В отличие от разного рода народных волнений и возмущений, отречение царя от престола – явление исключительное, потому что выхолащивает сакральный смысл помазания представителя правящей династии на власть, и предполагает новые процедуры вхождения во власть людей с некими иными характеристиками. При любой революции, даже самой бескровной, трансформационный спад в стране неизбежен: ведь рушатся или серьезно видоизменяются одни государственные институты, а другие, способные заполнить образовавшиеся бреши в меняющейся политической системе, пока еще не созданы или не апробированы на практике.
Если период «брожения умов» порождает различные радикальные теории обустройства общества, экстравагантные направления в искусстве, то период «социального брожения» неизбежно потворствует разнузданию страстей и распущенности нравов. Когда оба вида этих «брожений» совмещаются во времени, то река жизни не только выходит из своих берегов (или из границ своего исторического русла), но и вспенивается, покрывается бурунами, воронками и несет на своих волнах изрядное количество мусора. Половодье в стране, где зима длится целое полугодие – дело нешуточное, а чреватое множеством неприятных сюрпризов.
Распахиваются двери тюрем и даже домов для сумасшедших, а их узники воспринимаются общественностью в качестве жертв тирании рухнувшего царизма. Легализуются экстремистские организации и партии радикал - революционеров всех толков и направлений, которым прежний режим не позволял свободно общаться с народом посредством митингов, публикаций своих газет и брошюр, а также посредством проведения манифестаций, мистерий и прочих зрелищных акций. В столицы стекаются люди, которым прежде не дозволялось находиться в крупных русских городах: из сибирских деревень едут ссыльные, из-за заграницы – политические эмигранты, из-за перечеркнутой «черты оседлости» прибывают жиды, которые категорически не желают дольше зваться жидами, а хотят называться евреями. Малороссы настаивают на том, чтобы их именовали украинцами, а черемисы – марийцами. Даже проститутки требуют более уважительного отношения к своей деятельности, идентифицируя себя в качестве работниц, оказывающих специфичные, но крайне необходимые общественные услуги.
Страна бурлит и пенится, тем временем, продолжая воевать с тремя крупными государствами и нести неизбежные многочисленные людские потери. Любая затяжная война источает смрадное дыхание смерти, принуждая живых терпеть это дыхание. А революции, наоборот, будоражат воображение, и горячат кровь, особенно, у мечтательных и романтичных натур. Но в любом обществе, в любые эпохи наличествуют прирожденные садисты, убийцы, прочие извращенцы и выродки. Все эти типажи, как и многоразличные деструктивные секты, и прочие сомнительные сообщества, обычно ведут подпольный образ жизни, но именно они наиболее чутко реагируют на дыхание смерти. Для многих из них, война – мать родна. А политические пертурбации, тем более, такие системные, какими являются революции, открывают перед ними головокружительные перспективы, вследствие снятия всех запретов и табу.
Кроме этих неприглядных типажей, в иерархическом обществе есть слой, который называется «чернью»: босяки, бродяги, пропойцы, голытьба. Эти люди, ничего не имеющие за душой, но охочие до чужого добра, не столь алчны в своих побуждениях, как профессиональные грабители, и не столь изощренно жестоки, как извращенцы, но их привлекает в революциях другое: возможности принизить или растоптать то, что в прежние эпохи считалось недосягаемо высоким. «Чернь» так и зовется потому, что готова, при любом удобном случае, очернить белое, испачкать чистое, осквернить святое, испоганить благородное. В отличие от «идейных» участников террористических группировок, «чернь» труслива, всегда ожидает «порки» от старых или новых «хозяев жизни», но стремительно наглеет, чуя волю. Эти люди обычно пребывают за «скобками» определенного культурного пространства, у них крайне размыты представления о долге или о каких-то обязанностях перед обществом, а пределом их мечтаний является безнаказанность самых разнузданных и неприглядных поступков.
Отречение царя не могло не сказаться на субординации в армии и флоте: дисциплина стремительно падала. Многие солдаты и матросы переставали подчиняться своим офицерам. Дезертиры с фронтов наполняли собой улицы русских столиц. Некоторые из дезертиров участвовали в расправах над своими непосредственными командирами и прекрасно понимали, какие последствия их ждут в случае возврата страны к прежним порядкам.
РСДРП(б) не играла видной роли в февральских событиях 1917 г. вследствие своей микроскопичности. Многие ее активисты томились на каторге, а руководство, пребывая далеко заграницей, занималось публицистической деятельностью в промарксистском духе, тиражированием своих размышлизмов и переправкой соответствующих газет и брошюр членам партии, находящимся в России. В соответствии с воззрениями Маркса, огромная православная империя еще только переходила от феодализма к капиталистическим отношениям, и требовался значительный период времени, чтобы эти отношения приобрели антагонистический характер, пригодный для созревания революции пролетарской. Перед марксистами стояла более актуальная задача: скорейшее преодоление дезинтеграции подлинно «идейных» течений, очень прискорбной дезинтеграции, вызванной Первой мировой войной (крах II интернационала стал неоспоримым фактом), консолидация всех сил, способных вести борьбу с буржуазными правительствами и превращение империалистической войны в очистительный «мировой пожар». Этот переход от вооруженного противоборства европейских держав к классово-освободительной войне трудящихся всей Европы, направленной на повсеместное сокрушение традиционных властных институтов, мог состояться лишь в том случае, если марксистское движение станет «третьей силой», новым, невиданным доселе фронтом борьбы. А правительства стран «германской оси» (Пруссия, Австро-Венгрия, Турция) и правительства стран Антанты окажутся по другую линию этого фронта и будут сметены революционным вихрем, ибо такова воля объективного «закона» смены общественно-экономических формаций. Однако реалии тех лет не внушали большого оптимизма последовательным марксистам. Мировая война продолжала полыхать, а очаги «мирового пожара» (пролетаркой революции) никак не разгорались.
И вот, на этом пасмурном фоне официальные представители властей монархической Германии вступают в контакт с руководством партии большевиков, предлагая всемерную поддержку карликовой партии экстремистского толка и нацеливая последнюю на усиление политической дестабилизации в России ради скорейшего прекращения военных действий на Восточном фронте. Еще никогда, ни одно правительство не рассматривало марксистов в качестве политической силы, с которой можно вести хоть какие-то переговоры. И вдруг одна из самых молодых партий в европейском марксистском движении – социал-демократическая рабочая партия большевиков из России удостаивается такой чести. Да, в руководстве партии нет никого от «наковальни» или от «сохи», т.е. из рабочей среды, а само определение «рабочая партия» содержит всего лишь символическое значение своей причастности к «низам» общества. В руководстве партии находятся такие люди, которые палец о палец не ударили ради процветания страны, в которой родились и выросли, но готовые свои жизни положить для разрушения этой страны во имя туманного утра некоей фантастической грядущей жизни. Для кайзеровской Германии, предельно истощенной войной на два фронта, большевики, нацеленные на предстоящую диверсионную работу в глубоком тылу противника, вполне подходили для усугубления политической нестабильности в России. Не будем вдаваться в моральные оценки этой сделки: войны красят лишь победителей. А победа обычно достается лишь тем, кто использует все имеющиеся в его распоряжении средства и возможности.
Руководству большевиков надлежало незамедлительно прибыть в Россию, где рухнули все запреты на проведение любых форм политической деятельности, и развернуть там широкую агитационную кампанию в армии и на флоте, а также в крупных городах. Диверсанты должны были склонить солдат и матросов, а также часть обывателей к мысли о необходимости разрыва союзнических отношений со странами Антанты и быстрейшего заключения сепаратного мира с Германией. Для заключения «спасительного мира» годились любые средства: проведение забастовок в индустриальных центрах, организация акций массового неповиновения солдат и матросов, пропаганда идей бесперспективности и бессмысленности продолжения «кровавой бойни», дискредитация общественных деятелей и властей – сторонников войны «до победного конца». Не исключались различные провокации и теракты, направленные на сбои в снабжении городов продовольствием. Особая ставка делалась на срыв мобилизационных компаний в России, благодаря чему регулярные части не могли бы получать пополнение, необходимое для продолжения активных боевых действий.
Что касается самих большевиков, то они вряд ли воспринимали себя в качестве диверсантов – наймитов кайзера. Они ехали в Россию с «благой вестью»: мировая война ведется в интересах правящих классов, которые видели свои армии всего лишь как «пушечное мясо» и как средство реализации своих захватнических планов. Именно эта истребительная война наглядно показала простым людям неутолимую алчность и весь цинизм как наследственных монархий, так и буржуазных правительств – вот кто подлинные враги трудящихся масс, вынужденных убивать друг друга из-за повелений своих властителей.
И действительно, война, уже длившаяся около трех лет, в полной мере явила миллионам людей свой неприглядный лик. В города бесконечным потоком прибывали обезображенные, искалеченные раненные. Тысячи солдат задыхались под действием губительных газовых атак, а неубранные с полей брани трупы пожирались полчищами расплодившихся крыс. Живые же воины кормили своей плотью вшей и страдали от других «окопно-траншейных недугов». Та война, где впервые применялись гигантские пушки, пулеметы, авиация, где люди стремились зарываться в землю вместо того, чтобы горделиво гарцевать на скакунах, разительно отличалась от предыдущих крупных войн, многократно воспетых поэтами и сказителями. Сражения превратились в жуткие «мясорубки», а трусы и храбрецы одинаково превращались в жалкие останки, зачастую разорванные на отвратительные куски. О каком достоинстве можно вести речь, когда на тебя наползает ядовитая хмарь или пули летят с неба смертоносным дождем? Воинам зачастую казалось, что весь мир сошел с ума, породив столь изощренные средства массового убийства людей.
Русский человек не внимателен к тяготам и лишениям, будучи уверенным в том, что все невзгоды преходящи, как и плохая погода. Ему присуща убежденность в наличие Руководящего Начала, которое даже трудной жизни придает определенную целесообразность. Поэтому и живут подчас в таких суровых условиях, которые другим европейцам кажутся невыносимыми. Переняв от Византии практику обожения жизни, русские люди были более всего озабочены возможностями вести праведный образ жизни, а обретение удобств зачастую воспринимали за проявление слабостей человеческой натуры. Практика обожения жизни привела к появлению множества святых источников и намоленных мест. Отсюда проистекало и религиозное отношение к самой необъятной Русской земле, как к святой и к государству, как к Богом данному. Из поколения в поколение множество мужчин надсаживалось от непосильного труда, когда валили лес для возведения детинцев или для своих изб, когда оборудовали засеки или корчевали пни, чтобы засевать расчищенные участки злаками. В великом множестве гибли жители Русской земли от пожаров или от набегов кочевников, умирали от голода в засушливые или холодные годины, но, тем не менее, упорно возводили храмы и обустраивали монастыри, сосредотачивались в одном месте для грозных битв, постились и молились, трудились и молились, бились с неприятелем и снова молились, воспринимая свою непритязательную жизнь как богоугодное дело. И дикая, суровая окружающая действительность постепенно преображалась, хорошела от растущих городов, сияла от крутобоких куполов православных храмов: нравы людей смягчались, а могущество правителей неудержимо расширялось за пределы, некогда казавшиеся недосягаемыми. В том мире люди пели свои раздольные песни и совершали свои тягуче медленные, но необычайно красивые обряды. Без всякого удержу веселились в редкие праздники, конечно и пьянствовали в те дни без всякой меры и озорничали: «чудили» с охотой и даже с упоением – но и обязательно искренне каялись во всех своих нелепых прегрешениях и проступках. Всякое случалось.
Великая война, сорвавшая миллионы мужчин со своих насиженных мест и собравшая в полки и армии на западных границах необъятной империи, стремительно разрушала привычную картину мира, в котором эти мужчины привыкли находиться. Они оказались вдали от своих родных очагов – и надолго. Все им было непривычно и чуждо на тех землях, которые они были вынуждены защищать согласно геополитическим планам высокопоставленных стратегов. Успешные наступления неожиданно обрывались и оборачивались постыдными отступлениями ради выравнивания линии фронта. Между тем каждый день требовал все новых и новых жертв. Зарываясь в землю, подобно жукам или червякам, мужчины взывали к Всевышнему или сжимались в тугие нервные комки дрожащей плоти и отупело пережидали очередной артобстрел. А когда артобстрел завершался, то поспешно выползали из своих нор для отражения очередной атаки противника. И после всех передряг, те, кого не задела «коса смерти», поневоле задавались вопросами: Неужели Богу было угодно создание стольких механизмов для убийства? Неужели правители, будучи не в силах своими армии осилить друг друга, не могли договориться «по-хорошему» и вместо этого обрекли миллионы людей на жалкое прозябание в окопах?
В качестве нравственного существа, человек, облаченный в шинель и с винтовкой в руках, все чаще отказывался видеть хоть какую-то целесообразность всему тому, что происходило на его глазах. Но мужчинами продолжало двигать чувство долга, священное правило верности данной присяги. Внутренний императив загонял вглубь сознания неудобные вопросы, подразумевающие горькие ответы.
Отречение Николая II не могло не откликнуться сильнейшим брожением в армии и флоте. Значит, что-то делалось не так, как надо, далеко не так, раз помазанник Божий отшатнулся от своей промыслительной роли. Если мир впал в безумие, то не разумнее ли постараться как-то отгородиться от этого мира? Коли не стало силы спасающей, то спастись можно, лишь рассчитывая на себя и на своих ближайших боевых товарищей. А тут, как раз, словно чертик из табакерки, появлялся некий агитатор и раздавал прокламации, газетки или брошюрки, в которых говорилось о том, что мир уже давно погряз в пороках и его необходимо полностью разрушить, чтобы освободить место для ростков всего нового и самого прогрессивного. Агитатор говорил о том, что пора, давно пора простым людям самим строить свое благополучие и добиваться своего счастья, а не ждать понапрасну подачек от самодержцев и правительств, или уповать на защиту «сил небесных». Там, наверху ничего нет, кроме прозрачного воздуха. Пора, давно пора воткнуть штыки в землю или направить их против своих командиров, посылающих простых людей на верную смерть.
Влиятельные политические группировки, склонившие государя императора к отречению от престола, безусловно, стремились к продолжению войны до победного ее завершения, и для подобного оптимизма имелись веские основания. Но отказ династии, которая три века правила необъятной страной, от своей дальнейшей исторической миссии, не мог не откликнуться смущением умов, растерянностью, а порой и отчаянием во всех слоях русского общества, а также ликованием всех тех, кто чувствовал себя в империи «невольными пленниками». И вот, уставшие от войны солдаты и матросы, читают в агитках и прокламациях: мол, все то, что раньше считалось позором и тягчайшим преступлением, отныне воспринимается «всеми прогрессивными людьми» проявлениями отваги и высочайшей доблести. Неподчинение своим непосредственным командирам и организация судилищ над ними, дезертирство и склонение к дезертирству своих товарищей, братание с противником, отказ от всех христианских обрядов, изгнание священников из своих частей – вот что должны противопоставить солдаты и матросы всем тем, кто продолжает звать войска в бой, а фактически толкают людей на бессмысленную гибель.
Появляется иная трактовка смелости и героизма: низкое и прежде недопустимое возвышается до акта справедливости и до смелого поступка. Действительность угрюма, тягостна и порой отвратительна, но отрицая ту действительность, «человек с ружьем» становился не на путь преодоления ее неприглядных сторон, а ступал на скользкую дорожку полного разрушения неприглядной действительности и оказывался поборником хаоса и анархии.
Ю.Н. Покровский
Русская Стратегия |
