После взятия Симбирска 21-го июля 1918 года перед Каппелем и капитаном Степановым (русским офицером, командовавшим чешским полком) встал вопрос: что делать дальше? Самарский Комуч (Комитет членов Учредительного собрания) настойчиво предлагал произвести демонстрацию по Волге вперед, ограничив продвижение на Казань не далее устья реки Камы. Но это предложение было перевыполнено: Казань была взята.

Впоследствии члены Самарского правительства, опираясь на высказывания военного специалиста генерала Щепихина, доказывали, что все дальнейшие неудачи объяснялись этим перевыполнением, то есть непослушанием со стороны Каппеля и Степанова.

Чтобы оценить по настоящему это обвинение, необходимо рассмотреть существовавшее к тому времени (к 1 августа 1918 года) положение, создавшееся на территории Самарского правительства.

С запада на восток (от Сызрани до Златоуста) эта территория простиралась на 750 верст. Действиями Каппеля она была расширена к северу на 300 верст. На юге же до города Вольска действовал отряд полковника Махина (200 верст к югу от Самары). Казань от устья Камы находится в 60 верстах.

На Махина энергично нажимал отряд Чапаева. Но Каппель едва ли мог послать подкрепление из народной армии в помощь Махину.

П.Д. Климушкин, член Комуча, полагал, что главный удар нужно нанести по Саратову, потому что там крестьяне сочувствовали Комучу. Что же помешало осуществить этот удар? В то время Каппель имел в своем распоряжении не более 3-х тысяч добровольцев, полученных от волжских городов, не получая никаких пополнений из Самары.

По теории Самарского правительства, Каппель на севере должен был только обороняться. Это свидетельствовало о полном непонимании условий гражданской войны Самарским правительством.

Против Симбирска стояла энергичная группа красных войск под командой Тухачевского, более многочисленная, чем вся Народная армия Каппеля. В Казани стоял латыш Вацетис со своими многочисленными отрядами. Поэтому стоять на месте, то есть обороняться, значило быть атакованными с разных сторон одновременно. Единственным выходом из этого была только атака, наступление на противника и стремление не давать ему покоя. К тому же удар Каппеля по Казани дал возможность рабочим Ижевских и Воткинских заводов восстать, выделив более 40 тысяч бойцов высокой квалификации. Впоследствии они оказались такими стойкими, что прошли через всю Сибирь с оружием в руках как основное ядро каппелевцев, достигшее Тихого океана.

В южных добровольческих армиях ничего подобного не было. Это был огромный козырь против большевицкой власти, о чем большевики умалчивают до сих пор.

Генерал Щепихин полагал, что неповиновение Каппеля нанесло "удар авторитету главного командования". Но в то время в Самаре никакого командования не было. (Сам же генерал Щепихин говорил, что "штаб командующего Волжским фронтом являлся лишь вспомогательным органом чешского генерала Чечека и что руководство из центра вообще было невозможно"). Трудно нанести удар авторитету несуществующего органа.

Еще Щепихин обвинял Каппеля в том, что операция на Казань заставила потерять две недели (с 26 июля по 7 августа), в течение которых Каппель совместно с батальоном чехов Воженелика смог бы ликвидировать отряд Чапаева, наседавший на Махина. "Вероятно (как пишет Щепихин), Николаевск был бы взят не временно, на один день (26 августа), а значительно раньше и навсегда". Как мог бы Каппель, взявший 21 июля Симбирск и очистивший Волгу до устья Камы, успеть прибыть под Николаевск, генерал Щепихин, вероятно, сам не знал. Кроме того, ведь нужно было оставить что-то для закрепления завоеванного, когда всего-то в Народной армии в то время было не более трех тысяч бойцов.

Третье обвинение Щепихина против Каппеля: его задержка под Казанью не помогла Махину продвинуться к Саратову против отрядов Чапаева, ставшего легендарным героем всего Заволжья. Но спрашивается: где гарантия тому, что если бы Каппель хотя бы частично увел свои войска на юг против Чапаева, то здесь, под Симбирском и Казанью, молодой Тухачевский или Вацетис не стали бы также легендарными героями всего Заволжья? Динамичный и честолюбивый Тухачевский уже тогда присматривался, где бы нанести сокрушающий удар.

Четвертый грех Каппеля и Степанова генерал Щепихин видит в том, что "уральцы, видя, что центр борьбы переносится на север, а не на близкий к ним юг, стали равнодушны к борьбе". Но почему же тогда эти патриоты-уральцы, готовые положить свои жизни за отдаленный Саратов, не помогли Махину закрепить более близкий к ним Николаевск, тем более что им должны были помочь оренбургские казаки? Мы думаем, что генерал Щепихин сочиняет здесь небылицы об уральцах, которые были стойкими борцами.

Успех у Казани был общим успехом, которому радовались все армии, боровшиеся с большевиками.

Наконец, генерал Щепихин выдвигает против Каппеля самое главное-обвинение: "Взятие Казани подняло на ноги весь коммунистический аппарат". Но почему не предположить, что взятие Саратова сделало бы то же самое и привело бы в конце концов к падению Саратова? Другими словами, беда была не в том, что Каппель и Степанов ослушались Самарских вершителей, а в том, что силы для борьбы с большевиками были недостаточны. Нескольких тысяч самоотверженных добровольцев было достаточно для поражения малочисленных групп, но их не было достаточно для поражения многотысячных групп, направляемых из центра России против ее окраин.

Малочисленные группы добровольцев, эти святые безумцы, дали самое ценное, что может быть в гражданской войне – дали время. Дали четыре месяца, в течение которых тыл, в данном случае – Комитет Учредительного собрания, состоявший из социалистов-революционеров – должен был бы организовать мобилизацию массовых армий, которые могли бы противостоять массовым армиям красных. В этом надо искать причины последующей, трагедии, а не в том, что Каппель ослушался приказа несуществующего командования. Большевики сумели за эти четыре месяца создать пусть слабо вооруженные, пусть еще недостаточно дисциплинированные армии, но все же это были силы, исчисляющиеся десятками тысяч человек с готовящимися резервами.

Территория, захваченная добровольцами, имела население почти в 10 миллионов, не считая Сибири. Это значит, что при правильной организации могло быть мобилизовано до одного миллиона бойцов. Но забудем о том, что могло случиться при правильной организации. Возьмем факты. Согласно докладу военного ведомства Самарского правительства, в Народной армии на 1 сентября 1918 года числилась 121 тысяча человек. А на фронтах Юга и Севера до взятия Казани было не более 8 тысяч. Где же были остальные? Или в тыловых учреждениях, или на бумаге. Молодые люди, вступавшие добровольно в армию, а потом видевшие, что ничего не организовано, что нет даже винтовок, уходили домой или отпускались властью.

"Продержав новобранцев в городе иногда два-три дня, военное ведомство снова распускало их по домам", – свидетельствует Климушкин.

Если бы Народная армия насчитывала в своих рядах на 1 сентября 1918 года действительно 121 тысячу человек, то, имея таких командующих, как Каппель, она легко могла бы дойти до Москвы. Но она имела всего несколько тысяч человек с совершенно неорганизованным тылом.

Социалисты-революционеры, бывшие члены Самарского правительства, пытаются свалить вину со своих плеч на другие. Тот же Климушкин пишет: "Солдаты, боясь всего старого, не доверяли офицерам, а офицеры – солдатам. С первых же дней размещения солдат по казармам в Комуч стали поступать сведения, что в казармах не все благополучно: солдаты, недовольные введением в армии старых "царских порядков – титулования, молитв – начинают проявлять большое беспокойство".

Комуч был государственной властью. Социалисты-революционеры должны были или создать армию в том духе, в каком они хотели (как это сделали большевики), или передать власть другим, которые смогли бы выполнить эту задачу. Но они не сделали ни того, ни другого, и потому не могут снять с себя ответственности перед Родиной и не должны обвинять в неудачах тех вождей Народной армии, которые овеяли эту армию неувядаемой славой.

Перейдем теперь к изложению Казанских событий. Симбирск был взят 21 июля. Несколько дней было дано на сформирование местных добровольческих частей. Их было меньше, чем можно было ожидать. Но все же со своей задачей на первых порах они как будто справлялись. Самарское правительство, желая иметь народную армию поближе к себе, всячески старалось замедлить ее движение вперед, приказав не продвигаться по Волге выше устья реки Камы. Каппель имел определенные сведения от Казанской противобольшевицкой организации, что она может быть добычей красных, если Народная армия будет медлить с приходом. Кроме того, в Государственном банке Казани хранился весь российский государственный золотой запас. Доводы Каппеля не могли убедить Самару. В этом отношении любопытны показания генерала П.П. Петрова, бывшего в Самаре нашим начальником оперативного отдела. Вот его показания в книге: "От Волги до Тихого океана в рядах белых армий", страница 35-я:

"В Симбирске у телефонного аппарата были Лебедев, Фортунатов, Каппель и Степанов, в Самаре – сначала я, как начальник оперативного отдела, а затем полковник Чечек. Разговор был длинный, подробности забылись, но суть отчетливо помню. Из Симбирска по очереди приводились резоны за взятие Казани. Из Самары обрисовывалась обстановка под Самарой, отсутствие самого маленького резерва для предупреждения случайностей и, наконец, невозможность выделить для удержания Казани сколько-нибудь серьезные силы.

В.И. Лебедев 16 говорил, что успех под Казанью может сокрушить советскую власть, а обстановка под Самарой – пустяки.

Наконец, полковник Чечек категорически заявил, что разрешает только демонстрацию и поставил капитану Степанову непременное условие – вернуть в Симбирск чехов не позже, как через неделю, если бы Казань и удалось захватить. В дополнение ему было сказано, что если демонстрация кончится овладением Казанью, то на резервы он рассчитывать не может".

Мы привели эту выдержку ввиду ее особого значения. Ни И.Д. Климушкин, ни генерал О.А. Щепихин при этом разговоре не присутствовали, в то время как генерал П.П. Петров является непосредственным его участником. Из этого ясно, что Самара допускала захват Казани, но только подчеркивала, что никаких подкреплений для Народной армии ни она, ни даже чехи получить не могут. К тому же чехи должны были вернуться в Симбирск не позднее, чем через неделю. Никакой неожиданности в этом походе для Самары не было. При разговоре присутствовали представители от Самары Б.К. Фортунатов и В.И. Лебедев.

Между прочим, несколько слов о Лебедеве, который был как бы комиссаром от Комуча при Народной армии. Он почти ни во что не вмешивался и больше произносил речи на площадях занятых городов или деревень. А в своем дневнике он писал (русского подлинника не имею и даю перевод с английского):

"Ночь 26-27 июля.

Степанов и я стали друзьями. Какой он замечательный человек! Горячий демократ, человек великой любви к России и огромной силы воли… Я рассказал ему о моей заветной мечте – идти на Казань, Нижний Новгород, Москву… Мы пожали друг другу руки и заключили союз – идти на Москву и сделать все, что в нашей власти, чтобы превратить эту мечту в действительность.

Все у него было в превосходной степени, все было в мечтах и чудесных моментах. Как просты по сравнению с этим и близки к земле, к народу рассуждения вождя Народной армии Каппеля! Я помню, как в те же дни, вечером, на одном привале у берега Волги, он говорил с офицерами и добровольцами (у нас не было острого различия между командирами и подчиненными: это была воистину Народная армия):

– Революция – это бурный поток, и нет силы, которая могла бы его остановить. Его можно только направить по желательному руслу, но для этого нужно большое умение.

Указывая на простых добровольцев, ведших коней на водопой, он продолжал:

– Что революция свершилась, это факт, и мы все должны честно принять этот факт. Народ и вот эти люди хотят что-то получить от революции. Они чего-то ждут и на что-то надеются, и тот, кто поймет их надежды, будет иметь успех в гражданской войне. В ней так или иначе принимает участие все население. И нужно особенно внимательно относиться к населению, как можно меньше угнетать его и утруждать. В гражданской войне победит тот, на чьей стороне будут симпатии большинства народа. Почему мы одерживаем победы? Потому что население верит нам, считает нас своими и ради этого готово нести всякие лишения.

Через завесу минувших лет я вижу и сейчас Волгу в догорающих лучах солнца, костер, на котором готовится наш скромный ужин, сосредоточенные взоры добровольцев, устремленные на любимого вождя".

Под руководством такого военачальника Народная армия совместно с чешским полком капитана Степанова стремительным натиском в проливной дождь 7-го августа 1918 года взяла Казань.

Советский главковерх Восточного фронта Вацетис докладывал об этом своему правительству в таких выражениях:

"Казань была захвачена чехословаками (о том, что она была захвачена Народной армией, предпочиталось умалчивать) около полуночи с 6 на 7 августа, 7-го августа борьба продолжалась в предместьях города. Чехословакии развивают свой успех в двух направлениях: на северо-восток и на Свияжск по правому берегу Волги".

Сражение под Казанью показало полную небоеспособность красных отрядов. Местные партийные товарищи, занимавшие ответственные посты, проявили большую энергию и упорство при обороне города, но в хаосе неподготовленности все их усилия оказались тщетными. Красноармейцы были совершенно недисциплинированны. Вся тяжесть обороны Казани пала на 5-й полк латышских стрелков. 4-й полк латышских стрелков восстановил свою былую славу и дрался довольно упорно, отходя в порядке. Обойденный добровольческой пехотой 5-й полк поплатился 350-ю бойцами, попавшими в плен. Военно-полевой суд приговорил их как иностранцев, взявшихся не за свое дело, к расстрелу. Потом Каппель рассказывал мне, как он разговаривал с одним из приговоренных, поразившим его своей красотой. На вопрос Каппеля, обращенный к этому статному голубоглазому кудрявому красавцу:

– Вы, конечно, знаете о своей участи? – тот, нисколько не смущаясь, с каким-то задором ответил: "Конечно, меня расстреляют. Но это совсем не важно. Печально то, что товарищи из центра (то есть Москвы и Петрограда) не поддержали нас, и факел коммунизма может погаснуть…".

– Вот в этом-то фанатизме и заключается их сила, – сказал мне Каппель.

Кроме пленных, в Казани было захвачено Народной армией при незначительном содействии чехов:

1. 650 миллионов рублей в золотых монетах;

2. 100 миллионов кредитными знаками;

3. Весь государственный запас платины;

4. Золотые слитки и другие ценности;

5. Огромные склады военного снаряжения;

6. Академия Генерального штаба в полном составе.

Взятие Казани спасло жизнь десяткам тысяч военные и гражданских лиц, которым угрожала смерть.

При бегстве из Казани большевики захватили все перевозочные средства. Каппель распорядился подать ночью к Государственному банку, где хранилось золото, трамвайные вагоны, и на них перевезти золото к пароходной пристани. Добровольцы трудились, как муравьи, перенося ящики с золотом. Некоторые ящики были разбиты большевиками. Золотые монеты в 5, 10 и 15 рублей были рассыпаны по полу. Добровольцы собирали их и клали на стол, за которым сидел Каппель. Он приказал составить комиссию, которая пересчитала собранные монеты и уложила их в отдельный ящик. Никому и в голову не приходило положить несколько монет в свой карман на память. Все это золото было погружено на волжский пароход "Фельдмаршал Суворов" и отправлено в Самару, а в дальнейшем – в Омск. Оно сыграло большую роль в финансировании заграничных закупок. На это золото воевали все остальные белые армии. Это помогло придать борьбе с большевиками международный масштаб, хотя белое руководство в Самаре и не могло в полной мере использовать свои финансовые возможности и не провело надлежащей мобилизации, которую нетрудно было бы провести при наличии золота.

Каппелю не было разрешено двигаться на Нижний Новгород и далее на Москву, как он предполагал, хотя ходоки от рабочих огромного Сормовского завода (в Нижнем Новгороде), призывавшие командование наступать, обещали помощь по примеру ижевских и воткинских заводов.

Каппель был вождь, стратег, психолог, но его не поняли и не хотели понять – в этом вся трагедия Белого движения. Порыв был заглушен. Произошла заминка, и Каппель со своей Народной армией должен был вернуться опять под Симбирск, оставив Казань на чехов и местные формирования.

Академия Генерального штаба с полным составом профессоров и военных специалистов не оказала никакой помощи, так как в гражданской войне абсолютно ничего не понимала и могла действовать только по старинке, вращая огромными массами армий, корпусов, дивизий и т.д.

Верховное командование решило сначала закрепить захваченную территорию, а уж потом двигаться дальше. У Каппеля были другие планы: двигаться вперед, все вперед, к центру, захватить его и выбить у врага инициативу.

Каппеля не поняли. Ему не разрешили дальнейшего движения. Он не мог ослушаться, так как всегда был лояльным. Так как он не был ни Наполеоном, ни авантюристом, то за все восемнадцать месяцев своего мученического подвига спасения России он был только верным воином своего правительства, если даже он этому правительству и не сочувствовал. Он служил верой и правдой сначала Самарскому правительству Комитета Учредительного собрания, потом – Директории и, наконец, правительству адмирала Колчака.

Социалисты революционеры не доверяли ему, считая его правым. Омск относился к нему с подозрением, как к левому. Но для Каппеля превыше всего была Россия, за которую он положил свою жизнь и ради которой он готов был сотрудничать со всеми, кто шел против большевиков. Он был преданным слугою своей Родины – и в этом его величие.

Заминка под Казанью дала возможность красным оправиться, подтянуть свежие резервы и ввести дисциплину смертной казнью. Через несколько недель стало ясно, что красные стали не тем, чем они были 7-го августа 1918 года.

В. Вырыпаев