общества. Ярлык стиляги вполне мог служить основанием для исключения из комсомола, отчисления из института. Едва представлялся повод (например, какая-нибудь  скандальная история) – и в прессе разворачивалась очередная кампания против любителей модной одежды и западного образа жизни.

Так, в феврале 1961 г. в Севастополе в Доме офицеров состоялся открытый судебный процесс над группой хулиганов-стиляг. С десяток молодых людей, подогретых алкоголем, устроили после танцев настоящий террор в центре города. Приставали к прохожим, провоцируя драку.  Вскоре они нашли себе жертву в лице военнослужащего Мотина и его девушки.

Увидев, что дело принимает опасный оборот, Мотин велел своей любимой спрятаться в подъезде одного из близлежащих домов, сам бросился бежать, увлекая за собой хулиганов. Метнулся в первое попавшееся парадное, забарабанил в дверь, ища защиты. Но ее никто не открыл. Жильцы дома спокойно слушали, как под их окнами избивают человека. Вначале били ногами и кулаками, затем один из злоумышленников вытащил из кармана водопроводный маховик и ударил им Мотина по лицу. Истекая кровью, пострадавший с помощью девушки добрался до госпиталя, где ему определили сотрясение мозга и наложили швы на щеку.

Происшествие вызвало большой общественный резонанс. Зал Дома офицеров, где проходил показательный суд, был полон народа. Наблюдая за ходом судебного разбирательства, присутствующие выражали возмущение и гнев в отношении подсудимых.

То, что обвиняемые были стилягами, пропаганда максимально использовала для общей дискредитации субкультуры.

«Стиляги – это явление идеологическое. Бездельник, презирающий труд, хлыщ, бездумно прожигающий жизнь, все те, кто не придерживается советской морали, - наши идейные противники, даже если они носят брюки-клеш или малокозырку набекрень».

Примечательно, что один из подсудимых, Валерий Нестеренко, приходился внуком участнику революционного движения и Гражданской войны в Севастополе, подпольщику-большевику Василию Цыганкову, расстрелянному белыми в 1920 г. [xxv]

Криминальные проявления не исчерпывались одним лишь хулиганством и драками. Не меньшее распространение получила коррупция. Как и сегодня, во второй половине 1950-начале 1960-х гг. взяточничество было особенно распространено в области ЖКХ. История одной такой любительницы поправить собственное материальное положение, управдома Азиной, приведена в материале «Взяточников - к ответу!», опубликованном в «Славе Севастополя» 3 января 1957 г. За деньги Азина незаконно оформляла прописку, выдавала фиктивные справки о наличии свободной жилплощади. Пыталась привлечь к делу паспортистку, однако та отказалась. После этого Азина решила избавиться от неудобной сотрудницы, составив клеветническое заявление и обратившись с ним в суд. К счастью, правосудие взяло сторону паспортистки. Похожие преступления совершили фигуранты состоявшегося в 1961 г. показательного процесса. На скамье подсудимых оказалось шестеро злоумышленников (среди них – паспортистка и управдом). Одни выступали посредниками, другие за деньги выдавали фиктивные справки и незаконно оформляли прописку. Вырученные средства распределяли между собой. Следствие также установило факт продажи частному лицу государственной комнаты в полуподвальном помещении по ул. Лазаревской. В итоге паспортистка получила 7 лет лишения свободы, ее подельники 6 и 5 лет с конфискацией у всех осужденных денег, полученных в качестве взятки, в доход государства[xxvi].

Весьма распространенными были хищения социалистической собственности, прежде всего, в торговых организациях. Только за 1957 г. по государственным торговым организациям области было установлено 44 крупных растраты на 288 тыс. рублей, а уже через год их стало 87 на сумму 955 тыс. рублей[xxvii].

В условиях плановой экономики далеко не все работники и директора предприятий преодолевали искушение обогатиться за счет государства и граждан. Так, бухгалтер артели «Молот», Татьяна Сурмина, используя свое служебное положение, принимала заказы у частных лиц на изготовление изделий из металла (кроватей, оград) и зарабатывала на разнице. В одном из случаев готовую продукцию отпустили прямо со склада, а недостачу прикрыли сфабрикованной накладной. Распределяя прибыли между членами артели, Сурмина незаконно начислила 50 рублей своей подруге. Примечательно, что Сурмину рекомендовали в артель по линии горпромсовета, характеризуя ее как «честного человека, принципиального работника»[xxviii].

Приписки, сокрытие растрат, подлог документов, были присущи многим советским учреждениям. Некоторые случаи даже становились предметом обсуждения в партийных инстанциях. В мае 1961 г. в бюро севастопольского горкома КПСС рассмотрели вопрос о фактах приписки в государственной отчетности по выполнению плана на заводе «Молот». Было установлено, что директор завода Пирогов и секретарь парторганизации Настенко «вместо принятия необходимых мер, обеспечивающих выполнение государственного плана и социалистических обязательств, встали на путь очковтирательства и обмана государства, приписывая и завышая объемы выполненных работ. За три последних месяца они систематически включали в государственную отчетность незавершенную продукцию.

Для покрытия приписанных объемов работ на заводе удлинялся рабочий день, отменялись выходные дни и все рабочее время первой декады следующего месяца обычно шло на покрытие приписок. На заводе нет повседневного контроля за выполнением плана, учет и отчетность запущены. Не велся и межцеховой учет движения незавершенной продукции и полуфабрикатов.

Секретарь партийной организации т. Настенко не только не использовал права контроля хозяйственной деятельности администрации, безразлично относился к сигналам о фактах нарушения государственной дисциплины, но являлся прямым пособником и участником очковтирательства»[xxix].

В данном случае справедливость восторжествовала: виновные были наказаны. Пирогов исключен из партии и снят с работы, Настенко исключен из партии и отстранен от обязанностей секретаря парторганизации. Прокурору города было поручено провести расследование фактов нарушения государственной дисциплины на заводе «Молот» и привлечь виновных к ответственности.

В условиях «хрущевской оттепели» появился новый вид преступников – «незаконные домостроители». К этой категории отнесли как тех, кто построил дома как на трудовые, так и на нетрудовые доходы. Поводом для проверки становились «сигналы» соседей. Так, в Ялте в 1962 г. была проверена законность 51 застройки, из них 5 признали нетрудовыми и по суду изъяли у граждан[xxx].

Может показаться невероятным, но самовольный захват земельных участков и строительство на них жилых домов недобросовестные граждане часто осуществляли при попустительстве местных властей. Этим отличился житель Нахимовского района Севастополя Евгений Ноздрин. Расширив свои владения за счет самовольного захвата земли и постройки дома по улице Мореходной, Ноздрин обзавелся настоящим поместьем с двумя домами (старым и новым) на участке общей площадью 5 тыс. кв. м. Когда об этом стало известно властям, те оштрафовали Ноздрина на 5 тыс. рублей, урезав владения до 600 кв. м. Решением Нахимовского райисполкома от 16 декабря 1960 г. обязали снести старый дом за счет нарушителя под контролем милиции. Срок определили – 1 февраля 1961 г. Однако ни тогда, ни месяц спустя решение не было выполнено. Как выяснилось, райисполком…забыл отправить копии своего решения милиции и строителям[xxxi].

В период «оттепели» широкое распространение получила практика привлечения общественности к охране порядка. В помощь милиции создаются добровольные народные дружины (ДНД), активизируются товарищеские  и общественные суды. К концу 1959 г. в области организуется 35 районных и городских штабов по охране общественного порядка, 775 дружин с участием 22 тыс. человек, из них 5 тыс. членов КПСС и свыше 7 тыс. членов ВЛКСМ[xxxii]. В Севастополе в 1960 г. действовало 123 дружины, объединившие более 10 тыс. человек[xxxiii]. Севастопольская ДНД считалась одной из наиболее мощных и эффективных. Более активно, чем в других городах, работали товарищеские суды Севастополя. По состоянию на 15 марта 1960 г. их насчитывалось 230. За 1959 г. ими было взято на поруки с целью перевоспитания 155 человек, а за 2 месяца 1960 г. – 20[xxxiv].

Несмотря на это, криминальная ситуация в области в целом оставалась достаточно сложной. Только в 1959 г. было зарегистрировано 2714 уголовных преступлений, в том числе, 1342 – особо опасных. Число осужденных составило 3904 человека, из них 705 – рецидивисты. В 1960 г. общее количество преступлений в сравнении с предыдущим годом выросло на 52,5%, а особо опасных на 58,9%. Наибольший рост дали Симферополь, Севастополь и Керчь. При этом выраженной тенденцией стало увеличение рецидивной преступности. Так, из 1999 лиц, привлеченных в 1960 г. к уголовной ответственности, 835 были рецидивистами[xxxv].

Серьезные нарекания вызывало состояние объектов инфраструктуры и деятельность коммунальных служб. Так, выступавшие на общегородском совещании шоферов, проходившем в феврале 1957 г., выражали недовольство благоустройством улиц и дорог.

«На улице Горпищенко, например, тротуаров нет, пешеходы ходят по проезжей части, разве легко тут совместить необходимую быстроту доставки строительных грузов с безаварийностью? <…>

Места остановки автобусов и троллейбусов не освещены <…>. Поэтому не видно входящих в машину людей. <…>

Многие ящики с песком, имеющиеся на спусках улиц для пользования песком при гололедице, не имеют крышек, в результате их поливает дождь, посыпает снег, и когда наступает похолодание, песок превращается в каменистую массу и им нельзя пользоваться»[xxxvi].

Много претензий вызывала организация условий труда. Так, в севастопольском холодильнике ряд морозильных камер нуждались в капитальном ремонте. В одной из камер скапливалась дождевая вода, протекая через поврежденную крышу. Грузовая эстакада технологического цеха также ежедневно заливалась водой. Рабочим выдавали лишь одну смену спецодежды (вместо положенных трех) и рукавиц. Не было ни одного помещения для стирки, сушки спецодежды, в технологи­ческом цехе отсутствовал санузел. Грузчикам негде было переодеться, принять душ. Шкафчики для одежды располагались во дворе прямо под открытым небом. Халаты сушились на заборах, и если шел дождь, рабочим приходилось надевать их мокрыми. Отсутствовала столовая[xxxvii].

Некоторые предприятия привлекали внимание общественности загромождением и захламленностью своей территории. Так обстояли дела в стройконторе севастопольского управления торговли. О чем газета «Слава Севастополя» опубликовала 9 марта 1957 г. следующий материал: «Еще не успев ступить на терри­торию стройконторы управления торговли г. Севастополя,  - писалось в газете, - сразу же натыкаешься на бухты ржавой проволоки и железа. Прямо у центральных ворот лежат списанные хо­лодильники, загромождая вход <…>.

Вся территория стройконторы представляет собой замусоренное кладбище, на котором погребена новая техника, которая постепенно под открытым небом превращается в старье»[xxxviii].

Публикация сопровождалась фотографиями, иллюстрирующими описанную выше безрадостную картину.

Оставляло желать лучшего и качество строительно-ремонтных работ. Часто они производились с нарушениями правил техники безопасности, сроки их проведения неоправданно затягивались. Бывало и так: ремонт осуществлялся с поразительной быстротой, но результат не выдерживал критики.

Так, в Инкермане с июля по август 1961 г. сто­ловая была закрыта на капиталь­ный ремонт. Большую часть этого времени шли организационные пере­говоры, но зато сам ремонт произ­водился, по образному выражению очевидицы (автора письма в городскую газету) «косо, криво, лишь бы живо»...

«И настолько скоро, что столовая была открыта без прием­ного акта, который, кстати сказать, не появился на свет и до сих пор.

Результаты этого «скоростного» и «капитального» ремонта не замед­лили сказаться. Стены столового зала, начиная от потолка, украси­лись цвелью и плесенью, большая часть механического оборудования - холодильная установка, мясоруб­ка, посудомойка — не работает. В подвальное помещение продуктового склада через потолок течет вода. Туда же стекает дождевая вода че­рез окна, т. к. насыпная площадка из щебенки перед столовой сделана на уровне подоконников помещения, а стока нет.

Можно ли уберечь от порчи му­ку, крупы, консервы, табачные из­делия в сыром складе? Сходные ступеньки в складе по­чему-то разной высоты и с такими выбоинами, что ходить по ним с тяжелым грузом невозможно.

Не говоря уже о таких «мелочах», как покоробленные двери, неис­правные водопроводные краны, можно представить, как трудно кол­лективу столовой работать в этих условиях»[xxxix].

Индустриальные темпы строительства в короткие сроки позволили обеспечить граждан доступным жильем, но качество работ и здесь вызывало много вопросов. Например, в декабре 1962 г. в Севастополе в сорока квартирах новых домов по улице Горпищенко стали протекать крыши. В дальнейшем обнаружилось, что электропроводка и отопление тоже подведены кое-как: свет не зажигался, трубы, ведущие к батареям, текли. С аналогичными жалобами обратились в редакцию газеты «Слава Севастополя» жители дома № 15 по улице Коммунистическая и дома № 19 по улице Пролетарская, расположенных в разных районах города[xl].

При этом строители не спешили устранять недоделки, что вызывало еще большее возмущение.

Это не единственный спектр проблем, которые проявились в Крыму в годы «оттепели».

Половинчатость и непоследовательность проводимых реформ, растущая международная напряженность, вовлечение страны в гонку вооружений, отрицательно сказывались на уровне благосостояния населения и вызывали недовольство.

Вместе с тем, именно в этот период впервые ослаб идеологический гнет и были сделаны реальные шаги в области повышения уровня жизни, заложены основы социального государства. Положительные изменения периода «оттепели» (как, впрочем, и отрицательные стороны) особенно очевидны в сравнении с предшествующим временем.