Руководство партии большевиков, доставленное немецкими политиками в Петербург, развило бешенную деятельность, направленную на дестабилизацию и без того шаткой политической ситуации в стране. В Россию устремляются другие марксисты: кому-то достаточно для этого пересечь Черное или Балтийское моря, а кому-то - Тихий океан. В весенне-летний сезон 1917 г. происходили судьбоносные процессы, которые повлияют на весь ход дальнейшей Великой войны. На Западном фронте разворачивал свои части экспедиционный американский корпус, существенно усиливая боевой потенциал союзнических англо-французских войск, а в крупные города Великороссии, буквально со всех сторон происходило проникновение марксистов, притязающих стать «третьей стороной», дабы превратить войну между великими нациями в мировую классовую войну. Из украинских и белорусских «мистечек» в русские столицы устремлялись революционно настроенные евреи, чтобы пополнить собой ряды радикальных партий (эсеров, бундовцев, большевиков, меньшевиков и просто анархистов или анархо-синдикалистов), и принять активное участие в освобождении всех трудящихся от окон эксплуатации. Каторжники и ссыльные были не прочь поквитаться со своими давними обидчиками. Многое, невозможное прежде, становилось возможным. «Третья сторона» в крупнейшем международном конфликте не представляла собой новый фронт с армиями, оснащенными грозной боевой техникой и соответствующим тыловым обеспечением. Марксисты всех мастей и направлений даже не являлась единой коалицией, но разнонаправленность их действий все же складывалась в единый вектор, нацеленный на полное разрушение Российской империи.
За каких-то полгода (с апреля по октябрь 1917 г.) численность партии большевиков увеличилась на порядок и достигла четверти миллиона человек. При каких условиях карликовая партия экстремистского толка может так быстро укрупниться и стать внушительной политической силой? Только при росте радикальных настроений в самых широких слоях общества.
Временное правительство обнаруживает, что изоляция царской семьи и приближенных к этой семье привела только к возгонке злобы и ненависти горожан к тем, кто пытался управлять страной в нелегкий период становления новой легитимной власти. Даже обыватели охотно совершали многоразличные преступления и, тем самым, противопоставляли себя всем тем, кто стремился наладить общественный порядок и выстроить новую властную «вертикаль». Революция не может обойтись без вспышек насилия, без омерзительных персонажей, без упадка нравов. Проведение свободных демократических выборов в стране и созыв Учредительного собрания тогдашним политическим деятелям виделся спасительным рубежом и даже благополучным завершением переходного периода. Однако стремительно росло число тех, кто не желал далее нести тяготы мира, в котором живет, и хотел полного разрушения этого мира, всех его ценностей, основ, устоев. Таких крикунов пытались хоть как-то утихомирить и обуздать, объявить вне закона. Но в стране фактически были упразднены все законы, действовавшие при царизме, а новые еще не были выработаны. Все вокруг отличалось шаткостью, переменчивостью, зыбкостью.
Антивоенная пропаганда неудержимо усиливала свой напор, подобно морскому приливу. На гребне волны этого умонастроения пребывали марксисты, которые совсем не походили на пацифистов. Они отнюдь не источали миролюбие, а буквально клокотали от ярости: они хотели изменить жизнь народа к лучшему и для этого призывали народ встать на путь бессчетных разоблачений, ниспровержений, искоренений. Их лидеры являли собой ярко выраженный тип психопатов, которые неустанно заряжали своих соратников фанатичной верой в наличие неких научных истин, утверждающих, что этот мир давно прогнил и потому обречен на слом, как обречены все те, кто готов защищать этот мир и его ценности.
Сложно отыскать какой-то документ, проясняющий первотолчок, побудивший большевиков совершить вооруженный переворот в Петрограде. Германское правительство, естественно, нетерпеливо ждало заключения сепаратного мира с Россией. Но руководители большевистской партии, несмотря на рост своей популярности среди городского населения, а также в армии и на флоте, фактически являлись политическими изгоями и вряд ли могли склонить будущее Учредительное собрание к решению о выходе страны из состояния войны с Германией. Да и сроки созыва такого собрания оставались весьма туманными. Однако правители Германии не располагали какими-то действенными рычагами нажима на лидеров большевиков, которые к осени 1917 г. пользовались альтернативными источниками финансовой поддержки своей деятельности, в частности, от американских и европейских банкиров еврейского происхождения.
Похоже на то, что успехи политического сионизма в Палестине, связанные с созданием «национального очага», воодушевили «прирожденных» марксистов на захват власти в Петрограде. Выстрел «Авроры», впоследствии воспетый бессчетное число раз советскими пропагандистами, по сути, являлся тем самым символическим камнем, выпущенным из пращи маленьким Давидом, чтобы наповал сразить великана Голиафа. Русская революция внезапно пресеклась оккупационным режимом «третей стороны», вступившей в мировую войну в качестве реальной силы. Необычность ситуации заключалась в том, что «третья сторона» не являлась враждебным государством со всеми присущими государству базовыми институтами (правительством, армией, территорией, на которую распространяется определенная юрисдикция действующих нормативных актов, соответствующими границами). «Третья сторона» не выиграла ни одного сражения, а маскировалась в качестве деятельного участника революции, разразившейся в России в феврале 1917 г. Этот необычный фронт рекрутировал в свои ряды боевиков из гангстерских шаек США, из контрабандистов, промышляющих в акватории Черного моря, из каторжан, из дезертиров, из инородцев с окраин империи, из голи перекатной, из промышленных рабочих, облученных марксизмом в подпольно действовавших кружках. Если Давид три тысячи лет тому назад организовал успешный штурм Иерусалима, то Ленин – штурм Зимнего дворца (тоже многократно воспетый пропагандистами), а затем и штурм московского кремля. Но захват власти марксистами в обеих русских столицах отнюдь не означал завершения боевых действий, а, наоборот, лишь их начало. Ведь для того, чтобы власть удержать, «третьей стороне» необходимо было уничтожить как можно больше людей, не приемлющих само наличие этой экстремисткой организации.
Мировая война находилась еще в самом разгаре; еще оставалось неясным, какая же коалиция стран выйдет победительницей в столь длительном и изнурительном противоборстве. А, вот, Россия уже терпела постыдное поражение в качестве самого «слабого звена». Как покажут дальнейшие международные события, все империи-неудачницы в той мировой войне подвергнутся жестокой вивисекции. От империи Габсбургов останутся лишь «политические прыщи», и Турция утратит львиную долю своих территорий. От Германии также отрежут немало, лишат ее армии и флота, наложат непомерную дань, обескровив экономику страны.
Но большевики запустили все эти процессы еще за год до завершения мировой войны. Они будут настаивать на праве наций, национальностей и народностей на самоопределение и подобный призыв не мог не встретить самых горячих откликов из Финляндии, Польши, Прибалтики, Бессарабии и других окраин империи. В русское общество также проник вирус дезинтеграции. Казачьи круги принялись с воодушевлением обсуждать перспективы создания своей вольной республики. Малороссы хотели жить «самостийно». Оживились малые народы, традиционно заселявшие определенные территории в центральных губерниях России.
Все то, что подтачивало устои русского общество, что нарушало его скрепы, что способствовало отпадению от его «тела» хоть «волоса» всемерно поощрялось большевиками. Поэтому сепаратисты-националисты любых направлений и ориентаций объективно оказывались в стане союзников марксистов-интернационалистов. Стремясь обрести «свою историю», националисты обычно ничего не видели, что простиралось дальше какой-нибудь реки, сливающейся с линией горизонта или горы, традиционно служившей их далеким предкам «пограничным столбом».
Чем сильнее бушуют разрушительные процессы в системе государственного управления, тем больше возможностей у сравнительно небольшой по численности организации единомышленников, захвативших власть в империи, диктовать свою волю разрозненным группам людей, раздраженным испытаниями и лишениями трех лет тяжелейшей войны. С одной стороны, захватчики апеллируют к самым сокровенным надеждам и чаяниям широких социальных слоев, выступая в роли провозвестников «новой зари», с другой стороны, всегда готовы применить методы самого жестокого террора ко всем несогласным или недовольным действиями нежданных - негаданных узурпаторов.
В своих декретах и публичных выступлениях лидеры партии большевиков широко использовали накопленный в прошлые годы опыт конспирологии, умело применяли подтекст или двусмысленность, а также практику провокаций. «Декрет о мире» поощрял всевозможные нарушения армейской дисциплины, буквально выбивая у командующих фронтами и армиями почву из-под ног. Вместо наступательных действий происходили братания с противником, вместо исполнения приказов вспыхивали бунты целых частей: альтернативами штабов становились «солдатские комитеты» или «советы». «Декрет о мире» не только прощал дезертиров и бунтовщиков, но и превращал их в горячих сторонников «мировой революции». Безусловно, этот декрет являлся документальным свидетельством для немецкого командования о том, что деньги кайзера потрачены не напрасно, и Россия вот-вот закроет Восточный фронт, и тогда Германия сможет сосредоточить свою военную мощь только на западном направлении. Декрет постулировал унизительное поражение России в мировой войне, напрасность всех понесенных жертв, причем, это поражение фиксировалось при очевидном отсутствии какого-либо преобладания вооруженных сил Германии над русскими войсками. Выхолащивание смысла бессчетных сражений, перенесенных тягот и лишений уже само по себе провоцировало раздувание пламени гражданской междоусобицы.
Хотя Маркс в сугубо теоретических построениях мало уделял внимания России, которая плохо вписывалась в теорию неизбежности пролетарских революций, в его пространных сочинениях присутствовало замечание о том, что некогда московские цари смогли победить татар при помощи самих же татар. И действительно, в казанском походе татары из Касимовского царства сыграли решающую роль в качестве ударных отрядов при взятии Казани и обеспечили молодому Ивану IV победу, плоды которой трудно переоценить в дальнейшей истории России. Без малого четыре века спустя, ситуация повторилась, но с точностью до наоборот: инородцам в союзе с беднейшими слоями русского общества предстояло одержать победу над всем русским обществом. Для этого и звучали набатные призывы: «Грабь награбленное!» и «Уничтожай паразитов!»
Зачинщики «октября» предпочитали пользоваться кличками и псевдонимами. К кличкам традиционно прибегали воровские сообщества, чтобы показать свое отщепенство от общества, придерживающегося четких представлений о допустимом и недопустимом. Эти криминальные сообщества позиционировали себя вне правового поля и подчинялись своим особым правилам, неприемлемым для любой другой социальной группы. Поэтому и отказывались носить фамилии, указывающие на принадлежность к какому-то роду-племени. Однако воровские прозвища часто носили уменьшительный, т.е. пренебрежительный оттенок (Стенька Разин, Ванька Каин, Мишка Япончик, Сонька Золотая Ручка). Марксисты, также как и уголовники, стремились не подчиняться принятым в русском обществе морально-этическим нормам и охотно меняли свои фамилии, в частности, еще и потому, чтобы не компрометировать своих родственников, которые продолжали жить в том самом обществе. Но от практики уменьшительных имен наотрез отказались.
Евреи-марксисты предпочитали пользоваться псевдонимами, русифицируя свои имена и фамилии. В ту эпоху псевдонимы были очень распространенным явлением. Циркачи охотно присваивали себе французские имена, которые звучали для публики загадочно и намекали на иностранное происхождение обладателя такого имени. Писатели пытались подчеркнуть псевдонимом какую-то особенность своей биографии. А «прирожденные» марксисты с русскими именами и фамилиями стремились показать широким социальным слоям, что продолжают, развивают и углубляют русскую революцию, начатую в «феврале». Они – плоть от плоти тех миллионов людей, которые обездолены, обобраны судьбой и эксплуататорами. «Прирожденными» марксистами движет искреннее сочувствие ко всем «униженным и оскорбленным», они преисполнены неизбывного сострадания к босякам, к обитателям трущоб, к проституткам и педерастам, ко всем тем, от кого т.н. «приличные люди» привыкли отворачиваться или совсем не замечать. Они стремятся избавить общество от присущих ему вековых предрассудков и пагубных заблуждений.
Но легализовав себя в качестве партии власти, большевики инспирировали целую серию событий, которые русские люди буквально восприняли как гром среди ясного неба. Эти события представали, как предательство интересов страны, как полная несуразность или откровенная глупость. Узурпация власти большевиками посредством вооруженного переворота превращала в фарс выборы в Учредительное собрание, которое задумывалось организаторами «февраля» в качестве кульминационного пункта, завершающего переход страны от наследственной монархии к выборной демократии. Захваченная большевиками Россия официально признала свое поражение в войне перед той страной, которая сама войну уже проигрывала.
Стихийные силы, разбуженные мировой войной и «февралем», вполне естественно еще продолжали катить свои волны по просторам России после октябрьского переворота, и после разгона Учредительного собрания. Но под сенью лозунга: «Даешь диктатуру пролетариата!» международной террористической организацией устанавливается жестокий оккупационный режим, который вначале распространяется только на обе русские столицы, затем на другие крупные города центральных губерний огромной страны. Так расползался невиданный доселе морок.
Все, что корежило, дробило, ослабляло русское общество и Россию, как историческое образование, соответствовало представлениям большевиков о правильном курсе. Они не возражали против отпадения от тела обезглавленной империи Финляндии и прибалтийских областей. При заключении с правительством кайзера сепаратного мира они легко отдали в полное распоряжение немцев территорию, превосходящую по площади всю Германию. Они активно хлопотали о праве малых народов на самоопределение, на их самобытность и на культурный суверенитет. Все эти хлопоты, в первую очередь, нацеливались на расчленение русского общества, которое сложилось в качестве великой нации к концу XVIII в. и выдержало проверку на прочность в эпоху наполеоновских войн.
На протяжении всего XIX в. русскими людьми (за редкими исключениями) считали себя все великороссы, малороссы и белорусы, а также казаки. Фактически, к русским относились все малые народы, крещенные в православную веру: мордва, чуваши, многие татары, черемисы, вотяки и прочие коренные народы, издавна проживающие в центральных губерниях России, носили русские имена и фамилии, говорили на русском языке. К инославным относили протестантов и католиков, которые являлись носителями богатейшей западноевропейской культуры. Инославные на протяжении многих веков благоустраивали русские города и украшали их великолепными архитектурными ансамблями. Выходцы из европейских стран командовали русскими полками и целыми армиями, создали академию наук и своими творениями дали толчок к развитию изящных искусств в православной империи.
Русская культура притягивала к себе множество талантливых людей других народов и вероисповеданий, вследствие чего немец фон Визин становился русским драматургом, а поляк Баратынский – русским лириком, армянин Айвазовский – русским художником, а еврей – Рубинштейн – русским композитором. В других странах любого подданного Российской империи, будь тот, хоть грузин или калмык, неизменно воспринимали как русского человека.
Однако интеграционные процессы шли преимущественно в верхних слоях общества. Не будем забывать, что и за долгие века, предшествующие возникновению патриархата (первый патриарх появился на Руси в конце XVI в.) каждый второй митрополит был греком. А с распространением аристократической культуры, предполагавшей появление в России многочисленных посольств, театров, университетов, дворцов, парков, музыкальных салонов, пышных военных смотров и роскошных балов, инославные европейцы стали неотъемлемой частью русского дворянства. Что касается социальных низов, то там религиозно-этнические отличия выступали резче. Отдельные локальные сообщества сохраняли свою самобытную примитивную культуру: «говор», одежду, песни и танцы. Русские крестьяне по-прежнему считали мордву «поганой», а татар «басурманами». Верхние слои русского общества были недоступны для сектантов, к которым также причисляли старообрядцев всех направлений и «толков». К иноверцам относили мусульман, буддистов, иудеев: последних старались не пускать в великорусские земли. К мусульманам и буддистам относились вполне терпимо, но карьерный рост в имперской иерархии был для них весьма затруднен.
Временное правительство отказалось от деления людей на инославных, иноверцев, сектантов, как и упразднило «черту оседлости» для иудеев. А большевики отказали православию считаться государственной религией. Тем не менее, не приветствуя религиозных различий, они всячески поощряли этнические различия малых народов.. Когда бьют по зеркалу молотком, то оно покрывается кривыми и ломкими трещинами, расходящимися в разные стороны от места удара. Но утрачивается и целостность отражения, а образ ударяющего превращается в некое смутное пятно. После октябрьского переворота зеркало русской действительности стало неудержимо превращаться в осколки. Всемерное ослабление общества, сложившегося за века существования империи, было для большевиков вопросом жизни и смерти. Трансформационный спад во всех сферах жизнедеятельности русского общества, вполне естественный при переходе страны от монархической формы правления к конституционально-демократическим, при большевиках стремительно перерос в целенаправленный распад самого общества. Т. н. классовая борьба, вкупе с правом национальностей и народностей на самоопределение, служили эффективными средствами в деле ликвидации традиционного русского общества в качестве великой нации.
Пытаясь пользоваться базовыми категориями марксизма, большевики проявляли крайнее невежество в вопросах истории России и менталитета ее населения. Будучи самоучками, недоучками и просто невежественными людьми, идеологи-практики «третьей стороны» включившейся в борьбу за мировое господство, все же хорошо понимали шаткость своего положения в чужой и ненавистной для них стране. Им срочно требовались тысячи рекрутов из местного населения, готовых глубить и ширить трещины внутринациональной розни. Но, чтобы стать таким рекрутом, коллаборационист (в дальнейшем будем применять более удобное для произношение слово – «колаборант», понимая под ним человека, не состоящего в рядах партии большевиков, но активно сотрудничающего с ними: слово «колаборант» можно трактовать, как работник, инкорпорированный в систему функционирования оккупационного режима) должен был переступить некую черту, отделяющую его от русского общества. Опыт активной агитационной работы среди «масс» в 1917 г. показал большевикам, что подобная вербовка вполне возможна, особенно среди людей еще более невежественных, нежели сами пропагандисты. Здравый смысл, не говоря уже об интеллектуализме, отметались, а во главу угла ставился эмоциональный обвинительный напор, редуцирующий образ Российской империи до «тюрьмы народов» или до отсталой, никчемной во всех отношениях страны, из века в век пребывающей на задворках истории и чуждой требованиям прогресса. Огромное святоотеческое наследие диагностировалось как средство закабаления наивных людей в угоду «паразитирующих классов», а великие русские писатели (поэты, драматурги, беллетристы, мыслители) почему-то относились к буржуазным литераторам, хотя, за редким исключением, все они происходили из родовитого дворянства.
Поощряя людей к осквернению церковных алтарей и старинных могил, к грабежам домов состоятельных граждан, к расправам над царскими офицерами, жандармами, чиновниками, большевики называли эти отвратительные выходки «судом истории». Цель подобных поощрений была проста: чем больше людей переступит черту, отделяющую правила и нормы поведения, выработанные Российской империей и соответствующим образом некогда узаконенные, от уголовных преступлений, от кощунств и святотатств, от глумлений над человеческим достоинством и его честью, тем больше станет борцов с «проклятым прошлым». То, что после «февраля» воспринималось русским обществом, как прискорбные досадные эксцессы (избиения, издевательства, изнасилования), после «октября» становилось угрюмой повседневностью.
Ю.Н. Покровский
Русская Стратегия |
