Антисоветские проявления в позднем СССР и борьба с ними – вопрос, который требует изучения. Подавляющее число публикаций и исследований по данной проблеме сосредоточены вокруг диссидентства. В тени остаются другие, возможно, более значимые акты крамолы. Сама реальность советской действительности во многом стимулировала критическое отношение к идеологии и пропаганде. Их вопиющее несовпадение с повседневностью побуждало к выражению недовольства. И если преимущественно либеральные и социал-демократические критические высказывания столичных интеллектуалов становились известны на Западе, то о мнениях простых граждан, так или иначе недовольных режимом, сегодня сказать почти нечего. По-прежнему остаются вне поля зрения и другие проявления инакомыслия и протеста: распространение антисоветских листовок и литературы, ведение агитации, создание подпольных организаций, попытки побега за пределы СССР.

Вместе с тем, имеющаяся открытая информация позволяет в полной мере представить, сколь сложными были подлинные взаимоотношения народа и власти в последние десятилетия существования советской системы.

По своей природе инакомыслие не было однородным. Трудно назвать антисоветизмом неудовлетворенность условиями жизни, труда, низкой зарплатой, отсутствием материальных благ. Даже если советский гражданин прямо обвинил в этом руководителей партии и правительства. Другое дело – осознанное неприятие политики государства, сопровождающееся демонстративным отказом от проявлений лояльности.

Идеологическая оболочка, в которую люди облекали свое недовольство, при этом была лишена глубинной основы, во многом являлась ситуативной и отличалась большим разнообразием. Как следствие, в поле зрения органов госбезопасности, прокуратуры, советских и партийных инстанций, попадали самые разные проявления: от выраженных антикоммунистических до просоциалистических и марксистских – если они противоречили официальному курсу.

Поэтому важны не идеи, которым симпатизировали критики советского строя, а сам факт конфронтации. Неоднозначной была и реакция государства. Отдельные поступки, которые де-факто имели антисоветский характер, оно трактовало как хулиганство или проявление несознательности; другие, напротив, определяло как политические. Например, если находясь в нетрезвом состоянии, гражданин в оскорбительной форме отзывался о советской действительности, осквернял портреты вождей и государственные символы, это становилось поводом для особого разбирательства. В сталинский период подобные действия, как правило, влекли за собой суровое наказание. Человек мог несколько лет провести за решеткой. Эта же тенденция сохранялась и в первые годы после смерти Сталина. В дальнейшем наступила некоторая либерализация, суть которой заключалась в том, что люди теперь могли прогнозировать последствия своих действий, более или менее становилось понятно, за что и при каких обстоятельствах инакомыслие может привести на скамью подсудимых. Шансы попасть в тюрь­му за частные антисоветские высказывания постепенно снижались, но не приблизились к нулевой отметке.

Государство отказалось от практики тотального запугивания, и перешло к преследованию конкретных людей. Власть ни на йоту не расширила пространства для критики, но ликвидировала риск уголовного преследования для тех, кто не выхо­дил за рамки дозволенного. Абсолютное большинство населения могло теперь вздохнуть свободно, а некоторые (особенно деятели культуры и науки) даже могли позволить себе определенную свободу суждений – особенно если это сопровождалось соблюдением коммунистических ритуалов и необхо­димой фразеологией.

Эта новая социальная ситуация могла восприниматься как ос­вобождение только в сравнении с эпохой ста­линского террора, когда даже выраженная лояльность не давала человеку почти никаких гарантий.

Отказавшись от массовых арестов и казней, государствоприбегло к новым методам подавления нелояльных граждан. Эти методы были особенно усовершенствованы в 1967-1982 гг., когда во главе органов госбезопасности стоял Юрий Андропов, по инициативе которого в составе КГБ в 1967 г. было создано 5-ое Управление по борьбе с идеологическими диверсиями противника. Акцент теперь делался на профилактических мерах воздействия, более тщательном социальном контроле с помощью сетей осведомителей и доверенных лиц, а также с помощью структур Первых отделов, формально отвечавших за сохранение режима секретности в большинстве учреждений и предприятий СССР. Широкое применение получили также методы психологического подавления инакомыслящих.

Печально известная статья 58 УК РСФСР 1926 г. и аналогичные статьи уголовных кодексов других союзных республик продолжали использоваться для преследования инакомыслящих вплоть до 1960 г., когда вступил в силу новый Уголовный кодекс. Хотя в кодексе больше не упоминалась «контрреволюционные преступления», исчезло понятие «враг народа», в нем содержалась статья 70 «Антисоветская агитация и пропаганда», предусматривавшая лишение свободы сроком до 7 лет, а для ранее судимых за подобные преступления — до 10 лет. По сути, статья 70, которой нередко сопутствовала статья 72 («Организационная деятельность, направленная к совершению особо опасных государственных преступлений, а равно участие в антисоветской организации»), противоречила статье 125 советской Конституции, гарантировавшей гражданам свободу слова, печати, митингов и собраний.

В 1966 году в УК РСФСР появилась статья 190.1 «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», также криминализующая инакомыслие и предусматривающая наказание в виде лишением свободы на срок до 3 лет[i].

Другой отличительной репрессивной практикой в позднем СССР стало помещение инакомыслящих на принудительное лечение в психиатрические больницы, как по решениям судов, так и во внесудебном порядке, на основании лишь судебно-психиатрической экспертизы. Как правило, принудительной госпитализации подвергались обвиняемые по тем же «политическим» статьям. При этом советские психиатры активно сотрудничали с органами госбезопасности, с готовностью ставя соответствующие диагнозы и отправляя здоровых людей на принудительное психиатрическое лечение (в 1983 году за эту практику представители советской психиатрии были исключены из Всемирной психиатрической ассоциации)[ii].

И все же перемены, произошедшие после смерти Сталина (модернизация, некоторое ослабление вмешательства государства в частную жизнь, провозглашенный при Хрущеве курс на борьбу с «отдельными недостатками», выезд людей за границу и появление иностранных туристов), объективно способствовали все более критическому осмыслению повседневности.

Содержание антисоветских высказываний в 1950-1980-е гг. много­слойно. Люди осмысливали окружающую реальность (пустые полки и очереди в магазинах, низкое качество изделий, бюрократизм, начальственные при­вилегии), сравнивали ее с заявлениями прессы об изо­билии и процветании; толковали сообщения советской печати, передач западного радио, пересказывали разнообразные слухи. Даже лояльные обыватели, не склонные подвергать сомнению основные положения пропаганды, на обыденном уровне все чаще проявляли критическое и несколько насмешливое отношение к советской номенклатуре и ее представителям.

Ироничный взгляд на чиновников и партийцев воплотился, помимо прочего, в обилии полити­ческих анекдотов. Власть все более утрачивала сакральность.

До самой «перестройки» высказывание крымчанами крамольных суждений оставалось наиболее распространенной формой инакомыслия. В качестве критиков выступали люди разного социального статуса.

Весной и летом 1953 г. на скамье подсудимых оказались жители Симферополя А. Лисовский, С. Липшиц, Т. Жуковский, М. Макаров, Т. Тофман, X. Трелюк, которые открыто заявляли о существующих притеснениях евреев в Советском Союзе, реальных проявлениях антисемитизма в школах, высших учебных заведениях и научных учреждениях[iii]. Один из арестованных, председатель товарищества «Крымхудожник» М.Макаров, например, утверждал, что отношение к евреям в СССР хуже, чем при царском режиме, что колхозники голодают, что для строительства каналов «людей будут хватать, сажать и посылать работать на каналы»[iv].

30 декабря 1953 г. к ответственности привлечен рабочий севастопольского театра С.Клюенко за то, что в феврале 1948 г. написал анонимное письмо, и заявлял: «Когда был членом партии, тогда я был крепостным, меня послали туда, куда я не хотел, а попробуй отказаться, еще посадят»[v].

Первым серьезным испытанием для политической «оттепели» стало произошедшее в 1956 г. антикоммунистическое восстание в Венгрии, подавленное советской армией. Венгерские события вызвали негативную реакцию в мире. Неоднозначно они воспринимались и в СССР. Информационно-ана­литические материалы спецслужб зафиксировали негодование различных категорий на­селения Украины, в том числе и Крыма, интервенцией в Венгрию. КГБ УССР решительно пресекал контрреволюционные разговоры. В течение с 1 октября по 14 ноября 1956 г. на территории Украины было арестовано 52 человека. В ходе чекисткой опера­ции, 6 ноября 1956 г., в Крыму были задержаны — пребывающий на отдыхе, фельдшер больницы поселка Буча Киево-Святошинского района Киевской области И. Веретильный; спустя 20 дней рабочий поселка Гаспра Ялтинского района Крымской области А. Иванов, который «призывал рабочих к прекращению строительства, восстанию против советской власти». В первый день зимы 1956 г. в областном следственном изоля­торе оказался рабочий строительного управления № 6 Симферополя Л. Золик, «распрост­ранявший клевету в отношении руководителей КПСС»[vi].

В 1956 г. был арестован внештатный корреспондент газеты «Керченский рабочий» В. Веревкин. В руки следственным органам попало письмо на имя Хрущева, где его автор довольно эмоционально рассказывал о том, что «первые секретари Украины, Белоруссии» ему и всему простому украинскому народу не друзья. Хрущева он назвал «самым ненавистным народам человеком». Автор письма сделал глубокий вывод о том, что все становятся подлецами и негодяями, как только в их руки попадает власть. Закончил свое послание В. Веревкин страшными, но близкими к истине словами: «Мы первые в рабстве и последние в быту. День и ночь работаем, а получаем гроши». Следствием так и не была установлена причина написания письма. Отсидев под следствием, В. Веревкин был освобожден со следующей формулировкой: «Учитывая чистосердечное признание и заверение, что подобное не повторится, комиссия решила: от дальнейшего отбытия наказания освободить и судимость снять»[vii].

9 октября 1957 г. ранее трижды судимый колхозник А.Хильчук был привлечен к ответственности в четвертый раз – за то, что неоднократно высказывал призывы к борьбе за независимую Украину. Реабилитирован в мае 1960 г.[viii].

30 октября 1957 г. осудили двух комсомольцев: В.Плачендовского и В.Родоса, которые ругали правительство, выражали намерение вес­ти организованную борьбу с существую­щим строем. Реабилитировали обоих в 1966 г.[ix] Попавший в поле зрения органов в апреле 1958 г. каменщик И.Зуев в январе-феврале 1958 г. ругал Хрущева, говорил, что при Маленкове жить было лучше, «вот уже 40 лет, как коммунисты пьют кровь у рабочих»; «настоящими коммуниста­ми были Ленин, Троцкий и Микоян»[x]. Осужденный 10 июня 1959 г. житель Симферополя, токарь В.Харчевников, летом и осенью 1957 г. говорил, что ненавидит советскую власть и хочет создать анти­советскую организацию[xi].

Антисоветские разговоры фиксировались и после отставки Хрущева. Так, житель Керчи, инженер М.Чудновский, еврей по национальности, 29 февраля 1968 г. был привлечен к ответственности за то, что  26 августа 1967 г. во время лекции «Правда об Израиле» публично выступил с воз­ражениями лектору, заявил, что в лек­ции содержится много лжи, критиковал внешнюю политику СССР[xii]. Осужденный 27 января 1970 г. феодосийский электромонтажник В.Титов с 1966 г. в разговорах ругал советскую действительность, заявлял о желании уехать в капиталистическую страну, стать агентом ЦРУ. Написал несколько писем в посольство США с призывами активизировать борьбу с коммунистами[xiii].

Отдельные проявления нонконформизма становились достоянием прессы. Им посвящали передовицы. Так, 20 июля 1956 г. на первой полосе газеты «Слава Севастополя» появился разгромный материал, озаглавленный «Среди советской молодежи не должно быть дармоедов». Мишенью для критики стала молодая девушка Людмила Решетняк, которая отказалась «выполнять патриотический долг комсомольца» - выезжать на уборку урожая. Также она отвергла предложение устроиться на завод или стройку («я не для того окончила десять классов, чтобы стать штукатуром!»), заявив, что у нее «есть возможность не работать». Другой антигерой публикации, 20-летний комсомолец Герасименко, не был столь прямолинеен. Выразив готовность поработать в колхозе, он попросил повременить, в связи с тем, что ему якобы необходимо выехать в Симферополь, заказать протез для отца, у которого нет ноги. В райкоме отнеслись сочувственно, но вскоре обман раскрылся: молодого человека и его отца, совершенно здорового мужчину, увидели загорающими на пляже[xiv].

Хотя в обоих случаях не было речи об антигосударственной деятельности, фактически они являлись проявлением бунта против коллективизма и принудиловки, которые составляли сущность советской системы.

Вступая на путь конфронтации с властью, люди не ограничивались одними лишь разговорами. Весьма многочисленными были случаи распространения антисоветских листовок, литературы.

Так, в ноябре 1956 г. задержан клепальщик Симферопольской артели В.Шмелев, уличенный в распространении листовок с критикой советского строя[xv].

В 1957 г. Управлением КГБ при Совете министров УССР по Крымской области в ходе агентурно-оперативных мероприятий была пресечена попытка учащихся севастопольского судостроительного техникума Ю.Володина и А.Фролова, а также студента Симферопольского медицинского института А.Чебаника распространить антисоветские листовки на праздник 1 мая. Все трое были привлечены к ответственности 1 июня 1957 г.[xvi]

26 ноября 1957 г. евпаторийский строитель Н.Кулинча поплатился свободой за то, что на­писал листовку «Призыв и программа Пивня» (смена правительства, роспуск КПСС и колхозов и т.д.), размножил ее клише и разбросал в городе около 100 экземпляров, «в основном около церкви». Рассылал анонимные письма командующему Черноморским флотом, в редакции «Правды» и местных газет, местному священнику. При обыске в его доме были найдены две листовки, «а в подвале замурованной в стене най­дена металлическая трубка, в которой хранились два документа под названи­ем «К вопросу о разделе государствен­ной земли» и «призыв и программа Пивня», а также адреса, куда направ­лялись им антисоветские документы»[xvii].

Житель Севастополя, капитан технической службы в отставке, лаборант в управлении военно-морского строительства, Г.Недоруб, 29 декабря 1957 г. расклеил три листовки в здании Севастопольвоенморстроя Черноморского флота, 23 января 1958 г. там же в туалете сде­лал надпись против Хрущева; 17 марта 1958 г. опустил две листовки в избира­тельную урну. Осужден 12 июля 1958 г.[xviii]

Еще один севастополец, 74-летний Н.Луппиан, попал в поле зрения органов 13 февраля 1959 г. В этот день у него изъяли 35 рукописей со стихами и прозой антисоветского содержания. В данном случае автору повезло: уголовное дело против него не возбуждалось[xix].

В начале 1960-х гг. количество случаев распространения антисоветских листовок и воззваний значительно возросло. Как сообщал 25 июля 1962 г. в своей записке в ЦК КПСС председатель КГБ Владимир Семичастный, «в первом полугодии текущего года на территории страны было распространено 7705 антисоветских листовок и анонимных писем, изготовленных 2522 авторами, что в два раза больше, чем за тот же период 1961 года»[xx].

  Наибольшее число антисоветских документов обнаружено на Украине (в составе которой находился и Крым), в Азербайджане, Грузии, Латвии, Ставропольском и Красноярском краях, Ростовской, Ленинградской и Московской областях.

«В листовках и анонимных письмах, - сообщалось в записке, - содержатся призывы к активной борьбе против существующего в СССР строя, злобные клеветнические измышления в отношении отдельных руководителей Советского государства, националистические настроения, неверие в построение коммунистического общества в нашей стране, клевета на советскую демократию. В ряде анонимных документов высказываются ненависть к КПСС и коммунистам, угрозы по адресу местного партийного и советского актива»[xxi].

В результате принятых органами госбезопасности мер за первое полугодие 1962 г. установлено 1039 авторов, распространивших 6726 антисоветских документов (5032 листовки, 1694 письма). В числе распространителей анонимных документов оказались 364 рабочих, 192 служащих, 210 студентов и учащихся школ, 108 лиц без определенных занятий, 105 пенсионеров и 60 колхозников. 424 автора, то есть более 40%, имели среднее и высшее образование, более 47% вскрытых анонимов в возрасте до 30 лет[xxii].

Случаи распространения антисоветских листовок фиксировались и в дальнейшем.

Так, 5 октября 1962 г. трое крымчан - комсомольцев были осуждены за то, что, похитив пишущую машинку, в ночь на 8 июня 1962 г. из­готовили десять листовок, две из них в ту же ночь распространили. Листов­ки «Искра» от имени «ЦК подпольной коммунистической партии Советского Союза», с призывом бороться с «анти­народным правительством Хрущева, умышленно искажающим идеи лени­низма»[xxiii].

Житель Старого Крыма, пенсионер А.Крупин, в июле 1958 г. написал аноним­ное письмо в ЦК КПСС; в 1960-1963 гг. написал антисоветские рукописи «Рус­ская Голгофа», «Суровая правда» и т.д., в феврале 1964 г. передал их в Москве настоятелю католической церкви для публикации за рубежом. В жалобах Кру­пин требовал возвращения ему рукопи­сей его «историко-революционных ро­манов-хроник «Династия Грачевых» и «Этапы большого пути»» и других. Приговорен 27 июля 1964 г.[xxiv]

28 мая 1969 г. к ответственности был привлечен бахчисарайский учитель А.Гавриленко А.Т. 6 ноября 1968 г. он передал своему знакомому, уезжавшему в Днепропетровск, две листовки «Вставай, страна огромная» с призывом к созданию не-легальной «Интернационалистической партии» для борьбы с советской властью, и предложил их распространять[xxv].

4 февраля 1970 г. очередной срок получил заключенный-крымчанин Н.Малахонкин, который в лагере распространял стихи «Муки народные», «Братья стали нам врагами», «Произвол страны Советов»[xxvi].

28 апреля 1971 г. керченский токарь В. Чамовских вместе с электриком Н. Якубенко привлечены к ответственности за то, что в октябре 1970 г. разбросали по городу листовку «Программа рабочего класса»[xxvii].

«Настоящее качественное состояние КПСС, - говорилось в воззвании, - ее инертность и уп­рочение в ней устаревших и вредных тенденций, тормозят производительные силы, связывают инициативу и самоде­ятельность трудящихся масс, устраняют гегемонию рабочего класса в управле­нии государством, экономической и по­литической жизни общества. Поэтому рабочему классу необходимо создать независимую политическую организа­цию, основанную на коммунистичес­ких принципах».

Всего распространили до 80 листовок[xxviii].

В декабре 1972 года в Джанкое заведующий клубом П.Семенко распространил листовки «Об­ращения Ленинградского совещания к рабочим, колхозникам, служащим и во­инам Советской Армии и флота», в ко­торых говорилось о якобы состоявшем­ся 15-28 октября 1972 г. в Ленинграде совещании марксистов-ленинцев, на котором присутствовало около 250 че­ловек, видных деятелей науки и поли­тических работников, в «Обращении» сообщалось о намеченной на 15—18 ию­ня 1973 г. забастовке. Осужден 15 июля 1974 г.[xxix]

Еще одним формой сознательного протеста стало направление писем в различные инстанции с критикой различных неприглядных сторон повседневности. Выражая недовольство, люди далеко не всегда вставали на путь прямой конфронтации, а просто пытались таким образом привлечь внимание к насущным проблемам либо получить определенные материальные блага.

Иными были письма в адрес зарубежных организаций. Здесь авторы явно рассчитывали на то, что их голос будет услышан, факты преданы огласке, и власти придется пойти на уступки.

Как правило, люди стремились сохранить анонимность, но были и те, кто этим пренебрегал.

Так, 15 января 1955 г. жительницу Ялты А.Владарчук, осудили за то, что в 1945-1954 гг. она посылала в различные инстанции анонимные письма. В ходе разбирательства женщина заявила, что таким образом пыталась получить материаль­ную помощь[xxx].

Симферополец Б.Акимчиков в октябре 1954 г. по­слал на радиостанцию «Освобождение» письмо, в котором сообщал, что прав­ду «коммунисты затоптали, извратили ее, отравили извращенное понятие по­литбеседами», «коммунисты преврати­ли нашу страну в голодную бескрайнюю степь. Мы простые люди русские пе­реживаем сейчас, что переживали рань­ше при нашествии татар и монголов, где роль Мамая взял на себя Маленков». 9 июня 1955 г. был осужден, реабилитирован в 1971 г.[xxxi]

В отдельных случаях инакомыслящие совмещали распространение крамольных писем с иными проявлениями нонконформизма. Так, осужденный 3 января 1959 г. севастополец С.Гриб в мае 1958 г. «вступил в преступные свя­зи с французским туристом-разведчиком Марком Курсалем», в разговорах с ним ругал советскую действительность, в августе-сентябре 1958 г. послал ему три антисоветских письма, в них выра­жал желание выехать во Францию. Ле­том 1958 г., работая в китобойной фло­тилии, ругал жизнь в СССР[xxxii].

6 октября 1961 г. к ответственности привлечен ялтинский врач А.Васильев, который изго­товил и разослал в 60 адресов «Цент­ральное сообщение № 1» от имени вы­мышленной «Ленинской коммунис­тической партии Советского Союза» с изложением ее программы[xxxiii].

Пенсионер из Севастополя, И.Слижевский, в 1968 г. исключенный из партии за «политически вредные суждения и действия» и радиотехник Н. Нездийминог 9 августа 1971 г. оказались на скамье подсудимых за то, что в 1968—1970 гг. направи­ли ряд антисоветских анонимных писем в партийные органы и государственные учреждения, пограничникам о. Даманский, рабочим Челябинского трактор­ного завода, в Албанское посольство[xxxiv].

13 декабря 1982 г. осудили служащую ялтинского главпочтамта, Т.Владимирову (прежде трижды судима), которая в 1976—1982 гг. неоднократно писала и отсылала в высшие советские органы и в ООН письма и обращения с критикой советской власти и местных руководителей, сотрудников пансиона­тов, которых обвиняла в злоупотребле­ниях.

Другой житель Ялты, А. Крысин, 12 декабря 1983 г. привлечен к ответственности за то, что в 1978-1983 гг. писал и направ­лял в различные советские инстанции и за границу письма и обращения. Из изъятых у него документов 10 признаны имеющими антисоветское содержание, 54 –составляли жалобы на местные власти[xxxv].

Наиболее лаконичным проявлением инакомыслия и протеста было осквернение и порча портретов руководителей партии и правительства, государственных символов. Делалось это, как правило, по ночам, часто — мо­лодежью, школьниками, во многих случаях следствию так и не удавалось найти виновных. Украшение зданий флагами во время официальных праздников, естест­венно, провоцировало их срывание. Особенно часто подобные действия совершались накануне Первомая и очередной годовщины «Великого Октября».

Так, 7 ноября 1956 г. в Севастополе обнаружены 14 изрезанных портретов руководителей партии и правительства, вывешенных на здании хлебозавода[xxxvi]. Несколькими годами позже, в 1959 г., 7 ноября в Феодосии «были найдены порезанными 14 плакатов, в которых отражались некоторые контрольные цифры семилетнего плана»[xxxvii].

Но самую опасную разновидность крамолы с точки зрения власти представляли подпольные группы. Несмотря на то, что их реальные возможности и влияние были скромны, обеспокоенность вызывали сами попытки создания организованной оппозиции.

Наибольшую активность в создании антисоветских организаций проявляли школьники и студенты. Бунтарство – неотъемлемая часть молодости. В этом возрасте несправедливость и ложь воспринимаются особенно остро. Поэтому неудивительно, что в противостояние с властью вступали еще совсем юные люди.

Так,в первом полугодии 1962 г. на территории Крымской области выявлена антисоветская группа под названием «Свободная Таврия», состоящая из 10 учащихся 8-9 классов, изготовившая и распространившая свыше 100 антисоветских листовок[xxxviii].

29 ноября 1970 г. за попытку создания в марте 1969 г. подпольной молодежной организации к уголовной ответственности привлечен 20-летний симферопольский рабочий, В.Куранов. Под влиянием передач зарубежных радиостанций он написал рукопись «Россия, открой глаза, или Кстати о демократии», в которой доказывал, что существующий строй необходимо заменить «народным капитализмом». Также Куранов составил текст клятвы членов организации, и уговаривал вступить в нее четверых знакомых[xxxix].

На учете в КГБ как «инакомыслящий» за попытку создания после окончания университета неформальной «молодежной социалистической организации» в конце 1970-х гг. также оказался будущий известный крымский политик, учредитель и председатель Русской партии Крыма, Сергей Шувайников[xl].

Советская система не признавала альтернативных мировоззрений, поэтому в числе «антисоветчиков» неизбежно оказались и представители различных религиозных сект. Так, 9 мая 1957 г. на скамье подсудимых оказались трое жителей Севастополя, которые в 1951-1955 гг. создали религиозную секту. Один из фигурантов дела, Е.Волков, провозгласил себя пророком. Сектанты распространяли слухи о грядущей войне и голоде в 1956-1957 гг., призывали людей заготавливать продук­ты. Отказывались от воинской службы и от участия в выборах[xli].

С середины 1950-х гг. набирает силу движение крымских татар за возвращение на историческую родину. В местах высылки в сельской местности и в городах создавались инициативные группы, которые осуществляли сбор подписей для отправки коллективных петиций в высшие партийные и государственные органы. Первая республиканская инициативная группа была создана в 1956 г. в Узбекистане. В нее вошли бывшие секретари райкомов и обкома партии Крыма и ряд видных представителей крымско-татарской интеллигенции. С самого начала активисты избрали легальные и конституционные способы отстаивания своих прав. В адрес ЦК КПСС и органы власти в Москве и на местах стали поступать индивидуальные и коллективные обращения, подписанные десятками тысяч людей.

Так, в 1958 г. в ЦК КПСС от крымских татар поступило два письма с подписями. Одно из них имело 16 тыс. подписей, другое – 12 тыс. В 1959 г. поступила очередная петиция, которая содержала 10 тыс. подписей. Наконец, в марте 1961 г. в адрес Президиума ЦК КПСС поступило новое письмо с 18 тыс. подписями с просьбой о возвращении на родину всех крымских татар.

Также звучали призывы к полной реабилитации крымско-татарского народа и развитие его культуры. Собирались митинги и демонстрации, которые приурочивались к знаменательным датам – годовщине образования Крымской АССР (18 октября) или дню рождения Ленина. Но эти, на первый взгляд, безобидные акции нередко заканчивались разгоном участников[xlii].

Пытаясь остановить поток обращений, ЦК КПСС поручил ЦК Компартии Узбекистана провести «разъяснительную работу» среди инициаторов написания писем. Например, в апреле 1958 г. в связи с подготовкой в г. Коканде массового митинга крымских татар, в Ферганский обком КП Уз­бекистана были приглашены его организаторы члены КПСС Рефат Мустафаев и Ифта Джелилев, где их сурово предупредили «о личной ответственности за какие-либо нега­тивные проявления, которые могут иметь место в связи с совершаемой ими антипартий­ной работой». В июле 1958 г. в партийном порядке был наказан коммунист Мустафа Сели­мов, организовавший кампанию за возвращение в Крым[xliii]. Однако репрессивные меропри­ятия партийного и советского руководств не имели желаемого эффекта.

К началу 1960-х гг. крымско-татарское национальное движение приобретает все более организованные формы, в него активно вовлекается молодежь.Это проявилось в попытке создания массовой нелегальной организации «Союз крымскотатарской молодежи» со своим уставом, членскими билетами, ячейками на местах. Руководителем исторического отдела «Союза» являлся будущий председатель Меджлиса крымскотатарского народа (организация запрещена в России) и активный сторонник экономической блокады Крыма после его ухода из-под украинской юрисдикции в марте 2014 г., Мустафа Джемилев. Организация была разгромлена в 1962 г. В тот момент Джемилеву удалось избежать уголовной ответственности, на скамье подсудимых оказались другие: создатели «Союза» Марат Омеров и Сеит-Амзы Умеров.

Ранее, 11 октября 1961 г. судебная коллегия Ташкентского областного суда приговорила двух крымско-татарских активистов Энвера Сеферова и Шевкета Абдурахманова к тюремному заключению (соответственно 7 и 5 лет) в колонии усиленного режима за распространение воззвания к молодежи от имени «Союза освобождения крымских татар» и листовки, начинающейся со слов «Господа коммунисты».

«Мы требуем, - говорилось в листовке, - считаться с нашей нацией и предоставить нам возможность вернуться на родину.

Крым наш и рано или поздно вы признаете.

У нас сегодня одна цель – Родина или смерть и вы скоро почувствуете. Ответственность за все случившееся целиком сложится только на Вас»[xliv].

Преследования и прямые репрессии противактивистов, организаторов и участников митингов и демонстраций, искусственные ограничения в переселении, ничуть не уменьшили желание крымских татар возвратиться на родину.

На 1 января 1977 г. на территории Крымской области проживало 1219 семей (6637 человек). Из них проживало без прописки 362 семьи (1666 человек)[xlv].

Препятствуя расселению крымских татар на территории полуострова, местные власти задействовали обширный арсенал средств — от признания недействительными соглашения на приобретение домов, выселение и де­портация за границы Крымской области семей крымских татар до фабрикации уголовных дел за нарушения паспортного режима, мелкое хулиганство, сопротивление работникам милиции, а в некоторых случаях и за «особо опасные государственные преступления». Известно, что только в 1972-1976 гг. народными судами Крымской области принято 364 ре­шения о признании частных соглашений купли-продажи жилых домов крымскими тата­рами недействительными. В 1976-1977 гг. административными органами Крымской области за нарушение паспортного режима и порядка купли-продажи привлечено к адми­нистративной ответственности 2437 граждан, уголовной — 98[xlvi].

Особенно тяжелым положение крымских татар в Крыму стало после принятия постановления Совета министров СССР № 700 от 15 августа 1978 г. «О дополнительных мерах по укреплению паспортного режима в Крымской области». Только в течение 12 месяцев после нововведения из Крыма насильно было вывезено около 30 семей. К административной ответ­ственности привлекались и владельцы домов, которые содержали без прописки крымских татар или продавали им жилье. За первое полугодие 1979 г. на них было заведено 185 ад­министративных протоколов, 6 — выслано из Крыма[xlvii].

Выдворив из Крыма, татарские семьи вместе с их имуществом бросали в степях Херсонской области. Суды массово фабриковали дела о нарушении паспортного режима, осуждая тех, кто не желал покидать историческую родину, на 2–3 года тюремного заключения. Многодетную семью Амета Тохлу, в которой было десять детей, не смогли с применением силы выселить из купленного дома в селе Ароматное Белогорского района, поэтомув 1979 г. суд вынес решение – за проживание без прописки главу семьи выселить в административном порядке с территории областисроком на три года. Только вмешательство международных правозащитных организаций после обращения его жены к генеральному секретарю ООН, ему разрешили вернуться к семье и устроиться на работу с месячной зарплатой в 60 рублей.

За год до этого, летом 1978 г., не выдержав давления со стороны местной власти, в селе Донское Симферопольского района покончил жизнь самосожжением глава многодетной семьи 46-летний Муса Мамут.Похороны погибшего превратились в массовую демонстрацию, в которых приняли участие около 450 крымских татар, среди них проводился сбор подписей на чистых листах бумаги. На кладбище были развернуты транспарант на белой простыне и три черные ленты с надписями: «Он покончил жизнь самосожжением в знак протеста против дискриминации на Родине»; «Дорогому Мусе Мамуту – жертве несправедливости от крымскотатарского народа». При захоронении выступили 4 человека, один из которых, в частности, сказал: «Муса погиб за справедливое дело. Мы клянемся продолжить его дело и добьемся, чтобы Крым – наша родина, стал нашим»[xlviii].

Различ­ного рода притеснения и преследования крымских татар со стороны центральных и мест­ных органов власти не прекращались вплоть до краха СССР.

Крым сыграл определенную роль в судьбе Александра Солженицына. Полуостров не был для него чужим. Именно здесь известный русский писатель, мыслитель и диссидент прятал от КГБ свои рукописи, и именно здесь он в 1966 г. сжег рукопись одного из своих самых знаменитых романов «В круге первом».Пребывание Солженицына в Крыму связано с именами его лагерных друзей — Николая и Елены Зубовых, с которыми он познакомился в 1953 г. на поселении в Казахстане. Причем Зубовы были не только друзьями Солженицына, но и персонажами его книг. Не имея возможности вернуться домой в Подмосковье, Зубовы поселились на северо-западе Крыма в поселке Черноморское.

Они хранили рукописи писателя, которые в соответствии с уговором сожгли после того, как взаимоотношения писателя с государством вновь резко ухудшились. В 1971 г. Н.Зубов неожиданно обнаружил у себя глубоко запрятанные экземпляры пьес Солженицына «Пир победителей» (сам автор считал текст драмы утраченной навсегда), «Республика труда» и других произведений. Их переправили писателю.

В начале XXI в. на доме, где жили Зубовы, установили мемориальную доску[xlix].

Неприятие советской действительности проявлялось и в стремлении отдельных граждан покинуть пределы страны – даже если это было сопряжено со значительным риском. Мотивы, которыми руководствовались люди, были различны. Кто-то хотел уехать в надежде воссоединиться с родными и близкими. Других отвращала от себя повседневность и, как им казалось, невозможность ничего изменить.

«Я вдруг понял, - пояснял свой поступок один из беглецов, - что здесь жизнь уже не изменит никакая революция — тупой начальник, лицемер-партиец — все останутся на местах. И если их не сдвинуть, нужно двигать отсюда самому — валить из Совка»[l].

18 февраля 1959 г. осужден житель Ялты В.Огель (Огиль). Узнав, что его отец живет во Франции, захотел выехать туда, говорил знако­мым, что за границей жить лучше, чем в СССР, ругал советские порядки. Был задержан 9 ноября 1958 г. в погранич­ной зоне в районе Батуми при попытке перейти границу[li].

За границу пытался уйти и другой житель Ялты, В.Балакирев. Накануне он общался с турис­тами из ФРГ «на почве скупки у них личных вещей и их перепродажи», по­лучал от них и распространял антисо­ветскую литературу, «восхвалял фаши­стскую Германию», говорил о скором поражении СССР в войне. Осужден 8 апреля 1962 г.[lii]

Осенью 1970 г. двое крымских студентов купили в керченском аэропорту билеты до Краснодара на рейс «воздушного такси», в небе заставили летчика приземлиться в Турции. Там их ждало разочарование: турецкие власти отправили экипаж и пассажиров в лагерь для перемещенных лиц. Затем оказалось, что на Западе беглецы мало кому интересны: они ведь не были ни диссидентами, ни учеными, ни деятелями культуры. Поэтому ожидание визы растянулось на год, и когда с американцами решались последние формальности – молодых людей навестил корреспондент ТАСС, который убедил их вернуться на родину. Студенты согласились. После пересечения границы их встретили обильным застольем, после которого на руках обоих щелкнули браслеты наручников. Приговор – 10 и 12 лет тюрьмы, которые молодые люди отбыли «от звонка до звонка».

В 1983 г. пределы СССР попытался покинуть севастополец Владимир Андрусенко, которому светил срок за преподавание каратэ (до 5 лет). Уехал из Крыма, при переходе границы с Афганистаном был задержан. Освобожден во время «перестройки» - во многом благодаря тому, что за него ходатайствовали спортивные знаменитости.

Другой севастополец, Олег Софяник, ранее попадавший в поле зрения органов в связи с изготовлением и распространением антисоветских листовок, а также попыткой обратиться в посольство США с просьбой о содействии в эмиграции, в 1985 г. на надувной лодке попытался пересечь море. Задержан, когда до территориальных вод Турции оставалось преодолеть всего пару десятков километров. До февраля 1987 г. содержался на принудительном лечении в севастопольской психиатрической больнице. Впоследствии активно участвовал в политической жизни, после краха СССР стал известным пловцом-марафонцем. Воссоединение с Крыма с Россией не поддержал, постоянно делая соответствующие заявления в либеральных и украинских СМИ.

Рекордсменом по удачным попыткам перехода границы являлся симферополец Александр Канафьев. Летом 1978 г. он нелегально оказался в Румынии. Ночевал на кладбищах, в заброшенных зданиях. Дошел до Бухареста, отыскал синагогу, рассчитывая, что кто-нибудь из еврейской общины поможет ему добраться до посольства Израиля. У посольства его и задержали сотрудники румынских спецслужб, которые передали нарушителя в советский погранотряд. Канафьев заявил, что он – агент иностранной разведки, и в приграничной полосе закопал рацию.

Во время поисков ему удалось сбежать в наручниках, от которых он избавился уже на советской стороне. В СССР он попытался перейти границу с Ираном, но был задержан. Помещен в психиатрическое учреждение, где в течение 7 лет принудительно подвергался лечению. Выйдя в 1985 г., сразу же стал готовить новый побег, и летом 1986 г. опять перешел румынскую границу. На колючей проволоке оставил портрет знаменитого пограничника Карацупы с надписью: «Советским пограничникам с лучшими пожеланиями в их нелегкой, тяжелой и опасной службе. С ув. Александр Канафьев». Но далеко он не ушел: в 20 км от границы его избили сторожа, увидевшие, как кто-то пробирается по кукурузному полю, и решившие, что это вор. Второй раз его избили уже советские пограничники, которым румыны передали нарушителя. До 1988 г. Канафьев содержался в Одесской тюрьме.

В 1970 г. попытку побега предпринял евпаториец Алексей Сафронов, служивший в ГДР в Западной группе войск. Бывая в увольнительных, видел жизнь простых немцев, сравнивал ее с советским укладом, и это сравнение было не в пользу последнего. Тогда же стал покупать и читать запрещенные книги. В армии сошелся с другим антисоветски настроенным сослуживцем – московским студентом Сергеем Колмаковым. Вместе они решили бежать в Западную Германию.

На границе их попытались остановить, завязалась перестрелка. Нескольких преследователей им удалось ранить, но ранен был и Колмаков. Не желая сдаваться, он застрелился. Алексей же продолжал обороняться до последнего патрона. Приговор – 12 лет лишения свободы[liii].

Приведенные примеры показывают, сколь неоднородным и сложным было протестное движение в позднем СССР. Определения «инакомыслящий» и «диссидент», по сути, скрывали за собой целый спектр разных, враждебных друг другу идеологий. Советская система одинаково подавляла любые формы нонконформизма. Закономерно, что после краха СССР люди, которые преследовались по одним и тем же статьям, заняли совершенно противоположные взгляды на жизнь и будущее страны.

[i] Лезина Е. ВЧК и ее преемники:  методы террора и практики дискриминации К 100-летию основания советской тайной полиции // Вестник общественного мнения, № 3-4 (125), июль-декабрь 2017. – С.121

[ii] Там же. – С.122

[iii] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. – Симферополь: АнтиквА, 2007.  – С.18

[iv] 58-10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953—1991. Анноти­рованный каталог. Под ред. В.А. Козлова и С. В. Мироненко; сост. О.В. Эдельман, М.: Международный Фонд «Демократия», 1999.— С.172

[v] Там же. – С.211

[vi] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. – С.18-19

[vii]Там же. – С.18

[viii] 58-10. – С.378

[ix] Там же. – С.388

[x] Там же. – С.439

[xi] Там же. – С.687

[xii] Там же.

[xiii] Там же. – С.709

[xiv]Слава Севастополя, 20 июля 1956., №141 (9584)

[xv] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья.  – С.19

[xvi] Там же.  – С.19; 58-10. – С.322

[xvii]58-10. – С.396

[xviii]Там же. – С.460

[xix]Там же. – С.505

[xx] Лубянка - Старая площадь. Сборник документов под ред. В.Н. Бредихина. Секретные документы ЦК КПСС и КГБ о репрессиях 1937 – 1990 гг. в СССР - М., Посев, 2005. – С.32

[xxi] Там же.

[xxii] Там же. – С.33

[xxiii]58-10. – С.607

[xxiv]Там же. – С.659

[xxv] Там же. – С.698

[xxvi] Там же. – С.710

[xxvii] Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе, 1953—1982 гг. Рассекреченные докумен­ты Верховного суда и Прокуратуры СССР / Сост. В. А. Козлов, О.В. Эдельман, Э. Ю. Завадская. Под ред. В. А. Козлова, С. В. Мироненко — М.: Материк, 2005. – С.344

[xxviii]58-10. – С.726-727

[xxix] Там же. – С.760

[xxx] Там же. – С.238

[xxxi] Там же. – С.242

[xxxii] Там же. – С.496

[xxxiii] Там же. – С.568

[xxxiv] Там же. – С.731

[xxxv] Там же. – С.807

[xxxvi] Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР А41 в 1953-1964 гг. / Ю. В. Аксютин. — 2-е изд., испр. и доп. — М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) ; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2010. – С.235

[xxxvii]Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе, 1953—1982 гг. – С.173

[xxxviii] Лубянка - Старая площадь. – С.35

[xxxix] Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе, 1953—1982 гг.  – С.343; 58-10. – С.721

[xl]Шувайников С.И. Моя борьба за российский Крым. Книга первая. (К 25-летию учреждения Русской партии Крыма). — симферополь: ооо «форма», 2018. – С.13

[xli] 58-10. – С.309

[xlii]Пыжиков А.В. Хрущевская «оттепель».  - М.: Олма-пресс, 2002. – С.187

[xliii] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. - С.17

[xliv]Бекирова Г. Крымские татары. 1941-1991 (Опыт политической истории) / Том I. – Симферополь: Издательский дом «Тезис», 2008. – С.176

[xlv] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. - С.22

[xlvi] Там же.

[xlvii] Там же.

[xlviii]Крим в умовах суспільно-політичнихтрансформацій (1940–2015): Збірник документів та матеріалів. Упоряд.: О. Г. Бажан (керівник), О. В. Бажан, С. М. Блащук, Г. В. Боряк, С. І. Власенко, Н. В. Маковська. – К.: Інститут історії України НАН України, 2016. – С.866

[xlix] Вакуленко А. «Крымское колесо» Александра Солженицына // https://crimea.ria.ru/society/20181211/1115726445.html

[l] Дремова Н., Львовски М. "Железный занавес" СССР: как украинцы убегали за мечтой

https://www.segodnya.ua/regions/krym/zheleznyj-zanavec-cccr-kak-ukraintsy-ubehali-za-mechtoj-292593.html

[li] 58-10. – С.506

[lii] Там же. – С.581

[liii] Дремова Н., Львовски М. Указ. соч.