«Я не требовал наград за свои дела, потому что был настоящим русским».

К.Д. Воробьёв

В этом году Россия отмечает 75 лет Победы. Эта дата снова активизировала споры пропагандистов и ревизионистов, накал страстей в среде не побеждавших внуков зашкаливает все разумные и не очень пределы. Почему? Может, потому, что уже не осталось тех, кто действительно побеждал, кто знал цену Победы. И потому, что свидетельства тех, кто успел их оставить, традиционно пользуются у нас куда меньшим спросом, чем фанфаронство пропагандистов, которые и через 75 лет не считают зазорным повторять сводки «совинформбюро», как истину в последней инстанции, и цитировать передовицы советских газет…

Когда говорят о «честных свидетельствах», чаще всего вспоминают Николая Никулина и Виктора Астафьева. Гораздо реже называется ещё одно имя… Константин Дмитриевич Воробьёв. Сегодня исполняется 45 лет со дня его кончины.

По детству деревенского мальчишки прошла сокрушившая крестьянский мир и измоловшая многие тысячи жизней и судеб коллективизация. «Друг мой Момич» - в этой повести он ещё расскажет об этом, расскажет, как ломали русский хребет – так, чтобы не восстановить уже. А потом пришла война. И мальчик-курсант из кремлёвской роты вместе с другими такими же мальчишками, рослыми, красивыми, сильными – как-никак кремлёвцы, элита! – отравляется на передовую, в окопы Москвы.

А проще – бросают их туда, как хворост последний в огонь. Навстречу немецким танкам… На убой… «Крик», «Убиты под Москвой», «Это мы, Господи!» - это всё о тех днях. Война без прикрас. Без пропаганды и ревизионизма. Просто, как она была. Во всей своей наготе и ужасе.

Этих повестей долго не публиковали в советской печати. Слишком не вписывались они в эту печать своей правдой… Годы спустя, в перестроечные и постперестроечные годы исправно получавшие награды, издаваемые и экранизировавшиеся Васильев, Бакланов, Быков и т.п. будут рассказывать о собственной правдивости, и о том, как немилосердно утесняла их советская власть… Воробьёв не доживёт до этого времени смены кожи и не расскажет с телевизионных экранов, как его, узника нацистских лагерей, сумевшего бежать из них, партизана, сражавшегося с гитлеровцами в Прибалтике, после войны долго мытарили люди с неизменно чистыми руками, норовя обвинить в предательстве и отправить этапом в уже свои, родные лагеря смерти. И о том, как раз за разом не пропускали в печать его выстраданных повестей и рассказов, как держали за околицей официальной советской словесности, как явление ей чуждое и неудобное, он тоже не расскажет… Единственная экранизация его повести выйдет уже в начале 90-х – в ней сыграет свою последнюю роль ещё человек истинно русской формации – Владимир Ивашов. Единственная же награда – премия А.И. Солженицына – придёт и того позже, в 2000-е…

Нынешние «внуки победителей», не знающие о войне ровным счётом ничего, с чужих лживых голосов любят покричать о «власовцах», вешая этот ярлык на всех, чьи свидетельства о войне, чьи оценки советского руководства не совпадают с вбитым в них зомби-стереотипом.

Константин Дмитриевич Воробьёв был русским офицером. Именно русским. Русским он ощущал себя всегда. И, как русский человек, невзирая ни на что, сражался с пришедшим на его землю врагом. Советская система бросила русских людей в плену. Только у СССР, не было пленных, а были предатели. И многие-многие тысячи были обречены эти на голодную смерть, потому что в отличие от пленных других держав о них некому было заботиться, СССР не подписал соответствующих конвенций, и наши пленники лишены были какой-либо помощи. Государство, точнее анти-государство может бросать своих людей. Но русские люди не могут бросать свою Родину. И поэтому в страшных лагерях, где голодными людьми съедена даже кора немногочисленных деревьев, истощённый русский офицер ищет способ бежать. Не для того, чтобы спасти шкуру, а для того, чтобы – защищать Родину. Катехизис русскости – стихотворение Константина Дмитриевича, написанное в лагере:

В ушах трезвон волшебных колоколен...

Ну ж, не томи, жандарм, давай скорей!

Кто вам сказал, что я сегодня болен'

Я голоден - который час!..

Но я готов за милый край за синий

Собаку-Гитлера и суком ниже - вас

Повесить вон на той осине!

Жандарм! Ты глуп, как тысяча ослов!

Меня ты не поймешь, напрасно разум силя:

Как это я из всех на свете слов

Милей не знаю, чем - Россия!

Гитлеровцы не сломили русского офицера. Но за 30 лет, последовавшие за Победой, его, как и многих других, доглодала система, которая воспользовалась этой победой русского народа для дальнейшей расправы над ним. И сегодня, в день памяти русского офицера и писателя, героя Великой Отечественной войны, человека чести и правды, Константина Дмитриевича Воробьёва хочется, чтобы слова его всё-таки были услышаны. Они сохранились, эти слова. Без телевизоров, интервью и книжных тиражей. В дневниках, которые писатель вёл до конца своих дней.

Почитайте же, внуки и правнуки Победы свидетельства одного из тех, кто своей кровью добыл её для вас:

* * *

Д. - командир партизанского отряда. По окончании войны ему предложили работу в НКВД. Он сообщил об этом своему старику отцу. Тот, подумав, сказал:
- Тебе сейчас нельзя.
- Почему?
- Вначале надо операцию сделать.
- Какую?
- Совесть вырезать.
Д. не пошел.

* * *
Какое-то порочное убожество мысли, какое-то злое мещанство и желание видеть в жизни людей подрывные стремления.
Если проследить природу подобных тенденций, то можно безошибочно сделать следующее заключение - человек, во всем выискивающий «крамолу», непременно сам отягощен каким-то непотребным для нашего общества грузом. И мнимая «крамола» нужна ему для воровского приобретения некоего политического капитала.

* * *
В описании советскими писателями военных ритурнелей бесстыдно выпирает холопское «чего изволите-с» и «сколько дадите-с?». Подонки!
* * *
После полувекового черного гнета русский народ отворил чугунные ржавые двери всероссийской темницы... И вот взору его в этих бескрайних гулких подвалах представилась груда (вместо радостного ожидания встречи с заточенными) серых костей. И они, люди, оплакивают, отпевают хором погибших.

* * *
Не стало личностей, индивидуальности. Страх личной смерти, неспособность на подвиг и жертву, готовность на любую обиду,- лишь бы жить, читать газеты и совокупляться. Таким обществом легко руководить: делай что хочешь, грабь, режь, жги, торгуй родиной, только дай жрать и радио. Такие подлые твари, что заселили сейчас Россию, не способны на избавление от рабства.
Самоубийство - это уже божественный подвиг.

* * *
Дело было в том, что нельзя было не видеть глубокой порочности всего сущего, подтверждающего, как велик и уже необратим процесс распада человечности в этой гнусной антинародной и антижизненной системе власти.

* * *
Коммунисты, разорив в 29-30-е годы церкви, и казнив священников, и охулив перед народом веру в Бога, низвели этот народ до степени мерзостного стада обезьян.

* * *
Соцреализм - это полное лишение права писателя показывать действительность.

* * *
Во всей советской литературе нельзя найти такой, например, фразы - «с глубокой душевной болью». О чем совавтор может болеть?!

* * *
Ингредиенты эмоций советского человека напоминают мне составные части лагерной баланды - вода и костяная мука.

* * *
Эти семидесятилетние, со звездами, были, конечно, оплотом всего гнусного и страшного, что привелось испытать русскому народу. Иначе, если бы было наоборот, их не было бы в живых и они не были бы награждены.

* * *
На Руси были страшные времена, но подлее моего времени не было. Сохрани, Боже последние единицы, укрой их и защити!

Е. Фёдорова

Русская Стратегия