Вакханалию насилия большевики воспринимали не как деградацию общества, низводящую человека до зверя, а как очистительный пожар, необходимый для того, чтобы избавиться от всех «паразитов», «эксплуататоров» и «кровопийц». В отличие от Маркса, который мастерил свою концепцию переустройства мира в кабинетной тиши и апробировал ее разве что на различных конференциях и съездах экстремистки настроенной общественности, Ленин и его ближайшее окружение были вынуждены искать ответы на судьбоносные вопросы буквально на ходу, в условиях постоянно меняющейся политической ситуации. Именно искать, потому что «основоположник» в своих тяжеловесных, квазинаучных пассажах все свое внимание сосредотачивал на обосновании «закона» смены общественно-экономических формаций, который действовал сам по себе, вне зависимости от волеизъявления людей. Из этого обоснования всего лишь вытекало, что те, кто сопротивлялся неудержимой поступи «закона», относились к махровым реакционерам - то бишь к врагам прогресса и социальной справедливости, а те, кто понимал необходимость формирования новых производственных отношений, ориентированных на равномерное распределение получаемого прибавочного продукта, считались «сознательными» и «вперед смотрящими». Будучи выходцем из карликового мира, Маркс не мог не думать о судьбах этого мирка, тысячелетия пребывавшего в пренебрежении и в презрении со стороны «сильных мира сего». Но воодушевленный происходящими на его глазах переменами, внук раввина и младогегельянец, представлял собой помесь интеллектуализма эпохи Просвещения с иррационализмом поклонения древнему божеству: «основоположник» всю свою жизнь потратил на доказательства того, что появилась такая могучая сила (промышленный пролетариат), которая способна перевернуть греко-христианский мир вверх тормашками. Однако, кто-то же должен направлять эту могучую силу, чтобы она могла консолидироваться, превратиться в «девятый вал», сметающий любые преграды на своем пути. Для этого и потребовался интернационал, среди руководства которого рабочий люд представлял собой случайные вкрапления, за то немало кучковалось евреев-журналистов, публицистов, профессиональных борцов с любыми формами тирании. Карликовый мир почуял свой шанс стать «главой» грядущего бесклассового общества, не нуждающегося в государственных границах. Что же касается средств, при помощи которых будет построено такое общество, то они остались втуне, всего лишь подразумевались, но не назывались. Пресловутая «диктатура пролетариата» упоминалась Марком всего лишь раз, да и то в частном письме.
Ленин, вовлеченный в громокипящий поток русской революции германским правительством и вооруженный теорией Маркса, стремительно переосмыслил учение о неизбежности пролетарских революций, призванных разрешить антагонизм между «трудом» и «капиталом», практикой вооруженного переворота в отдельно взятой стране. Из этой практики вытекало, что необязательно ждать многоэтапной индустриализации и концентрации активов в руках кучки эксплуататоров. Можно и нужно захватить власть в любой стране, раз появляются для этого возможности, и затем следует избавиться от всех тех, кто заподозрен в использовании наемного труда для своего личного преуспеяния. Если «классический» марксизм был нацелен на радикальный переворот прежде всего в промышленно развитых странах, то ленинизм настаивал на том, что люди, вооруженные «подлинно научной теорией» переустройства общества, должны брать власть везде, где смогут захватить эту власть любыми средствами. После чего захватчикам необходимо незамедлительно приступить к самым решительным мерам, дабы обуздать стихию контрреволюции. Маркс, делая ставку на страны с наиболее высоким уровнем развития производительных сил, плотоядно мечтал обеспечить каждому члену справедливого общества определенный достаток: для этого всего лишь требовалось отобрать излишки у тех, кто владел многим и передать эти излишки тем, кто прозябал в бедности. Ленинизм своей практикой оголтелого насилия предполагал доведение всех слоев населения в захваченной стране до полной нищеты, чему способствовали гражданская война, реквизиции, ликвидации «паразитических» классов и т.д. При этом ленинизм трогательно гарантировал последующим поколениям наступление «светлого завтра».
Большевики вполне серьезно воспринимали себя носителями научной истины: единственно возможной, неопровержимой, всесокрушающей и всепобеждающей. Творчески развивая марксизм, их лидеры невольно обнажали скрытую в нем человеконенавистническую сущность. Если действия националистов на окраинах империи, направленные на отпадение территорий от метрополии, а также бесчинства черни в городах и селах, деморализация армии, приводили русского человека в ужас, то в глазах практиков марксизма все эти процессы только подтверждали непреложность «закона». Служа орудием этого «закона», партийная верхушка испытывала огромное воодушевление, которое передавалось рядовым членам партии, когда они видели и слышали на всевозможных митингах и собраниях своих вождей. А те убеждали вдохновенно, самозабвенно, говорили без умолку, без передышки: вещали о том, что настал звездный час в истории человечества, когда трудящиеся массы наконец-то смогут стать кузнецами своего счастья. Но в этот «час», как никогда прежде необходимы сплоченность рядов и героическая самоотверженность: нельзя дать задушить себя гидре контрреволюции.
Разрастающемуся хаосу в стране большевики противопоставили железную дисциплину в своих низовых организациях, в наспех сформированных боевых отрядах и агитбригадах. Узурпировав власть, они еще более уверовали в то, что являются единственными, кто понимает ход истории. Тоталитарные секты сильны верой в свою исключительность, спайкой своих адептов, безоглядным энтузиазмом своих лидеров. Конечно, зачинщики «октября» не могли не понимать, что разнуздание страстей среди социальных низов опасно и для самих представителей новой власти. Нет сомнений в том, что каждый «прирожденный» марксист и «верный ленинец» был готов к любым превратностям судьбы, даже к тому, чтобы погибнуть в бурю: лишь бы буря не прекращалась. И опасности, действительно, преследовали большевиков на каждом шагу.
Так, железнодорожный состав, который в начале весны 1918 г. перевозил из Петрограда в Москву все советское правительство, на одной из узловых станций чуть было не подвергся погрому со стороны анархистов-моряков. Но Ленину со товарищи удалось убедить агрессивно настроенных буянов, что советская власть как раз действует в интересах таких простых людей, какими были моряки, оказавшиеся «без руля и ветрил». И конфликт, угрожавший человеческими жертвами, удалось уладить.
Неустанно призывая солдат и матросов, рабочих и крестьян к беспощадной борьбе со «старым миром», а фактически, к перманентному насилию, большевики рисковали самим оказаться в длинном списке жертв разбушевавшейся стихии. Но только в подобном хаосе, в брожении и полном смятении умов, сплоченное мини меньшинство могло удержать в своих руках вожделенную власть. Такова была тактика выживания и укрепления оккупационного режима в экстремальных условиях, созданных самой же экстремисткой организацией.
Первоначально «октябрь» в глазах обывателей выглядел всего лишь узурпацией власти одной из партий, которая дерзко прибегла к столь радикальным мерам вследствие наблюдающегося в России повсеместного разброда и шатаний. Затянувшийся политический кризис в стране породил чрезвычайно сложную ситуацию, и выход из нее уже сам по себе предполагал чрезвычайные меры. Но, так как к власти пришли люди, ранее совершенно неизвестные широкой общественности, не имеющие политического опыта и навыков управления государственным механизмом, то и действия таких властей не могли отличаться выверенностью или взвешенностью, и поэтому поражали своей возмутительной безаппеляционностью и откровенной наглостью. Эти неумелые, нелепые, непонятные действия, пусть и продиктованные сочувствием ко всем «униженным и оскорбленным», явно искажали и губили демократические процессы, которые стремительно развивались в стране после отречения царя от престола.
Более информированные люди воспринимали шеренгу вожаков переворота в качестве изменников, которые вступили в предательский сговор с противником (кайзеровской Германией) и при поддержке вражеской стороны учинили военный переворот, дабы вывести Россию из театра боевых действий и развязать немцам руки на Западном фронте. Разгон Учредительного собрания и последующий за разгоном кабальный и унизительный Брестский мир только подтверждали эти подозрения. Шайка диверсантов-предателей ловко провернула дельце на глазах изумленного стомиллионного народа, привела страну к позорному поражению от враждебного государства, которое, в свою очередь, само находилось на грани своего поражения в мировой войне. Но эти изменники, предатели, диверсанты и в глазах хорошо информированных людей, вели себя крайне непоследовательно и просто вздорно. Главари шайки «иуд» всемерно раздували в огромной стране пожар гражданской междоусобицы и решили сменить место своей дислокации с Петрограда на Москву. И там, в Москве, при прямом попустительстве властей был убит посол Германии (не прошло и двух месяцев после возобновления дипломатических отношений между двумя странами). Шараханья между «глупостью и предательством», непредсказуемость избранного курса, контрреволюционные запреты на политическую деятельность других партий, эскалация насилия порождали в обществе состояние растерянности и страха.
В самый разгар лета в Екатеринбурге произошла дикая расправа над царской семьей, глава которой, Николай Александрович Романов давно отказался от дальнейшего участия в политических событиях и не представлял реальной угрозы новым властям. За полтора года содержания августейшего семейства под стражей не было предпринято ни одной серьезной попытки его освобождения.
К тому времени, за частоколом русских фамилий, которые носили лидеры большевиков, все отчетливее проступали имена подлинные, недвусмысленно указывающие на то, что у людей, захвативших власть вооруженным путем, нет ни капли славянской крови. Поэтому измена интересам России, а затем новый разрыв с Германией стали выглядеть бунтом обозленных инородцев, пришедших с окраин империи, чтобы разрушить империю. Расправа над царской семьей только подтверждала это смутное подозрение.
Ю.Н. Покровский
Русская Стратегия |
